оле  и  под  замком  в  стальном  несгораемом
ящике, не существовало. Просто в сейф сваливалось первое, что попадало
под  руку  во  время  очередного  аврала,   предшествовавшего   визиту
какого-нибудь высокого начальства. Возможно, где-то здесь пылились без
исполнения заявки строителей Иерусалимского храма на  ливанский  кедр,
жалоба  шервудского  шерифа  на  безобразия,  творимые  в  королевских
угодьях  браконьером  Робином  Гудом,  и  челобитная   небезызвестного
Соловья-Разбойника с просьбой о помиловании и  возвращении  на  вечное
поселение в Муромский лес.
   - Здесь нет... И здесь... Куда же он, черт побери,  подевался!..  В
общем, я его потом обязательно найду! Но  анализы  у  вас  были  очень
плохие! Это я точно помню! С такими анализами  не  в  лес  идти,  а  в
реанимации лежать. А если с вами там что-нибудь  случится?  Кто  будет
отвечать?
   - Медицинская карта, которую вы имеете в виду, заполнена восемь лет
назад, еще до  того,  как  я  встал  на  очередь.  С  тех  пор  многое
изменилось. Я  бросил  курить,  прошел  курс  специальной  подготовки,
изменил образ жизни. Вот самые последние анализы. Как  видите,  все  в
полном порядке.
   - Почему я  должен  верить  этим  бумагам,  а  не  тем!  -  взвился
референт. - Знаю я, как они пишутся! Цена им...
   - Подождите! - отец не дал ему закончить. - Хочу предупредить,  что
в кармане у меня находится включенный диктофон. Все,  сказанное  вами,
фиксируется на пленку. Если вы считаете, что эти анализы получены мной
за взятку или по протекции, я, совместно  с  подписавшими  их  лицами,
возбужу против вас судебное дело по обвинению в клевете.
   - Я ничего подобного не говорил! - заверещал референт. -  Прошу  не
ловить меня на слове! Оговориться может каждый! Я один, а  вас  много!
Уважение надо иметь... Попробовали бы вы сами оказаться в моей  шкуре!
Целый день от сумасшедших отбоя нет! Дома вам, видите ли, не  сидится!
Далась вам эта лицензия! Ну, вот, скажите честно, зачем  все  это  вам
нужно?
   - Этим делом занимался мой отец, мой  дед  и,  наверное,  даже  дед
деда. Причем занимались свободно, не  испрашивая  ничьего  разрешения.
Просто шли себе в ближайший лес, и все. С детства  я  слышал  об  этом
массу рассказов. Это у меня, можно сказать,  в  крови.  Вы  не  имеете
права мне препятствовать. Я  изучил  все  законы,  консультировался  с
юристами. И если мне и моему сыну откажут в разрешении...
   - Что?! - Референт сделался зеленым, словно весь гемоглобин  в  его
крови в единый миг заменился  на  хлорофилл.  -  И  сыну?!  Вы  что  -
мальчика туда поволокете? Ну уж нет! Только через мой труп!
   Теперь пришло время взъяриться отцу.
   - Не исключено! -  произнес  он  таким  голосом,  что  референт  из
зеленого стал белым. - Совсем не исключено! - Его рука  скользнула  за
пазуху,  где  под  просторным  плащом  угадывался  какой-то  массивный
продолговатый предмет.
   - Так нельзя... - залепетал референт, хватаясь за заявление, как за
спасательный круг. - Что вы себе позволяете... Я  же  к  вам  со  всей
душой... А вы...
   - Пиши-и, - проникновенно сказал отец, слегка надавливая на  худой,
как заячье колено, загривок референта. - Пиши!..
   - Если вы  настаиваете...  Я  подпишу,  конечно...  Но  ваш  сын...
Подумайте  о  ребенке...   Значит,   так:   не   возражаю   в   случае
положительного решения детского психиатра... Больше  ничем  помочь  не
могу... Вам придется пройти в кабинет номер двадцать пять.
   - У тебя в самом деле есть диктофон? - спросил мальчик,  когда  они
вышли в коридор.
   - Нет.
   - А дядя поверил.
   - Дядя трус. К сожалению, не все здесь такие.

   - Можешь одеваться, -  фальцетом  пропищал  детский  психиатр,  сам
чем-то похожий на пухлое дебильное дитя. - Ребенок вполне  нормальный.
В  эмоционально-волевой  сфере  нарушений  нет.  Рефлексы  в  порядке.
Развитие для его возраста удовлетворительное... Так  ты  действительно
хочешь пойти с папой в лес?
