внять  климат  на  земном
шаре!  Какие  это  мудрые  слова!  В  природе  ничего  не   происходит   без
взаимодействия. Так же надо и менять природу!
   Резкий звонок прервал размышления Сергея Леонидовича.
   Он обернулся и поспешил к развалинам. Там, за полузасыпанной  стеной,  на
песке стоял маленький гусеничный  вездеход,  на  котором  Сергей  Леонидович
сделал не одну тысячу километров по пустыням.
   Карцев снял трубку радиотелефона, установленного в вездеходе, и сразу  же
изменился в лице.
   Директор Барханского металлургического  завода  сообщил  о  несчастье  на
строительстве ледяного мола. Николай Николаевич  Волков  распорядился  найти
Сергея Леонидовича и связать его с гидромонитором.
   - Я очень прошу прийти ко мне в  кабинет,  как  только  взойдет  луна,  -
закончил директор.
   Вздымая облако песка, машина обогнула развалины и выехала на  оставленный
ею же след.
   Крепко держа в руках руль, Карцев думал о сыне. Он упрекал  себя  за  то,
что был так далек от сына, что не сумел  оценить  его  личной  скромности  и
размаха его научной мечты.
   "Нужно немедленно найти Женю и рассказать ей обо всем".
   Карцев не сбавлял скорости. По сторонам машины неслись назад  кусты.  Они
выросли здесь как граница пустыни, останавливая движение песков.
   Еще несколько минут стремительной езды, и машина влетела в  тень  высоких
платанов. Их гигантские, словно очищенные  от  коры,  отполированные  стволы
мелькали мимо окна, сливаясь в сплошной частокол.
   Лес оборвался. В обе стороны раскинулось хлопковое поле. По нему двигался
хлопкоуборочный  комбайн,  умная,  "чувствующая"  машина,  умеющая  выбирать
созревший для сбора хлопчатник.
   Скоро хлопковые поля сменились виноградниками. Несколько  раз  автомашина
взлетала на арочные мосты, переброшенные через каналы.
   Снова лес. Но  это  уже  не  стена  платанов.  Это  фруктовые  заросли  -
"фруктовая тайга пустынь", как прозвали в стране  сплошные,  выросшие  вдоль
каналов сады.
   Тени от зеленых крон проносились по напряженному лицу инженера. Фруктовые
сады внезапно оборвались, и перед Карцевым  предстала  ослепительная  водная
гладь озера, недавно заполненного енисейской водой. Оно уходило за горизонт,
по его поверхности протянулась от жгучего солнца золотая дорожка, как  ночью
от луны. По воде плыл белоснежный красавец - теплоход "Москва".
   Сколько раз бывал Карцев  прежде  на  дне  мрачной  впадины!  Стометровые
обрывы отделяли ее от пустыни. На двести квадратных километров  простиралось
дно  возродившегося  теперь  древнего  озера.  Благодатная  прохлада  нового
водоема  преобразила  все  вокруг.   На   берегу   стоял   белый   город   с
асфальтированными тенистыми улицами, легкими многоэтажными домами,  дворцами
и парками - город, который прежде в этом  месте  мог  привидеться  только  в
мираже.
   Мелькали зеркальные стекла витрин, обвитые виноградом веранды и  балконы,
легкие восточные колонны,  цветная  мозаика.  Показались  над  домами  трубы
завода-гиганта. Металлургический завод в  пустыне?  Такое  сочетание  прежде
могло показаться бредом. Металлургии нужен не только  транспорт,  но  прежде
всего вода, вода и еще раз вода! И вот теперь  пустыня  оказалась  настолько
напоенной водой, что может дать ее и доменным печам и мартенам.
   Видимо, охрану  завода  предупредили  о  прибытии  Карцева.  Ворота  были
открыты настежь, и вахтер знаком предложил Сергею  Леонидовичу  проехать  на
территорию завода. Через минуту машина остановилась около цветника  напротив
трубного цеха, где Сергей Леонидович рассчитывал найти Женю.
   Карцев вошел в огромный светлый цех, залитый солнечным светом. У стены  в
ряд стояли электрические печи. Одна из них  наклонилась,  выпуская  в  желоб
искрящуюся огненную струю. В цехе никого не было. Из машины тянулась, быстро
удлиняясь, ослепительная оранжевая труба. Вместе с трубой двигалась дисковая
вращающаяся  пила,  из-под  которой  вылетал  яркий  сноп  искр.  Отрезанные
остывающие трубы  с  грохотом  скатывались  одна  за  другой  на  движущийся
конвейер. Карцев  искал  хоть  кого-нибудь  из  рабочих.  Но  автоматический
труболитейный цех работал без всякого присмотра.
