х землян. В этот вечер Чеди ожидала свидания с Родис по СДФ.
      Они пробрались  в  комнату  Чеди,  не  зажигая света,  тщательно
задрапировали   окно   и   лишь   тогда   выкатили   из-под    кровати
серебристо-голубой  СДФ.  От  поворота  диска  на браслете девятиножка
зажгла сигнал и,  загудев,  поднялась на лапки.  Она  слегка  испугала
Цасор, принявшую ее за живое существо.
      Когда луч-носитель был направлен по известным  координатам,  Фай
Родис  там не оказалось.  Взволнованная,  Чеди не сразу заметила немые
сигналы,  бежавшие по стене, на которую фокусировался СДФ. Наконец она
заметила кружки,  следовавшие цепочкой,  и поняла,  что Родис покинула
сады Цоам, оставив там крошечный индикатор, включавшийся от луча СДФ.
      Встревоженная, она  попробовала  вызвать  Эвизу  или Вир Норина.
Прошел  час,  пока  на  экране   наконец   появилась   Эвиза,   одетая
по-вечернему,  в очень открытом, облегающем платье. Ткань аметистового
цвета оттеняла ее топазовые,  широко расставленные  глаза  и  пунцовые
губы.
      Эвиза Танет успокоила Чеди: Фай Родис покинула сады Цоам и живет
теперь  в  старом  Храме  Времени,  расположенном  в возвышенной части
города  и  превращенном  в  хранилище  древних  книг.  Эвиза  жила   у
Центрального  госпиталя  и  могла  свободно соединяться с Родис.  Чеди
договорилась встретиться с Эвизой через четыре  дня,  после  того  как
Эвиза побывает на межгородской конференции врачей.
      - Приходите с  утра,  Чеди,-  сказала  Эвиза,-  мы  пообедаем  в
столовой госпиталя. Кстати, где вы питаетесь?
      - Где застанет время  в  моих  скитаниях  по  городу,  в  первой
попавшейся столовой.
      - Надо выбрать постоянную столовую, ту, где лучше кормят.
      - Везде одинаково плохо.  "Кжи" не любят свою работу в столовой.
Цасор говорит, что они, как это... крадут. Берут себе самое лучшее.
      - Зачем?
      - Чтобы съесть самим,  унести семье,  обменять на  квадратики...
деньги. Оттого невкусна еда!
      - Мне думается,  ваша подруга не права. Здесь, на Тормансе, люди
настолько  напуганы  Веком Голода,  что стараются произвести как можно
больше еды из каждого продукта,  добавляя туда  несъедобные  вещества.
Они портят таким образом натуральное молоко,  масло, хлеб и даже воду.
Естественно,  что такая пища не может  быть  вкусной,  а  нередко  она
просто   вредна.   Отсюда   громадное  количество  болезней  печени  и
кишечника.
      - Вот  почему  вода  здесь  такая невкусная.  И разливают ее без
пользы.  Разве не лучше расходовать ее бережливо, но делать вкуснее? -
сказала Чеди.
      - Здесь на каждом шагу встречаются вещи, противоречащие здравому
смыслу.  Вечером  они  включают  вовсю  телеэкраны,  музыка  грохочет;
надрываясь,  что-то  говорят  специальные   восхвалители;   показывают
фильмы,  хронику  событий,  убийственные  спортивные  зрелища,  а люди
занимаются своими делами,  разговаривают  совсем  о  другом,  стараясь
перекричать передатчики.
      Эвиза вопросительно  посмотрела  на  Чеди,  но   та   не   нашла
объяснения.
      Разве можно  было  понять  действия,   происходящие   вследствие
чудовищного эгоизма:  грубость в общении, небрежность в работе и речи,
стремление отравить  и  без  того  горькую  жизнь  ближнего?  Водители
неуклюжих транспортных машин считали,  например, доблестью проноситься
по  улицам  в  ночное  время  с  шумом  и  грохотом.  И  тут   принцип
бесчеловечного  удешевления  превращал  эти машины в смрадных чудовищ,
извергающих дымную отраву и терзающих слух.
      Даже простые  инструменты  для  работы  на Тормансе были сделаны
бесчеловечно,  без всякой заботы о нервах работника и сотен окружающих
людей.  Чеди  не  смогла  описать всю мерзость визга механических пил,
сверл,  убийственный  грохот  молотков  и  скрежет   лопат.   Пришлось
произвести специальную запись этих звуков, в полном недоумении, как не
глохли тормансиане и не впадали в безумное бешенство. Необъяснимое для
землян  губительное  устройство  их машин было понятно тормансианам и,
что еще хуже,  казалось им естественным.  Как в ЭРМ,  в жертву дешевке
приносилась высшая драгоценность общества - сам человек, его здоровье,
психическая цельность и покой.
