чем,  понятно.  Поцелуй
утешения... Содержание других двух телеграмм ясно. "Льды  дрейфуют,  молодой
человек", и все прочее. Можно не читать".
   Снаружи донесся грохот взрыва, затрепетала тонкая дверца  каюты.  Алексей
невольно вздрогнул и,  подчиняясь  первому  импульсу,  выскочил  на  палубу.
Радиограммы остались на столе.
   Первое, что бросилось в глаза Алексею, был мохнатый  столб,  расплывшийся
черным грибом над ледяным полем. Несколько дальше взвился в  небо  еще  один
сначала сверкнувший, потом потемневший столб, через  короткое  время  ударил
взрыв. Алеше стало почему-то весело. Он посмотрел на капитанский мостик. Там
стоял Федор в своем обычном брезентовом плаще, а рядом с ним  так  неуместно
элегантная Женя.
   Еще взрыв, еще, еще... Грохот напоминал артиллерийскую подготовку. Это  и
на самом деле было  артиллерийской  подготовкой.  Бронированный  ледокольный
гигант готовился к атаке.
   Алексей вспомнил про радиограммы и вернулся.  Оттого,  что  он  порывисто
открыл дверь, бланки сдуло на пол. Он поднял их и вышел  на  палубу.  Взрывы
гремели один за другим. Налетевший снежный заряд  скрыл  взмывавшие  в  небо
огненные столбы и кудрявые черные грибы, в которые они  превращались.  Потом
выглянуло низкое солнце. От пароходной трубы протянулась по  палубе  длинная
тень. Алексей посмотрел на подпись и взял радиограмму от дяди Саши.

   "Рад, что такой человек, как  Василии  Васильевич  Ходов,  хочет  принять
участие в строительстве мола..."

   "Что такое? Почему принять участие в строительстве?  Разве  строительство
возможно?"
   Не дочитав первую радиограмму, Алексей развернул вторую:

   "Опускать трубы с дрейфующего льда, как предложил  оленевод,  нельзя,  но
если летом создать на трассе мола искусственные острова..."

   Алексеи перескакивал со строчки на строчку.
   Ходов предлагал искусственно заморозить ледяные быки будущего  сооружения
с таким расчетом, чтобы неподвижные припаи  льда,  которые  образовались  бы
вокруг каждого из них, сомкнулись.
   Но ведь и Алексей думал о чем-то близком!.. Об островах,  вокруг  которых
образуется  припай.  Василий  Васильевич,   используя   мысль   Алексея   об
искусственном замораживании ледяного монолита,  предлагал  летом  заморозить
искусственно не весь мол, а только отдельные островки, между которыми  зимой
нужно спустить под лед трубы, и, не тратя энергии, за счет  холода  Арктики,
как предложил учитель, заморозить остальную часть сооружения.

   "...Готов принять участие в этом грандиозном строительстве. Желаю успеха.
Ходов".

   Алексей перечитывал радиограмму. Ходов казался  совсем  иным:  "Вот  она,
протянутая рука". Они, два инженера, думали  об  одном  и  том  же.  Но  он,
Алексей, еще не пришел к окончательному  решению.  У  Ходова  больше  опыта,
больше знаний. И он, отвергавший строительство в самой  его  основе,  теперь
поправляет и себя, и Алексея, и учителя с геологами. Наконец предлагает свое
участие, помощь. Вот так должен поступать настоящий человек, коммунист!
   Как прав был  Федор,  требуя  от  проектанта  знания  Арктики!  Здесь,  в
Арктике, замечательная школа. Школа побеждать!

