е время недоуменно его разглядывал.  Потом  опустил  руку  под
стол, где, очевидно, находилась сигнальная кнопка. Тотчас из двери  за
его спиной выпорхнула златовласая фея в белом, по-осиному  стянутом  в
талии халатике. Подхватив двумя пальчиками опросный лист, она в том же
темпе грациозно провальсировала обратно.
   В течение следующего часа  произошли  такие  изменения:  кибернетик
сменил руку, которой подпирал свою горемычную головушку  (с  левой  на
правую), и дважды чихнул.
   Наконец терпение отца окончательно истощилось и он возобновил осаду
стеклянной стены. Все повторилось  с  парализующей  волю  точностью  и
последовательностью:  дрогнули  и  напряглись  лицевые  мышцы,  взгляд
приобрел  некое  подобие  осмысленности,  острый,  чуть  свернутый  на
сторону кадык на манер винтовочного затвора  отошел  вниз,  освобождая
путь для унитарного звукового заряда, и раздалось сакраментальное:
   - Что надо?
   - Ходатайствую перед Администрацией леса о  получении  лицензии  на
летний сезон текущего года. По вашему указанию заполнил опросный лист.
Вы его приняли. Я жду ответ, - единым  духом  выпалил  отец,  чувствуя
себя кроликом, попавшим в логово удава.
   Невидимый палец прикоснулся под столом к невидимой кнопке. Юная фея
не заставила себя долго ждать, и на стол перед кибернетиком вновь  лег
опросный лист, весь изжеванный и перепачканный фиолетовой мастикой.
   Наступил момент, называемый в греческих трагедиях катарсисом. Отец,
чтобы лучше видеть, прижался лицом к стеклу. Сын с ногами взобрался на
стол и возбужденно шептал: "Ну, как там? Ну, как там, папа?"
   Не проявляя к опросному листу никакого любопытства и даже не  глядя
в его  сторону,  плешивый  принялся  неторопливо  заполнять  картонную
карточку,  размером  приблизительно  в  половину  почтовой   открытки.
Называлась она "Заключение" и имела  всего  четыре  графы:  порядковый
номер, фамилия испытываемого, результат испытания, дата.
   Само собой, отца интересовала только третья из них, поэтому не было
ничего удивительного в том, что он буквально остолбенел, когда  именно
в  этой  графе   кибернетик   безобразно-кривыми   буквами   нацарапал
усеченное, а от этого еще более страшное слово: "Отрицат.".
   - Почему отрицательный? Почему? -  завопил  отец,  когда  дар  речи
возвратился к нему. - Я же  все  правильно  заполнил!  Так  нельзя!  -
взгляд  его  метался  по  развернутому  на  столе   опросному   листу.
Лихорадочно пытаясь сообразить, чем же можно  помочь  беде,  он  вдруг
заметил нечто такое, от чего волосы  на  его  голове  чуть  не  встали
дыбом. - Это не мое! Не мое! Это не я заполнял! Видите - там написано:
пол женский! А я мужчина! Мужчина! Разве это не ясно?
   Плешивый скрестил руки на груди, откинулся в кресле и уставился  на
отца диким, подернутым пленкой безумия взглядом.
   - Что надо?
   - Заключение! Положительное, черт тебя подери!
   - Так бы сразу и сказал.
   Он скомкал первую карточку и несколькими росчерками  пера  заполнил
новую, противоположного  содержания.  Затем  встал,  уронив  при  этом
кресло, и, не обращая внимания на слова благодарности, побрел куда-то,
цепляясь за стену. Только теперь отец понял,  что  кибернетик  тяжело,
беспробудно пьян.
   -  Ну  и  натерпелись  же  мы  страху,  -  сказал  отец,   скрепляя
вожделенную карточку с заявлением. - Что ни говори, а  компьютер  вещь
серьезная. На дурачка тут не проскочишь.
   - Папа, может, пойдем домой? - попросил мальчик. - Я устал.
   - Потерпи, малыш. Осталось совсем немного.
   Едва только они переступили порог  следующего  кабинета  (в  случае
удачи он мог стать предпоследним в их скитаниях), как  внутри  у  отца
что-то оборвалось  -  возможно,  та  самая  ниточка,  которой  надежда
крепится  к  сердцу.  Впервые  он  пожалел,  что  затеял   это   почти
безнадежное дело.
   Любой тип бюрократа  устроил  бы  его  сейчас,  -  слава  Богу,  он
достаточно насмотрелся в жизни на этих рыцарей инструкций и циркуляров
и владел множеством способов борьбы с ними, начиная от наивной лести и
кончая симуляцией припадка буйной паранойи - любой, но только не этот.
