бирала в крови человека "букет
совершенства".
  Алис вздохнул и сказал едва слышно: "Прощай... обезумевший город."
Они уходили все дальше... и с каждым мгновением становилось светлее.

  1999г.



--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 31.07.2001 13:42




Вячеслав Морочко


                         УЖАС И СЧАСТЬЕ ПРИКОСНОВЕНИЯ

  Светлой памяти Льва Филипповича Королева посвящается.


  1.

  Еще вчера Маше казалось, она будет счастлива, когда эта проклятая
диссертация, наконец, ляжет на стол редактору. Защита прошла блестяще. Но
радости не было. Вечная история: готовясь к испытанию, Маша включалась в
изматывающую гонку, не умея соразмерять силы, предчувствуя, что одолеет
барьер с запасом, но измочаленная уже не сможет радоваться победе.
  Сегодня все поздравляли ее с успехом. А ей хотелось остаться одной,
расслабиться, всплакнуть от тоскливой боли в груди.
  Почти не помнила, как очутилась у Городского Лифта. Дрожащими пальцами
давила наборные клавиши. Казалось, если сейчас ошибется, набрать адрес
заново просто не хватит духу. Закончив набор, прикоснулась к клавише
"Пуск". Почти в то же мгновение стены раздвинулись. Нет, она не ошиблась,
вышла там, где хотела - у кромки прибоя.
  Крики чаек царапали воздух. Птицы то ли звали друг друга, то ли кричали в
азарте охоты, то ли просто смеялись, наслаждаясь свободой. Волны, набегая
на гальку, заставляли повизгивать гладкие камушки.
  Сняв босоножки по зеленым от водорослей теплым и скользким, как будто
намыленным, плитам Маша спустилась к причальным мосткам и залюбовалась
медузами. Они стояли в воде, как жирные капли в тарелке с супом, не
претендуя даже на тень.
  - Что, если вырастить медузу величиной с кита - вдруг подумала Маша, -
влезть внутрь и взглянуть оттуда на мир?
  Перед глазами возникла спина. У края плиты на корточках сидел человек в
белой, похожей на парус рубахе и в шортах. На необъятной его голове торчал
бесформенный камелек. Спина и затылок тоже были невероятных размеров.
Сначала, по видимому, и его занимали медузы. Затем он поднялся, прошлепал
босыми ногами к навесу с инвентарем, немного сутулясь, вернулся с веслами
и сложил их в ближайшую лодку возле мостков, не ловко перелез через борт и
долго устраивался на сидении. Одно весло никак не вставлялось в уключину.
Но человек не сердился, а продолжал с таким видом вставлять, точно это
было его любимейшим вжизни занятием.
  - Эй! Вы сломаете мне уключину! - крикнул издалека лодочник. - Вы взяли не
то весло!. Сидите. Я принесу другое!
  Мужчины обменялись веслами. Пока человек в лодке возился с уключиной,
лодочник - смуглый Аполлон в красных трусах - стоял, подбоченясь одною
рукой, а другой - опершись на весло.
  - Орел! - подмигнула сама себе Маша, придя к заключению, что скульптурные
позы - изюминка этой редкой профессии. Вставив весла, человек ясными
глазами ребенка взглянул на лодочника, как бы спрашивая: А теперь - все
правильно?
  - Сейчас он отчалит! - испугалась Маша, подалась вперед и детским голоском
попросила: "Дяденька, возьмите меня с собой!". Человек протянул ей мощную
руку. "Я сама", сказала она, прошмыгнув на корму.
  - Только далеко не плывите. Скоро стемнеет, - предупредил "Аполлон".
Отвязывая цепочку, Маша слышала, как над ее головой, издавая писк,
перекатывались бугры мышц ожившего изваяния с веслом.
  - Это невыносимо! - вздохнула она. - Как много развелось красивых
мужчин!
  Придя в движение, весла осыпали лодку осколками разбитого вдребезги
"аквариума для медуз". Человек греб неловко. Но весла в его ручищах
казались перышками. Он весело поглядывал на Машу, на удалявшийся берег,
точно удивляясь, что можно перемещаться в пространстве столь нехитрыми
способами. Уключины повизгивали. На дне лодки плескалась вода. В поднятой
веслами водяной пыли рождалась радуга. Ветер сорвал с головы шапчонку и
она исчезла во вспененном море. Одежда гребца прилипла к телу. Волосы
торчали рыжими клочьями. Человек фыркал, сдувая соленые капли и был похож
на мальчишку, вдруг вырвавшегося на свободу.
  - Куда мы плывем? - Маша старалась перекричать шум весел.
  - Махнем на тот берег! - смеялся рыжий, щурясь от солнца и брызг. -
Навались! - и так "навалился", что Маше сделалось жутко. Она видела, эта
работа не только не утомляла гребца, а, напротив, возбуждала желание
грести и грести еще. Прыгая по волнам, лодка уходила в море. На дне ее уже
было много воды. Маша хотела взять уплывающий деревянный черпак... но не
успела. Раздался треск, похожий на выстрел. Белой щепой мелькнул обломок
весла. Гребец, потеряв равновесие, повалился на борт. Воздух, пронизанный
брызгами ухнул. Волна влепила пощечину, понесла, обняла и сразу же
виновато и кротко зажурчала в ушах. Где-то над головой темнел силуэт
перевернутой лодки. Маша вынырнула чуть в стороне и увидела рыжую голову,
которая, кончив отфыркиваться, почему-то спросила: "У вас все в порядке?"
- как будто они здесь с полудня плескались в свое удовольствие. Но
ответить она не успела.
  - Я сейчас. - сказал рыжий и, окружив себя брызгами, шумно и неумело
поплыл.
  Она оглянулась и поняла, что своими силами до берега им не добраться. От
вышки лодочной станции их отделял длинный мыс, и вода здесь была
прехолодная.
  - Возможны судорог, - подумала она спокойно, как врач, словно о ком-то
другом, и легла на спину. Плыть к перевернутой лодке не было смысла:
перспектива судорожного цепляния за скользкое днище не привлекала. Маша
умела держаться на волнах. Она лежала, слегка шевеля ногами, стараясь не
думать о том, что течение уносит их в море. Неожиданно ей показалось, что
она здесь совсем одна. Стало жутко. Маша рванулась и невольно глотнула
воды. Откашлявшись, она убрала с лица мокрые волосы и тогда увидела
рыжего. Плывя за кормой, он, будто играя, раскачивал перевернутое
суденышко.
  - Большой ребенок, - подумала Маша... и в испуге шарахнулась: длинное
красное тело выпрыгнуло из воды и плюхнулось с шумом обратно. Мелькнула
ужасная мысль: "Акула!" Но женщина засмеялась, когда поняла, что
случилось. Над водою виднелась кромка бортов. Маша с удивлением наблюдала
за рыжим: ему таки удалось перевернуть лодку днищем вниз, и теперь он
яростно взмахивал над головой черпаком, которым она так и не успела
воспользоваться. Похоже было, что человек пытается вычерпать воду. Но
стоило черпаку погрузиться, как погружалась и лодка. Рыжий остановился,
должно быть, сообразив, что моря ему все равно не вычерпать.
  - Попробуйте еще раз, - предложила Маша. Вцепившись в корму и усиленно
работая ногами, она какое-то время удерживала посудину от крена. Черпак
мелькал над водой, и лодка стала заметно всплывать. Видя, что дело
движется, рыжий работал все энергичнее и не остановился, пока не задел
весло. Зачерпнув бортом, шлюпка осела. Маша удивилась себе, что даже не
испытывает досады на этого неловкого человека. Она предложила поменяться
ролями. Так быстро вычерпывать воду, как он, она не могла. Зато рыжий
надежнее удерживал лодку. Работа шла медленно.
  - Нам еще повезло, - сказал он, отфыркиваясь за кормой. - Сегодня море
спокойнее. Вчера бы этот номер у нас не прошел.
  - А вы уверены, что сегодня пройдет? - Работая черпаком, Маша быстро
согрелась, но почувствовала, что больше не может не только вычерпывать
воду, но просто держать себя на поверхности.