   Карцев решил, что не может больше ждать. Задыхаясь, он взбежал по лесенке
и быстро написал на большом листе бумаги:
   "Женя! Тревожные вести с севера.  Директор  обещал,  как  только  взойдет
луна, установить телевизионную связь с гидромонитором. Постарайся прийти. С.
Карцев".
   Повесив записку на щит так, что она закрыла несколько сигнальных лампочек
и сразу бросалась в глаза, Сергей Леонидович побежал к выходу.
   Из конторки, закрыв за собой дверь, появилась Женя. Она  была  в  том  же
замшевом комбинезоне, в котором когда-то увидел ее Федор, в синем  берете  и
высоких ботинках, предохранявших от горячих искр.
   Женя сразу же увидела белый сигнал на щите. Смутная тревога овладела  ею,
хотя она и не знала, что означает этот лист  бумаги.  Когда  же  она  прочла
записку,  ей  показалось,  что  сердце  у  нее  остановилось.  Руки  и  ноги
похолодели и не хотели двигаться, как это  бывает  во  сне.  Боясь  потерять
сознание, она вцепилась в поручни. Что же она  стоит?..  Не  помня  себя  от
волнения, побежала она вниз.
   Остановись машина - Женя не заметила бы и  этого.  Но  машина  продолжала
четко работать, не нуждаясь ни в уходе, ни в наблюдении.
   Через  несколько  минут  девушка  вбежала  в  кабинет  директора  завода.
Директор  стоял  к  ней  спиной.   В   углу   комнаты   находился   огромный
радиоприемник, напоминавший старомодную радиолу. В верхней  его  части  Женя
увидела экран, похожий на окно без переплета, которое словно вело  в  другую
комнату, наполненную людьми.
   Женя не сразу поняла, что видит перед собой корабельный салон. Готовая ко
всему, к самому страшному, они бросилась к экрану.
   И  вдруг  она  увидела  прямо  перед   собой   спокойное   лицо   Федора,
разговаривающего с Сергеем Леонидовичем.
   - Жив?! Ты жив? Феденька, родной мой! - крикнула Женя.
   Сергей Леонидович оглянулся.  Федор  удивленно  смотрел  на  плачущую  от
радости Женю.
   - Федя, Федя, родной! - твердила Женя. -  Я  ведь  думала,  что  с  тобой
что-нибудь случилось... Как я счастлива! Как счастлива!..
   Слезы катились у Жени из глаз.  Она  не  замечала  вокруг  никого,  кроме
Федора. Было странно видеть плачущей эту строгую, всегда сдержанную девушку.
   - Все в порядке, - смущенно сказал Федор. - Алеша спасен. Вот  он  стоит.
Разве не видите?
   Федор отодвинулся. На экране теперь виднелось растерянное лицо Алексея  и
радостные, светящиеся глаза Гали.
   - Ах, Алеша?.. Вот как! Я рада!.. Как хорошо!.. А я думала - Федя. У меня
сердце остановилось... Как все хорошо!
   Галю она даже и не заметила.
   Директор, который сразу все понял, отвел в  сторону  чуть  растерявшегося
Сергея Леонидовича.
   - Телевизионная передача осуществляется ультракороткими  радиоволнами,  -
говорил директор.  -  Но  эти  волны  распространяются  по  прямой,  подобно
солнечным лучам, и не огибают препятствий. Поэтому они и не  могут  обогнуть
выпуклость земного шара. Наш опытный телевизор дальнего приема  построен  на
очень остроумном принципе. Он использует как отражательное зеркало Луну...
   - Почему Луну? - отсутствующим голосом спросил Карцев, не спуская взгляда
с растерянного лица сына.
   - Вы, конечно, знаете, - спокойно продолжал директор, - уже давно удалось
послать на Луну ультракороткие радиоволны и принять обратно отраженные. Этим
сейчас и пользуются для дальней передачи телеизображения. Передающая станция
посылает свои направленные радиолучи прямо на Луну. Оттуда они отражаются  и
могут быть приняты всюду, где  Луна  в  этот  момент  видна.  Мы  тотчас  же
настроились, как только Луна  показалась  над  горизонтом...  Расстояние  не
играет роли. Простите, Сергей Леонидович, вы, кажется, меня не слушаете?
   - Вы правы, - сказал Карцев, тяжело опускаясь в кресло. -  Расстояние  не
должно играть роли...
