ение надламывает их волю, уязвленное  самолюбие  -
расслабляет
   Людей другого типа поражение лишь ожесточает, собирает их силы,  закаляет
волю. Свой проигрыш они анализируют, находят ошибки, выносят из них уроки.
   Именно этому научили Алешу Карцева шахматы.
   Алексей разбирал свою защиту, как разбирают проигранную партию. Надо было
начинать совсем по-другому,  с  тепла  Гольфстрима.  Доказать,  что  льды  в
отгороженной части растают.
   А может быть, пойти иным путем? Предусмотреть ворота,  открывающиеся  для
выхода прибрежных льдов?
   Мысль Алексея лихорадочно работала, когда он разгуливал сначала по улицам
ночной Москвы, а потом по комнатам пустой квартиры. Он был в ней один.  Мать
на вузовские каникулы уехала в Крым. Отец ведет интереснейшие исследования в
пустыне. Женя хотела быть с Алешей, но он, пересилив себя,  -  так  хотелось
слов утешения, простой ласки, - отказался, оттянул  их  встречу  до  завтра.
Разве имел он право в такую минуту расслабить себя?!
   К утру Алеша перечитал все, что можно было  найти  в  библиотеке  отца  о
теплых течениях. Он так и не ложился, негодуя, что ночью  закрыта  Ленинская
библиотека.  На   рассвете   он   составил   несколько   эскизов   остроумно
сконструированных ворот  в  десяток  километров  шириной.  Расположенные  во
многих местах мола, они могли бы выпустить  прибрежные  льды,  когда  подуют
ветры  с  материка.  Потом  он  оставил  сделанные  эскизы,  задумав   новую
конструкцию мола, верхняя часть которого  откидывалась  бы  на  своеобразном
"шарнире" в северную сторону. Южные льды  могли  бы  свободно  проходить  на
север, наклоняя верхнюю часть сооружения, а северные - задерживались бы, как
дверью, которая открывается лишь в одну сторону. И мол оправдает себя,  если
даже Федор прав!
   На столе, на стульях, в кабинете отца лежали раскрытые или выброшенные  с
полок книги.  Всюду  были  раскиданы  эскизы,  рисунки,  наброски.  На  полу
валялась рукопись диссертации. Ветер через открытое окно всю ночь шевелил ее
страницы.
   Зазвонил телефон. Алеша рывком поднял трубку, едва не уронив аппарат. Был
уже полдень. Женя напоминала, что они договорились провести вечер вместе.
   Алеша сразу повеселел. Что ж,  решение  почти  найдено!  Он  сказал,  что
придет и кое-что покажет.
   "Здорово осунулся, - думал он,  бреясь  перед  зеркалом.  -  Под  глазами
синяки".
   Алеша достал свой лучший костюм, серый с искоркой. Долго выбирал галстук,
но решил не надевать его. Раскрыл воротник рубашки по-летнему.
   Женя  весь  день  хлопотала  по  хозяйству.  Позвонила  по   телефону   в
"Гастроном",  помещавшийся  в  первом  этаже  их  дома,  сделала  заказ   по
длиннейшему списку  -  все  для  детально  продуманного  обеда,  конечно,  в
полуфабрикатах, чтобы  не  возиться  долго  самой:  закуска,  жаркое,  рыба,
ананасы, крем, торт.
   Заказ был  принят.  Нетерпеливая  Женя  несколько  раз  открывала  дверцу
приемного шкафа пневматической почты высотного дома. Однако шкаф  был  пуст.
Заказанную  ею  посылку  только  еще  собирали  в  магазине.  Ловкие  машины
тоненькими ломтиками  нарезали  ветчину  и  колбасы,  севрюжку  и  лососину,
впрочем, также  и  картофель  "пай",  который  будет  хрустеть,  когда  Женя
поджарит  его  в  масле.  Наконец  продавец  сложил  свертки  и  бутылки   в
металлический сигарообразный  снаряд,  должным  образом  расположил  на  его
головке включающие штырьки, чтобы, мчась в трубопроводе по десяткам  этажей,
включая на ходу направляющие устройства, он правильно бы выбирал себе дорогу
в нужною квартиру.
   Когда Женя в третий раз открыла дверцу шкафа, в нем на полке  лежали  две
увесистые алюминиевые сигары. Открыв их,  она  стала  заботливо  вынимать  и
распаковывать свертки.
   Академик с утра был не в духе, ничем не мог заняться. Женя  слышала,  как
он смахнул с шахматного столика в ящик деревянные фигурки. Значит, шахматный
этюд, который он составлял, ему не давался. Михаил Дмитриевич Омулев в  этом
искусстве не знал себе равных.
