лудня.
   Эсмиель вспыхнула:
   - Извините, сир, но меня еще никто не приглашал на свидание таким тоном.
   Эоней несколько растерялся, но потом упрямо поджал губы:
   - Вы отказываете императору?
   Девушка чуть не ляпнула "да!", но потом сдержалась  и  медленно  покачала
головой:
   - Нет, сир. Просто мне хотелось бы, чтобы вы разговаривали со мной как  с
женщиной, а не как с провинившимся адмиралом.
   Император  несколько  мгновений  недоуменно  смотрел  на  нее,  потом  не
выдержал и расхохотался. Эсмиель удивленно взирала на хохочущего императора,
потом тоже прыснула. Вскоре хохотали оба.
   Когда смех немного утих, оба почувствовали, что мир  восстановлен.  Эоней
утер выступившие слезы и спросил:
   - Простите, кузина, но вы первая женщина, которая так меня отчитала. Даже
маменька... Ох, не могу. - Он снова чуть не хихикнул, но сдержался. - Ну так
как? Вы принимаете мое приглашение?
   Эсмиель глубокомысленно закатила глаза к потолку:
   - У меня есть время подумать?
   - Нет, - Эоней скорчил сердитую рожу, - у вас  ни  на  что  нет  времени,
кроме как ответить "да",  причем  я  намерен  добиваться  подобного  ответа,
пользуясь всеми преимуществами своего положения.
   Девушка деланно обреченно вздохнула:
   - В таком случае разве у меня есть возможность сопротивляться?
   И они снова рассмеялись.
   На следующий день ровно в четыре пополудни боллерт с императорским гербом
въехал в ворота. Несколько десятков гоуглобов, каждый из которых счел  своим
долгом попытаться обмануть ревностную бдительность Смея и  сделать  хотя  бы
одну попытку проникнуть за забор,  заметив  императорский  герб,  немедленно
бросились врассыпную. Департамент двора и традиций, как и ведомство  дедушки
Эйзела,  крайне   жестко   реагировали   на   попытки   несанкционированного
вмешательства в жизнь императора.
   Эсмиель уже ждала  на  пороге.  После  вчерашнего  сюрприза  она  наконец
поддалась благоразумным  побуждениям  и  решила,  что  не  стоит  испытывать
судьбу. Поэтому на этот раз ее одежда выглядела более  традиционно:  длинное
платье со стоячим воротником, шляпка, вуаль и перчатки до  локтей.  Все  это
словно было призвано компенсировать вчерашнее публичное неглиже. А возможно,
чисто психологически так оно и было. Во всяком случае, во  время  предыдущих
скандалов она поступала  именно  так,  как  ей  вчера  предлагал  император.
Забивалась куда-нибудь в глушь и пережидала шум. Но  теперь  отступать  было
поздно. Поэтому когда рослый лейб-гвардеец выпрыгнул  из  заднего  отсека  и
отточенным жестом распахнул створки дверей,  девушка  вздохнула,  как  перед
прыжком в воду, гордо вскинула голову и шагнула внутрь.
   К императорскому манежу, на большой арене которого вот уже  почти  двести
лет происходили  все  финалы  чемпионата  императорского  кубка  флота,  она
подъехала почти одновременно с боллертом императора. Когда они  приблизились
к парадному  императорскому  подъезду,  машина,  которую  Эоней  только  что
покинул,  еще  не  успела   тронуться   с   места.   Император,   окруженный
немногочисленными сановниками, среди которых  Эсмиель  успела  узнать  лорда
Эомирена и еще нескольких членов сената, отчего у нее под  сердцем  потянуло
холодком, заметил приближающийся боллерт и повернулся в его сторону. Судя по
их спокойному виду, никто из свиты  даже  не  подозревал,  КТО  находится  в
остановившемся боллерте.
   Когда лейб-гвардеец откинул порожек и, молодецки отдав честь, вытянулся у
распахнутой  двери,  Эсмиель  стиснула  губы,  поправила  вуаль   и,   гордо
выпрямившись, шагнула наружу.
   Первая реакция была абсолютно предсказуема. Во рту лорда  Эомирена  могло
бы разместиться  гнездо  большого  тупоклюва,  а  стоявшие  рядом  рисковали
обжечься о его  побагровевшую  физиономию.  Остальные  выглядели  не  лучше.