  - Кажется я готова, - отплевываясь, простонала она. Руки ее онемели.
Движения стали судорожными.
  - Что значит "готова"? - вдруг рассердился рыжий. Его почти сросшиеся на
переносице брови напоминали бурые водоросли. - Залезайте с кормы и
ложитесь! - скомандовал он.
  - Не залезть мне, - виновато призналась Маша, чувствуя, что вот-вот сведет
ноги.
  - Как это "не залезть"?! - крикнул он у самого ее уха. - А ну, живо! А то
рассержусь! - Это было непостижимо: не слова и даже не интонация голоса, а
коснувшиеся ее руки вдруг вернули ей силы, и Маша ухватилась за борт.
  - Не подтянуться мне... - стонала она, отворачиваясь от бьющей в лицо
волны.
  - Дайте ногу. Не выпускайте кормы! Подтягивайтесь! Вот так. Ну что, легче?
  Маша легла грудью и, тяжело вползая, уже там, в шлюпке, погружалась в
воду.
  - А теперь вычерпывайте! - приказал рыжий. - Вычерпывайте! Я не машина
держать!
  Она хватилась, что черпак - за бортом. Попробовала дотянуться, но
испугалась, что лодка опять зачерпнет, сжалась в комок, затем,
потянувшись, достала таки деревянную ложку, когда волна подтолкнула ее
ближе к борту, и принялась вычерпывать, опираясь рукой и ногами о дно.
Потом, поднялась, догадавшись, что можно сидеть. Работала исступленно,
чувствуя что человек за бортом держится из последних сил. Это
подтверждалось его молчанием.
  - Дайте руку! - крикнула она.
  - Ступайте вперед! Вперед, я сказал! - крикнул рыжий, откашливаясь. Он
медленно вползал на корму. Отдыхал, снова полз. Потом замер без сил.
Широкое лицо его то багровело, то становилось синим.
  - Я помогу вам, - сказала Маша, перелезая к нему.
  - Не шевелитесь! - прорычал он, хватая ртом воздух. Из груди вырывался
хрип. Наконец, подтянув ноги, он сел. Какое-то время сидел без движения,
потом неожиданно заговорил: "Вот это встреча! Всю жизнь мечтал побывать на
море! Только вчера прилетел. Я раньше еще не видел сразу столько воды!"
  - Неужели отец не возил вас на пляж?! - удивилась Маша.
  - Отца мы почти не видели. Бывало появиться, крепко прижмет, ощупает,
что-нибудь спросит, убедится что у нас все на месте - ноги, руки и прочее,
как у людей, и снова исчезнет... Ладно... - прервал он воспоминания, -
взглянем, что мы имеем.
  - Весло - доложила Маша, - и черпачок.
  - Черпак это вещь, - сказал рыжий, вынимая единственное весло из уключины.
- Что бы мы делали без черпака? - Он устроился на корме и стал потихоньку
грести то слева, то справа.
  - До лодочной станции засветло не добраться, - подумал он вслух. - Успеть
бы - до берега.
  - Не успеем: - сказала Маша, - здесь короткие сумерки.
  Она сидела, скрестив на коленях руки. Море совсем успокоилось. Багровое
око солнца почти касалось воды. На горизонте вспыхнул маяк.
  - Все-таки я везучая, - думала она. - Это чудо, что мне посчастливилось
встретить его в человеческом муравейнике, где имя, адрес, профессия - все
спрессовано в индексе - наборе цифр, без которого не отыщешь теперь даже
близкого человека.
  Она заметила, вдруг, что рыжий разглядывает ее руки. Но не спрятала их, а
улыбнулась - "пусть смотрит".