   Но особенно прославлен был  академик  в  области  новых,  изобретенных  и
внедренных им материалов, рожденных искусственным холодом. Это  он,  инженер
Омулев,  впервые  начал  когда-то   строить   ледяные   здания   складов   и
холодильников, воздвигая стены изо  льда,  облицованного  теплоизоляционными
плитами или пронизывая трубками, по которым  проходил  холодильный  раствор.
Это он, академик Омулев,  начал  строить  шоссейные  дороги  с  прочным,  не
уступающим  бетону  ледяным  основанием,  прокладывая  их  с  необыкновенной
быстротой. Его классический труд "Холод-строитель" известен во всем мире.
   Все  утро  почтенный  ученый  вымерял  большими  шагами   свой   кабинет.
"Метафизика! Фетишизм! Поклоняемся Великому Холоду  и  забыли  обо  всем  на
свете. Решали вопрос только о том, можно или нельзя заморозить мол, а где  и
зачем заморозить, даже и не рассматривали. Еще одна ненужная, оторванная  от
жизни диссертация, каких немало. И опять отдувается бедный  аспирантишка,  а
седовласые и лысые "наукообразные" и бородатый  дед  Мороз  -  академик  (он
знал, что его так прозвали) - ограничились выбором черных шаров,  словно  не
себе они эти черные шары клали. Какой великолепный урок жизни преподал  всем
нам этот простой моряк!"
   Академик понимал, что теперь более  глубокая  и  всесторонняя  разработка
провалившейся диссертации дело чести не только аспиранта Карцева, но и всего
института. "Новое рождается на стыке различных отраслей знания.  Холодильная
техника и географическая наука.  Холодильщику  следует  отправиться  изучать
моря Арктики! Вот это и должен понять Алеша!"
   Раздраженно хлопнув дверью кабинета, академик вышел к дочери. В  длинном,
до  пят,  халате  академик  казался  особенно  высоким.   Рассеянно   теребя
аккуратную бородку, он сказал:
   - Гости? На меня не планируй,  девочка.  Вечером  -  на  даче  у  Василия
Васильевича Ходова, а то он опять улетит в свою Арктику.
   - Ходов... Бухта Рубиновая... Как давно это было, - задумчиво  отозвалась
Женя.
   - Вот, вот, - думая о другом, подтвердил академик.  -  И  хочу  я,  чтобы
совет твоему Алеше исходил не от меня.
   - Совет? - Женя насторожилась.
   Академик принялся с давней сноровкой  открывать  консервы.  Отец  и  дочь
хозяйничали всегда вдвоем.
   Собирая на стол, они беседовали об Алеше и его проекте. Этот разговор еще
больше утвердил Женю в ее решении.
   Пришел Алексей.  Он  хотел,  как  всегда,  притянуть  девушку  к  себе  и
поцеловать в щеку, но та  смущенно  вывернулась  и  побежала  снимать  белый
фартук. Женя была еще под впечатлением  недавнего  телефонного  разговора  с
Федей. Она застала его в гостинице  и  передала  "третье  повеление  джину":
полярный моряк должен сегодня обедать у нее. Возражения не принимаются.  Она
хочет, чтобы перед отъездом он услышал ее игру, обещает концерт...
   Женя волновалась. Как встретятся сегодня Алеша и Федя?
   Она усадила Алешу рядом с собой на мягкий кожаный диван, взяла его руку в
свою:
   - А что, Алеша, если бы тебя вдруг, как в детстве  когда-то,  премировали
путешествием в Арктику?
   Алеша нахмурился:
   - Зачем?
   - Взглянуть на все по-новому, глазами инженера, который построит там мол.
   Алеша подозрительно посмотрел на Женю.
   - Давай не будем говорить об этом, - сказал он, забыв, что набил  карманы
эскизами новых конструкций мола.
   Женя стала перебирать Алешины пальцы:
   - Ты выйдешь победителем, я знаю. Никто в тебя так не верит, как я.
   Алеша потупил голову.
   - Спасибо, Жень, - тихо сказал он.
   - Ты опровергнешь Федора. Опровергнешь с его же помощью...
   Алеша насторожился.
   - Мы попросим, чтобы он взял тебя с собой на корабль. Ты изучишь на месте
условия, в которых будет существовать мол. Ты понимаешь, Алеша... Папа  тоже
считает, что за тебя этого никто не  сделает.  Федя  согласится...  Ему  так
неудобно.