   Женщина. Холодная. Ледяная. Далекая.
   Такая красивая, что, едва  взглянув  на  нее,  отец  сразу  опустил
глаза. Невозможно было даже представить, что у подобной женщины  могли
быть муж, любовник или дети. Лишь Бог или дьявол  имел  право  держать
себя на равных с ней. Цирцея! Царица Савская! Клеопатра!
   Ее безукоризненно строгий костюм стоил, наверное, больше, чем  отец
мог заработать за всю  свою  жизнь.  В  ушах  покачивались  серьги  из
массивного золота, формой похожие не то на турецкие ятаганы, не то  на
лезвия культиваторов. Бледные длинные  пальцы  с  кровавыми  стрелками
ногтей украшало одно-единственное тускло-серое колечко ("Вот какая она
- платина!" - подумал отец) с тремя крупными  бриллиантами.  Волшебный
запах - запах  чужеземных  цветов,  горной  росы,  столетнего  вина  и
смертельного яда - исходил от нее.
   Само  собой,   что   при   создании   столь   великолепной   модели
человеческого  существа  такая  мелочь,  как  душа,  просто  не   была
предусмотрена сметой. Оба вошедших заинтересовали ее  не  больше,  чем
комнатные  мухи,  если  бы  они  вдруг  проникли  в  этот  стерильный,
вылизанный кабинет.
   Тут не могли помочь ни взятки, ни лесть, ни угрозы.
   - Слушаю вас, - сказала она голосом Снежной Королевы.
   На протяжении всего времени, пока отец сбивчиво и  путано  объяснял
суть своего дела, ни единое  чувство  не  отразилось  на  ее  гладком,
холеном лице. Трижды она говорила "извините", орала трубку  и  звонила
куда-то. Вряд ли она уловила смысл хотя бы одного из  сказанных  отцом
слов, однако, едва тот закончил, раздалось категорическое: "Нет!"
   - Почему? - робко поинтересовался отец.
   - Существует распоряжение, ограничивающее  количество  лицензий  на
этот год.
   - Но я об этом впервые слышу.
   - Распоряжения издаются для  членов  Администрации.  Мы  не  ставим
перед собой цель доводить их до каждого встречного.
   - Почему же тогда меня никто не предупредил? Выходит, я  понапрасну
убил целый день. Смотрите, сколько  здесь  резолюций...  Не  возражают
Согласен! Решить положительно! Зачем же все эти люди меня обманывали?
   - Любое распоряжение следует по инстанции, от высшей к низшей, и на
каждом  уровне  тщательно  изучается.  Те  отделы,  где  вы  побывали,
возможно, еще не получили его.
   - Что же мне теперь делать, посоветуйте?
   Богиня лишь равнодушно  отвела  взор:  точно  с  таким  же  успехом
заблудившийся в африканской саванне путник мог просить помощи у гордой
предводительницы львиного прайда.
   - Может быть, возможны  какие-то  исключения?  Даже  осужденных  на
смерть иногда милуют.
   - Вас должны были предупредить, что мое время  ограничено.  Каждому
посетителю я могу уделить не более трех минут. Прощайте.
   И тут случилось нечто  совершенно  непредвиденное,  чего  никак  не
ожидал отец и что, как оказалось, способно было вывести из  себя  даже
эту небожительницу.
   Мальчик заплакал - без раскачки, всхлипываний и  хлюпанья  носом  -
сразу очень горько и очень громко.
   - Прекратите немедленно! -  впервые  в  голосе  чиновной  красавицы
появилось что-то похожее на чувство. - Вы что, нарочно?
   - Нет, - залепетал отец, пытаясь вытащить сына в коридор.
   Однако тот ловко выскользнул из  его  рук,  повалился  на  толстый,
пастельных тонов ковер, руками вцепился в ножки ближайшего  кресла,  а
ногами забарабанил в тумбу письменного стола. Рев его  не  то  что  не
ослабевал, а с каждой минутой становился все громче и безутешней.
   - Х-хочу в ле-е-ес! - прорывалось иногда  сквозь  слезы.  -  В  лес
хочу! Те-е-тя, подпиши заявление!
   - Позор! - вскричала взбешенная начальница, подхватывая падающую со
стола вазу. - Как вам не стыдно! Давайте  немедленно  вашу  бумагу!  И
чтоб даже духу вашего здесь не было!
   - Зачем ты это сделал? -  спросил  отец  в  умывальнике,  тщательно
обрабатывая лицо сына холодной водой с мылом.