  Из-за мыса выскочил глиссер. Он летел, едва касаясь воды.
  - Наверное за нами, - предположила Маша.
  Описав дугу, глиссер заходил со стороны солнца. Человек на корме перестал
грести, положил весло. В вечернем свете его рыжие волосы казались еще
рыжее. Глиссер несся беззвучно. За штурвалом во весь рост стоял богатырь в
красных трусах. На фоне солнца его фигура казалась вылитой из бронзы.
  - Артист! - засмеялась Маша.
  - Есть вещи забавнее, - сказал рыжий. - Еще вчера мне бы и в голову не
пришло, что я продержусь на воде хотя бы минуту.

  * * *

  После душа она задержалась в салоне-гардеробе лодочной станции. Обычно
Маша надевала первое, что предлагал модельер-автомат. Но сегодня выбор
вечернего платья стал вдруг проблемой: ей не хотелось "выглядеть пресно".
Она потратила на туалет уйму времени и осталась собой недовольна.
  Рыжего Маша увидела в холле. В одежде он показался ей старше. Впрочем,
после всеобщей ретемперации, о возрасте стало трудно судить. Молодость
продолжалась теперь до восьмидесяти, но то, что начиналось за ней, отнюдь
еще не было старостью, - а долгой прекрасной порою зрелости.
  - Сейчас он другой, - отметила Маша. - Пожалуй, он даже красив... Да что
я?! Он просто чудо!