   Алеша вспыхнул, вырвал руку:
   - Мне? Просить Федора? Никогда!
   Он порывисто встал. Женя продолжала сидеть, уронив руки.
   - Но разве ты не должен изучить  страну,  которую  хочешь  преобразовать?
Ведь твой проект не ученическая работа!
   Лицо Алеши пылало.
   - Должен!  Но  я  не  буду  просить  человека,  которому  лучше  было  бы
помолчать. Он не побоялся провалить мою диссертацию, не разбираясь в ней!  А
я теперь буду просить его о чем-то! Ну, нет... ни за что!
   Женя тоскливо посмотрела на Алешу. Как воздействовать на него? Как? Он ни
за что не согласится. А что, если...
   Решение было принято Женей молниеносно.
   - Я не успела тебе сказать, Алеша.  Дело  в  том...  что  я  тоже  еду  в
Арктику.
   - В Арктику? - переспросил ошеломленный Алексей.
   Женя тряхнула головой:
   - Я буду монтировать там свой завод-автомат.
   Алексей не верил ушам. Конечно, все это шутка!
   Кто-то позвонил, и он не успел ничего сказать Жене.
   Пришел Федор.
   Алеша сжимал кулаки. Как могла Женя!.. Неужели она не понимает!..
   - У меня новость для вас, капитан, - весело говорила Женя, вводя Федора в
столовую. - Вам не удастся так просто от меня отделаться. Я плыву  на  вашем
корабле вместе со всей нашей техникой. Помните, я говорила, что трудно с ней
расставаться. И вот видите!..
   Федор обрадовался но радость мигом слетела с его лица,  едва  он  заметил
Алешу в углу дивана. Поздоровавшись внешне как  ни  в  чем  не  бывало,  они
разошлись по разным углам.
   - И теперь я рада, что решилась, - непринужденно продолжала Женя. -  Быть
может, я встречусь там в Арктике с братом Витей. Помните его?  Он  геолог  и
уже прославился. И еще с одной нашей старой знакомой. Вы уже догадались? Ну,
конечно,  с  Галей!  С  черненькой  нашей  мечтательницей.  Она  работает  с
Виктором, в его партии. И он между нами говоря, без ума от нее. Алеша,  ведь
правда?
   - Понятия не имею, - пожал плечами Алексей.
   Федор молчал. Женя болтала и смеялась одна. В конце концов, исчерпав  все
свое искусство "светской беседы", она подошла к роялю и подняла  похожую  на
крыло блестящую полированную крышку.
   Федя и Алеша облегченно вздохнули. Женя заиграла. Она  начала  с  тяжелых
торжественных аккордов.
   - Вам придется представить себе сопровождение оркестра. Это  фортепианный
концерт, - сказала пианистка, - я постараюсь исполнять обе  партии,  но  вам
когда я скажу, нужно услышать в  моей  мелодии  звук  скрипок  и  труб  гром
литавр, пение виолончелей...
   Федор мысленно уже  слышал  сопровождение.  Музыка  становилась  зовущей,
страстной. Сердце Федора застучало сильнее: "Решилась ехать в Арктику!  Ведь
еще так недавно говорила в цехе, что не поедет. Попрощаться бы и... конец. А
теперь? Неужели поняла что-то, догадалась?"
   Вихрь звуков все нарастал. Федор не мог бы сказать, что играла пианистка.
Ему казалось, что она играла именно то, о чем он думал: о жизни, о борьбе, о
любви.
   Женя исполняла свой собственный, незаконченный концерт. Ей  казалось  что
две сплетающиеся такие противоречивые музыкальные темы,  когда-то  найденные
ею, - это она сама, ее сущность, ее постоянная раздвоенность. Вот  и  теперь
она все время сравнивает этих двух таких разных и  по  своему  замечательных
людей. И что она наделала? Почему объявила о своей поездке  в  Арктику?  Как
теперь быть?
   Алексей слышал в музыке бурю, борьбу, зов к победе  и  горечь  поражения.
Особенно вот эти мрачные, мерные аккорды. Но кто сказал, что он  сдается?  А
конструкция ворот? Впрочем, при чем тут ворота? Надо действительно  там,  на
месте, изучить все, в Арктике, в полярных морях... Она объявила, что едет со
своим заводом-автоматом. Зовет его с собой. Надо ценить это, ведь ради  него
она решилась. Теперь он знает, как поступить.
   Фортепианный концерт  заканчивался  победным,  жизнеутверждающим  гимном.