Император бросил на них быстрый взгляд, усмехнулся краешком  губ  и,  шагнув
вперед, предложил ей руку. Эсмиель оперлась на нее и, гордо вскинув  голову,
прошествовала вперед рядом с императором, изо всех сил стараясь не сбиться с
шага. Они успели отойти шагов на  десять,  прежде  чем  лорд  Эомирен  успел
опомниться и сзади раздался его полный ярости голос:
   - Ваше величество, как это понимать?
   Эоней резко  остановился,  развернулся  и  воткнул  в  взбешенного  лорда
холодно-яростный взгляд.  Стоявшие  рядом  сановники,  в  большинстве  своем
начинавшие при его отце и еще достаточно хорошо помнившие императора Эзарра,
невольно отшатнулись. Настолько выражение  глаз  молодого  Эонея  напоминало
бешеный взгляд его страшного отца. У Эомирена слегка потускнел цвет лица,  а
в горле что-то булькнуло. Император разлепил губы  и,  медленно  выговаривая
слова, произнес:
   - О чем это вы?
   Председатель сената опомнился и упрямо набычил голову.
   - Вы должны помнить, что по неписаной традиции в  этот  вечер  императора
может сопровождать...
   - Ха! - Император вызывающе усмехнулся. - Я не  особо  склонен  следовать
столь замшелым традициям. - Он остановился и  многозначительно  закончил:  -
Если, конечно, меня не вынудят им последовать. -  После  чего  повернулся  и
преувеличенно вежливо обратился к Эсмиель: - Прошу вас, леди.
   Девушка поджала губы и едва не вырвала руку, но сдержалась и,  напряженно
выпрямив спину,  двинулась  вперед.  Эоней  просто  несносен.  Как  он  мог!
Император уловил ее состояние, наклонившись к ее ушку, тихо спросил:
   - Вы снова сердитесь, кузина?
   Эсмиель дернула плечом:
   - А вы как думаете, кузен? Как может чувствовать  себя  девушка,  которую
используют в качестве инструмента для оказания давления на придворных?
   Эоней слегка смешался, потом зло сощурил глаза и сердито прошептал:
   - Как мне кажется, кузина, вашей вины в том, что  творится  вокруг  вашей
особы, ничуть не меньше, чем моей.
   Оба замолчали, чувствуя, что еще пара таких фраз  -  и  хрупкое  согласие
между ними может рухнуть. Все так же молча они  прошли  входную  мембрану  и
поднялись на эскалаторе прямо к резным парадным дверям  императорской  ложи,
открываемым едва ли пять-шесть раз в течение  года.  У  самых  дверей  кузен
подхватил ее под руку и помог подняться по ступенькам. Эсмиель фыркнула, как
рассерженная кошка, но руки не убрала.
   Императорская ложа была  расположена  прямо  напротив  причала  мобильных
комментаторских кабин, сбоку  от  левого  углового  трансляционного  экрана.
Когда они пересекли линию двери, в ложе вспыхнул мягкий свет, и тут же снизу
послышался приглушенный гул. Это зрители, заметив свет в императорской ложе,
вскочили с мест и стоя приветствовали императора.  Тот  сделал  шаг  вперед,
наступил на красный круг  одной  из  трансляционных  точек  и  величественно
поднял руку над головой. Девушка осталась  на  месте.  Прозрачные  мембраны,
которые ограждали императорскую ложу, были устроены так, что видимой снаружи
становилась только та фигура,  которая  стояла  в  одной  из  трансляционных
точек, причем ее действительное положение в ложе и то, которое было видно из
зала, не имели между собой ничего общего, так что  снаружи  казалось,  будто
император находится  в  ложе  в  полном  одиночестве.  Впрочем,  о  подобных
свойствах мембраны было известно практически  всем,  и  видимое  одиночество
императора никого не обманывало. Эсмиель окинула взглядом  трибуны.  Сегодня
стадион был почти пуст, но на этом матче и не  могло  быть  много  зрителей,
поскольку приглашения на финал императорского кубка по одной  из  незыблемых
традиций могли получить только члены благородных фамилий и очень влиятельные
представители низших сословий. А посему почти все присутствующие на трибунах
гордо  демонстрировали  окружающим  сверкающие  золотистые  локоны.  Девушка
подумала, сколько же из них сейчас ломают головы  над  вопросом:  кто  кроме
императора находится в ложе и есть ли там  она  сама?  И  усмехнулась  своим
мыслям.