  Подкравшись на цыпочках, Маша легонько притронулась к бритой щеке и
отдернула руку. Рыжий вскочил, покраснел, почему-то стал извиняться:
"Простите. Кажется, я задремал... Всю ночь слонялся по берегу: Не мог
спать."
- И вы извините, - призналась она. - Ужасно хочется есть! Предлагаю
поужинать в старой харчевне "У поющих фонтанов".
  Минут через пять они уже выходили на площадь, которая примыкала к большой
магистрали, Приморскому парку, аллее фонтанов и Городу Древних Башен. Под
ногами лежала экзотика: разноцветная плитка, брусчатка, асфальт. Над
головами торчали архитектурные памятники второго тысячелетия. Их стены
хранили гулкое эхо. Внизу они были одеты хрупким стеклом. В древности люди
приобретали здесь нужные вещи. Теперь витрины были превращены в
многоцветные витражи, придававшие улицам романтический вид. Здесь высились
громадные здания из стекла и бетона - символы той эпохи, когда человек
делал первые шаги в небо. Большинство этих монстров давно пришло в
ветхость. В них не было даже крыс и мышей. Кое-где взамен старых,
снесенных, построили совсем новенькие бутафорские небоскребы с несчетным
количеством окон. Мегаполис гордился своим архитектурным заповедником,
превращенным в место пешеходных прогулок. За границею площади, за
светящимся обрамлением магистрали непрерывным потоком с легким шелестом
проносились едва различимые транспортеры. Мимо сказочных нагромождений
магистраль уходила туда, где в тиши садов раскинулся почти необъятный
сегодняшний город.

  Маша уже держала рыжего под руку. Она шла и думала: "Наверно и сто и
четыреста лет назад вокруг фонарей вот так же вились тучи бабочек, а между
шпилями кралась луна. Сколько людей тут прошло! Но может быть мир
дожидался только его одного, а сама я со своими капризами и диссертациями
жила тут с единственной целью чтобы сегодня пройти рядом с ним."
Маша замедлила шаг, испугавшись, что с ней ему скучно.
  Он вдруг ответил на беззвучный вопрос: "Вы славная, с вами приятно
молчать."
Не разжимая губы, она пыталась изобразить шутовскую гримаску, но не
выдержала, - вспыхнула, засветилась радостью.
  Возле пальмы на краю площади в ноги им бросился темный живой комочек. Маша
нагнулась. Перед ней на теплом асфальте гарцевал уличный кун - веселый
беспризорный щенок на тонких козлиных ножках.
  - Какой милый! - залюбовалась Маша. Кун стрелял черными глазками и
вертелся, вертелся, не мог ни секунды прожить без движения. Короткая бурая
шерстка искрилась в лучах фонарей. Это был очень юный представитель вида,
пришедшего в свое время на смену славного племени собак. Куны оказались
сильнее, понятливее и жили значительно дольше. Когда-то, подобно
дельфинам, их чуть было, не причислили к лику разумных. И хотя этого не
случилось, люди и куны остались друзьями.
  Чувствуя, что на него обращают внимание, зверек вертел хвостиком.
  - Ах ты плутишка! - сказал человек, опустившись на корточки. - Где твоя
мама?
  Прислушиваясь, кун шевелил ушками, видимо, что-то соображая.
  - Обождите здесь, - попросила Маша. - Я мигом. Только сообщу домой, чтобы
не волновались.

  На углу площади светился "аквариум" переговорного зала. Маша спешила. Едва
заняв место у пульта с экраном, вдавила первую клавишу индекса матери.
Нажимая следующую - подумала: "Сейчас мать увидит лицо своей дочери...
Интересно, заметит, что со мной происходит?" Маша взглянула на площадь.
Там возле пальмы стоял человек.
  - Да разве он человек? - улыбнулась она. - Это чудо! А мама, конечно,
скажет: "Голубка моя, ты опять за свое! Когда ты отучишься преувеличивать?"

