ался характерный свистящий звук горизонтального винта.
   - Вернулся? - спросил Волков.
   И как бы в подтверждение его слов, из снежной сетки стал спускаться  блок
радиаторов, но трубы были  не  длинные,  а  коротенькие,  словно  их  успели
обрезать.
   - Этот новый блок, доставленный вторым вертолетом, останется здесь стоять
навечно, чтобы поддерживать ледяной мол в замороженном состоянии. Все  блоки
мы собираем теперь в теплых трюмах, их приносят по воздуху, чтобы установить
здесь, - Алексей показал ногой на дырки во льду.
   Блок опускался. Галя тронула отца за рукав, чтобы он  отошел  в  сторону.
Волков подошел к Ходову и вопросительно посмотрел на него.  Меховой  капюшон
обрамлял его худое темное лицо. Он закашлялся.
   Подошли Алексей, Федор и дядя Саша.
   - Я выслушал доклад о новом методе, примененном на опытном участке,  -  с
обычным спокойствием начал Ходов и внезапно замолчал, стараясь взять себя  в
руки.
   Волков распахнул доху, наблюдая, как устанавливают  радиаторы.  Подъехала
автоцистерна для заполнения блока раствором.
   - Я как инженер должен признать решение удачным, -  сказал  Ходов,  кладя
руку на плечо Алексея.
   - Не скупитесь, не  скупитесь,  Василий  Васильевич!  -  подбадривал  его
Волков. - Не только удачным...
   - Я  должен  признать  это  техническое  решение  блестящим  и  полностью
снимающим все возражения... - он закашлялся, -  все  мои  возражения  против
строительства мола без труб. Я был не прав  в  занятой  мной  позиции.  Этот
способ оказалось возможным механизировать.
   Гале казалось странным, что  в  голосе  Ходова  не  слышалось  привычного
скрипа. Он звучал почти взволнованно, и она подумала, что, быть может, Ходов
этой нарочитой скрипучестью всегда смирял свою страстность.
   - Василий Васильевич! - сказал Алексей. - Если бы не вы, мы ничего бы  не
придумали. Вы заставили нас  искать  это  техническое  решение  и  в  нужном
направлении - в направлении механизации.
   - Но я не искал этого технического решения, а должен был искать.
   - Вы признаетесь в ошибках,  -  сказал  Волков,  -  признаетесь  прямо  и
открыто. Иначе не может поступить ни один настоящий коммунист. Но вы еще раз
ошибаетесь, говоря о техническом решении.
   Ходов, смотревший в землю, поднял глаза.
   - Почему? - живо спросил Алексей.
   -  Задачу  вы  решили,  товарищи,  не  только  технически  верно,  но   и
коммунистически правильно. И это главное!
   Волков вместе с группой сопровождающих его строителей медленно шел  вдоль
ребристого забора. Обняв Алексея за плечи, он продолжал говорить:
   - Ты, Алеша, правильно решил задачу и сам  же  опроверг  все  свои  лихие
высказывания, звавшие строителей искать  радость  в  лишениях...  -  Николай
Николаевич улыбнулся и, сняв рукавицу, стал оттаивать  пальцами  ледышки  на
усах. - Радость коммунистического труда,  -  сказал  он,  обращаясь  уже  не
только к Алексею, - в его великих задачах, в его совершенной организации,  в
его новом, особенно высоком уровне механизации. Строя коммунизм, мы во всем,
именно во всем, движемся только вперед!
   Волков остановился и стал смотреть на быструю  работу  вертолетов.  Людей
почти не было видно, казалось,  что  всю  тяжелую  работу  здесь,  на  льду,
выполняют только эти крылатые машины.
   Алексей смотрел на ребристый забор и уже представлял себе, что он тянется
на тысячи километров на  восток  -  до  самого  острова  Врангеля,  славного
традициями своих первых жителей, и дальше - к Берингову  проливу.  Он  видел
ледяной мол уже законченным.



   ЧАСТЬ ПЯТАЯ
   ВЕСНА

   "...Ты знаешь будущее. Оно светло, оно
   прекрасно. Любите его, стремитесь к нему,
   работайте для него, приближайте его,
   переносите из него в настоящее, сколько
   можете перенести..."
   Н. Г. Чернышевский, "Что делать?"

   Глава первая
   В ОЖИДАНИИ

   По всей земле прошла весна, прошла бегущими с юга  волнами.  Удивительные
синие тени, каких не было зимой, ложились на снег от  потемневших  деревьев,
от фигурки лыжника, от зверя на полянке.
