- Мы считали это отбросами, а зачем  изучать  отбросы?  Глупо.  -  Гордон
покачал головой, сердито улыбаясь. Купер уставился в пространство,  наморщив
лоб.
   - До меня что-то  не  доходит.  Какое  отношение  имеют  эти  импульсы  к
ядерному резонансу?
   - Не знаю. Может быть, никакого.
   - Но, черт возьми, эксперимент поставлен именно для него! Я измеряю  пики
ядерного  резонанса,  когда  мы  опрокидываем  спины   атомных   ядер.   Эти
импульсы...
   - Это не резонансы. Во всяком случае, насколько я понимаю. Вернее, это не
просто пики резонансов... Одну минутку!
   Гордон внимательно всматривался  в  кривые,  записанные  в  прямоугольных
координатах. Левой рукой он рассеянно крутил пуговицы своей голубой, изрядно
помятой рубашки.
   - Я не  думаю,  что  здесь  проявляется  какой-то  эффект,  зависящий  от
частоты.
   - Но ведь  именно  это  мы  и  регистрируем  -  интенсивность  получаемых
сигналов в зависимости от частоты, при которой эти сигналы появляются.
   - Да, но такие измерения предполагают ровный, устойчивый режим процесса.
   - Это так.
   - Кто сказал? Предположим, что шумы возникают всплесками.
   - А почему они должны быть такими?
   - Черт побери! - Гордон стукнул  кулаком  по  столу  так,  что  сломанный
карандаш отлетел куда-то в сторону. -  Попробуйте  составить  об  этом  свое
мнение. Почему каждый студент требует, чтобы  ему  все  разжевали  и  в  рот
положили?
   - Ну хорошо. - Купер слегка прищурился.
   Гордон видел, что парень слишком устал, чтобы думать о чем-либо серьезно.
Вообще он сам здорово утомился. Они долбили эту кошмарную проблему в течение
многих дней, недосыпали, питались в грязных забегаловках. Черт, он  даже  не
выходил на берег, чтобы пробежаться трусцой. И почти  не  видел  в  эти  дни
Пенни. Она сказала что-то резкое и обидное ему вчера вечером перед сном,  но
его усталый мозг не отреагировал. Гордон  вспомнил  об  этом  только  утром.
Придется по возвращении домой налаживать отношения. Если он вообще  вернется
домой, потому что, будь он проклят,  если  сдастся,  ему  не  разгадать  эту
загадку.
   - А что, если попробовать иначе? - прервал Купер размышления  Гордона.  -
Предположим, мы наблюдаем входной сигнал,  зависящий  от  времени,  то  есть
изменяющийся, как вы сказали,  уже  несколько  дней.  Может  быть,  как  раз
входной сигнал и поступал,  а  мы  искали  источник  шумов.  Перо  самописца
движется с постоянной скоростью по бумаге, так?
   Гордон кивнул.
   - Значит, - продолжал Купер, - эти сигналы располагаются через  сантиметр
друг от друга, а потом оказывается, что два пика расположены на расстоянии в
полсантиметра друг от друга. Потом снова интервал в один сантиметр, а  затем
три интервала по полсантиметра, ну и так далее.
   Гордон вдруг понял, куда он клонит, но решил дать Куперу  закончить  свою
мысль.
   - Поэтому эти сигналы поступают к нам с изменением интервалов по времени,
а не по частоте.
   Гордон кивнул. Теперь, когда он смотрел на пики и провалы, регистрируемые
самописцем, это казалось совершенно очевидным.
   - Какие-то сигналы поступают всплесками по всему спектру частот,  который
мы изучаем. - Он сжал губы. - Сначала с  длинными  интервалами  между  ними,
потом - с короткими.
   - Правильно, - с энтузиазмом поддержал Купер. - Именно так.
   - Длинные интервалы, короткие интервалы...  Длинные,  короткие,  длинные,
короткие... Это похоже...
   - ..на какой-то чертов код, - закончил его  мысль  Купер.  Он  вытер  рот
тыльной стороной ладони и опять уставился на записи.
   - Вы знаете азбуку Морзе? - тихо спросил Гордон. - Я не знаю.
   - Ну, пожалуй. Я изучал ее еще мальчишкой.
   - Давайте разложим эти листы в  том  порядке,  в  каком  я  регистрировал
данные. - Гордон вскочил, в нем снова бурлила энергия. Он  подобрал  с  пола
сломанный карандаш, вставил его в точилку и повернул ручку.  Точилка  издала
скрипучий, режущий звук.