   Алексей поднялся на капитанский мостик. Там стоял  один  Федор.  Жени  не
было. Ветер рвал полы его брезентового плаща, надетого поверх ватной куртки.
Прищурив глаза, он смотрел на сверкающее в лучах солнца  взорванное  ледяное
поле.
   Видя ледяной хаос, преградивший кораблю путь, Алексей замер  в  невольном
восхищении.
   Казалось, здесь недавно прошли циклопы и  набросали  эти  ледяные  скалы,
переворошили льды, взломали поля,  вспучили  их  зубчатыми  хребтами,  через
которые немыслимо  пробиться.  Весь  этот  первобытный  хаос  ледяных  глыб,
сверкающих  на  солнце  миллионами  будто  отполированных   граней,   рождал
несчетные радуги. Слепя  глаза,  лед  горел  голубыми  и  зелеными  искрами,
фиолетовыми огнями и рубиновыми звездами.
   И, подобно Федору, Алексей стоял, широко расставив ноги, словно  выбирая,
как и капитан, верный путь своему "кораблю".
   Только сейчас заметил Алексей на другом крыле мостика Женю.  Не  видя  ни
Алексея, ни Федора, сощурясь, она смотрела в неведомую даль, словно  выбирая
там свою собственную дорогу.
   - Вперед, самый полный! - скомандовал капитан.
   Корабль рванулся на льды.
   - Самый полный, - повторил себе Алексей.
   - Всегда вперед! - одними губами прошептала Женя.




   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

   НОВЫЙ ДЕНЬ

   "Мои юные друзья! Мы живем в такое время, когда высшее призвание человека
состоит в том, чтобы не только объяснять, но и изменять мир, -  сделать  его
лучшим, более интересным, более осмысленным, полнее отвечающим  потребностям
жизни. Многое придется сделать следующим поколениям, в  частности  вам,  мои
юные друзья..."
   Из обращения И. В. Мичурина к комсомольцам
   Глава первая
   НАЧНЕТСЯ С ТРЕВОГ

