ьного жидкострельного оружия.
     Забилась в угол стайка перепуганных кресел. В центр гостиной выбрался коктейль-столик, который до этого прятался где-то в стенной нише.
     Выбрались из подполья приземистые ночные торшеры.
     Исчез видеокуб.
     Наконец, панель верхнего света погасла. Лишь три ночника флюоресцировали на полу, словно гнилушки девственного тропического леса...
     Воздух наполнился очень необычной ритмической музыкой и приятным цветочным ароматом. Я откинулся на рыхлую спинку дивана с водоиодогревом, плеснул себе джина с тоником и приготовился внимать.
     А внимать было чему.
     Джонни, которая выпорхнула из двери в противоположной стене гостиной, была совсем не той девушкой, которую я встретил какой-то час назад в баре "У Кролика". Я был готов поклясться в том, что она - другая. Хотя умом вроде бы осознавал, что это все та же Джонни...
     Перевоплощение было полным.
     На ней больше не было того серебристого ретро-платья, в котором я увидел ее возле аквариума с акулами. На ней вообще ничего не было, кроме ажурного лифчика, не закрывающего ровным счетом ничего важного, и таких же условных трусиков. Сквозь слабо флюоресцирующее кружево пробивались аккуратные черные кудряшки.
     На руках и ногах у Джонни сверкало не менее трех дюжин браслетов из многоцветного электростекла.
     Браслеты тихонько звенели, сообразуясь с пластикой ее движений. И от этого волшебного звона на душе становилось покойно и весело. В какой-то момент мне даже показалось, что меня настигает упущенный "кроликовый бум-м-м"!
     Впрочем, как выяснилось довольно скоро, то, что я считал "кроликовым бум-м-мом", было лишь жалким подобием того подъема, который удалось вызвать в моей душе Джонни с ее танцами, с ее бескорыстной, избыточной нежностью.
     Но главное - это не костюм с аксессуарами. И даже не тело, которое у Джонни было воистину восхитительным: стройные, сильные ноги балерины, прямой без жиринки живот, прелестные длинные руки. Главным было выражение ее лица.
     Это лицо принадлежало существу, не способному дарить любовь и наслаждение. То была маска легендарной Леди Холод.
     Надменные, высокие скобы бровей. Правильные, плотно сжатые губы, покрытые лазурно-голубой помадой. Прямой, тонкий нос с эстетично вздымающимися ноздрями. Первозданная дикость овала лица. Ни кровинки на щеках и прямой, сияющий взгляд бездонных глаз, лучащихся силой и превосходством.
     Позднее я понял, что выражение лица Леди Холод было удивительно похоже на то общее впечатление, которое произвел на меня кроверн, встреченный в Копях Даунинга, но как бы взятое со знаком плюс.
     Трудно это передать на словах...
     И трудно, практически невозможно было рассчитывать на любовь этого небесного- существа!
     - Джонни, ты гений? - воскликнул я и зааплодировал. Восхищение из меня так и перло.
     Но Джонни сделала вид, что не услышала. Не обратила ни малейшего внимания!
     Каждое движение ее глаз, е„ рук, ее торса, казалось, источало надменное презрение ко всему, что не является ее совершенным телом. Что ей было до моего энтузиазма!
     Ритмично покачивая бедрами в такт музыке, Джонни начала по одному снимать браслеты со своей правой руки и при каждом музыкальном акценте грациозно швырять их на кресло.
     Я уже настроился на любование немыслимым изяществом ее движений, как вдруг она, не сняв и половины браслетов, повернулась ко мне спиной и, воспользовавшись низеньким коктейль-столиком в качестве подставки... сделала самое настоящее сальто через голову!
     Конечно же на Марсе сила тяжести несколько меньше, чем на Земле или на каком-нибудь мерзком Глокке. Чтобы сделать сальто на Марсе, вовсе не нужно быть профессиональным акробатом. И все равно я был вне себя от переполнявшего меня восторга!
     Джонни приземлилась на обе ноги так легко и так чисто, что мне ничего не оставалось, как снова зааплодировать. Но Джонни не удостоила меня даже кивком. Даже улыбкой!
     Музыка стала другой. Теперь ритм был более настойчивым, внятным, напористым. Мелодия, уже давно норовившая развалиться на три самостоятельных голоса, наконец-то состоялась как трио.