   Женя уже оправилась и молча стояла  у  телевизора.  Она  слушала  рассказ
Ходова о том, что произошло на трассе ледяного мола.

   Глава шестнадцатая
   В КИПЯЩЕМ МОРЕ

   На дне моря стоял водолаз. Он  смотрел  вверх.  Высоко  над  его  головой
виднелось диковинное небо, затянутое зелеными тучами.
   Прожекторы, напоминавшие  шарообразные  буи  на  якорях,  плавали  не  на
поверхности, а под  водой.  В  перекрещивающихся  мутных  лучах  были  видны
нависшие, близко расположенные одна к другой трубы, походившие на гигантскую
повалившуюся изгородь. У основания этой наклонной изгороди  копошились,  как
фантастические существа с огромными круглыми головами, водолазы.
   Они переходили с места на место, нагибались, брали концы труб и  заводили
их в отверстия зарытых в ил патрубков. Другие  водолазы  укладывали  по  дну
сеть горизонтальных труб с замазанными пока отверстиями по  всей  их  длине,
предназначенными для выхода жидкого воздуха.
   Вдали виднелось светлое пятно, отбрасываемое "подводной черепахой".
   Алексей Карцев, стоя на дне, любовался всей этой картиной и думал о себе,
о своей мечте. Эти ряды труб он рисовал  когда-то  на  бумаге.  Теперь  они,
наклоненные, едва виднеются над головой. Он лишь вчера решил  их  наклонять,
чтобы работы можно было вести и при надвинувшихся ледяных полях. Когда  поля
пройдут, трубы встанут вертикально. Да, все это было сначала в  воображении,
потом на чертеже: и трубчатый частокол и "подводная черепаха".  А  скоро  со
дна поднимется ледяная стена.
   У Алексея щипало глаза. К горлу подкатывал знакомый комок. Только сейчас,
впервые в жизни, он понял, какое это  счастье  видеть  плоды  своего  труда.
Вспомнился Денис. Тот всегда умеет быть счастливым.  То  же  чувство,  какое
испытывает сейчас Алексей,  владеет  Денисом,  когда  он  смотрит  на  любую
установленную им трубу. Так же  токарь  любовно  разглядывает  сделанную  им
деталь, скульптор - статую, архитектор - дворец.
   Что же будет, когда по туманной полынье в зимнюю стужу  пройдут  караваны
судов, когда вдоль сибирского побережья вырастут города, рудники и заводы?
   Что это? Удовлетворенное честолюбие или гордость?
   Да, гордость! Пусть гордость! Это та гордость, которую  будет  испытывать
не только он один, а и каждый строитель, каждый советский человек,  так  или
иначе принимавший участие в  Великой  стройке.  И  если  говорить  о  высшей
радости в жизни, то вот  она!  И  что  по  сравнению  с  ней  все  остальные
человеческие чувства, включая муки любви? Видимо, любовь -  чувство  низшего
порядка,  если  противопоставлять  ей  творчество.  Любить  могут   и   люди
ограниченные, тупые, лишенные фантазии, а творить, создавать - лишь те, кому
человечество обязано своим отличием от  животного  мира.  И  потому  радость
творчества, счастье созидания неизмеримо выше, тоньше,  глубже  тех  чувств,
которые люди называют любовью.
   Так разделывался наш упоенный изобретатель с чувством древним,  святым  и
поэтическим, стараясь заглушить  в  себе  мучительную  боль  утраты,  горечь
уязвленного самолюбия, которые он постоянно испытывал  со  времени  сцены  у
телевизора.
   И незаметно для Алексея горделивое чувство успеха уступало  в  нем  место
нерадостным размышлениям о неразделенной, как ему казалось, любви. Да полно!
Любовь ли это? Любил ли он по-настоящему Женю? Искал  ли  он  ее  поминутно,
робел при ней?  Нет!  Женя  ему  была  просто  необходима  как  восторженная
почитательница его "талантов". И ее почитание он по  слепоте  баловня  готов
был принять за любовь, полагая, что его "есть за что любить".  А  недавно  с
юга она написала, что "за что-нибудь не любят.  По-настоящему  любят  только
"вопреки"... Он не понял ее письма, а теперь оно звучит очень ясно. В  пору,
когда он "затмевал всех", полюбить его "за это" по-настоящему  было  нельзя.
Ну, а теперь, когда на деле оказывается, что никакой исключительности в  нем
нет, что заслуга его лишь в  том,  что  он  сумел  выразить  мысль,  близкую
народу, теперь бы и полюбить его "вопреки" тому, что он самый  обыкновенный.