   Полярной ночью, через торосы, освещая их яркими лучами фар, шел вездеход.
   Мир казался суженным до этой  одной  яркой  полосы,  во  все  стороны  от
которой простиралась тьма. Темным был воздух, темным был  лед,  темным  было
небо без единой звезды.
   Погода, благоприятствовавшая геологам, начинала портиться. С  поверхности
льда поднимались ослепительно белые в электрическом  свете  языки  и  пенным
потоком  неслись  навстречу,  поднимаясь   до   самого   радиатора   машины.
Снегоочиститель мерно поскрипывал, расчищая на  занесенном  хлопьями  стекле
прозрачный веер.
   Галя, привалившись плечом к водителю-механику Доброву, задремала.
   Доброву  приходилось  еще  в  тундре  ездить  с  Волковой  и  с  Виктором
Михайловичем Омулевым. Виктор Михайлович теперь пошел  далеко,  прославился.
Еще бы! Это он ведь выдумал способ разведки грунта дна прямо  со  льда,  без
всяких водолазных работ. Буровую  вышку  следует  укрепить  на  вездеходе  и
бурить дно через лед. Оказалось возможным выехать на трассу будущего мола на
много месяцев раньше, еще полярной ночью. В начальники Доброву  дали  Галину
Николаевну. Он хотя и уважал ее - в тундре в свое время  она  показала  себя
молодцом, - но все-таки непривычно ему было под  женским  началом  быть.  На
первых порах Добров за главного почитал себя и к Галине Николаевне относился
снисходительно.
   Радист был старым знакомым Доброва. В  прошлом  оленевод,  потом  военный
радист, в последнее время учитель, он в числе первых добровольцев  пошел  на
строительство мола.
   Теперь Ваня-радист, невысокий, коренастый парень с узкими черными глазами
и  прямыми  жесткими  волосами,  исполнял  роль  штурмана,  держа  курс   по
радиомаякам Новой и Северной Земли. Вездеход двигался по прямой.  Для  этого
порой приходилось преодолевать тяжелые торосы  или  сворачивать  в  сторону,
чтобы компенсировать дрейф льдов.  На  стоянках  Добров  возился  с  буровым
станком. Обсадные трубы спускались прямо под лед,  пока  не  достигали  дна.
Потом начинал работать бур. Извлекались пробы грунта,  и  Галина  Николаевна
составляла по ним свои карты, необходимые строителям  мола,  которые  начнут
работы в Карском море тотчас же, как вскроются льды.
   Матвей Сергеевич Добров, высокий, жилистый, говорить лишнего не  любил  и
дело свое знал. Приглядываясь к Гале, он постепенно стал проникаться  к  ней
уважением. Всегда бодрая и подтянутая,  она  переносила  лишения  наравне  с
мужчинами, в дела механика не вмешивалась и команду отдавала, словно  только
советовалась, но оказывалось, что сделать по-иному было  просто  невозможно.
Высокая, стройная, в ватной куртке и штанах, в больших валенках, она  издали
походила на старшего сына Матвея Сергеевича, и  ему  порой  трудно  было  ей
подчиняться. Однако теперь все это позади. Уже  давно  Матвей  Сергеевич  не
принимает никаких решений без Гали.
   Ваня-радист еще со времени  встречи  с  ней  в  тундре  и  путешествия  с
геологами к  острову  Дикому  на  Галину  Николаевну  смотрел  восторженными
глазами, что от Матвея  Сергеевича  укрыться  не  могло.  Он  все  подмечал.
Впрочем, упрекать радиста не мог.
   Матвей Сергеевич был недоволен погодой. Вездеход  будто  переходил  вброд
пенную реку. "Черт  его  знает,  что  встретится  на  льду?  Тут  и  полуось
ненароком можно сломать. Ночью грохотало,  будто  палили  из  пушек  -  была
сдвижка  льдов...  Лучше  бы  остановиться.   Надо   бы   разбудить   Галину
Николаевну..."
   Но  будить  Галю  механику  было  жалко.  Так   хорошо   она   задремала.
"Утомилась... Месяц ведь без настоящего отдыха!.."
   Вдруг Галя резко повалилась на водителя.  Добров,  перехватывая  баранку,
старался выправить накренившуюся  машину.  Перед  ветровым  стеклом  неслась