   - Да, - ответил мальчик, путаясь в рукавах рубашки.
   - А ты знаешь, что он там собирается делать?
   - Знаю.
   - Тебе не будет страшно?
   - Нисколечко.
   - Значит, ты ничего не боишься. Даже волка?
   - Все волки в том лесу давно с тоски подохли.
   -  Кто  тебе  это  сказал?  Нда-да,  -  психиатр  бросил  на   отца
неодобрительный взгляд. - Знаешь  что,  пойди  погуляй  немножко.  Мне
нужно поговорить с твоим папой.
   Мальчик вопросительно глянул на отца, и тот молча ему кивнул.
   - Зачем вы калечите ребенку душу? -  спросил  психиатр,  когда  они
остались вдвоем.
   Несмотря на свою заслуживающую жалости  внешность,  он  не  был  ни
дураком, ни мямлей.
   - Не пойму, о чем вы?
   - Он ходит в школу. Та его учит  определенным  правилам  поведения,
дисциплине, вежливости, уважению к законам. Норме, так  бы  я  сказал.
Минимальной норме, без которой в нашем обществе не  проживешь.  А  то,
что собираетесь сделать вы, к сожалению,  от  нормы  весьма  и  весьма
далеко. Слыхали поговорку: посеешь поступок - пожнешь привычку, и  так
далее. Уверен, что очень скоро у  вашего  сына  выработается  привычка
нарушать все нормы. А это может завести очень  далеко.  Я  думаю,  вам
известно, где мы держим ненормальных?
   - Давайте сейчас не будем обсуждать то, чему и так учат  в  школах.
Вопрос о норме тоже весьма спорный. Мы говорим о мальчике. Он давно об
этом мечтает.  И  прекрасно  представляет,  что  нас  ждет.  Он  хочет
испытать себя. Ему скоро восемь лет. Он уже не ребенок.
   - Он  ребенок!  Я  категорически  на  этом  настаиваю!  Мы  обязаны
заботиться не только  о  физическом,  но  и  о  нравственном  здоровье
будущих поколений! Ваша безответственная затея может окончиться весьма
печально!
   - Мы живем сейчас вдали от природы, в душных каменных коробках,  но
в глубине души остаемся прежними людьми, потомками кроманьонцев.  Всем
нам  в  большей  или  меньшей  мере   присущи   инстинкты   охотников,
добытчиков,  кормильцев  и  защитников  семьи.  Если  этим  инстинктам
вовремя не давать выход...
   - Не болтайте чепухи! - оборвал его психиатр. - Вы не  в  парке  на
скамейке, и я вам  не  гимназистка!  Начитались  популярных  брошюрок!
Сейчас начнете про фрустрацию, про комплексы! Не надо!  Можете  другим
морочить голову!
   - Вы дадите  свое  согласие  или  нет?  -  отец  понял,  что  метод
убеждения здесь не поможет и пора брать быка за рога.
   - Не спешите. Давайте сделаем так: пусть  мальчик  сначала  пройдет
обследование в нашем стационаре...
   - В психбольнице? Благодарю покорно.  Кроме  того,  через  два  дня
открытие сезона.  Мы  не  собираемся  больше  ждать.  Если  вы  сейчас
откажете, я  полезу  с  ним  через  рвы,  через  заграждения!  И  если
что-нибудь случится - отвечать будете вы! Уж я об этом позабочусь!
   - Ну, этим вы меня не напугаете! Все, разговор закончен!
   - Я не уйду до тех пор, пока не получу разрешение!
   - Я вызову охрану.
   - Не успеешь! -  Отец  выхватил  из-под  плаща  ружейный  обрез.  -
Подписывай, если хочешь жить!
   - Спокойнее!  -  Психиатр  мизинцем  осторожно  отвел  ствол  ружья
немного в сторону. - Если это шутка, то весьма неуместная.
   -  Это  не  шутка!  Ты  же  психолог!  Специалист  по   копанию   в
человеческих душах! Загляни  мне  в  глаза  и  сразу  поймешь,  что  я
способен на все! Подписывай, ну!
   - Ладно, - очень медленно, явно сдерживая дрожь в пальцах, психиатр
каллиграфическим почерком вывел на заявлении: "Согласен". - Интересно,
что вы собираетесь делать дальше? Предупреждаю, как только  вы  отсюда
выйдете, я подниму тревогу.
   - Не поднимешь, могу поспорить, - с мстительным  торжеством  сказал
отец. - Постесняешься!