   - Мне стало тебя так жалко!
   - Спасибо. Но больше никогда так не делай. Никогда!
   - Хорошо, папочка. Ой-ой! Мыло в глаз попало! А что тетя написала?
   - Разрешить в виде исключения, учитывая особые обстоятельства.

   Только к вечеру они  оказались,  наконец,  в  святая  святых  этого
огромного лабиринта этажей,  холлов,  лифтов,  коридоров,  приемных  и
канцелярий, совсем рядом с  почти  недоступным  для  простых  смертных
логовом местного Минотавра, одинаково способного и на царскую милость,
и на сатанинский гнев.
   Ковровые дорожки гасили звук шагов, в каждом углу  сверкали  медные
плевательницы, в полированные  двери  можно  было  смотреться,  как  в
зеркала.  Если  на  нижних  этажах  служащие  нередко  расхаживали   в
партикулярном   платье,   не   стесняясь   распахнутых   пиджаков    и
расслабленных галстуков, здесь все строго соблюдали форму одежды. То и
дело мелькали оливково-зеленые френчи, золотые пуговицы, витые шевроны
на рукавах.
   Окончательное   решение   должен   был   принять   сам    Верховный
Администратор, человек известный в своих кругах примерно так  же,  как
папа римский среди католиков, личность прославленная своими деяниями и
давно уже почти легендарная - защитник зверей и птиц,  великий  знаток
трав и деревьев, враг браконьеров и  порубщиков,  гроссмейстер  ордена
лесничих, заслуженный егерь, бакалавр всех лесных наук, кавалер ордена
Золотого Лавра и лауреат премии Гималайского Медведя.
   В одной из четырех приемных их встретил  невзрачный  человечишко  с
лицом,  похожим  на  комок  измятой  туалетной  бумаги.   Единственной
запоминающейся деталью в его облике были три веточки дуба  в  петлицах
мундира.
   Такие знаки - и отец это прекрасно знал - присваивались  только  за
исключительные заслуги в деле лесоводства и лесоустроения, - например,
если кто-то смог бы  единолично  засадить  пальмами  и  баобабами  всю
пустыню Сахару.
   Трижды Дуб забрал у отца заявление вместе со  всеми  подколотыми  к
нему справками, копиями, выписками и квитанциями, переложил все это  в
зеленую, сверкающую лакированной кожей папку и  затем  провел  краткий
инструктаж:
   - Войдя в кабинет, вы остановитесь на месте, указанном мной,  и  на
протяжении всей беседы будете на нем оставаться. Стоять навытяжку  нет
необходимости, но махать руками, слишком энергично переминаться с ноги
на  ногу,  становиться  к  НЕМУ  боком,  а  тем   более   спиной,   не
рекомендуется. На вопросы отвечайте кратко и четко,  исчерпывающе,  но
без лишних подробностей. Иногда ОН может задать  какой-либо  странный,
на первый взгляд, вопрос, в котором, однако,  будьте  уверены,  всегда
содержится глубокий затаенный смысл. Коли  не  знаете,  что  ответить,
следите за мной. Вот так, - он опустил веки долу: - Да! А  так,  -  он
вылупил глаза: - Нет! Не  смейте  сами  задавать  вопросы!  И  никаких
просьб, кроме тех, что изложены в заявлении. ОН добр и великодушен. ОН
может сделать нам  какое-нибудь  лестное  предложение.  Отказывайтесь,
обязательно  отказывайтесь!  Кабинет  покинете  по  моему  знаку.   Не
забудьте поблагодарить ЕГО вне зависимости от принятого  решения.  Все
понятно? В таком случае прошу следовать за мной.
   То, что они  увидели,  войдя  в  покои  Верховного  Администратора,
ошеломило и отца и сына, правда, в разной степени.  Место,  в  котором
они оказались, могло быть чем угодно, но только не рабочим  кабинетом.
Яркие потоки света  косо  падали  вниз,  через  стеклянную  двускатную
крышу, однако в гуще кустов и деревьев царил  приятный  полумрак.  Два
огромных  волка,  сверкая  стеклянными  зенками,  скалили   пасти   на
застывшую  в  грациозном  прыжке  косулю.  Кабан,  напрягая  загривок,
упирался рылом в муляжный  валун.  Кондиционированный  ветерок  плавно
покачивал стайки  птиц,  подвешенных  на  тончайших,  почти  невидимых
нитях. В небольшом озерце, из которого,  журча,  вытекал  веселенький,
весьма натуральный ручеек, плавали толстобрюхие, длиннохвостые  рыбины
- живые, не чучела.
