ожно!  Насколько
иначе, чем прежде, связаны сейчас они все и как в то же время разъединены!..
   Гале и Денису не удалось смягчить обстановку. Встреча  юных  туристов  не
получилась. На корабле готовились к отплытию, и гостям пришлось уехать. Галя
старалась не смотреть на Алешу, но сказала ему на прощанье, -  Женя  отлично
это слышала, - что она, видите ли, хочет быть первым геологом-разведчиком на
строительстве ледяного мола. Какая самоотверженность!
   Алеша уединился, замкнулся, не разговаривал ни с Женей, ни с Федором,  ни
с монтажниками завода-автомата, с которыми вместе  должен  был  работать  на
Дальнем Берегу. В своей каюте он сидел над  какими-то  чертежами,  эскизами,
расчетами.
   Женя страдала. И не только из-за разрыва с Алешей, но еще из-за того, что
не могла разобраться в самой себе. Федор занимал  в  ее  мыслях  все  больше
места. Но почему же она так вспылила, увидев Алешу с Галей? "Прямо собака на
сене!" - с ненавистью думала о себе Женя.
   И она решила бороться с собой. Старалась избегать  Федора  и  лишь  очень
редко - не чаще одного раза в день (!)  -  поднималась  к  нему  на  мостик.
Большую часть времени она одиноко бродила по палубе.
   Когда в кают-компании никого не было, она, закрыв двери, чтобы никому  не
было слышно, играла на рояле. Даже во время игры Женю все время преследовала
мысль, что она должна чем-то особенным  помочь  Алешиному  проекту.  Критика
проекта на технической конференции была очень серьезной. Трубы, несметное их
число! Понадобятся заводы-автоматы - автоматически работающие трубопрокатные
станы.
   Что-то   играя,   постепенно   увлекаясь,    Женя    представляла    себе
металлургический завод. "Руда поднимается в доменную печь, течет  искрящийся
ручеек  расплавленного  металла,  наполняется  ковш.  Золотым,   феерическим
потоком выливается ковш в мартеновскую  печь.  Из  этой  печи  ослепительная
жидкая сталь наполняет изложницы. Слитки  остывают,  становятся  малиновыми,
потом бурыми. Их доставляют в другой цех. И там слитки снова надо нагреть...
Почему  снова?  Почему  снова?"  -  повторяла  мысленно  Женя  и,   как   бы
воспроизводя этот вопрос, пальцы ее дважды проиграли  сложный  пассаж.  Женя
взяла  звучный  аккорд  и  задумалась.  "Сначала  охладят  слитки,  а  потом
нагревают добела, чтобы они светились, как продолговатые солнца... нагревают
для того, чтобы легче было  мять  раскаленный  металл,  с  огромным  усилием
давить его между валками, вытягивать, превращать в трубу". Левая  рука  Жени
пробежала по клавишам. Казалось, где-то в глубине рокотали могучие  раскаты.
"Если стремиться автоматизировать  до  конца,  нужно  соединить  процессы  в
непрерывную цепь. Но зачем же повторять нагревы и охлаждения,  зачем  жидкий
металл, который легко заставить принять форму трубы, превращать  в  твердый,
чтобы потом так трудиться над ним?"
   Женя рассмеялась. Кажется, она "изобрела" литье труб?  Рояль  ответил  ее
мыслям веселым напевом.
   "Литье труб! Как это сложно!..  Формовать,  отливать,  выбивать  опоки...
Может быть, отливать центробежным способом? Но где же тут  непрерывность?  В
центробежную машину надо залить металл, потом, когда он остынет,  остановить
машину, вынуть трубу и готовить машину  для  новой  заливки.  Это  не  лучше
прокатки".
   Женя еще ничего не придумала. Она никогда в жизни не изобретала и  меньше
всего предполагала, что может изобретать. Но сейчас, как  ей  казалось,  это
было необходимо для выхода из  тупика  в  отношениях  между  Федором,  ею  и
Алексеем. Ей казалось, что  если  она  придумает  что-то  значительное,  все
встанет на место и тогда будет легко и радостно. Она страстно хотела  решить
проблему автоматического производства труб. Сначала ее занимала мысль только
об  аппаратуре  автоматического  управления  уже  существующими   печами   и
трубопрокатными станами, но почему-то она снова подумала о двойном  нагреве.
Ей, человеку совсем другой специальности, как это  часто  бывает,  нелепость
двойного нагрева бросилась в глаза.  Ей  казалось  возможным  решить  задачу
по-другому, но как, она пока еще не  знала.  В  голове  ее  бродили  неясные
мысли.