     Самым обольстительным образом прокрутившись в фуэте, Джонни завела руки за спину. Клацнув застежкой, ее расшитый стеклярусом лифчик полетел на пол. Зрелище было таким эффектным и, как ни странно, неожиданным, что я невольно ахнул.
     Грудь у Джонни была по-настоящему, без всяких там риторических фигур, великолепна - она была невелика, упруга, соблазнительна. Напрягшиеся от столкновения с прохладным воздухом гостиной соски самой правильной, самой эталонной земной формы смотрели на меня, обещая невесть какие райские наслаждения. Лицо Джонни при этом оставалось таким же бесстрастным, таким же высокомерным. От этого контраста на душе у меня стало теплеть с третьей световой скоростью...
     Не отрывая взгляда от танцующей Джонни, я залпом опрокинул свой бокал джина и вдруг со всей очевидностью осознал, что так сильно и так безыскусно я не хотел ни одной женщины в своей жизни. На какую-то секунду мне даже показалось, что за один час любви с Леди Холод я готов заплатить своей драгоценной жизнью!
     А когда она сбросила трусики, я, честно выслушав мольбы своей изнуренной плоти, решил воззвать к милосердию танцовщицы. Ибо был уверен, что не дотерплю до конца этого сумасшедшего представления.
     - Пожалуйста, милая, самая милая Джонни, подойди, пожалуйста, ко мне,- попросил я негромко. Невесть откуда взявшаяся хрипотца в моем голосе сообщила моей мольбе элемент трагизма.
     И Джонни вняла моим мольбам. Спустя минуту она уже сидела у меня, на коленях, пытливо заглядывая в мои глаза.
     - Что-то не так? - спрашивала она, снова превратившись в перепуганную пичугу. - Тебе надоело?
     - Не в том дело... Ты не понимаешь, - невпопад ответил я и впился в ее лазурные, безвкусные губы со всей
     ненасытностью человека, никогда не знавшего подлинной взаимности.
     От дикого, нечеловеческого желания у меня в буквальном смысле помутился рассудок. В том смысле, что в голову мне стали приходить самые разные, сумасшедшие идеи насчет нас с Джонни (признаться, в тот миг я додумался чуть ли не до свадьбы!).
     И все-таки какая-то часть меня оставалась совершенно трезвомысленной. И эта часть диктовала мне, что именно следует делать, чтобы и Джонни не упустила своего клинышка от сладкого пирога наслаждения. Теперь я был уверен: Джонни не из тех девушек, которым все равно, чем именно все оканчивается.
     Я покрыл медленными горячими поцелуями надменные глаза Леди Холод, ее белый висок, на котором, в унисон моему дыханию, играла шальная черная прядка, ее идеально красивую шею, оформленную танцами и молодостью, ее разлетные ключицы и ее грудь, которую хотелось обессмертить любым доступным образом - от сонетов до голографической копии, - и честно попросил Джонни помочь мне с комбинезоном.
     Ласковая, такая ласковая Джонни в два счета избавила меня от одежды. Прикосновение ее рук было таким шелковым, что у меня сразу же пересохло во рту.
     Притворно ойкнув при столкновении с самым бдительным выступом моего тела, Джонни снова залезла мне на руки и прильнула ко мне доверчиво и безгрешно, как умеют только дети.
     Желание покатилось по моему позвоночнику сверху вниз, словно охваченный сиянием звездолет по разгонному треку. Я чувствовал: если я тотчас же не решусь на экстренную интервенцию, еще некоторое время решаться на нее мне будет незачем.
     К счастью, мои план пришелся по душе Джонни. Она легла на бок, по-балетному восставив в потолок вытянутую в носке ножку, и жестом пригласила меня последовать природе.
     Когда я вошел в нее, окружающий мир окончательно обессмыслился. Оставалась только Джонни, Леди Холод, чей лед хотелось растопить своим судорожным дыханием. Самая лучшая девушка Пространства. И даже о существовании Али Лауры мне в тот миг помнить не хотелось...

***

     Моя голова гудела так, что можно было заподозрить, что там началась цепная реакция саморазрушения. Мучительно медленно я открыл глаза.
     Небольшая чужая комната. Через звездчатые жалюзи просачиваются крохи нового дня. "Это комната Джонни", - вспомнил я.