   Обрез в его руках с хрустом развалился. Картонные трубки и  обрывки
тонированной под вороненую сталь фольги полетели в мусорную корзину, а
искусно вылепленный из хлебного мякиша приклад  -  через  форточку  на
соседнюю крышу, где, утробно воркуя,  прогуливались  жирные  городские
голуби.
   - Куда прикажете идти теперь? Все без исключения ваши коллеги  были
настолько любезны,  что  никогда  не  забывали  подсказать  мне  номер
следующего кабинета... Ах, вы не  желаете  со  мной  говорить!  У  вас
временное  нарушение  речи!  Ничего,  спрошу  у  швейцара.   Счастливо
оставаться!
   Мальчик ожидал его, сидя на корточках напротив двери.
   - Ну как, папа? - спросил он. - Дядя разрешил нам идти  в  лес?  Он
больше на нас не сердится?
   - Что ты! Дядя просто в восторге!

   - Ну и желание у вас! - Старший советник отдела контроля лояльности
даже присвистнул. - Лицензия! Суточная! В такую пору года!  Да  еще  в
самый лучший лес! Я бы от такого и сам не отказался бы!
   - Я восемь лет ожидал очереди.
   - Другие и побольше ожидают.
   - Может быть. Но сейчас подошла именно моя  очередь,  а  не  чья-то
еще. Вот мои бумаги. С ними  я  побывал  уже  в  трех  кабинетах.  Как
видите, пока никто ничего не имеет  против.  Думаю,  и  вы  не  будете
возражать.
   - Возражать - моя обязанность. Иначе зачем бы я здесь сидел. Лес  -
наше богатство. Его нужно беречь.  От  всего  на  свете.  Особенно  от
проникновения всяких злонамеренных элементов.
   - Смею вас заверить, я к ним не отношусь.
   - Это слова. Мне их мало. Я должен быть уверен  в  вашей  полной  и
безусловной лояльности. А доказать ее - дело не  простое.  -  Советник
встал и, заложив руки за спину, подошел к окну. - Очень не простое!  -
повторил он, задумчиво глядя куда-то в мутную даль.
   Умное и красивое лицо советника хранило следы всех  без  исключения
человеческих пороков, а серебристо-голубой элегантный костюм,  галстук
бабочкой  и   ослепительные   манжеты   свидетельствовали   о   вполне
определенной  жизненной  позиции,  явно  не  обеспечиваемой   скромным
чиновничьим заработком. В углу кабинета беззвучно мерцал телевизионный
экран, на письменном столе стояли рядышком: лампа-рефлектор - одна  из
тех,  с  помощью  которых  герои  криминальных   фильмов   разоблачают
фальшивомонетчиков  и  шпионов,  и  тяжелая  хрустальная   пепельница,
составлявшая как бы единое целое с вычурной газовой зажигалкой.
   - Простое или не простое, но я своего добьюсь, - без нажима  сказал
отец. - У вас просто не найдется повода отказать мне.
   Он прекрасно понял весьма прозрачный намек  советника,  но  все  же
решил повременить со взяткой, надеясь выиграть предстоящий  бой  малой
кровью и, тем самым, сберечь на будущее один из  самых  главных  своих
козырей.
   - Вы так в этом уверены? - советник едва заметно улыбнулся.
   - Абсолютно.
   - Тогда начнем с самого простого. Вы член общества друзей леса?
   - Да. Вот удостоверение.
   - Оно не просрочено?
   - Действительно по первое января следующего года.
   - Взносы уплачены?
   - Конечно. Вот гербовые марки.
   - В мероприятиях общества участвуете?
   - Ни одного не пропустил. Вот справка.
   - С печатью и подписью?
   - С печатью и подписью.
   - Характеристика от регионального секретариата общества имеется?
   - Имеется.
   - Заверенная нотариусом?
   - Заверена.
   - И фотографии приложены?
   - Приложены.
   - Анфас и профиль?
   - Анфас и профиль.
   - А сколько штук?
   - По шестнадцать каждого вида, как и положено.
   - Браконьеры и порубщики среди родственников есть?
   - Нет.
   - А среди друзей и знакомых?
   - Тоже нет.
   - Будем проверять.
   - Зачем? Вот справка вашего регионального агента.
   - В Администрации рек и озер состояли?
   - Не состоял.
   - В Администрации недр и карьеров?
   - Никогда.
   - Учтите, если окажется, что вы хотя бы однажды  имели  контакты  с
этими подлецами, леса вам не видать, как собственных ушей.
   - Учту.
   - Собрания общества посещаете регулярно?
   - Регулярно. Вот учетный листок с отметками.
   - А за текущий месяц?
   -  Собрания  у  нас  всегда  двадцатого  числа.  А  сегодня  только
тринадцатое.