   Эти мысли всецело захватили Женю. Два дня она ходила по кораблю  сама  не
своя. В памятный для нее час она остановилась у реллингов, перегнулась через
них, смотря вниз, на лед. Прямо под ней  работал  водоотлив.  Из  маленького
окошечка в борту корабля вырывалась струя воды. Женя смотрела на нее, и  она
казалась ей закрученной.  Вот  так  же  изображают  струю  воды  в  витринах
магазинов, заставляя крутиться стеклянную палочку  с  винтовой  нарезкой  на
ней. Палочка крутится, а кажется, что прозрачная жидкость падает вниз. Струя
касалась льда все в одном и том же месте. Ведь корабль  был  зажат  льдом  и
дрейфовал. Струя падала на лед и там намерзала бесформенным наплывом.
   Женя подумала о том, что  каждая  капелька  воды,  вылетая  из  окошечка,
мчится по спирали, для того чтобы замерзнуть внизу. А будь мороз  посильнее,
она, быть может,  замерзла  бы  на  лету.  И  вдруг  Женю  словно  полоснула
неожиданная  мысль.  "А  если  заставить  ее  замерзнуть  на  лету,  сильным
охлаждением заставить?  Замерзшая  сосулька,  если  ее  с  нужной  скоростью
отводить, будет непрерывно удлиняться! Половина струи будет жидкая, а  ровно
на половине она будет застывать".  Ведь  это  же  и  есть  непрерывность,  о
которой она мечтала!
   Жене стало трудно дышать, она сорвала с себя шарф.
   А если это не вода, а расплавленный металл? Он идет стру„й  по  трубчатой
форме - кокилю, который вертится и в то же время  охлаждается.  Как  раз  на
половине кокиля металл, распределяясь по его стенкам и двигаясь вдоль формы,
застынет, превратится в сползающую вниз, вращающуюся трубу,  которая  станет
выходить непрерывной раскаленной макарониной.
   Кажется, она что-то изобрела!.. Неужели так и изобретают? А говорили, что
женщины не могут изобретать, не было женщин-изобретателей! Кстати,  не  было
прежде и женщин-композиторов. Может быть, это и в самом  деле  новый  способ
непрерывного, винтового литья труб?
   Женя отправилась  в  кают-компанию  и  принялась  бурно  импровизировать,
взволнованная, растерянная. Она боялась сказать кому-либо о своей  идее.  Ей
казалось, что ее высмеют.
   Но ведь она изобретала для Алеши. Он должен узнать,  что  это  для  него.
Если ее метод удастся, можно будет изготовлять трубы в огромном  количестве,
дешево и почти совсем без людей.
   Прошел еще день, но Женя так и не рискнула пойти к Алексею. Она  пошла  к
Федору.
   Капитан был озабочен. Корабль попал в дрейф,  его  уносило  на  север  от
Дальнего Берега. Кто знает, удастся  ли  вырваться?  Ни  с  одним  из  своих
помощников капитан, пожалуй, не поделился бы своими тревогами,  но  с  Женей
готов был поделиться.
   Он увидел ее на мостике  и,  обрадованный,  направился  к  ней,  на  ходу
раскуривая трубку, но так и не успел  ничего  сказать.  Женя  ошеломила  его
своим сообщением.
   Смущаясь, то краснея, то бледнея, она рассказала, как мучилась  последние
дни, как стремилась найти решение вопроса об автоматизации производства труб
для Алешиного мола. Женя говорила сбивчиво, но Федор понял  все.  Он  понял,
что изобрела Женя, - он гордился ею, - и он понял, что она рассказывает  ему
все это для того, чтобы он пошел к Алексею. Только  привычка  владеть  собой
помогла скрыть боль: "Опять Алексей! Всегда Алексей!"
   Они спустились вместе по трапу. Женя осталась на палубе.
   Алеша приветливо встретил Федю. Ему давно хотелось его увидеть - таить  в
себе радость стоило большого труда. Горе еще можно скрыть, но радость скрыть
человеку куда труднее.
   Федор  заговорил.  Он  сразу  заметил,  как  изменилось,  стало   сначала
недоуменным, потом хмурым лицо Алексея.
   - Честное слово, фортепианные концерты и технические изобретения - далеко
не одно и то же, - сокрушенно вздохнул Алексей. - Отвергнуть прокатку?  Увы,
вековой опыт металлургов не опровергнешь, поглядев на струю водоотлива, - он
сделал жест рукой,  словно  отмахиваясь,  и  тотчас  увлеченно  заговорил  о
другом. - Знаешь, бросим к черту чепуху. И дуться бросим. Слушай...