Алексей  выпрямился,  спина  его  уже  не  касалась  подушек  дивана.  Федор
восхищенно смотрел на исполнительницу.  Женя  откинулась  на  спинку  стула,
бессильно опустила руки, запрокинула  голову.  Федор  неистово  аплодировал.
Блаженно улыбаясь, он подошел к ней, взял ее руку и совершенно непроизвольно
поцеловал. В следующее мгновение он уже был готов провалиться сквозь пол.
   Приблизился неестественно бледный Алексей.
   - Ты права, - сказал он, беря другую руку пианистки. - Я должен быть там.
Я решил. Твой завод-автомат будет отапливаться холодом Арктики. Если  нужно,
я отправлюсь с  монтажниками  и  установлю  на  Дальнем  Берегу  холодильные
машины.
   Федор выпустил руку девушки и стал рыться в кармане, отыскивая трубку.
   "Глупец! Как мог думать! Вот из-за кого и с кем едет она в  Арктику!"  Он
отвернулся, чтобы не видно было его лица. Наступило неловкое молчание.
   - Буду рад видеть вас обоих на моем корабле, - спокойным  голосом  сказал
Федор.

   Глава пятая
   ГЛЯДЯ НА СОЛНЦЕ

   Солнце косыми лучами заливало лабораторию. В голубых ее стенах отражалась
яркая медь приборов. Ванночки электролизеров  и  аккумуляторы  в  стеклянных
банках, похожих на аквариумы, отбрасывали солнечные блики на потолок.  Колбы
ртутных ламп сверкали серебром, начищенные шары разрядников - золотом. Там и
здесь важно поднимались гальванометры, на  шкалы  которых  надо  смотреть  в
маленькие подзорные трубы.
   Комната была длинной, как коридор.  Двумя  непрерывными  рядами  тянулись
лабораторные столы, широкие и массивные. Разноцветные изолированные  провода
в  резиновых  или  пластмассовых   трубках   переплетались   сетью,   словно
исполинский паук соткал эту сложную паутину. Разобраться в  ней  мог  только
сам академик Овесян. Здесь, в личной своей лаборатории, он  вел  обыкновенно
сразу несколько опытов. Его ищущая мысль не могла долго удержаться на  одном
предмете.
   Всю стену против  высоких  окон  занимал  распределительный  щит  темного
мрамора с желтыми рубильниками и полосками шин. Академик мог получить  любую
комбинацию электрических токов и напряжений. Перед нагромождением  блестящей
меди, стеклянных трубок, резиновых шлангов и проводов косо висела картонка с
красной молнией, черепом и костями.
   В дальнем конце лаборатории был иной мир. Ни одного  лишнего  провода  не
было на столе, ни  одного  ненужного  сейчас  прибора.  Многочисленные,  они
выстроились аккуратно на полках в стеклянном шкафу.  В  двух  высоких  вазах
рядом с рентгеновскими трубками красовались цветы.
   "Заповедник Веселовой",  -  так  называл  академик  рабочее  место  своей
помощницы.
   Маша Веселова, молодая женщина, крупная, широкая в кости, стояла у пульта
дистанционного управления. Освещенная солнцем, она чуть запрокинула голову с
кольцом тяжелых светлых кос. У нее был широкий, крутой лоб, четкий профиль и
полный подбородок. Что-то было у нее от русских красавиц, и казалось, что из
всех головных уборов больше всего к лицу ей будет кокошник.
   Но на Маше был не сарафан, а лабораторный халат,  и  смотрела  она  не  в
слюдяное оконце, а на распределительный щит, на показания  приборов.  Вверху
вспыхивали лампочки, за  щитом  щелкали  контакторы.  Казалось,  что,  кроме
этого, больше ничего не происходит в лаборатории.
   Но  в  далеком  бетонном  подземелье  в  эти  мгновения  мчались   потоки
элементарных атомных частиц. Невидимые,  они  бомбардировали  тонкие  пленки
вещества,  нанесенного  на  стеклянные  пластинки,  и   в   веществах   этих
происходили  чудесные  превращения,  о  которых  столетия  мечтали  алхимики
средневековья. Маше Веселовой, например, ничего не стоило превратить  черный
неприглядный металл в золото.
   Однако помощницу академика меньше всего интересовали эти давно полученные
физикой реакции. Она готовила к приходу руководителя совсем другой опыт.