   - Ничего не знаю. Вот после двадцатого и приходите.
   - Так ведь сезон уже закончится!
   - Ну и что? Будет еще осенний  сезон.  И  летний  сезон  следующего
года.
   Довольный собой, советник развалился в кресле и  ласково  воззрился
на отца. Тот тяжело вздохнул и полез в свою необъятную папку.
   - Не сочтите за оскорбление... Маленький  подарок...  Исключительно
из чувства глубокого уважения...
   Советник со снисходительной улыбкой приподнял вверх ладонь, как  бы
предлагая  обойтись  без  лишних  слов.  Тут  же  у  телевизора  вдруг
прорезался звук,  рефлектор  вспыхнул  ядовито-желтым  светом,  и  над
зажигалкой взметнулось голубоватое пламя.
   - Уверен, что ваши чувства искренни и  чисты,  -  сказал  советник,
натягивая  тонкие  хирургические  перчатки.  -  Хотя  встречаются  еще
негодяи,  пытающиеся  использовать  подобные  случаи  как  повод   для
шантажа. Но я этого не боюсь.  Звукозаписывающая  аппаратура,  как  вы
сами понимаете, ничего, кроме этой дурацкой симфонии, не  зафиксирует.
Фотоаппарат, если бы он вдруг оказался в одной из ваших  пуговиц  или,
скажем, в запонке, обезврежен радиоактивным импульсом, не опасным  для
здоровья,  но  достаточно  мощным.  Войти   сюда   постороннему   лицу
невозможно, так как дверь кабинета сейчас заперта и может быть открыта
только по моей специальной команде. Даже ваш мальчик  мне  не  мешает.
Суд,   как   известно,   не   принимает    во    внимание    показания
несовершеннолетних, если они могут быть обращены во вред или на пользу
родителей.
   Он взял конверт с  деньгами  и  принялся  внимательно  разглядывать
каждую купюру на свет рефлектора.  Бумажки,  чем-то  не  понравившиеся
ему, тут же подверглись аутодафе в пламени миниатюрного костра.
   - Вообще-то глубокое уважение ко мне принято выражать более крупной
суммой. - Советник небрежно  швырнул  перчатки,  деньги  и  конверт  в
нижний ящик письменного стола. - Запомните это на будущее... А  теперь
могу продемонстрировать вам один фокус.
   Он с треском задвинул ящик, выкрикнул: "Раз! Два!  Алле-гоп!"  -  и
вновь выдвинул его почти на всю длину. Отец с глухой ненавистью, а сын
с  восторгом  убедились,  что  ящик  совершенно  пуст.  Тотчас   погас
рефлектор, умолк  телевизор,  сгинуло  пламя  зажигалки,  и  в  дверях
щелкнул язычок замка.
   - Техника на грани фантастики, - сказал отец. - Сами придумали?
   - Что-то придумал, а что-то усовершенствовал.
   - Один вопрос на прощание. Можно? - спросил отец.
   - Смотря какой.
   - А если бы я вдруг успел посетить собрание в этом месяце? Что было
бы тогда?
   - Да все то же самое. Я задал вам всего шестнадцать вопросов. И  вы
уже сдались. Можно сказать, без борьбы. Обычно мне  попадаются  орешки
покрепче. Но больше шестидесяти вопросов не выдерживал еще никто.
   - Великолепно. Просто блеск.
   - Я рад, что вам понравилось. Вот ваше заявление. Сейчас вам  нужно
зайти в отдел статистики и  учета.  Комната  сто  шестнадцать.  Думаю,
особых проблем у вас там не возникнет.
   В лифте, поднимавшем их на десятый этаж, мальчик спросил:
   - Дядя забрал наши денежки?
   - Да.
   - Насовсем?
   - Насовсем.
   - А что он будет с ними делать?
   - Да пусть хоть подавится!

   Отдел статистики и учета занимал целую анфиладу комнат,  в  которых
светились экраны дисплеев, трещали принтеры, а по бесчисленным каналам
связи носились туда-сюда миллионы мегабайт информации.
   Раньше со всей этой никому не нужной статистикой вполне  справлялся
один-единственный чиновник, но  он  постоянно  попадался  на  каких-то
махинациях, его секретарша флиртовала со всеми встречными-поперечными,
включая  юных  курьеров  и  дряхлых  швейцаров,  и  посему   Верховный
Администратор, весьма щепетильный в вопросах чужой нравственности,  да
еще к тому же не лишенный интереса к новейшим  техническим  поветриям,
решил заменить одиозную  парочку  компьютером,  который  после  долгих
торгов и переговоров  был  приобретен  у  Администрации  науки  за  не
поддающееся учету  количество  первосортной  древесины.  Впрочем,  как
поговаривали,  непрактичные  интеллектуалы,  так  и  не   найдя   этой
древесине применение, благополучно сгноили ее  на  задворках  какой-то
академии.