      Нередко подобная техника становилась непосредственно опасной для
жизни.  Тысячи  переплетений  оголенных  для  дешевизны  электрических
проводов  (тормансиане  не  знали  плотной  упаковки энергии в шаровых
аккумуляторах) грозили смертью неосторожным.  Опасные химикаты щедро и
небрежно  рассыпались  повсюду,  входили  в производственные процессы,
нещадно  отравляя  людей.  К  счастью,  нехватка  горючих   ископаемых
прекратила дальнейшее загрязнение атмосферы.
      - Не печальтесь,  Чеди! - сказала Эвиза с экрана СДФ.- Мы платим
не  так  уж  много,  говоря  словами тормансиан,  чтобы своими глазами
увидеть такое невероятное общество.  Родис говорит, что она именно так
и представляла себе ЭРМ на 3емле!
      - Тогда что же тут невероятного?  Только печально, если подумать
о  напрасных  испытаниях и жертвах наших общих предков,  уже прошедших
через все это...
      - Крепитесь,  Чеди!  Нам предстоит еще немало испытаний.  Каждый
день здесь обязательно случается что-нибудь неприятное,  и я не хотела
бы долго прожить на Тормансе,- призналась Эвиза.
      Чеди услышала  за  стеной   голоса   возвращавшихся   хозяев   и
попрощалась  с Эвизой.  СДФ сам забрался под кровать.  Опустив одеяло,
Чеди встретилась взглядом с Цасор.  Тормансианка стояла,  сложив руки,
щеки ее пылали, а в глазах стояли слезы.
      - Могучая Змея, как прекрасна Эвиза! - сказала она.- Даже сердце
замирает, как у маленькой, когда слушала сказку.
      - Что же в ней особенного? - улыбнулась Чеди.
      - Все!  Ты  тоже  хороша,  но  она!..  Только  почему  она такая
жесткая, почему мало в ней любви и сострадания?
      - Цасор!  Как  ты могла найти столько пороков у Эвизы?  На Земле
нет таких людей.
      - Нет  уж!  Хотя,-  девушка  призадумалась,-  сначала  и  ты мне
показалась такой же. Может, и она другая? Но красива до невозможности!
- И Цасор, смахнув непрошенные слезы, выскользнула из комнатки.
      Чеди осталась  стоять  в  задумчивости,  вспоминая  трогательную
беззащитность детей и женщин Торманса. Взволнованную двухлетнюю кроху,
заламывающую  свои  ручонки  в  смущении  и  ожидании,  девушку,   всю
трепетавшую от первой грубости в ее любви,  женщину,  мечущуюся, чтобы
угодить - недоброму возлюбленному.
      Везде слезы,  трепет,  страх  и снова слезы - таков удел женщины
Торманса, кроткой и терпеливой труженицы, борющейся в домашней жизни с
комплексом униженности. Мужчина был владыкой и тираном. Острая жалость
ранила Чеди,  но диалектическое мышление напомнило ей,  что кротость и
терпение воспитывают грубость и невежество.  В примитивных обществах и
в Темные Века Земли мужчины опасались женщин с  развитым  интеллектом,
их умения использовать оружие своего пола. Первобытный страх заставлял
мужчин придумывать для них особые ограничения.  Чтобы оградить себя от
"ведьминых"  свойств,  женщину  держали  на  низком уровне умственного
развития, изнуряли тяжелой работой. Кроме этого, у всех тормансиан был
общий страх, присущий людям урбанистического общества,- страх остаться
без работы,  то есть без пищи,  воды и крова,- ибо люди не знали,  как
добыть все это иначе, если не из - рук государства.
      Жестокость государственного     олигархического      капитализма
неизбежно   делает   чувства   людей,   их   ощущение   мира  мелкими,
поверхностными,  скоропреходящими.  Создается почва для  направленного
зла  - Стрелы Аримана,  как процесса,  присущего именно этой структуре
общества.  Там,  где люди  сказали  себе:  "Ничего  нельзя  сделать",-
знайте, что Стрела поразит все лучшее в их жизни.
      Впервые Чеди  упрекнула  себя  за  самонадеянность,  с   которой
взялась изучать социологию такой планеты.  Ей не хватало непоколебимой
уверенности Эвизы и глубины Фай Родис.