А любви-то и нет! Вот в чем вечная загадка любви!
   А  разгадать  ее  можно,  мысленно  поставив  себя  рядом...  с  Федором.
Немногому он у него научился! Взять бы хоть случай в кессоне. Можно  ли  все
свалить на слабость Виктора? О полководце судят по результатам боев. Алексей
командовал подводниками, а они чуть не погибли в кессоне. Он не  имел  права
ставить на связь такого человека, как Виктор. Пусть он и считался у геологов
хорошим руководителем, но ведь был же случай с Галей! Каждый  шаг  сейчас  -
урок жизни. У Федора то преимущество, что он уже прошел хорошую школу. Такую
школу надо пройти, чтобы не просто осуществить свою мечту, но и быть  вправе
руководить осуществлением ее. В этом высшее счастье. А что любовь!..
   Неподалеку от Алексея  на  дне  стоял  еще  один  водолаз  и  внимательно
рассматривал наклонившуюся трубчатую  стену.  Это  был  Денис.  Он  думал  о
другом. Он пытался представить себе,  какое  чудовищное  количество  металла
останется под водой. "Но ведь без труб не  обойтись!  Они  нужны  для  того,
чтобы по ним мог пройти охлажденный соляной раствор. Трубы покроются  льдом.
Ограниченное ими пространство превратится в ледяной монолит. Эх, вот если бы
их тогда можно было вынуть! Но ведь они и  потом  будут  нужны,  иначе  вода
своим теплом растопит весь мол. По  трубам  все  время  придется  пропускать
охлажденный  раствор.  И  никак  не  вытащишь  эти  бисовы  трубы!  А   если
все-таки...  Чем  бы  их  заменить?  Из  чего  бы  их  сделать  -  дешевого,
подручного? Вот придумал же Алексей делать мол изо льда. Может  быть,  трубы
делать изо льда? Ну и растают сразу, прежде чем их успеют установить".
   Денис забыл, что он в шлеме, и даже плюнул от раздражения.  Снова  взялся
за работу, но упрямая, назойливая мысль не давала ему покоя.
   ...Виктор мрачно стоял у переборки. Он бесцельно  разглядывал  исчезающие
под водой  блоки  труб,  походившие  на  гигантские  гребенки  с  неимоверно
длинными зубьями, которые укорачивались по мере  погружения.  Виктор  тяжело
страдал от  общего  отчуждения.  Правда,  знакомые  здоровались  с  ним  при
встрече, обменивались односложными словами, но никто,  словно  сговорившись,
не заводил разговора о его проступке. Он ждал суда, наказания и не знал, что
делать. Ложная гордость удерживала его от разговора с руководителями, а  они
не вызывали его к себе,  не  требовали  объяснений.  Даже  Алексей,  который
сгоряча еще в кессоне высказал Виктору все, что о нем думал, теперь молчал.
   Виктор  увидел,  что  к  нему  подходит  Александр  Григорьевич,  и  весь
съежился, словно ожидая удара.
   - Добрый день, Виктор, - сказал дядя  Саша,  проводя  рукой  по  вьющейся
густой бороде. - Когда гора не идет к Магомету, Магомет идет к ней.
   - Почему я должен идти? Меня все презирают, не замечают.
   - Разве тебе не о чем поговорить с партийным руководителем?
   Виктор взглянул в чуть выцветшие голубые глаза дяди Саши и отвел взгляд.
   - Когда-нибудь,  -  продолжал  дядя  Саша,  -  сильнейшим  наказанием  за
проступки станет общественное презрение, бойкот. Никто еще не объявлял  тебе
бойкота за проявленную тобой слабость духа, но отношение к  тебе  строителей
определилось само собой.
   Виктор вцепился в поручни.
   - Ты молчишь. Ты воображаешь, что имел право потерять над  собой  власть.
Но именно этого права ты не имел. Алексей несет ответственность за одно  то,
что мог доверить линию связи такому ненадежному человеку, как ты.
   - Никто не говорил, что геолог Омулев ненадежен, когда он придумал способ
зимней разведки дна и этим приблизил сроки начала строительства.
   - Ты оказался ненадежен для друзей в совместной борьбе.
   - Я виноват! - горько усмехнулся Виктор. - Я подчиненный, я понимаю...
   - Понимание и подчинение, - задумчиво произнес дядя Саша. - Слушай  меня,
Витяка. Ты не оправдал себя как руководитель, ты  не  оправдал  себя  и  как
подчиненный. Прежде трудовая дисциплина была построена на подчинении.  Скоро
никакого подчинения не понадобится. Оно  само  собой  заменится  пониманием.