мутная пелена.
   "Эх! Не остановился вовремя! Завязнешь теперь здесь!.."
   Ваня неистово забарабанил по передней  стенке  из  кузова.  Галя  открыла
глаза и ухватилась за ручку дверцы.
   - Выскакивайте, Галина Николаевна! - только и успел крикнуть Добров.
   Галя с трудом открыла ставшую почти горизонтально дверцу.
   - Добров! Прыгайте! - скомандовала она.
   Машина лежала набоку и продолжала сползать  куда-то  влево.  Снег  ударил
Гале в лицо. Она встала на ребро подножки и прыгнула. Ноги ее попали в воду,
девушка поскользнулась и повалилась вперед, протянув руки.  Через  мгновение
она в вымокшей одежде стояла на краю полыньи.
   Добров все еще крутил бесполезную баранку. Коленом он чувствовал воду.
   - На лед! Я приказываю! - кричала Галя.
   Немного растерявшийся Матвей Сергеевич высунулся из лежащей  уже  кабины,
потом выбрался, как вылезают из люка. Машина с решетчатой башней  повалилась
набок. Снежный поток полускрыл ее. Мощный электрический луч  упрямо  светил,
казалось, из самой полыньи.
   - Ваня! Рацию! Продовольствие! Собаку! - отрывисто кричала Галя.
   Послышался лай. Из снежной пелены выскочила собака и  подпрыгнула,  чтобы
лизнуть Галю в лицо. Добров с ужасом смотрел, как вездеход с буровой  вышкой
уходит под лед. Через мгновение машины уже не было видно.
   Свет погас.
   Этот переход от света к тьме был, пожалуй, самым страшным для очутившихся
на льду людей. Они стояли без движения, боясь двинуться.  Их  мокрая  одежда
начинала замерзать, становилась твердой и ломкой.
   Отбежавшая было лохматая лайка  вернулась  и  ткнулась  в  мокрые  колени
хозяйки.
   - Рация? - спросила Галя Ваню.
   - Галина Николаевна, не успел я... Хотел уже в воду нырять, и так  промок
весь... Не успел, Галина Николаевна, - оправдывался радист.
   - Та-ак!.. - протянул Добров. - Отличились,  значит,  мы  с  тобой,  друг
Ваня. Ни радио,  ни  продовольствия,  ни  оружия...  Что  называется,  голый
человек на голом льду.
   Галя молчала.
   Глаза понемногу привыкали.  Оказывается,  даже  слабый  свет  полускрытых
быстро летящими тучами звезд может ослабить тьму.
   Снег несся, вздымаясь выше  Гали,  она  подняла  руку,  словно  старалась
измерить, на какой высоте еще  метет.  Поземка  становилась  свирепой.  "Что
предпринять? Остаться на месте и ждать самолетов?  Нет,  мало  надежды,  что
летчики заметят в такую погоду. Дрейфом льдов нас унесет с  трассы  мола,  и
где же искать полярной ночью три точки, затерявшиеся в ледяной пустыне? Если
бы хоть светло было... Да и пурга еще... Сколько дней протянешь без  еды,  в
обледеневшей одежде, не греясь?"
   - Стоять нам на месте никак  не  годится,  Галина  Николаевна,  -  сказал
Матвей Сергеевич. - Тепло теперь у нас только  одно:  свое  собственное,  от
ходьбы.
   - Может быть, к тундре пойдем? - робко спросил Ваня. -  Оленеводов  наших
встретим... - еще более неуверенно предложил он.
   Галя напряженно думала. Она знала: именно она должна решить.
   - До радиомаяков на Новой  и  на  Северной  Земле  нам  не  добраться,  -
говорила она, как бы думая вслух. -  До  материка  сто  километров,  но  там
безлюдно...
   Добров, чтобы согреться, подпрыгивал на одной ноге. Лицо его было мрачно.
   - Выходит дело, все равно погибать... Не надо было из кабины выскакивать.
   - Матвей Сергеевич! - строго  окликнула  Галя,  ощупывая  свою  хрустящую
одежду, и с укором добавила: - Эх вы!.. Жаль, промочила планшетку с  картами
грунтов дна.
   Галя говорила твердым голосом, но сердце сжималось у нее, холод уже давал
себя  чувствовать,  куртка  обледенела,  руки  не  шевелились,  словно  были
закованы в железные рукава.
   - Куда же идти? - деловито спросил Ваня.
   - Куда-нибудь... А идти надо, - сказал Добров, - не то замерзнем.