   Осели, подтаяли сугробы. В поле до самого ока„ма - глазурный наст,  а  по
нему тянутся золотые дорожки  -  пути  к  яркому,  веселому  солнцу.  Из-под
зимнего спуда вырвались ручейки, забили несчетными ключами, зажурчали раньше
птиц весенними песнями.
   Не сошли снега, а уже прилетели неугомонные грачи - галдят,  шумят,  сидя
на голых ветках.
   И шла с юга на север волна загадочного запаха  весны,  который  не  могут
объяснить ни физики, ни  поэты.  Втянешь  в  себя  обновленный  воздух  -  и
набираешься неведомых сил, а в ушах звенит неумолчный зов.
   Идет еще одна волна весны и смахивает прочь с проснувшихся полей  скучный
их белый покров. Деловито чернеет влажная земля и свежей  травкой  одевается
луг.
   Постоят в золотисто-зеленой дымке леса - и вдруг белыми  взрывами  начнут
распускаться там и тут первые яблони или кусты черемухи, пьянящие,  горькие,
нежные.
   А порой цветут уже сады на крутом берегу, но все еще спит скованная льдом
река. Только вместе с холодным, словно от цветенья черемухи, остывшим ветром
придет запоздалый ледоход. Берега тогда полны народу: мальчишки  и  старики,
девушки и парни...
   Идут широкой массой льдины, едва втиснулись меж берегов: то гладкие,  еще
белые, то уже пористые, почти без снега. Плывут, натыкаясь  одна  на  другую
или образуя разводья и прогалины. Вот ползет  мимо  кусок  санной  дороги  с
рыжей коле„й. Откуда только  добралась  она  сюда?  Лежит  на  одной  льдине
бревно, а на другой стоит - и  ахнул  весь  народ!  -  продрогшая  собака  с
поджатым хвостом. Пойдут, пожалуй, прыгать смельчаки с льдины на  льдину,  а
другие сядут в лодку, чтобы спасти и смельчаков и незадачливого пса.
   Лед идет. Ледоход!
   Так шла весна с юга на север, и докатилась она за Полярный круг, до Голых
скал, до Проливов.
   Поднялся по всей тундре, колышась  на  ветру,  тучный  и  пряный  зеленый
ковер. Словно знали травы, что недолго им цвести и зеленеть здесь,  на  чуть
оттаявшей земле, и, ненасытные, сутками напролет готовы были  пить  тепло  и
свет незаходящего солнца.
   Дивилась Маша Веселова на здешнюю неистовую, торопливую весну, и казалось
Маше, что и она должна спешить, не то упустит  свою  девичью  долю  тепла  и
света.
   Собирала девушка в тундре крохотные  цветочки  с  дурманящим  ароматом  и
вспомнила первую встречу с  неугомонным  человеком,  с  кем  вместе  мечтала
открыть тайну запаха.
   А собирала она эти цветочки близ аэродрома и смотрела на небо.
   В синеве виднелись косяки перелетных счастливых птиц,  что  могли  лететь
еще дальше на север к любимым своим островам!
   Знала Маша, что туда же на север, над скованным морем  летит  сейчас  еще
одна птица с застывшими в полете крыльями, летит, и кто-то, привычно прищуря
глаза, высматривает с нее места, где вскрылись льды, где появились  полыньи,
где начался, наконец, "полярный" ледоход.
   И овладевала Машей непонятная тоска по неизведанному,  упущенному,  тоска
такая же горькая и пьянящая, как запах никогда не цветущей здесь черемухи.
   Маша, всегда спокойная и выдержанная, сейчас готова была плакать, сама не
зная отчего.
   Впрочем, это неверно. Она прекрасно  знала,  с  чего  все  это  началось.
Напрасно старалась она, прилетев в Проливы, окунуться с  головой  в  работу,
забыть свое маленькое дорожное приключение.
   Если бы год  назад  ей  сказали,  что  она  будет  осматривать  установку
"подводного солнца" и думать о чем-то другом, она не поверила бы.
   Овесян гордился достигнутыми успехами. Маша приехала  как  раз  к  началу
монтажа точной физической  аппаратуры.  Монтировать  ее  надо  было  на  дне
Карского моря. Но для этого не требовалось облачаться  в  водолазный  костюм
или привыкать к высокому давлению кессона. Овесян  сумел  использовать  опыт
строительства ледяного мола.  Место,  где  нужно  было  соорудить  установку
"подводного солнца", он решил окружить ледяной стеной. Под лед Проливов были
спущены трубы, точно такие, как и на строительстве  мола,  по  ним  проходил
холодильный раствор. Трубчатый  частокол  расположился  по  огромному  кругу
диаметром в двести метров. Частокол был двойной. Внешняя его часть отступала
от внутренней метров на пять. Вода между трубами промерзла  до  самого  дна.