   И Алеша, радостный,  торжествующий,  рассказал  о  том,  как  учитель  из
оленьей тундры предложил заморозить мол холодом Арктики.
   - Теперь это уже не моя идея. Она принадлежит всей Арктике!
   Федор сосредоточенно раскуривал трубку.  Алексею  пришлось  долго  ждать,
пока, наконец, Федор сказал:
   - Слушай, Алексей... Легко относишься. Слишком легко.
   - Что ты имеешь в виду?
   - К дружбе легко относишься, к другим чувствам... К такому человеку,  как
Женя, - Федор помолчал. - К чужим мыслям. К своему замыслу, наконец!
   - Объясни, - строго потребовал Алексей
   - О твоем замысле поговорим. Нелепо думать, будто под лед можно  спускать
трубы.
   - То есть как это нелепо?! - вспылил Алексей. - Я ночи не  спал,  считал.
Вот смотри! - Он схватил ворох бумаг и положил его на стол перед Федором.
   - Наш корабль  дрейфует.  Зажат  льдами.  Лед  Арктики  всегда  дрейфует.
Спустишь трубы под лед, сооружение еще не замерзнет, лед сдвинется -  вырвет
трубы из дна. Плотина погибнет раньше,  чем  появится.  Учитель-оленевод  не
учел этого. Инженер обязан был учесть.
   Алексей вскочил. Друзья  молча  смотрели  друг  на  друга.  Рука  Алексея
потянулась к ставшему влажным  лбу,  но  остановилась  на  полпути  и  стала
аккуратно складывать бумаги, лежащие на столе.
   Федор первым опустил глаза:
   - Прости, мягче надо было.
   - Нет, зачем же?
   Федор ушел.

   Глава тринадцатая
   ВСЕГДА ВПЕРЕД!

   Льды дрейфуют...
   Алексей оделся и вышел на палубу. Какое-то черствое спокойствие  овладело
им. Он прогуливался, улыбаясь и насвистывая что-то себе под нос. Всем  могло
показаться, что он очень весел.
   Новый удар Алексей воспринял уже не так, как первые. Он не  согнулся,  но
не было ни мысли, ни отчаяния, ни  даже  досады.  Просто  пустота  и  ничего
больше.
   Льды дрейфуют!
   Он оглядел горизонт. Вот оно, белое безмолвие, мертвой хваткой  сковавшее
и льды и корабль. Трудно было поверить, что вся эта равнина движется. Так же
трудно поверить, что движется Земля с ее городами, дорогами, лесами, горами,
морями... Но Земля все-таки движется, а льды... дрейфуют.
   В досаде на самого себя, Алексей думал: "Как я  мог  так  увлечься  и  не
заметить очевидного. У шахматистов это называется "прозевать" ферзя или  мат
в один ход. Даже  у  чемпиона  мира  может  случиться  "шахматная  слепота".
Любопытный случай "технической слепоты"! Учесть все  сложнейшие  технические
тонкости и забыть лишь про дрейф льдов".
   Дрейф льдов! Сколько он читал  о  дрейфе  льдов!  На  него  просто  нашло
затмение! Да и не только на  него.  На  Галю,  на  Виктора!  Слишком  уж  им
хотелось, чтобы идея ледяного мола  была  спасена!  Слишком  уж  они  хотели
поверить в предложение носителя славных традиций острова Врангеля!
   Заложив руки за спину, Алексей гулял по палубе. Потом  остановился  около
пароходной трубы, прижался к ней спиной. Приятно грело.
   К Алексею шла Женя. Он смотрел на нее отчужденно, как бы  видя  в  первый
раз. Красивая, несколько холодноватая женщина, шубка не скрывает  ее  тонкой
фигуры. Гордая, если не заносчивая манера держать  голову.  Подходит,  будто
собирается проронить на ходу два-три снисходительных слова.
   Женя шла к Алексею по палубе с тревожно бьющимся сердцем. Алеша показался
ей осунувшимся, неприветливым, словно покрытым ледяной коркой.
   Встреча произошла около пароходной трубы. Каждый ждал от другого  простых
теплых слов.
   Женя сказала:
   - Федя сейчас говорил со мной.
   Алеша усмехнулся:
   - О дрейфе льдов?
   - Ты угадал, - удивилась Женя.
   - Не трудно.
   - Почему ты усмехаешься? Это очень интересно.
   - Уже не интересно.
   - Почему? Ведь это же открытие, и касается всех нас.