     Джонни рядом со мной не было. "Может, завтрак соображает?" - предположил я и осмотрелся.
     Мой комбинезон, мои ботинки - валяются на полу. Там же двумя замершими черными лягушками сидят мои носки с антигрибковым эффектом.
     На тумбочке рядом с моим правым плечом - два бокала грушевидной формы с недопитым молочным коктейлем. Мы с Джонни принялись за коктейль, когда начало светать, но почему-то не допили. То есть я знал, почему именно мы не допили...
     - Послушай, солнышко, - сказал я, прихлебывая из своей "груши". - У меня к тебе предложение.
     - Умгу? - Джонни подняла на меня глаза. С жадностью ручного зверька она поглощала вязкую, холодную молочную смесь. Небось проголодалась - шутка ли, заниматься любовью три часа подряд!
     - Ты не будешь против, если я куплю тебя на ближайшие пять ночей?
     Джонни закашлялась - от моих предложений бедняжка, кажется, поперхнулась.
     - Нет, если ты против, я не буду настаивать...
     - Я не против... - ответила Джонни, тяжело дыша. - Я даже очень за. Но...
     - Что "но"?
     - Но я подписала контракт с системой...
     - С "Шикарным выбором", что ли?
     - Ну да.
     - И что из этого?
     - А то, что это будет тебе дорого стоить. Ты же знаешь, какие это жулики! Понимаешь, я не могу не ходить на работу, если ты имеешь в виду, что заплатишь на мой персональный счет. Короче говоря, это выйдет тебе гораздо дороже, чем брать разных девушек на каждую из этих пяти ночей... Да и потом, разве тебе не хочется познакомиться с другими? У нас в системе работают такие крали, что у мужчин пальцы на ногах немеют... Да и у меня, признаться... - Дженни засмущалась.
     - Совершенно не хочу ни с кем знакомиться! Пусть пальцы на ногах немеют без меня. Поверь, проблема накопления сексуального опыта у меня в прошлом.
     - Это я заметила, - хохотнула Джонни.
     - А деньги - плевать на них! Куда мне, живущему за казенный счет, девать свое жалованье? Маме посылать? Так она получает за неделю больше, чем я за год. Но главное, если завтра меня убьют, куда, спрашивается...
     - Не надо, пожалуйста. Не надо про такие веши.
     - Хорошо. Допустим, меня не убьют. Допустим, я бессмертный. Значит, считай, что у меня такая блажь - провести с тобой эти пять дней! Согласна?
     - Но это же будет... больше тысячи трехсот талеров!
     Вот тут-то я и призадумался. Конечно, еще тысяча у меня на счету оставалась. Но если к этому прибавить расходы на отель, то получалось, что никакой подводной охоты в обществе Джонни, которую я замыслил буквально только что, но уже успел в свою придумку влюбиться, мне не видать как собственных ушей...
     Я поделился своими соображениями с Джонни. Но она лишь азартно махнула рукой.
     - Ерунда! Мы сделаем вот как. Сейчас ты свяжешься с отелем.- расплатишься за эти сутки и скажешь, что-бы они привезли твои вещи сюда. А жить пока будешь у меня. Тогда и на озера съездить нам денег хватит. - Джонни казалась очень серьезной.
     Правда, белесые усики, которые остались на ее губах После молочного коктейля, придавали этой серьезности налет пикантного комизма.
     - А Лейла? - спросил я.
     - А что Лейла... У нее своя жизнь, у меня - своя.
     - А ее клиенты?
     - Не волнуйся. У нее комната с тотальной шумопоглощающей системой.
     - А у тебя?
     - А у меня - нет. Дорого это, понимаешь?
     Я кивнул. В целом предложение Джонни приходилось признать, многообещающим.
     Я вскочил с кровати в чем был и, нашарив в кармане кредитку, направился к панели коммунальной связи, что была рядом со входом в комнату загадочной Лейлы.
     Не успел я произвести все необходимые формальности вроде проведения платежа и ругани с менеджером этажа из "Счастливчика" (он считал, что доставка моих вещей должна осуществляться за мои деньги, козел несчастный), как почувствовал, что Джонни тихо подкралась ко мне сзади и, положив руки мне на плечи, призывно целует меня в основание шеи.