Получилось что-то вроде бассейна в море. Могучие насосы выкачивали  воду  из
образовавшегося гигантского резервуара. Дно Карского моря обнажилось, на нем
появились сначала палатки, потом домики. Насосы,  которые  выкачивали  воду,
теперь встали на дно. Им предстояло с невиданной силой направлять струи воды
на раскаленный шар "подводного солнца", чтобы пробить его паровую  оболочку.
Паровая оболочка возникнет при соприкосновении "подводного солнца" с морской
водой и будет мешать новым массам воды поступать к раскаленному шару.
   В том месте, где вспыхнет шар,  стояло  большое  деревянное  здание.  Оно
отапливалось, в нем можно было нормально работать, монтировать знакомую Маше
аппаратуру.
   Прежде чем подводная установка заработает, ледяные стены будут уничтожены
и вода зальет место работ. Уже под водой на  дне  произойдет  первоначальный
атомный взрыв. Он  создаст  ту  огромную  температуру,  при  которой  сможет
начаться "солнечная реакция" Овесяна и Веселовой. В глубине  полярного  моря
зажжется искусственное солнце, которое не потушить, не залить  ни  рухнувшим
на дно водяным стенам, ни пробивающим паровую рубашку струям. Установка была
закончена еще до наступления весны.  Сошел  снег  с  тундры,  стал  упругим,
вязким зеленый  ее  ковер.  По  оттаявшей  почве  прошли  тракторы.  Они  не
вспахивали целину, хотя моторы их работали на предельной мощности.  За  ними
не появлялось ни борозд, ни канав. Они тащили  за  собой  странные  салазки,
оставляя примятый след. К салазкам приделан был  вертикальный  нож,  глубоко
уходящий в землю. На конце  ножа  находился  механический  стальной  крот  -
стальной снаряд, формой своей напоминавший крота. Он прокладывал под  землей
кротовины - норы, вдавливая землю в  стенки.  По  этим  трубам-норам  Овесян
предполагал пропустить перегретый пар установки, чтобы  оттаял  слой  вечной
мерзлоты. Кротовины  потом  прокладывались  бы  на  все  большей  и  большей
глубине.
   Все было готово и под водой и  в  тундре.  Предстояло  только  дождаться,
когда растает лед в Проливах, чтобы установить на понтонах плавающую  трубу.
После взрыва, когда зажжется "подводное солнце" и в  небо  будет  вырываться
столб пара, к нему подведут трубу, кончающуюся зонтом.  Захваченный  им  пар
направится по трубе к берегу, а потом в скважины, пронизывающие слой  вечной
мерзлоты.
   Тут-то и начались неприятности. Все сроки  срывались.  Ледяной  покров  в
Проливах не исчезал, не таял. Ветер не мог оторвать его от берегов, унести в
открытое море - мешал ледяной мол, построенный в Карском море.
   Маша вспомнила дядю Митю, даже написала ему  письмо,  -  хоть  все  и  не
любят, ругают  его,  а  он  оказался  прав,  всенародный  скряга,  профессор
Сметанкин. Работы  задерживались.  Овесян  неистовствовал.  Маша  тосковала,
бесцельно бродя по тундре, не делая задуманного шага.

   Для Гали Волковой эта полярная весна была порой, когда впервые делили они
с Алешей и самое большое счастье и самое глубокое горе.
   Недавно заметила она у Алеши - голова его лежала у нее на коленях - седой
клок волос. Галя благоговейно прикоснулась тогда к этой пряди губами.
   Она полюбила человека, дерзнувшего замахнуться на  полярную  стихию,  она
полюбила героя, великана,  а  бережно  держала  на  коленях  голову  на  миг
уснувшего, исхудавшего неудачника. Тяжелые веки  Алеши  были  совсем  синие,
щеки запавшие, колючие... И этот человек, совсем уже не герой и не  великан,
был для Гали дороже всех  на  свете.  Прикасаясь  кончиками  пальцев  к  его
спутанным волосам, она испытывала щемящее чувство счастья и жалости.