  Перед тем, как нажать последнюю клавишу, она снова взглянула на улицу и
застыла в недоумении: на краю площади, у магистрали, показалась процессия,
напоминавшая театральное шествие.
  - А вот и "солист", - подумала Маша, увидев скромно одетого человека
среднего роста. В нем все было скромным и средним. Ординарность,
доведенная до предела, бросалась в глаза резче всякой экстравагантности и
была призвана оттенять "знак ответственности", сияющий у него на груди.
Этот символ когда-то вручали, как поощрение за успехи на административном
поприще. Традиция украшать себя всевозможными знаками почему-то особо
живучей была в управленческой сфере. На лице значкиста сияла самая
доброжелательная из улыбок, какую себе можно представить. Случайные
прохожие, оттесненные на другую сторону площади, вытягивали шеи: не каждый
же день удается видеть фигуру облеченную высочайшей ответственностью.
Процессия уже запрудила площадь. Лица участвующих выражали деловитость,
исполнительность и оптимизм. Процессия уже обтекала пальму, когда Маша
потеряла рыжего из вида. Однако вокруг "солиста" пространство оставалось
свободным, и она продолжала видеть щенка. Зверек облизывал лапки похожим
на фиолетовую ленточку языком. При этом он так изгибался, что был похож на
известный скульптурный шедевр: "Туалет маленького куна". "Солист", вытянув
губы, присел на корточки. Закончив туалет, щенок стрельнул глазками вверх.
Его завораживал сверкающий "жук". Кун встал на задние лапки и, забавно
сложив на груди передние, потянулся мордочкой к "знаку ответственности".
"Солист", смеясь, раскачивался из стороны в сторону, и кун раскачивался
вместе с ним, поворачивая нос за блестящим предметом. Все смеялись. В том
числе те, кто даже не мог видеть куна. "Солист" отодвинулся, и любопытный
щенок на задних лапках потопал за ним. Смех набирал силу. "Солисту"
неудобно было смеяться сидя на корточках. Он встал. А кун разочарованно
опустился на передние лапки и сделал изящный прыжок. Тогда человек
нагнулся и поманил его пальцем. Кун приблизился, весело семеня ножками,
задрав хвостик, лизнул палец и вопросительно посмотрел на "солиста". А тот
поманил опять.
  - Изволь, - наверно подумал щенок и, приблизив рыльце, опять собирался
лизнуть, когда палец свернулся крючком, а потом, распрямившись, хлестнул
его по носу. От неожиданности зверек проглотил визг. Он сел и зажмурился,
прикрыв лапками голову. Смех толпы перешел в рев. "Солист" вытирал слезы,
а указательный палец правой руки еще изгибался возле мордочки куна... И
вдруг лицо человека перекосилось - толпа онемела, как по команде.
"Солист", будто знамя, поднял над собой окровавленный палец. Зверек
прижался к асфальту: он и сам-то не ждал от себя, что решится вдруг
тяпнуть этот коварный отросток.
  Только теперь Маша заметила рыжего. Расталкивая "танцоров", он пробирался
к дрожащему куну.
  "Солист" поднес палец к глазам, вынул платочек и со скорбным видом
смотрел, как на белой материи проступало пятно. Вид крови будил в нем
какие-то мрачные чувства. Наконец, он взмахнул тряпицей, повернулся на
каблуках и, захватив щенка боком ступни, точно мячик швырнул его за
обрамление магистрали, где с шелестом разрывали воздух невидимые
транспортеры, затем, насупившись и заложив руки за спину, решительно
двинулся прочь, уводя процессию. Маше вскрикнула, глядя, как рыжий
метнулся за обрамление. Невидимая сила выбросила живого щенка обратно на
площадь. Взвыла сирена. Маша хотела вскочить. Но ноги не слушались. Она
рухнула в кресло, будто провалилась в яму.
  Когда, наконец, придя в себя, она выбралась из "аквариума", быстролет
скорой помощи уже скрылся за Городом Башен. Рыжего на площади не было. До
такой степени "не было", точно Маша с начала и до конца его сама выдумала.
Она не знала о нем ничего: ни имени, ни рода занятий, а главное - индекса.
  Процессия уже покидала площадь. Не сознавая зачем, Маша бросилась догонять
и скоро врезалась в строй "танцоров". Ее колотила дрожь. Она стонала,
отчаянно пробираясь вперед. Сначала ее пропускали. Но с каждым шагом
двигаться становилось труднее. Она не шла уже, а едва протискивалась. И,
наконец, очутилась перед стеной, которую пробить не смогла.