   Всему этому великолепию может быть  несколько  объяснений,  подумал
отец. Или Верховный страдает клаустрофобией, или же  он,  как  Маугли,
вырос в лесу среди зверей и с тех пор не  может  существовать  в  иной
обстановке. Учитывая характер  некоторых  его  свершений,  не  имеющий
ничего общего ни  с  человеческой  моралью,  ни  со  здравым  смыслом,
последний вариант выглядел предпочтительнее. Впрочем, существовал  еще
третий, самый простой ответ: этот чиновный сатрап просто взбесился  от
собственной власти и могущества.
   Трижды Дуб молча ткнул  пальцем  в  ровную,  выложенную  мраморными
плитками площадку, посреди которой красной краской был изображен  круг
вроде тех, что рисуют на посадочных палубах  вертолетоносцев,  только,
конечно,  поменьше  размером,  а  сам,  петляя,  исчез  среди   пышных
деревьев, названия которых отец не знал, но по  внешнему  виду  плодов
мог догадаться, что это  нечто  экзотическое,  не  то  ананас,  не  то
папайя.
   Чуть дальше росла сосна, вся опутанная тропическими лианами,  рядом
ива  склонилась  над  саксаулом,  а  на  корявой  арктической  березке
восседала обезьяна, навечно  зажавшая  в  лапе  вылепленный  из  воска
банан.
   Среди  всего  этого  великолепия  очень  непросто  было  разглядеть
торчащий в дальнем  углу  зала  стол,  выполненный  в  виде  огромного
древесного пня. За этим  пнем  в  свободной  позе  восседал  Верховный
Администратор, одетый как у  себя  на  даче.  Кряжистый,  загорелый  и
светлоглазый, с лысым крепким  черепом,  осененным  благородным  седым
пухом,  он  был  чем-то  похож  на  библейского  апостола  -  старого,
заматерелого, намного пережившего своего Учителя,  давно  растерявшего
все иллюзии молодости, однако сумевшего нажить и власть, и  богатство,
и своих собственных учеников.
   Дымя сигаретой, он что-то  писал.  Трижды  Дуб,  прижимая  к  груди
папку, скромно стоял у него за спиной.
   Иногда Верховный отрывался от  своей  работы  и,  особенно  глубоко
затягиваясь, размышлял над  чем-то.  Взгляд  его  при  этом  рассеянно
блуждал по сторонам, но лишь на третий или четвертый раз он выделил из
мира флоры и фауны два незнакомых человеческих существа.
   - А, вы уже здесь, - сказал он,  продолжая,  однако,  писать.  -  Я
информирован о вашей просьбе. К работе можете приступить хоть  завтра.
Испытательный срок - две недели.
   - К работе? - опешил отец. - К какой работе?
   - Именно к той,  которой  вы  так  добивались.  Помощником  вахтера
запасного выхода. Или, быть может, вы  претендуете  на  мое  место?  -
Верховный добродушно хохотнул собственной шутке.
   - Прошу прощения, на я просил совсем не этого.
   - Не этого! А чего же?  -  удивился  Верховный  и  даже  отложил  в
сторону ручку. Трижды Дуб наклонился к его уху и  что-то  зашептал.  -
Ах, вот оно что!.. Да-да... Прошение о лицензии... Понятно. - Он  взял
зеленую папку и немного полистал ее, впрочем, без особого интереса.  -
И чем же, интересно, вам не угодил этот самый... как его...
   - Болетус эдулус, - подсказал отец.
   - Вот именно. Болетус. Зверь этот, надо сказать, весьма редкий... -
Трижды Дуб вновь торопливо зашептал что-то, и Верховный, выслушав его,
добродушно крякнул: - Так бы сразу и сказали - белый! Что я, белого не
знаю? А то  какой-то  болетус-парапетус!  Язык  сломать  можно.  -  Он
покачал головой, словно дивясь  человеческой  глупости,  и  через  все
пространство кабинета-оранжереи впервые пристально глянул на  отца.  -
Повторяю вопрос.  Чем  вам  этот  белый  не  угодил?  Ведь  все  живое
священно. Даже цветок сорвать - грех.  В  этом  вопросе  наша  позиция
непоколебима и однозначна. Мы  обязаны  сберечь  природу  для  будущих
поколений. Там, где Администрация леса, - там порядок, там надежда.