   Первая встреча с Овесяном, первый разговор с ним произошел  давно,  когда
она была совсем девочкой, - ей минуло тогда всего четырнадцать лет. Вместе с
подружками она слушала взволнованную лекцию молодого  профессора  в  Большом
зале Политехнического музея. Физик поразил  маленькую  слушательницу.  И  не
только силой своего убеждения, почти неистовой одержимостью. Он  поразил  ее
детское воображение теорией относительности  Эйнштейна,  вытекающим  из  нее
законом  Лоренца  -  Фицджеральда...  Девочка,   пытаясь   понять   сущность
услышанного, как в ознобе, передернула плечами. Неужели действительно  длина
предмета зависит от скорости, с  какой  он  движется?  Неужели  метр  внутри
мчащегося вагона поезда  короче  метра,  оставленного  на  перроне?  Как  же
постигнуть, что произойдет с метром, если он помчится  со  скоростью  света?
Оказывается, для тех, кто стал бы его наблюдать с  неподвижной  точки,  метр
этот потерял бы длину... совсем не имел бы длины. Для  тех  же,  кто  мчался
вместе с метром со скоростью триста тысяч километров в секунду,  он  остался
бы самым обыкновенным метром.
   А потом физик заговорил о предмете очень знакомом, но заговорил так,  что
девочка снова ощутила близость к таинственному,  непостижимому.  Запах!  Что
может быть обычнее? А наука не знает, что это такое И нет до сих пор  теории
запаха. Профессор рассказал, что многие физики всю жизнь пытались  разгадать
тайну запаха. В числе их был и  Рентген.  Но...  великий  физик  нашел  свои
знаменитые Х-лучи, однако так и не создал теории запаха. Множество  открытий
было сделано и другими физиками, сорвана была тайна с  атомной  энергии,  но
запах так и остался для ученых и по наш день загадкой.
   Молодой профессор  показался  девочке  удивительным.  Он  стоят,  как  ей
казалось, у самого входа в неведомый, загадочный мир. Стоило ему  приоткрыть
дверь, и он войдет туда и даже может взять с собой ее, Машу. И  она  решила,
что непременно должна, должна увидеть профессора. Это  было  не  просто,  но
она, упрямо настойчивая, все таки добилась своего.
   Овесян был несколько удивлен, узнав, что  эта  школьница,  прослушав  его
лекцию, собирается стать физиком,  чтобы  придумать...  теорию  запаха!  Она
простодушно призналась, что очень  любит  духи.  О  страхе  же  своем  перед
таинственно укорачивающимся метром она ничего не сказала.
   Овесяну понравилась эта немного хрупкая, но  миловидная,  сосредоточенная
девочка, девочка, которой нипочем неудачи всех физиков мира. И тогда, сам не
зная, в шутку или всерьез, Овесян  пообещал,  что  возьмет  Машу  к  себе  в
помощницы, когда она закончит университет. Надо было видеть, как  загорелись
у Маши глаза, как улыбнулась она Овесяну и по-детски и... по-женски.
   Невольно начав игру,  Овесян  уже  не  мог  остановиться.  Он  подтвердил
девочке, что возьмет ее в помощницы, но ей придется заняться  совсем  другой
проблемой, вовсе не теорией запаха.
   Если бы для решения неведомой физической проблемы понадобилось  спрыгнуть
с балкона на двадцать четвертом этаже университета, Маша  в  тот  момент  не
задумалась бы, спрыгнула!..
   И тогда он сказал, что они будут  работать,  "глядя  на  Солнце".  Затаив
дыхание,  широко  открыв  свои  синие  глаза,  слушала  девочка  все   более
увлекающегося  профессора.  Худощавый,   с   орлиным   профилем   и   острым
подбородком, с огромными залысинами над узким лбом и в то же время с густыми
вьющимися волосами, он показался Маше чуть похожим на Мефистофеля...
   - Глядя на Солнце! - продолжал Овесян, расхаживая  вдоль  длинного  стола
физической аудитории университета, где настигла  его  Маша.  -  Наше  Солнце
всего лишь одна из небольших звезд, но она излучает колоссальное  количество
энергии.  -  Овесян  стремительно  прошел  к  доске  и  размашисто  написал:
"3,5х1023 киловатт". - Это в миллиард миллиардов раз  больше,  чем  мощность
всех  волжских  гидростанций,  вместе  взятых.  Астрономическая  цифра?   Не
мудрено. Глядя на Солнце, породнишься с астрономами. Откуда же эта  энергия?
Раньше думали, Солнце горит, пылает. Кончится на нем горючее  -  и  потухнет
светило. Превратится сначала в тусклый, а потом в темный  шар,  и  в  черном
мраке будут  бессмысленно  кружиться  вокруг  него  в  мертвом  механическом
движении