   - Открытие чего? - недоумевал Алексей,
   - Нового острова. Федя нанес  на  карту  наш  дрейф.  Корабль  неожиданно
отклонился влево, на запад. К востоку от нас,  несомненно,  препятствие  для
льдов, неизвестный остров.
   - Вот как? - Алеша закусил губу. Оказывается, они говорили о разном и уж,
во всяком случае, не о том, о чем должны были бы говорить. - Почему это  нас
непосредственно касается? - почти раздраженно спросил он.
   - Мы можем теперь вырваться!  Понимаешь?  Федя  объяснил.  Льды  обтекают
остров. Вернее, не остров, а ледяной припай, окружающий его. Этот припай  не
отрывается, он стоит неподвижно. За островом должна быть чистая  вода.  Туда
надо пробиться.
   - Подожди, - наморщил лоб Алексей.
   "О чем говорил Федор? Дрейфующие  льды  не  отрывают  ледяной  припай  от
берега острова. Значит, припай у острова неподвижен во время зимнего  дрейфа
льдов..." - Алексей все теперь воспринимал определенным образом.  Дрейф  был
его врагом, припай противостоял дрейфу - значит, он был его союзником.
   Женя чутко заметила перемену в выразительном лице Алеши. Румянец  пятнами
выступил у него на скулах. Уж не болен ли он, не простудился ли  на  ледяном
ветру? Женя, конечно, ничего не знала о новой  трагедии  Алеши.  Федор  лишь
сухо передал ей разговор о винтовом литье труб, высмеянном Алексеем. О затее
строить мол со льда Федор  не  сказал.  Сама  же  она  глубоко  была  задета
пренебрежением Алексея. Женя все острее чувствовала, что теряет  Алексея,  и
не хотела мириться с этим. В то же время все большее, неотвратимое сближение
с Федором пугало ее. Она винила себя в нарушении детских клятв,  боролась  с
собой и... не могла. Выход был  только  один,  и  она  выбрала  его,  приняв
бесповоротное решение, о котором и пришла объявить Алексею. Конечно,  она  и
самой себе не призналась бы, что, стараясь бежать от Алексея и Федора,  она,
по существу, пытается спастись от самой себя.
   И она сказала Алексею, стараясь не смотреть на него:
   - Для меня теперь очень важно вырваться из дрейфа.  Дело  в  том,  что  я
должна улететь в Москву.
   Алексей быстро поднял глаза, вскинул бровь.
   - Видишь ли... я написала отцу по радио...  мне  хотелось  посоветоваться
одновременно с тобой и с ним.
   - О струе водоотлива?
   Женя холодно посмотрела мимо Алеши:
   - Если хочешь, то да. О моем "псевдоизобретении".
   - Почему "псевдо"?
   - Папа ответил, что навел справки. Оказывается, над подобным способом уже
много лет работает инженер Хромов. Папа переслал ему мои каракули и  эскизы.
И представь, - усмехнулась Женя, - там нашлась одна деталь, которой не  было
ни в каких других конструкциях.
   - Вот как? Что же именно? - притихшим голосом спросил Алеша.
   - Совершенная чепуха! Первое, что пришло мне в голову. Надо принудительно
вытаскивать трубу  из  вращающегося  кокиля.  Я  хотела  это  сделать  двумя
валиками. Они должны были вращаться вокруг своих осей и  вместе  с  кокилем,
как одно с ним целое. Это заинтересовало  Хромова.  Он  настаивает  на  моем
приезде и работе под его руководством.
   Алеша поднял голову, пристально посмотрел на Женю.
   - И ты решила уехать от меня?
   - Не от тебя, а для тебя.
   Что ж! Это была, если хотите, женская месть. Женя не могла не насладиться
унижением дорогого ей человека, и в то же время ей до слез  было  жаль  его.
Если бы он сказал ей что-нибудь ласковое, если бы попросил ее, просто  робко
заглянул ей в глаза, она бы все простила,  все  бы  изменила.  Но  он  глухо
сказал:
   - Конечно. Зимой у Дальнего Берега не стоят на причале корабли.
   Женя вспыхнула. Она прекрасно поняла намек. Он  был  грубо  брошен  ей  в
лицо. Она круто повернулась, но, прежде чем  уйти,  сказала,  еле  сдерживая
себя:
   - И все-таки я буду работать на тебя, на твой мол...
   Алексей стоял, в бешенстве сжав кулаки. Он готов был  сейчас  исступленно
барабанить ими по пароходной трубе, чтобы пошел по кораблю гул.