   Галя мысленно представила себе карту моря и  точку,  где  они  находятся.
"Идти на запад - гибель, на восток - гибель, на юг - все та  же  гибель.  На
север? Галя мучительно пыталась представить себе, что находится  на  севере.
"Остров Исчезающий! Да, да!.."
   Оказывается, она даже выкрикнула эти слова.
   - Нету никого на этом острове. Теперь  там  автоматическая  метеостанция.
Полярники не живут, - могильным голосом сказал Матвей Сергеевич. - Уж  лучше
к материку пойдем. Дня  в  три  доберемся,  а  там,  кто  знает,  оленеводов
встретим.
   - А если не встретим, то погибнем. Нет у нас на это права. Идем на север,
- решительно сказала Галя. - Местоположение свое знаем. Компас  в  планшетке
есть. Старые дома на острове сохранились?
   - Если берег не обвалился еще больше.  Берег  песчаный,  обледенелый,  он
оттаивает, - возражал Добров. - Каждый год метров по двадцать  обваливается.
Потому и полярников вывезли.
   - И все-таки мы можем идти только на север, к  Исчезающему.  Быть  может,
дома сохранились. Тогда в складе мы найдем продовольствие и через аппаратуру
автоматической метеостанции сможем дать о себе знать.
   -  Я  смогу,  Галина  Николаевна!  Я  знаю,  как  она,  та  метеостанция,
устроена...  Я  сумею  радировать!  Пойдемте  туда,  Галина  Николаевна,   -
поддержал Ваня. В прошлом оленевод, он  как  никто  другой  знал,  насколько
безнадежно искать зимой в тундре встречи с людьми.
   - Идем, - скомандовала Галя.
   - Льды бы наши не снесло в сторону, - заметил Добров.
   Галя расстегнула планшетку. Там рядом с компасом под  целлулоидом  у  нее
всегда была фотокарточка Алексея. Но сейчас, в темноте, она  увидела  только
фосфоресцирующую стрелку компаса.
   Галя вздохнула:
   "Алеша! Алеша! Если бы ты видел сейчас своих первых разведчиков.  Тебе  в
Москве понадобятся карты грунтов, когда ты будешь защищать  разработанный  в
институте у академика Омулева проект  ледяного  мола,  а  карты  промокли...
вместе с твоей фотографией. Об этом тебе не догадаться..."
   Галя захлопнула планшетку.
   - Вперед! - скомандовала она. - Гекса, за мной!
   Трехлапая собака бросилась за  хозяйкой.  Ее  подарил  Гале  Ваня  еще  в
тундре. Он тогда долго извинялся, что у собаки только три ноги, четвертую ей
отгрыз во время охоты белый медведь. Но Гекса, по его  словам,  не  потеряла
страсти к медвежьей охоте, а кроме того, "понимала все... и даже по-русски".
Галя сдружилась с Гексой. Теперь собака снова встретилась  со  своим  старым
хозяином, но новая ее привязанность к Гале, пожалуй, была сильнее.  Впрочем,
Ваня был с собакой нарочито суров.
   Люди шли через льды. Вокруг была серая тьма.  Ветер  дул  теперь  справа,
сбивая путников с ног. Он нес струи снега, и людям казалось,  что  они  идут
вброд по вспененному потоку.
   Люди шли не останавливаясь. Они не могли, не  имели  права  остановиться.
Согреться можно было только ходьбой. К  счастью,  поземка  не  переходила  в
пургу. Если бы людям пришлось отлеживаться во время пурги в  снегу,  они  бы
замерзли.
   На привал останавливались, лишь когда не было сил идти дальше.
   Труднее всего  преодолевать  гряды  торосов.  Добров,  пыхтя  и  тихонько
ругаясь, забирался наверх первым и протягивал руку Гале. Снизу  ее  старался
подсадить  шатающийся  от  изнеможения  Ваня.  Галя  сердилась.   Она   сама
протягивала Ване руку и втаскивала его  на  крутые,  стоящие  дыбом  льдины.
Гекса карабкалась следом за  людьми  и  повизгивала.  Спустившись  с  гряды,
некоторое время лежали без движения, стараясь набраться сил.
   Уже двое суток люди и собака ничего не ели.
   - Хоть бы медведь белый попался на пути, - сказал Добров.
   - Зачем? - удивилась Галя. - Ведь у нас нет оружия.