     Быстрые пальцы моей мимолетной возлюбленной побежали по моей груди вниз, на живот, и ласковым арпеджио понеслись еще ниже, вызывая во мне новый прилив желания...
     ...Я снова закрыл глаза. Мне не хотелось расставаться с собственными воспоминаниями - наверное, у каждого человека в жизни бывают такие моменты.
     Во второй раз я проснулся от смутного осознания того, что в соседней комнате разговаривают два человека. Мужчина и женщина.
     Речь мужчины была несколько натужной, а интонации выдавали в нем, насколько я в этом разбирался, немолодого, хорошо образованного центаврианца. Речь женщины, напротив, была быстрой, хаотической и немного развязной.
     Говорила не Джонни. А кто? Лейла? А если не Лейла?
     Помимо воли я прислушался.
     - Даже не понимаю, чего ты лезешь в бутылку. Чего ты надулся? Двое рядовых второго класса, один младший мастер, два лейтенанта и даже один флэг-лейтенант! Ты чего? По-моему, неплохой улов, - говорила женщина. Голос ее был недовольным.
     - Этот улов я назвал бы неплохим еще неделю назад. Но теперь я попросил бы вас, госпожа Лейла удвоить темпы.
     - А деньги? Сначала удвой деньги, а потом будешь требовать темпы!
     - Смею вам напомнить, госпожа Лейла, что вами еще не произведен полный расчет по заключенному ранее договору. Таким образом, если перейти на язык, более понятный особам вашего склада личности, вы еще не отработали то, что я вам давал.
     - А когда отработаю - удвоишь?
     - Тогда мы, возможно, и пойдем на пересмотр вашего контракта, - заключил центаврианец.
     - Подумаешь, какой важный, - буркнула женщина себе под нос, я едва расслышал.
     - А сейчас мне нужно спешить, госпожа Лейла. Поэтому я хотел бы поскорее получить контейнер.
     - Сейчас принесу.
     Женщина зашаркала домашними тапочками в направлении дальней комнаты. Задержалась там на минуту и снова вернулась в крохотную прихожую.
     - Вот, - сказала женщина.
     Несколько мелодичных нот возвестили, видимо, открытие контейнера. Некоторое время оба молчали. Надо думать, центаврианец изучал принесенное.
     - Что ж. Действительно неплохо, - заключил цетаврианец, и контейнер, промурлыкав свою ключ-мелодию, захлопнулся. - На будущее хотел бы дать вам, госпожа Лейла, один совет: забудьте о рядовых, младших мастерах и флаинг-офицерах. Сосредоточьтесь на рыбке покрупнее.
     - Будто это от меня зависит, - процедила женщина.
     - Всего доброго. До встречи через четыре дня.
     Я слышал, как за центаврианцем закрылись двери элеватора.
     Не будучи суперстеснительным, я тем не менее не любил неловких положений. А положение, в которым оказался я в квартире Джонни, было как раз из таких.
     Эта мерзавка бросила меня один на один с не очень-то любезной Лейлой, даже не потрудившись сказать ей, что в квартире дрыхнет гость!
     Ведь наверняка, если бы Лейла знала, что в квартире посторонний, она разговаривала бы со своим сутенером (а тогда я почему-то решил, что центаврианец - ее сутенер) не в гостиной, а в своей комнате с тотальным шумопоглощением! Ведь должно же это шумопоглощение, в конце концов, окупаться? Конечно, из этого разговора я ни хрена не понял, поскольку был уверен, что понимать там в принципе нечего. Но мне было неловко ощущать себя бессовестным соглядатаем!
     Вдобавок мне нестерпимо хотелось в туалет...
     И тогда я решил встретить грозу в лоб.
     Я встал с кровати, быстро натянул свои трусы армейского фасона и, изобразив немыслимую сонливость, приоткрыл дверь и вышел в гостиную. В гигиеническом отсеке горел не погашенный Лейлой свет.
     - Эй, - неуверенно сказал я. - Есть кто?
     Не успел я как следует оглядеться, как ощутил своим коротко стриженным затылком ледяное жерло парализатора.
     "Ничего себе - оперативность!" - подумал я.
     - Что ты здесь делаешь, мудила? - спросил женский голос у меня за спиной.
     Я догадывался, как именно следует уворачиваться от парализатора, зажатого в хрупкой женской руке. И конечно, мог обратить ситуацию в свою пользу - да так, чтобы девчонка и пискнуть не успела.