   Когда Исаак Лакин входил в лабораторию ядерных резонансов, даже случайный
посетитель сразу понимал, что  эта  лаборатория  принадлежит  ему.  Конечно,
почти все оборудование оплачивал Национальный научный фонд,  за  исключением
полученной  от  ведомства  военно-морского  флота  электронной   аппаратуры,
относящейся к  излишкам  военного  имущества.  Огромный  плоскостной  магнит
принадлежал Калифорнийскому университету по решению спонсора.  Однако,  если
рассматривать этот вопрос  практически,  следовало  признать,  что  хозяином
лаборатории являлся все-таки Исаак Лакин. Десять лет плодотворной  работы  в
Массачусетском технологическом институте создали ему солидную  репутацию,  в
его  исследованиях  время  от   времени   прорывались   искорки   настоящего
вдохновения. Оттуда он перешел в фирму "Дженерал Электрик", а затем в  "Белл
Лабораториз", причем с каждым новым местом работы он поднимался на следующую
ступеньку.  Когда   Калифорнийский   университет   начал   создавать   новый
учебно-научный комплекс на базе Института  океанологии  Скриппса,  одной  из
первых  его  "находок"  стал  Лакин.  У  него  оставались  большие  связи  в
Вашингтоне,  благодаря  которым  он  достал   приличную   сумму   денег   на
приобретение оборудования  и  помещения  для  лаборатории,  и  кое-что  даже
осталось для создания вакансий младшим научным  сотрудникам.  Одну  из  этих
вакансий и занял Гордон, однако сразу же отношения между Лакином и  Гордоном
не сложились. Когда Лакин приходил в лабораторию Гордона, он всегда  замечал
какой-нибудь беспорядок: моток провода, о который он чуть не споткнулся, или
плохо закрытый  дьюар  -  в  общем,  ему  на  глаза  обязательно  попадалось
что-нибудь, отчего у него портилось настроение.
   Лакин кивнул Куперу, пробормотал что-то в ответ на приветствие Гордона  и
принялся рыскать глазами по лаборатории. Гордон быстро  перечислил  ему  все
меры, предпринятые для ликвидации шумов. Лакин кивал, затем слабо улыбнулся,
когда Купер подробно поведал о неделях, которые  ушли  на  поиски  источника
шумов. Пока Купер рассказывал, Лакин обходил  лабораторию,  дотрагиваясь  до
кнопок, осматривая схему.
   - Эти  концы  перепутаны,  -  заявил  он,  держа  в  руках  проводники  с
пружинными зажимами.
   - А мы этим устройством все равно не пользуемся, - мягко заметил Гордон.
   Лакин внимательно рассмотрел схему, выполненную Купером,  порекомендовал,
как собрать ее получше, и  пошел  дальше.  Купер  сопровождал  его  по  всей
лаборатории. Для Купера описание  эксперимента  походило  на  инструкцию  по
сборке-разборке ружья в полевых условиях -  каждая  деталь  должна  занимать
свое  место,  и  каждая  деталь  необходима.  Он,  конечно  же,  хороший   и
исполнительный работник, однако Гордон видел,  что  ему  не  хватает  самого
главного - умения уловить суть и рассказывать только о ней. Но,  в  конечном
счете, именно поэтому Купер - студент, а Лакин - профессор.
   Лакин повернул ручку переключателя, посмотрел  на  кривые,  танцующие  на
дисплее осциллоскопа, и сказал:
   - У вас что-то неладное с настройкой.
   В течение нескольких минут Купер выяснил  причину  неполадки  и  устранил
неисправность. Лакин одобрительно кивнул. Гордон почувствовал,  как  у  него
перехватило дыхание, будто проверяли не Купера, а его.
   - Ну что ж, хорошо, - сказал наконец Лакин. - Каковы же результаты?
   Теперь  настала  очередь  Гордона.  Он  принялся  излагать   свои   идеи,
сопровождая их пояснениями на доске  и  демонстрацией  данных  дисплеев.  Он
одобрил предположение Купера о том, что шум представлял собой закодированное
послание. Затем взял листы с записями самописца и показал их Лакину, обратив
его внимание на то, что расстояние между сигналами всегда оставалось  равным
сантиметру или же половине. Лакин внимательно рассматривал отрывистые  линии
с  возникающими  время  от  времени  пиками,  которые  напоминали  городские
небоскребы, возвышающиеся над окутанными туманом зданиями.