Руководители будут понимать задачу, мы с тобой будем понимать  их  указания,
все вместе мы будем понимать общие государственные интересы, интересы  всего
общества. Подчинение, наверное, никто не будет отменять  законом,  никто  не
будет отменять административных взысканий,  выговоров  и  прочего.  Все  это
незаметно  отомрет  как  отжившее  старье:  оно  не  понадобится  для  новых
отношений, когда все будут понимать самое главное...
   Виктор стоял с опущенной головой, хмуро слушая дядю Сашу.
   - Вот этого понимания у тебя не  было  и  как  у  руководителя  и  как  у
подчиненного. Буква "я" - последняя буква алфавита. Это и нужно тебе  понять
в первую очередь.
   Как жалел в этот момент Виктор,  что  актиния  не  нанесла  ему  никакого
серьезного повреждения и что он уже через два часа  был  совершенно  здоров!
Ему хотелось бы лежать смертельно раненным, чтобы  хоть  на  минуту  вызвать
сочувствие и заботу людей.
   - На твое имя письмо, - сказал дядя Саша, протягивая  Виктору  конверт  с
иностранными  штемпелями.  -  От  Майка,  -  добавил  он,  пристально  глядя
краснеющему Виктору в лицо. - На письмо это нужно будет  ответить  так,  как
отвечали обычно. Каждый напишет о себе, о том, что им сделано хорошего.
   Дядя Саша не сказал Виктору, но тот  прекрасно  понял,  что  в  приписке,
которую ему предстоит сделать, он, по существу  говоря,  будет  представлять
уже не только самого себя, но и всю страну.
   Но Виктор еще храбрился, рисовался.
   - Хотите знать, что я напишу  ему,  как  выйду  из  положения?  -  нервно
спросил он.
   Дядя Саша кивнул головой:
   - Хочу, чтобы написал. А главное, чтобы почувствовал, что нужно написать.
   Виктор не нашелся, что ответить. Видимо, ему действительно  многое  нужно
было осознать. Именно этого дядя Саша и добивался.
   Скрывая смущение, Виктор разорвал конверт:

   "Дорогие друзья!
   Выбор сделан. Вы поймете  меня,  прочтя  письмо  кузена  Джерри  Никсона,
вынесенного, как говорят, на "гребень волны успеха".
   "Хэлло, Майк! Здорово, рыжий пес!
   Не делай рожи, словно глотнул уксуса вместо  виски.  У  меня  к  тебе  не
только родственные чувства, которые не очень-то котируются на  бирже,  но  и
бизнес. Хэлло, старина! Наконец-то  у  тебя  есть  возможность  выскочить  в
настоящие парни, а то ты скоро булькнешь, как часы  в  колодце.  Держись  за
меня, приятель. Дела у меня идут день  ото  дня  лучше.  Писания,  если  они
попадают в тон, нужны дядям с тугими бумажниками. Доллары бегут ко мне,  как
цыплята, и я выведу из них здоровенных кур, которые станут мне нести золотые
яйца. И вот теперь мне нужен ты. Нужен,  как  президенту  Библия.  Настоящий
бизнес требует размаха. Как  бы  ты  отнесся  к  идее  прорыть  канал  через
полуостров  Флориду?  Не  хуже,  чем  в  коммунистической  России?  Ах,   ты
удивляешься! Отвечу на твой вопрос. Канал отведет теплое течение  Гольфстрим
от европейских берегов. Не поднимай свои рыжие брови. Это чисто американское
течение. Оно зарождается в американском Караибском  море.  Американцы  имеют
право распоряжаться своей собственностью, как им вздумается. Не лей слез  об
Европе.   Наше   восточное   побережье   потеплеет.   Нью-Йорк,   Балтимора,
Филадельфия, пальмы и апельсины. Второй  Золотой  Берег!  Новая  Калифорния!
Даже новая Панама! Можно заработать! Но настоящий бизнес вовсе  не  в  этом!
Канал станет средством управления Европой! Ха-ха! Весь мир  кричит,  что  мы
потеряли остатки нашего влияния в западноевропейских странах, нас там  плохо
слушают. Прекрасно! Наши конгрессмены ломают себе голову и идут на сближение
с коммунизмом. Так слушайте! Слушайте Джорджа Никсона! Если скрипит  золотой
рычаг, которым мы до сих пор пользовались, то ворота  в  шлюзах  Флоридского
канала скрипеть не