   Галя видела через иллюминатор, как  прошел  по  палубе  Ходов,  сгорбясь,
положив на поясницу левую руку. И ему нелегко! И он не спит светлыми ночами,
все горько смотрит на мертвые, белые и безмолвные льды, словно лежащие не на
море, а на твердой земле.
   Двадцать  дней  назад  уже  должны  бы  вскрыться  льды   в   прибрежной,
отгороженной части  мола.  В  прошлые  годы  в  такое  время  ветры  уносили
береговой припай, открывали кораблям путь. А сейчас море стоит все такое же,
как и зимой, словно не чувствуя  тепла  весны,  солнца,  тепла  течения,  на
которое так надеялся Алеша, в которое верил сам дядя Саша.
   Виктор Омулев вдруг заговорил вчера с Галей в забытом уже им тоне. Острил
о необычайной "лаборатории с тысячекилометровым стендом",  изучающей  баланс
тепла Карского моря. Усмехаясь, он говорил, что никогда еще  не  обогащалась
так географическая наука, как ныне, и звал Галю перебираться на материк, где
придется теперь разведывать трассу  для  железной  дороги  к  Голым  скалам,
поскольку транспорт к горнорудным районам Заполярья  все  же  необходим.  Он
вздыхал о прошлом, когда открывали они с Галей эти районы и когда  никто  не
стоял между ними.
   Жестокий и бестактный человек! У  него  хватило  еще  духу  сказать,  что
опытный мол в Карском море всего лишь эксперимент, который одинаково  ценен,
дал он результат или нет!
   Дверь осторожно открылась. Появилось заросшее щетиной лицо радиста  Ивана
Гурьяновича. Галя приложила палец к губам. Щеголеватый  китель  радиста  был
застегнут не на все пуговицы. Сам он, худой, неуклюжий, казалось, качался от
усталости на своих длинных ногах. Галя знала, что он  бессменно,  никому  не
уступая, держал во время ледовой разведки связь с летающей лодкой Росова.
   "Будить?" - одними глазами спросила Галя.
   Радист мрачно кивнул. Галя  сняла  с  Алешиной  головы  руку,  он  тотчас
проснулся и сел, стремясь прийти в себя.
   - Вскрылись льды, - сказал радист.
   - Где? Где? - Алеша крепко сжал Галину руку.
   - Севернее мола вскрылись... Куда севернее! Около мыса Желанья.
   Около мыса Желанья! Какая ирония! Когда-то  Баренц  назвал  так  северную
оконечность Новой Земли в знак своего страстного стремления пробиться  через
льды. У Алексея, у Гали, у Ходова, у всех моряков и строителей ледяного мола
было одно желание, чтобы лед вскрылся не на  севере  в  далеком  море,  а  у
берегов, защищенных теперь с севера молом.
   Однако природа поступила по-своему.
   Перечитывая донесения Росова, Алексей упрямо думал: "Какой это Росов?" Но
не мог вспомнить, хотя и летел с ним когда-то из Усть-Камня.
   Галя наносила на карту замеченные Росовым изменения.
   "В открытом море, в гoломяне нет льдов, - думала Галя.  -  Еще  Ломоносов
писал об этом. Вот где проявляет себя атлантическое тепло, что по  глубокому
дну подкрадывается в море с севера. Наверное, Росов, глядя сверху на  чистую
воду, думал, что вот бы сюда и двинуться теперь прибрежным льдам, а  мол  не
пускает", - и Галя украдкой взглянула на Алексея.
   Радист ушел. Алеша сидел, оглушенный известием.  Теперь  было  совершенно
ясно, что мол не дает вскрываться льдам в отгороженной части моря, ветры  не
могут оторвать стоящие  у  берегов  ледяные  поля.  Как  торжествует  сейчас
профессор Сметанкин в Москве! Да и Федор, строивший  мол  вместе  со  всеми,
все-таки может напомнить о своей правоте.
   Алеша посмотрел на сосредоточенную Галю. Черный локон спадал с ее лба  на
карту.
   Защита  диссертации,  позорный  провал...  Арктика   и   полярный   клуб,
разгром... Растерянный человек, заблудившийся в тундре... Женщина  не  может
любить слабого, побежденного. Именно тогда отвернулась от него  Женя.  Пусть
это было к лучшему, он нашел Галю. Но разве не тот же вывод  должна  сделать
теперь Галя? Она увлеклась человеком, который, как ей показалось, вступал  в
бой с самой природой, был  сильнее  этой  природы.  Знала  ли  она,  что  он
чувствовал,  когда  впервые  попал  на  корабле  в  шторм,  когда  ужаснулся
собственному замыслу? Можно ли идти против стихии? Это было первое сомнение,
а теперь... Теперь уже сознание бессилия. Нужен ли женщине такой человек?