      А Эвиза  Танет  в  эту  минуту  обдумывала  свое  выступление на
конференции.  Как не обидно,  не вызывая чувства унижения,  рассказать
врачам   Торманса   о   гигантской   силе   земной  медицины  рядом  с
поразительной бедностью их науки?
      Она уже видела врачей - подвижников и героев, работавших не щадя
сил,  день и ночь,  боровшихся с нищетой госпиталей,  с невежеством  и
грубостью   низшего  персонала,  ненавидевшего  и  проклинавшего  свою
работу, плохо оплачиваемую, грязную, непочетную. Больные в подавляющем
большинстве  были  "джи",  а  низший  персонал  -  "кжи".  Эти  разные
классовые группы относились друг к другу  с  ненавистью,  и  положение
больных становилось трагическим.  Обычно близкие прилагали все усилия,
чтобы помочь больным преодолеть болезни дома.  С  хирургией  это  было
невозможно - душные,  переполненные палаты послеоперационных больных с
их специфическим запахом долго снились Эвизе,  перебивая  ее  грезы  и
воспоминания о Земле.
      Эвизу приютили инженеры из класса "джи",  люди,  стоявшие повыше
на  иерархической  лестнице.  Потому  и  комната  и кровать у нее были
немного просторней,  чем у Чеди.  Каждая ступень в  иерархии  Торманса
выражалась  в каком-либо мелком преимуществе - в размерах квартиры,  в
лучшем питании.  Эвиза с удивлением наблюдала,  с  каким  ожесточением
люди   боролись   за  эти  ничтожные  привилегии.  Особенно  старались
пробиться  в  высший  слой  сановников,   стать   "змееносцами",   где
привилегии  возрастали  до  максимума.  В  ход  пускались  и обман,  и
клевета,  и доносы.  Подкупы,  рабское усердие и звериная ненависть  к
конкурентам  -  Стрела  Аримана  неистовствовала,  отбрасывая с дороги
порядочных и честных людей, умножая негодяев среди "змееносцев"...
      В день конференции Эвиза, бодрая и цветущая, входила в служебное
помещение Центрального госпиталя.  Прошла  через  камеру  облучения  и
дезинфекционный коридор в маленький холл и остановилась там посмотреть
на себя в зеркало.  Из соседней, курительной комнаты через приоткрытую
дверь  доносились  громкие  голоса.  Говорившие  не стеснялись.  Эвиза
поняла, что разговор идет о ней. Собравшиеся на ритуал курения молодые
врачи  наперебой  высказывали  восхищение  гостьей в такой форме,  что
Эвиза не знала, смеяться ей или негодовать.
      - Меня  в  дрожь бросает,  когда она проходит,- слышался высокий
тенор,- желтые глазищи сияют,  груди  рвут  платье,  ноги,  ах,  какие
ноги!..
      Эвиза внезапно вошла в курительную комнату. Трое молодых врачей,
дымивших  трубками,  приветствовали  ее.  Эвиза оглядела их смеющимися
глазами, и те поняли, что она слышала если не все, то многое.
      Они смущенно потянулись следом за Эвизой, спешно загасив трубки,
а  та  придала  своей  походке  характер  эротического  танца,   чтобы
"наказать" молодежь за грубую эротику разговора. Взволнованное дыхание
позади свидетельствовало об успехе ее озорства.
      Величественный главный  врач  госпиталя,  во  всегдашней  одежде
медиков Ян-Ях - ярко-желтом халате с черным поясом и желтой же  мягкой
шапочке,  в очках,  увидев Эвизу,  растянул в улыбке тонкие неприятные
губы хитреца и брюзги.  Зоркие прищуренные  глаза  быстро  обежали  ее
наряд,   казавшийся   ярким  из-за  полного  соответствия  с  фигурой,
настроением и гордым лицом хозяйки.
      - Пойдемте  в мою машину!  - И,  не дожидаясь согласия,  главный
врач повлек гостью к боковому выходу,  где его ожидал длинный и  узкий
транспортный механизм.
      Конференция должна была происходить в загородном дворце,  машина
добиралась туда по крутой дороге, обгоняя множество пешеходов. В одном
чему-то глубоко скрытому  в  сердцах  мужчин  Торманса.  Эвиза  и  Фай
плечах  и невольно сделала жест,  чтобы машина остановилась.  Но шофер
даже  не  затормозил.  На  удивленный  взгляд  Эвизы  главврач  только
нахмурился.  Они  подъехали  к  зданию  с  обветшавшими архитектурными
украшениями  из  громадных  каменных  цветов.  Высокая  стена  кое-где
обвалилась,  а трехъярусная надвратная башенка была разобрана. Но сад,
окружавший здание,  казался густым  и  свежим,  без  печати  увядания,
лежавшей на засыхавших парках и садах внутри города.