   Женя шла и думала, как жестоко оскорбил ее Алексей, а какой-то злой голос
внутри ехидно шептал: "Конечно, зимой  полярные  корабли  стоят  у  причалов
больших портов. А из этих портов можно ездить в Москву..." Она возмущалась и
в то же время чувствовала, что щеки ее пылают. В эту минуту она ни за что не
смогла бы встретиться с Федором.
   Алеша пошел в свою каюту, решив, что заболевает. Он не  мог  ни  на  кого
смотреть. Теперь ему было все ясно. Он безнадежно проигрывает по сравнению с
мужественным героем, моряком,  к  которому  не  может  не  тянуться  женское
сердце. А что он? Бесплодный мечтатель, невыдержанный, самолюбивый, едва  не
заблудившийся в тундре и,  безусловно,  заблудившийся  на  своем  творческом
пути.
   Он  почувствовал  себя  глубоко  несчастным.  Может   быть,   он   любит,
по-настоящему любит Женю? Почему с такой остротой  он  понимает  это  только
сейчас? Неужели ей это уже больше не нужно? Именно так. До сих пор он только
слышал о безответной любви, теперь имеет возможность испытать все на себе.
   Как не ценишь того, что имеешь! Да полно, имел ли он? Не принял ли он  за
любовь отзвук детских чувств, за клятвы - уверения в преданности не  столько
ему, сколько его фантазиям? И как  горько  увидеть  вдруг  все  в  настоящем
свете!
   Не раздеваясь, он лег на койку и предался  своим  грустным  размышлениям.
Пока он, безрассудный инженер-мечтатель, строил тысячекилометровые плотины в
облаках, былой его товарищ выполнял свою незаметную  -  нет,  нет!  для  нее
заметную! - и, по существу говоря, героическую работу.  И  даже  открыл  вот
теперь какой-то новый остров. И назовут  тот  остров  именем  Терехова,  как
назвали когда-то точно так же заочно открытый остров именем профессора  Визе
и  как  совершенно  напрасно  не   назвали   угаданную   Кропоткиным   Землю
Франца-Иосифа, на  которую  много  позже  наткнулись  австрийцы,  беспомощно
дрейфовавшие на своем корабле.
   "Значит, острова  меняют  направление  дрейфа  льдов.  Припай  около  них
неподвижен зимой... Выходит дело, около  островов  можно  построить  кусочек
ледяного мола! - горько подумал Алексей. - Жаль,  что  на  трассе  мола  нет
островов".
   Мысль Алексея напряженно работала. Он и теперь внутренне не  разоружился,
хотя готов был считать себя неспособным на "великие" дерзания: "Замах не  по
силушке..." А глубинная мысль, которой нельзя было управлять, сама  по  себе
все работала и работала. В памяти вставала  цепь  Курильских  островов,  как
изображены они отчетливой дугой на географической карте. Будь они в полярном
море, через них не прошли бы, пожалуй, дрейфующие льды. Припаи  тянулись  бы
от одного острова к другому, соприкасались... Опуская трубы под лед  припая,
легко можно было бы заморозить мол.
   В дверь стучали. Алексей сел, замотал головой, словно силясь проснуться.
   Да в чем же дело? Она возвращается на Большую землю. Федор открыл остров.
Если бы можно было открыть целую цепь островов  и  по  ним  провести  трассу
мола, не нужно было бы шестисот миллиардов киловатт-часов энергии, о которой
говорил Ходов. Ах, стучат?
   Алексей, наконец, пришел в себя и открыл дверь. Радист  Иван  Гурьянович,
высокий, нескладный, тот самый, который так ловко лез по  обледеневшим  реям
за Федором... Опять Федор!..
   - Три радиограммы сразу. Вам, - протянул бланки радист.  -  Я  думал,  вы
крепко заснули. Сейчас взрывать будут.
   - Что взрывать?
   - Лед. Пары подняли. Капитан на лед войной идет.
   Да, этот капитан не сдается! Все-таки с него стоит брать пример. Такой не
раскиснет.
   Первая радиограмма была от Гали. У Алексея сразу  стало  легче  на  душе.
"Проштрафились мы с тобой, Галочка. Мечтателями беспочвенными  оказались.  И
учитель этот, Ваня, славный парень. Здорово придумал.  Вот  если  бы  только
острова на трассе были..."

   "Алеша, виделась с дядей Сашей и рассказала ему о предложении Вани,  дядя
Саша передал все инженеру Ходову. Оба они обещали послать тебе  радиограммы.
Помни, я первая твоя разведчица. Целую, Галя".

   "Почему "целую"? - удивился Алеша.  -  Хотя,  впро