   Император опустился в роскошное кресло. Эсмиель  присела  на  соседнее  и
принялась  разглядывать  интерьер  ложи.  Ложа  была  достаточно  просторна,
искусно отделана деревом и бронзой, а в углу  был  установлен  стилизованный
под деревянный комод кухонный терминал.  И,  как  того  требовали  традиции,
здесь не оказалось даже намека на  всякие  новомодные  штучки  типа  силовой
мебели. Несколько минут, пока свита устраивалась на  ранее  закрепленные  за
ними или свободные места, в ложе раздавались скрипы и стуки,  но  потом  все
затихло. Император, воспользовавшись суматохой, склонил голову в ее  сторону
и тихо спросил:
   - Вы все еще сердитесь, кузина?
   Эсмиель молча пожала плечами, но так и не успела  решить,  что  ответить,
поскольку в этот момент снизу, со стороны игрового поля, поплыла  музыка,  и
арки выходов засветились мягким, переливающимся светом. Сановники, некоторое
время сохранявшие тишину, снова задвигали креслами и принялись приглушенными
голосами обсуждать шансы команд. Какой-то старый лорд, в котором  Эсмиель  с
трудом узнала бывшего мажордома дворца, возбужденно забормотал,  пришептывая
и пришлепывая губами:
   - Конечно, кубок возьмет академия, тут и думать нечего.
   К нему тут же присоединился хор убежденных голосов. Еще бы, члены команды
его  императорского   величества   Академии   флота   выглядели   прямо-таки
любимчиками  судьбы.  Высокие,  великолепно  сложенные  атлеты,   увенчанные
золотыми  кудрями  чистокровных  аристократов.  Среди  этого   моря   золота
выделялись только двое черноволосых  простолюдинов.  Но  они  отличались  от
остальных только цветом волос, в остальном повторяя прекрасные  атлетические
формы  своих  соратников  по  команде.   Академия   по-прежнему   оставалась
заповедником  аристократии,  и  можно  было   только   догадываться,   какие
неимоверные усилия приложили родители этих двоих  парней,  чтобы  пристроить
сыновей в столь закрытое заведение. Они шествовали по площадке  с  некоторой
ленцой будущих победителей, окидывая  насмешливым  взором  своих  неказистых
соперников. Среди  их  соперников-танакийцев  не  было  ни  одного  отпрыска
знатного рода, а один из игроков резал глаз своей  абсолютно  черной  кожей,
что явно  выдавало  его  колониальное  происхождение.  Эоней  отвернулся  от
девушки, некоторое время рассматривал появившиеся команды,  потом  откинулся
назад и спросил:
   - Насколько я помню, танакийцы впервые за всю свою историю  добрались  до
финала?
   Но Эсмиель уже не слышала, что ему ответили. Она не отрываясь смотрела на
игрока, который шел предпоследним в шеренге игроков, одетых  в  желто-черную
форму танакийцев. Он был белокож и черноволос, но его сходство с  остальными
этим и ограничивалось. Этот... молодой человек мог бы показаться  уродливым,
поскольку был прямо-таки болезненно худ, костист и  немного  сутулился.  Его
мышцы скорее напоминали угловатые булыжники, упрятанные под кожу, а движения
вызывали ассоциацию с рысканием больного бешенством  пса,  но  главным,  что
привлекло ее внимание, было то, как он смотрел на соперников. В  его  глазах
мрачно светилось предвкушение схватки и спокойная уверенность бойца, который
не мог ее проиграть. Эсмиель вдруг почувствовала, как кожа у нее меж лопаток
покрылась  мурашками.  Она  скосила  глаза.  Сзади  продолжалось   неспешное
обсуждение счета, с которым "... академия вышибет этих танакийцев".  Эсмиель
саркастически усмехнулась, снова бросила взгляд на странного игрока и  вдруг
неожиданно для себя громко произнесла:
   - Сегодня выиграют черно-желтые.
   В ложе повисла удивленная тишина, а девушка вздрогнула. Потому что в  тот
момент, когда она произнесла эти слова, тот игрок вдруг резко повернулся  и,
прищурив глаза, пронзительно уставился на  императорскую  ложу.  Между  ними
было почти шестьсот шагов, целая трибуна зрителей и односторонне  прозрачная
защитная мембрана, но Эсмиель почему-то была уверена, что он смотрит  именно
на нее. И еще она с каким-то возбуждающим страхом поняла,  что  он  знает  о
том, что она об этом знает.