      - Вы удивились,  я заметил, что мы не подвезли старуху? - косясь
на идущую рядом Эвизу, начал главный врач.
      - Вы проницательны.
      - У нас нельзя быть слишком добрым,- как бы оправдываясь, сказал
тормансианин.- Во-первых,  можно получить  инфекцию,  во-вторых,  надо
беречь машину, в-третьих...
      Эвиза остановила его жестом.
      - Можно не объяснять.  Вы думаете прежде всего о себе,  бережете
машину,  это примитивное изделие из железа и пластмассы,  больше,  чем
человека.   Все   это   естественно  для  общества,  в  котором  жизнь
меньшинства держится на смерти большинства.  Только зачем вы посвятили
себя медицине?  Есть ли смысл лечить людей при легкой смерти и быстром
обороте поколений?
      - Вы ошибаетесь!  "Джи" - самая ценная часть населения. Наш долг
-  исцелять  их  всеми  способами,  отвоевывая  от  смерти.  Идеально,
конечно,  было бы,  если бы мы могли сохранить один лишь мозг, отделив
его от обветшалого тела.
      - Наши  предки  ошибались  точно  так же,  считая мозг и психику
чем-то отдельным от тела, якобы не связанным со всей природой в целом.
Находились   люди,   утверждавшие,   что  весь  мир  лишь  производное
человеческих представлений о нем.  Здесь  корни  многих  биологических
ошибок.  Мозг  и  психика  не  создаются сами по себе.  Их структура и
работа  -  производные  общества,  времени,  суммы  знаний  в   период
становления  индивида.  Только  путем  непрерывного  впитывания  новых
впечатлений,  знаний, ощущений мозг у эмоциональных и памятливых людей
преодолевает  закономерную  консервативность  - и то лишь до известных
пределов.  Великий ученый  через  тридцать  лет  после  вершины  своей
деятельности  станет консерватором,  безнадежно отставшим от эпохи.  И
сам не поймет этого,  потому что  его  мозг  настроен  созвучно  миру,
оставшемуся позади, ушедшему в прошлое.
      - Но можно моделировать новые условия, наращивать их...
      - Пока моделируете, еще шире разойдутся кондиция мозга и условия
среды.  Ноосфера,  то есть психическое окружение человека,  изменяется
несравненно быстрее биологической трансформации.
      - Мы  не  теоретизировали,  а  боролись  со  смертью,  на  опыте
постигая новые возможности продления жизни.
      - И прибавили  в  колоссальный  список  преступлений  природы  и
человека  еще  миллионы  мучеников!  Вдобавок многие открытия принесли
людям  больше  вреда,  чем  пользы,  научив  политических  бандитов  -
фашистов  - ломать человека психически,  превращать в покорного скота.
Если подсчитать всех замученных на опытах животных, истерзанных вашими
операциями  больных,  то  придется  -  строго осудить ваш эмпиризм.  В
истории  нашей  медицины  и  биологии  также  были  позорные   периоды
небрежения  жизнью.  Каждый  школьник  мог  резать  живую  лягушку,  а
полуграмотный студент - собаку или кошку. Здесь очень важна мера. Если
перейти  грань,  то  врач  станет  мясником или отравителем,  ученый -
убийцей.  Если не дойти до нужной грани,  тогда из  врачей  получаются
прожектеры или неграмотные чинуши.  Но всех опаснее фанатики,  готовые
располосовать человека,  не говоря уже о животных,  чтобы  осуществить
небывалую операцию,  заменить незаменимое,  не понимая, что человек не
механизм,  собранный из стандартных запасных  частей,  что  сердце  не
только насос, а мозг не весь человек. Этот подход наделал в свое время
немало вреда у нас,  и я вижу его процветающим на  вашей  планете.  Вы
экспериментируете  над  животными  наугад,  забыв,  что  только  самая
крайняя необходимость  может  как-то  оправдать  мучения  высших  форм
животных,   наделенные   страданием   не  меньше  человека.  Столь  же
беззащитны и ваши "исцеляемые" в больницах. Я видела исследовательские
лаборатории трех столичных институтов.  Сумма страдания, заключенная в
них, не может оправдать ничтожные достижения...