   Штат   отдела   пополнился   сразу   пятью    операторами,    тремя
программистами, парой техников и дюжиной  работников  вспомогательного
персонала. Кроме того, поскольку компьютер в принципе мог иметь  выход
в  общенациональную  сеть  ЭВМ,  где  (опять  же  в  принципе)   могла
содержаться не подлежащая разглашению информация, в отдельной комнате,
за обитой железом дверью теперь сидел еще и секретчик,  -  тихий,  как
мышонок, и подозрительный, как некрасивая жена.
   Приемная делилась пополам высоким стеклянным барьером, к которому с
обеих сторон были придвинуты два совершенно одинаковых стола. На одном
(с этой стороны) валялось несколько обгрызенных карандашей. За  вторым
(с той стороны), опираясь левым локтем о  столешницу,  сидел  плешивый
молодой человек, чье лицо, а в особенности устремленный в пространство
взгляд выражали высшую степень мировой скорби.
   Убедившись, что сам факт появления в приемной  посторонних  лиц  не
может заинтересовать плешивого кибернетика, отец осторожно забарабанил
по стеклу костяшками  пальцев.  Печально-одухотворенный  лик  дрогнул,
отрешенный  взгляд  переместился  из  запредельных  далей  в  постылую
повседневность, бледные уста разомкнулось и произнесли:
   - Что надо?
   - Ходатайствую перед Администрацией леса о  получении  лицензии  на
летний сезон текущего года.
   Откуда-то из-под стола кибернетик извлек длинный и  узкий  бумажный
бланк, сквозь щель в стекле выпихнул его наружу и вновь  погрузился  в
горькое раздумье.
   Бланк представлял собой опросный лист, судя по перфорации по краям,
предназначенный  для   машинной   обработки.   Вниманию   испытываемых
предлагалось около сотни вопросов, на каждый из которых  заранее  было
приготовлено  несколько  ответов,  один  из  которых   и   требовалось
подчеркнуть. Первым номером стояло: "Укажите ваш пол: мужск.,  женск.,
затрудняюсь  ответить,  предпочитаю  умолчать".  Последним  -   "Какие
чувства вы испытываете к  самому  себе:  восторженные,  положительные,
обычные, отрицательные, глубоко неприязненные, никаких".
   Чертыхаясь  про  себя,  отец  занялся  решением  этого   идиотского
кроссворда, всякий раз тщательно обдумывая, какой  именно  из  ответов
может пойти ему на пользу. Так он уже успел дойти до вопроса номер  24
- "Страдаете ли вы ночным недержанием мочи?", когда сын дернул его  за
полу плаща. Мальчик указывал на светящееся в глубине помещения  табло,
которое они раньше почему-то не заметили.
   "На заполнение опросного листа выделяется не более 10 минут.  Лица,
просрочившие время, к повторной попытке не допускаются".
   Далее горела цифра 5, обозначавшая, по-видимому, остаток времени  в
минутах, и с бешеной скоростью выскакивали убывающие секунды.
   - Помогай! - прошептал отец, разворачивая бланк  на  всю  длину.  -
Начинай вот отсюда. Если будет что непонятно - спрашивай.
   В две руки дело пошло значительно быстрее, и хотя мальчик все время
отвлекал отца вопросами типа: "Папа, каких  ты  предпочитаешь  женщин:
брюнеток или блондинок?"  или  "Папочка,  что  такое  мазохизм?",  они
управились с заданием за тридцать секунд до контрольного  срока.  Отец
еще успел просмотреть некоторые из выбранных сыном ответов, ужаснулся,
но, поскольку время уже поджимало, да  и  разъяснение  в  самом  конце
бланка  недвусмысленно  предупреждало  о  том,  что   "исправления   и
подчистки не допускаются", энергично забарабанил пальцами по стеклу.
   Кибернетик вновь вышел из транса, вновь сфокусировал свой взгляд на
дергающихся  суетных  человечках  и  вновь  с  невозмутимостью   Будды
спросил:
   - Что надо?
   - Ходатайствую перед Администрацией леса о  получении  лицензии  на
летний сезон текущего года. По вашему указанию заполнил опросный лист.
Примите его, пожалуйста.
   Дежурный принял бланк, тут же свернувшийся в его руках  трубкой,  и
некоторо