   7
   Утром леди Эноминера обычно вставала достаточно поздно, а  это  означало,
что она поздно и ложилась. Впрочем, ее вечера вряд ли  показались  бы  особо
интересными  или  хотя  бы  насыщенными.  Чаще  всего  они  были   заполнены
носителями с мелодрамами, скабрезными сплетнями  и  беседами  с  теми,  кого
теперь можно было назвать приятельницами. Хотя большинство  из  них  раньше,
как правило, были одними из самых  ярых  ее  недоброжелательниц.  Временами,
правда, леди Эноминеру приглашали на светские рауты, хотя, как  правило,  не
самые модные и престижные, но даже такие вечерние  развлечения  были  редки.
Чаще всего ее приглашали на рауты  богатых  торговцев  и  промышленников  из
простолюдинов,  по  большей  части  игнорируемые  сливками  аристократии,  и
присутствие леди королевской фамилии тешило  их  самолюбие.  Леди  Эноминера
относилась к этому спокойно и даже иногда придерживала свой острый язычок. В
конце концов, они вносили разнообразие в ее чрезвычайно скучную жизнь.
   В этот вечер она, как обычно, грелась у  камина,  закутавшись  в  любимую
старую шаль. Конечно, для того чтобы установить  необходимую  температуру  в
комнате, ей достаточно было всего лишь притронуться к пульту и задействовать
конвекторы, но все эти новомодные штучки никогда не  смогут  создать  такого
комфорта и уюта, который дает огонь в  камине  и  старая  шаль.  Сегодняшний
вечер был  скучноват,  но  безмятежен.  Приятельницы-сплетницы  не  подавали
признаков жизни, а поскольку приглашений не было уже больше двух недель,  то
за это время мелодрамы успели изрядно поднадоесть. Поэтому сейчас  Эноминера
просто сидела и смотрела на огонь. На  душе  было  тихо  и  покойно.  Скорее
всего, она даже незаметно соскользнула в некую полудрему, потому что когда в
левом верхнем углу монитора внутренней связи замерцал сигнал вызова, это  не
сразу дошло до ее сознания. Когда она наконец заметила огонек, то сначала ей
даже  захотелось  сделать  вид,  что  она  его  не  видит,  в  надежде,  что
настойчивый собеседник устанет ждать ответа. Но сигнал продолжал  мерцать  с
неприятной настойчивостью.  Сантлея,  экономка,  уже  почти  шестьдесят  лет
избавлявшая Эноминеру от всяческих бытовых забот, знала,  что  она  дома,  и
подобная настойчивость означала, что эта невероятно ворчливая особа  считает
информацию,  которую  собиралась  сообщить,  достаточно  важной.  Из   этого
следовало,  что  никакие  уловки  не  сработают.  Поэтому   леди   Эноминера
недовольно поморщилась, сварливо пробормотала:
   - Эта старая метелка стала совсем несносной. - И, нехотя  протянув  руку,
прикоснулась пальцем к сенсору включения. На рауте  у  одного  промышленника
она видела комплексные модули, управляемые голосом или жестом, но  хотя,  по
его словам, эти штучки были созданы почти сто лет назад, они  до  настоящего
времени не имели одобрения  департамента  двора  и  традиций,  а  потому  их
использование в домах  аристократов  считалось  неприличным.  Впрочем,  леди
достаточно привыкла к своему старому пульту и не имела ничего  против  того,
чтобы продолжать им пользоваться.
   На экране вспыхнуло изображение экономки, которая взирала на свою госпожу
с сердитым выражением лица.
   - Прошу простить, леди, но к вам гостья. -  Она  сурово  поджала  губы  и
ядовито добавила: - Я предупреждала ее, что сейчас не слишком приличный  час
для визита, но... - и она выразительно повела бровями.
   Эноминера усмехнулась. Мало кто подозревал, что ее столь широко известная
свобода манер дома уравновешивалась истовым консерватизмом экономки. Сантлея
умела так осадить свою хозяйку, что после очередной  стычки  леди  Эноминера
несколько дней отчаянно подлизывалась к своей экономке.  Впрочем,  нет  худа
без добра, поскольку подобная приверженность древним традициям  приводила  к
тому, что на людях экономка не позволяла себе  никаких  вольностей,  а  была
чопорно-благообразна. Однако сейчас Эноминера была  слишком  сердита,  чтобы
сдерживаться:
   - И кто это столь срочно желает видеть мои тучные телеса, Сантлея?