     Но поступать подобным образом мне совершенно не хотелось. Поскольку это значило нажить в лице Лейлы непримиримого врага. А ведь мне предстояло проторчать с ней под одной крышей несколько дней!
     - Послушайте, вы Лейла? - робко начал я.
     - Ну.
     - Тогда я Серж.
     - Ну?
     - Я друг Джонни.
     - И что с того? Что ты делаешь в моем доме? - начала выходить из себя Лейла.
     "Еще активирует ненароком, чисто от раздражения", - с опаской подумал я.
     - Дорогая Лейла...
     - Я тебе не "дорогая"! - мрачно отрезала она.
     - Хорошо... Уважаемая Лейла! Я купил... то есть заказал Джонни на пять дней. Но так как у меня не очень много денег, Джонни разрешила мне пока пожить у нее...
     - А у меня эта сучка спросила - не возражаю ли я, что какой-то мудак будет жить у меня?! - ехидно осведомилась Лейла. Парализатор от моего затылка она, однако, не убирала.
     Я с трудом подыскивал слова, но они все словно куда-то разбежались.
     К счастью, в эту секунду двери элеватора отворились и в квартиру вошла Джонни - черные очки, белое платье, флюоресцирующие сапожки на немыслимой платформе... В руках у ее была прозрачная коробка с мега-пиццей "Съедобный остров".
     При виде полуодетой Лейлы, наводящей парализатор на полуодетого меня, она отчаянно всплеснула руками. Мегапицца выскользнула у нее из рук и увесисто брякнулась на пол. На моем предплечье нарисовались особенно дальнобойные брызги майонеза.
     - Всем привет. Что здесь происходит?

***

     Мы сидели в центре гостиной и пожирали "Съедобный остров", на котором "росли" марсианские овощи. В сьДжых озерах острова водились продукты марсианского рыбоводства: тушеные осьминоги, жареные рапаны, сладкие актиний. Все это было залито сверху сливовым кетчупом и майонезом, заплавлено чедером и засыпано укропом. В общем, пицца как пицца. Разве что, как и многое на Марсе, слегка пересоленная.
     Когда-то, еще в учебке, один яйцеголовый капрал объяснял нам, что от различных геоклиматических условий у людей на разных планетах слегка мутируют вкусовые рецепторы. Неудивительно, говорил капрал, что на Марсе народ обожает соленое, на Центавре - горькое, а, допустим, веганцы поведены на пряном и сладком.
     - По-моему, вкусно, - сказал я, заглатывая щедро перченный кусок ветчины.
     - Умгу, - ответили хором Лейла и Джонни, активно двигая челюстями.
     Разговор в общем-то не клеился.
     Лейла вроде бы сменила гнев на милость. Правда, для этого мне пришлось разыграть целую сцену, из которой явствовало, что проснулся я уже после того, как центаврианец убрался со своим контейнером.
     Тогда я понятия не имел, почему для нее так важно знать, спал я или нет. Но заметил, что, как только мне удалось ее убедить, она сразу же повеселела. Впрочем, хоть Лейла больше и не злилась, а разговорчивей от этого не стала.
     Джонни тоже молчала. Кажется, ночь любви ее совершенно обессилила.
     Кэб, который мы заказали для поездки на озера Галея, должен был прибыть через полчаса. Конечно, можно было добраться и более дешевым способом - на надземке, в общем вагоне, на чем настаивала рачительная Джонни. Но я стоял на своем: гулять так гулять!
     И потом, тоже мне удовольствие! Четыре часа страдать тошнотой в обществе туристических групп, состоящих сплошь из пенсионеров и школьников, интересующихся жидкой фауной родной планеты!
     Вещи были собраны. Пицца - съедена. Все вопросы - обсуждены. Делать совершенно нечего. Поэтому за мою идею попялиться в видеокуб все ухватились как за спасительную соломинку.
     Лейла по-разбойничьи свистнула в два пальца. Повинуясь ее зову, из-под потолка выехал кронштейн с лучшим другом всякой гуманоидной семьи - видеокубиком. Повернувшись к каждому из нас одним из своих экранов, видеокуб застыл, ожидая дальнейших указаний. Я деловито напялил наушники. Моему