   -  Готов  согласиться  с  вами,  что  цветы  рвать   нельзя.   Ведь
впоследствии они могут дать семена, родить новую жизнь.  Но  в  данном
случае этот пример не совсем  подходит.  Я  никоим  образом  не  мешаю
продолжению рода. Это то  же  самое,  что  остричь  овцу  или  выдоить
корову. Мы добудем только то, что и так обречено на гибель  в  течение
нескольких ближайших суток.
   - Это действительно так? - Верховный подставил ухо Трижды  Дубу  и,
получив  от  него  исчерпывающую  информацию,  удовлетворенно  закивал
тяжелой квадратной головой. - Ну, если так,  то  совсем  другое  дело.
Хотя понять вас все равно трудно. Одному нужны белые, другому рыжие! А
совсем недавно проходил какой-то тип, просил лицензию на добычу слона.
Как вам это нравится?
   - Слоны у нас не водятся, -  подал  голос  мальчик,  едва  заметным
среди буйной растительности.
   - Разве? - удивился Верховный, а Трижды Дуб сделал  за  его  спиной
страшные глаза. - Тогда, возможно, он имел в виду тех слонов,  которые
содержатся  в  зоопарках.  Они,  кажется,  тоже  числятся  по   нашему
ведомству.
   - И вы разрешили?
   - Не помню. Впрочем, скорее всего - нет. Разрешать  что-либо  не  в
наших правилах. Гораздо мудрее запрещать. Ведь вам  только  дай  волю!
Представляете последствия? Про насилие и хаос я уже не говорю. Но  что
останется от справедливости, краеугольного камня нашей морали?  Вы  об
этом никогда не задумывались? А зря!  Ведь  свобода  и  справедливость
понятия несовместимые.
   В  условиях  свободы  сильные  начнут  обижать  слабых,  хитрые   -
обманывать доверчивых, умные - издеваться на  дураками.  Мир  держится
исключительно на запретах. Сними сегодня все ограничения  -  и  завтра
человечество погибнет. Запрещать, запрещать и еще раз запрещать -  вот
наш девиз. А если иногда что-то можно  разрешить  -  мы  разрешаем.  В
условиях строгого контроля и при условии выполнения всех рекомендаций.
Например, как в вашем случае. Вам это, надеюсь, понятно?
   - Понятно, - сказал  отец.  -  Нет  ничего  дороже  справедливости.
Главный враг справедливости  -  свобода.  Ограничивать  свободу  можно
запретами. Чем больше запретов, тем меньше свободы, а следовательно  -
больше  справедливости.  Итак,  максимум  справедливости  может   быть
достигнут только при условии полного запрета.
   Трижды Дуб смотрел на них, словно хотел обратить взглядом в  пепел.
Верховный задумчиво пожевал губами, поскреб переносицу, словно пытаясь
поймать какую-то ускользающую мысль, и изрек:
   -  В  общих  чертах  правильно.  Приятно   побеседовать   с   умным
человеком... Так значит, помощником вахтера вы не хотите?
   - Нет, премного благодарен.
   - И даже на парадном выходе?
   - Нет-нет. Образование, знаете ли,  не  позволяет.  Да  и  здоровье
тоже.
   - Жаль. Многие наши корифеи начинали именно с этого... Ну, что  же,
ваша просьба будет удовлетворена. Лицензии получите завтра.  Остальное
зависит от вас. Желаю удачи.

   Спустя  некоторое  время  они,  вдыхая  бензиновую  гарь  и   смрад
разогретого асфальта, сидели на бетонной скамейке в  тени  вознесенной
над улицами монорельсовой железной дороги  и  разговаривали,  стараясь
перекричать  грохот  непрерывно  снующих  над  их  головами  составов.
Мальчик пил лимонад из пластмассового стаканчика.
   - Тот дядя добрый? - спросил он.
   - Нет, он самый злой из всех. Иначе он никогда не сидел бы  в  этом
кабинете. Трудно даже представить, через что он перешагнул, пробираясь
туда, скольких людей обманул и  предал,  сколько  раз  торговал  своей
совестью, сколько раз унижался, наушничал, клеветал. После всего этого
нельзя оставаться добрым человеком.
   - Но ведь он разрешил нам пойти в лес!
   - Мы слишком далеки от него, слишком ничтожны. И никогда не  сможем
претендовать на то, что имеет он, а ему не нужно  ничего  нашего.  Ему
нет от нас ни пользы, ни вреда. Как  от  слепых  бездомных  котят.  Но
случается иногда, что и самый злой человек бросает  бездомным  котятам
колбасную шкурку. Хочешь еще лимонада? Ты честно заслужил его сегодня.

   К лесу их доставил чадящий и разболтанный автобус,  мотор