   Галя, словно отвечая на немой вопрос Алеши,  встала,  подошла  к  нему  и
прижала его голову к себе.
   Они долго молчали, потом Алеша сказал:
   - Это несчастье, Галя. Огромное несчастье. И не только в том, что я и все
те, кто поддержал меня, поправил и дополнил, ошиблись, и даже не в том,  что
затрачено много государственных  средств,  как  говорит  Денис...  Несчастье
совсем в другом, Галя.
   - В чем же, милый?
   - В том, что Арктика осталась непобежденной, непреобразованной.
   - Мне нравится, что ты именно в этом видишь несчастье.
   - Прежде инженеры, когда в горе прорывали тоннель  с  двух  сторон,  если
штольни не сходились...
   - Как ты смеешь? - в гневе воскликнула Галя, отталкивая от себя Алешу.  -
Как ты смеешь об этом говорить! Уж не мечтаешь ли ты гордо принять  на  себя
всю ответственность и тем горю помочь? Я думала, ты отделался от былой своей
мании величия, а ты снова рядишься в "рогожную мантию".
   - Нет, Галя, ты не права. Я не трус. Выстрел... это было бы трусостью.
   Мгновенно гнев в Гале сменился страстным желанием помочь любимому. Она  с
тоской посмотрела в иллюминатор на унылую ледяную равнину. Алексей проследил
за ее взглядом.
   - Торосов даже нет, - с усмешкой сказал  он.  -  Паковые  льды  с  севера
пройти не могут, не торосят годовалый лед.
   - Годовалый лед! - подхватила Галя.  Щеки  ее  пылали,  глаза  горели.  -
Подожди, Алеша... дай понять... С севера не придут паковые льды. А здесь лед
годовалый. Так ведь это же самое главное!
   Галя вовсе не подозревала в себе каких-либо творческих способностей,  она
вовсе не думала, что может увидеть дальше  Алеши  или  других  руководителей
стройки, - она лишь страстно хотела помочь любимому человеку. Она не  меньше
всех других строителей была предана общему делу, не меньше, а может  быть  и
больше многих, переживала всю глубину  общего  несчастья,  но  все  то,  что
логически должно было заставить других, и ее в том  числе,  искать  какой-то
выход, не могло бы подсказать ей тех мыслей, которые неожиданно появились  у
нее совсем не в логическом порядке.
   - Подождем до осени,  -  ласково  сказала  она.  -  Может  быть,  льды  в
отгороженном канале растают без остатка.
   - Ну и что? Что? - уныло спросил Алексей.
   - Как ты не понимаешь? - вдруг вспыхнула Галя.  -  Если  льды  растают  к
осени, это значит, что лед в нашем канале никогда не будет толще годовалого.
Это значит, что по нему круглый год  смогут  плавать  современные  ледоколы.
Судоходство все-таки будет! И зимой!
   Алеша с удивлением смотрел на Галю. Какая неожиданная, почти спасительная
мысль! Она не могла прийти ему в голову, потому что  прежде  он  никогда  не
удовлетворился бы такой ролью мола. Но теперь,  теперь,  когда  выбирать  не
приходилось...  Все-таки   Арктика   уступит,   все-таки   усилия   окажутся
затраченными не зря!
   Алексей хотел поцеловать Галю, но она резко отстранилась.  Никогда  Алеша
не научится угадывать смену  ее  настроений.  Потом  она  внезапно  спрятала
голову у него на груди. Ему же еще и пришлось  ее  утешать,  и  он  говорил,
гладя ее волосы:
   - Лишь бы льды растаяли к осени.
   И оттого, что прильнувшая к нему Галя была такой слабой,  и  оттого,  что
лед у берегов мог оказаться для ледокола совсем не страшным,  поскольку  мол
существует, Алексей почувствовал себя огромным, сильным, за все  отвечающим.
И когда позвонил телефон, вызывающий его на экстренное совещание  к  Ходову,
он был готов принять любой бой.
   Галя,  обессиленная,  словно  Алеша  уносил   большую   часть   ее   сил,
привалившись плечом к стенке, смотрела ему вслед.
   На палубе Алеше встретился Федор, привычно спокойный, с трубкой в  зубах.
Алеша весело обнял его за плечи:
   - Мол благодарить будете, полярные капитаны!
   Федор недоуменно посмотрел на беспричинно веселого друга.
   - Как