   - А так... Все лучше... скорее, кто кого?.. Или он нас, или мы его,  -  и
Добров показал висевший у него на поясе большой нож.
   Галя легла удобнее и отвернулась. Ваня, раскинув руки, лежал на  спине  и
смотрел на бегущие по небу облака, освещенные все той же оранжевой зарей. На
Большой земле была ночь.
   Матвей Сергеевич рассматривал свой нож. Он вынул его  из  кожаных  ножен,
снял рукавицу  и  попробовал  большим  пальцем  левой  руки  острие,  потом,
посмотрев на Галю и Ваню, стал тихо подзывать к себе Гексу. Она лежала около
Гали, положив морду на вытянутые лапы.  Шерсть  на  ее  провалившихся  боках
торчала.
   Подняв на Доброва умные глаза, она встала и, виляя  хвостом,  припрыгивая
на одной задней лапе, подошла к нему.
   Тогда тот рванулся вперед и схватил левой  рукой  Гексу  за  загривок.  В
правой его руке блеснул нож.
   - Матвей Сергеевич! Что  вы  делаете?!  -  крикнул  Ваня,  с  неожиданной
быстротой вскакивая и ловя руку Матвея Сергеевича.
   - Пусти ты!.. Чего цепляешься? Мы двое суток не ели. Дойти надо... а  тут
- мясо...
   - Не смейте! Не смейте!.. Галина Николаевна! Он... Гексу!.. У нас так  не
делают.
   Галя приподнялась на локте и села.
   Гекса воспользовалась промедлением и вырвалась из озябших пальцев  Матвея
Сергеевича. Он раздраженно бросил на снег клок шерсти.
   - Вот вы и рассудите, - сказал он Гале, не поднимая на нее глаз. - Только
рассудите так, как начальник... чтобы без женских слабостей и привязанностей
к собаке. Она сейчас не собака, а наше  единственное  продовольствие.  Дойти
нам надо... планшетка опять же у вас с картами.
   - Съесть Гексу или не съесть? - словно переспросила Галя. -  Мне  даже  в
голову не пришла такая мысль.
   - Есть ведь как хочется, Галина Николаевна... Крупинки  во  рту  не  было
больше двух суток...
   Галя сидела на снегу, охватив руками колени. Гекса  подбежала  к  ней,  и
Галя машинально стала гладить ее одной рукой.
   - Нет, Матвей Сергеевич, - покачала головой Галя. - Не могу. Может  быть,
хороший начальник приказал бы убить Гексу. Я не могу. Не будем есть  собаку.
Так постараемся дойти.
   - Ой, как хорошо, Галина Николаевна! - обрадовался Ваня.
   Гекса отбежала от людей. Галя позвала ее, но собака не  подходила.  Можно
было подумать, что она все поняла.
   Добров не возражал, только старался не смотреть на Ваню и Галю.
   Снова поднялись и пошли.
   ...Галя упала первой. Она встала на  колени,  но  подняться  на  ноги  не
смогла.  Добров  помог  ей.  Они  пошли  вместе,  держась  под   руку.   Оба
пошатывались, попеременно оступались, а порой и падали в снег.
   Ваня сильно отстал. Гекса бежала позади, невидимая в темноте. Она  больше
не приближалась к людям, будто не доверяя им.
   Больше всего Галя  боялась  пройти  мимо  острова  Исчезающего.  Напрасно
вглядывался Добров в горизонт, стараясь заметить во мгле очертания земли.
   - Не мог же  остров  совсем  разрушиться!..  Не  успело  же  его  волнами
размыть, не должно бы, - ворчал он.
   - А если дома обрушились, что тогда? - спросил подошедший Ваня.
   - Тогда что... все одно... Пусть Гекса нас кушает, раз мы ее не съели.
   - Матвей Сергеевич! Я запрещаю вам так говорить. Стыдно!  -  Галя  гневно
взглянула на механика. Свет тонкого месяца делал его похожим на скелет.
   Непрерывная ходьба без сна и двухдневная  голодовка  сделали  свое  дело.
Глаза у Доброва провалились, кожа обтянула скулы и челюсти. Гале показалось,
что у него можно сосчитать зубы.
   - Вы не сердитесь, Галина Николаевна, - примиряюще  сказал  Добров.  -  Я
ведь от  слабости...  и  вроде  как  со  злости,  что  вы  сильнее,  значит,
оказались. Но только я понимаю, что если берег обвалился, - считай, нас  под
ними похоронило.
   - Пойдемте!
   - Иду, Галина Николаевна... по вашему