      Главный врач  дернул Эвизу за руку,  столкнув ее с дорожки.  Они
очутились за разросшимся кустарником.
      - Нагнитесь,  скорее!  -  шепнул тормансианин так требовательно,
что Эвиза повиновалась.
      От ворот  бежали  несколько людей,  гнавших впереди себя тучного
человека с серым лицом и выпученными глазами. Силы оставляли бегущего.
Он  остановился шатаясь.  Один из преследователей ударил его коленом в
лицо,  согнув  толстяка   пополам.   Второй   сбил   жертву   с   ног.
Преследователи принялись топтать поверженного ногами.
      Эвиза вырвалась  из  рук  главного  врача  и  побежала  к  месту
расправы, крича:
      - Остановитесь, перестаньте!
      Безмерное удивление   пробежало   по   озверелым  лицам.  Кулаки
разжались,  тени улыбок мелькнули на искривленных губах. В наступившем
молчании слышны были только всхлипывания жертвы.
      - Как вы можете,  шестеро молодых,  бить  одного  -  толстого  и
старого? Или вам непонятен позор, стыд такого дела?!
      Крепкий человек в голубой  рубашке  наклонился  вперед  и  ткнул
пальцем в Эвизу.
      - Великая Змея! Как я не сообразил! Ты ведь с Земли!
      - Да!  -  ответила Эвиза,  опускаясь на колено,  чтобы осмотреть
раненого.
      - Оставь   эту  падаль!  Дрянь  живуча!  Мы  его  только  слегка
проучили.
      - За что?
      - За то,  что он бумагомаратель.  Эти  проклятые  писатели-холуи
выдумывают  небылицы  о  нашей  жизни,  перевирают историю,  доказывая
величие и мудрость тех,  кто  им  разрешает  жить  подольше  и  хорошо
платит.   За   одну  фразу  в  их  писанине,  понравившейся  владыкам,
приходится расплачиваться всем нам. Таких мало бить, их надо убивать!
      - Подождите!  - воскликнула Эвиза.- Может, он не так уж виноват.
Вы здесь не заботитесь о точности сказанного или написанного. Писатели
тоже не думают о последствиях какой-нибудь хлесткой,  эффектной фразы;
ученые - о  том  темном,  что  повлечет  за  собой  их  открытие.  Они
торопятся скорее оповестить мир, напоминая кричащих наперебой петухов.
      Предводитель расплылся в улыбке, открытой и симпатичной.
      - А ты умница, земная! Только не права: эти знают, что врут. Они
хуже девчонок,  которых берут в садах за  деньги.  Те  продают  только
себя, а эти всех нас! Я их ненавижу.- Он пнул свою жертву, отползавшую
на четвереньках.
      - Перестаньте, несчастные! - Эвиза загородила собой писателя.
      - Змея-Молния!  Ты ничего не соображаешь,- прищурился  главарь,-
это они несчастные,  а не мы.  Мы уходим из жизни полные сил,  не зная
болезней,  не зная страха,  не  заботясь  ни  о  чем.  Что  может  нас
испугать,  если  скоро все равно смерть?  А "джи" вечно дрожат,  боясь
смерти и долгой жизни с неотвратимыми  болезнями.  Боятся  не  угодить
"змееносцам",  боятся  вымолвить  слово  против  власти,  чтобы  их не
перевели в "кжи" и  не  отправили  в  Храм  Нежной  Смерти.  Опасаются
потерять свои ничтожные преимущества в пище, жилье, одежде.
      - Так их надо жалеть.
      - Как  бы  не  так!  Знаешь  ли ты,  чем зарабатывается право на
длительную жизнь?  Придумывают,  как заставить людей подчиняться,  как
сделать еду из всякой дряни,  как заставить женщин рожать больше детей
для  Четырех.  Ищут  законы,  оправдывающие  беззакония  "змееносцев",
хвалят, лгут, добиваясь повышения.
      - Так они хотят идти на более трудную работу?
      - Э, нет! Чем выше у нас стоит человек, тем меньше работает. Вот
и лезут, чтобы достигнуть чина "змееносца", и для этого готовы предать
весь мир.
      - А вы не предаете,  даже встречаясь  со  Змеем?  И  не  боитесь
Янгара?
      Предводитель "кжи" вздрогнул и оглянулся.
      - Ты знаешь больше, чем я думал... Ну, прощай, земная, больше не
увидимся!
      - Я  могу  вас попросить исполнить нечто важное?  Именно вас.  -
Эвиза посмотрела на вожака.
      Он вспыхнул, как мальчик.