   В ответ на эту фразу, совершенно, с  ее  точки  зрения,  недостойную  для
истинной леди, экономка искривила губы в  негодующей  гримасе  и  исчезла  с
экрана. На экране возникло юное девичье лицо. Увидев гостью, леди  Эноминера
ахнула.
   - Добрый вечер, леди, я...
   Эноминера не дала ей закончить.
   - Святые стихии, девочка моя, вот уж  кого  не  ожидала  увидеть!  -  Она
рассмеялась: - Ну чего же ты стоишь, давай неси сюда свою роскошную попку. У
меня найдется для нее свободное кресло.
   Лицо девушки озарила слабая улыбка,  но  в  глазах  по-прежнему  читалось
смятение, она быстро кивнула и моментально исчезла с экрана. Затем на экране
появилось лицо Сантлеи. Экономка бросила  на  хозяйку  убийственный  взгляд,
укоризненно-неодобрительно покачала головой и сердитым голосом произнесла:
   - Я позабочусь о напитках, пирожных  и  фруктах,  -  после  чего  чопорно
поджала губы и отключилась.
   Когда экран потух,  леди  Эноминера  еще  несколько  мгновений  задумчиво
смотрела на потемневшую поверхность,  потом  покачала  головой  и  поплотнее
закуталась в шаль. Девочка явно была не только растеряна, но и чем-то сильно
возбуждена, глазки сверкают, щечки горят... Да  и  сам  факт  того,  что  ей
срочно понадобился ее  совет  (а  зачем  еще  молодой  фаворитке  императора
навещать старую каргу вроде нее в столь поздний час?), говорил сам за  себя.
Значит, слухи о том, что у нее размолвка с императором из-за тех скандальных
снимков, имеют  под  собой  намного  более  надежную  почву,  чем  Эноминера
предполагала вначале. Странно. Молодой Эоней никогда  не  казался  ей  столь
консервативным. В конце концов, подобными снимками полны серверы даже  самых
добропорядочных  семейных  журналов  для   простолюдинов,   и   можно   быть
стопроцентно  уверенным,  что  большая  часть  мужчин-аристократов  являются
подписчиками гораздо более скандальных изданий. Правда, до сего момента  еще
ни разу, ни один журнал не посмел опубликовать подобные снимки  чистокровной
леди. Но это уже скорее проблемы дядюшки Эйзела, а не Эсмиель, и уж  кто-то,
а Эоней должен был бы это понимать.
   Девушка ворвалась в библиотеку как снежный буран. Она  не  останавливаясь
пролетела через всю комнату, затормозила  у  окна  и,  резко  развернувшись,
уставилась на хозяйку дома отчаянным взглядом. Какое-то время  в  библиотеке
висела напряженная тишина, потом леди Эноминера негромко произнесла:
   - Что случилось, милочка?
   Эсмиель судорожно вздохнула и, обхватив себя за плечи, так резко вскинула
голову, что грива  ее  чудесных  волос,  уложенных  в  великолепную  высокую
прическу, на мгновение даже выплеснулась за пределы статполя и обдала  лицо,
шею и плечи девушки мягкой волной.
   - О темная бездна, если б я знала! - Тут ее губы задрожали, и она,  резко
остановившись в противоположном углу комнаты, дрожащим голосом продолжила: -
Эноминера, что мне делать?
   Хозяйка дома усмехнулась:
   - Ну, во-первых, сядь. Я не очень люблю разговаривать с ожившим тайфуном,
а кроме того, это не очень полезно для моих шейных позвонков. - Она  сделала
паузу, получая удовольствие от реакции девушки.
   Она ошарашенно смотрела на Эноминеру, потом нервно пробормотала:
   - Прости. - И, сделав шаг, рухнула в стоящее рядом кресло.
   Леди Эноминера одобрительно кивнула и продолжила тем же спокойным тоном:
   - А во-вторых, тебе стоит успокоиться и пока  плюнуть  на  обоих.  -  Она
сделала паузу и вкрадчиво добавила: - Ведь твоя проблема именно в  этом,  не
так ли, милочка?
   Эсмиель всхлипнула:
   - Не знаю. Ах, Эноминера, я ничего не знаю. - Она сделала  паузу  и  тихо
добавила: - Даже того, кто он такой.
   Леди Эноминера улыбнулась. В десятку! Судя по всему,  девочка  наконец-то
дозрела до полноценного приступа любовной лихорадки. Что ж, она давно знала,
что с ее психикой  это  неизбежно.  Этой  глупенькой  надо  радоваться,  что
подобный