   - Чепуха, - равнодушно бросил Лакин. Гордон помолчал, а затем сказал:
   - Я тоже так думал сначала. А потом мы расшифровали эти записи,  принимая
отрезки в полсантиметра за короткие линии, а отрезки в один сантиметр  -  за
длинные линии в азбуке Морзе.
   - Это бессмысленно. Нет такого  физического  явления,  которое  могло  бы
генерировать данные, подобные этим. -  Лакин  взглянул  на  Купера,  который
совсем растерялся.
   - Да вы посмотрите, что получилось в результате расшифровки! - воскликнул
Гордон и написал ла доске ENZYME INHIBITED В.
   - Это все с одного листа кривых самописца? - спросил Лакин,  сощурившись,
рассматривая текст.
   - Нет, это расшифровка трех листов.
   - Где были разрывы?
   - На первом листе ENZYM, на втором - Е INHIB, а на третьем - ITED В.
   - Значит, вы вообще не получали целого слова?
   - Нет, расшифровка шла с трех последовательных листов.  Я  снимал  записи
одну за другой, прерываясь ненадолго, чтобы заменить бумагу.
   - Сколько времени вы на это тратили?
   - Около двадцати секунд.
   - Этого вполне достаточно, чтобы  некоторые  из  ваших  "букв"  оказались
пропущенными.
   - Возможно, но сама структура...
   - Я не вижу никакой структуры. Здесь только ваши предположения, - отрезал
Лакин.
   Гордон нахмурился.
   - Вероятность получения набора слов  из  случайных  шумов,  подобравшихся
таким образом...
   - Как вы разделяете слова? Даже  в  азбуке  Морзе  имеется  интервал,  по
которому можно определить, что одно слово кончилось, а другое началось.
   - Доктор Лакин, это мы как раз установили Между  двумя  словами  интервал
два сантиметра. Это как раз...
   - Вижу, - стоически вынес и это Лакин. - Весьма убедительно.  Имеются  ли
другие.., сообщения?
   - Есть кое-что, но они не имеют смысла, - сказал спокойно Гордон.
   - Я так и предполагал.
   - О, здесь и другие слова - "это", "насыщать", я думаю,  что  вероятность
случайного совпадения шумов  очень  мала,  чтобы  получилось  такое  длинное
слово, обрамленное с двух сторон двухсантиметровыми интервалами.
   - М-м-да, - промычал, пожав плечами, Лакин.
   Гордону в такие моменты  всегда  казалось,  что  Лакин  произносит  нечто
непечатное по-венгерски, но перевести это на английский он не мог.
   - И все-таки я считаю, что это  чепуха.  Здесь  нет  физического  смысла.
Думаю, это результат каких-то внешних помех. В это я  могу  поверить.  Но  в
азбуку Джеймса Бонда - Морзе.., нет уж, увольте.
   Говоря это,  Лакин  крутил  головой,  как  будто  пытался  избавиться  от
сомнений, и приглаживал рукой редеющие волосы.
   - Вы зря теряете время.
   - В действительности я не...
   - Мой вам совет - сосредоточьтесь на настоящей проблеме. Я  имею  в  виду
обнаружение источника помех в вашей электронике. Я не могу понять, почему вы
этим не занялись до сих пор. - Лакин повернулся, кивнул Куперу  и  вышел  из
лаборатории.
   Через час после ухода Лакина, когда отключили все оборудование, заполнили
лабораторные  журналы  и  записали  все  подробности  экспериментов,  Гордон
простился с Купером и  длинным  коридором  пошел  к  выходу  из  здания.  Он
удивился, что на улице уже стемнело и  над  горизонтом  поднималась  Венера.
Он-то думал, что еще только часа четыре.  Все  ушли  домой,  даже  Шелли,  с
которым он хотел потолковать.
   "Ладно, поговорим завтра", - решил Гордон. Он шел по  коридору  нетвердой
походкой  и  вздрогнул,  когда  собственный  кейс  стукнул  его  по  колену.
Лаборатории  располагались  на  нижнем  этаже  нового   здания   физического
факультета. Из-за того, что холмистая местность вдоль береговой линии в этом
месте была наклонной, выход из здания оказывался  на  уровне  земли.  Сквозь
стеклянные двери в конце коридора черным  квадратом  смотрела  ночь.  Гордон
почувствовал, что коридор как бы  плывет  мимо  него,  и  понял,  что  устал
гораздо сильнее, чем предполагал. В самом деле, ему нужно больше  заниматься
спортом, чтобы поддерживать себя в форме.
   Пока он так размышлял, впереди возник женский силуэт; спустя  секунду  он
увидел, что это - Пенни. Она торопливо шла ему навстречу по коридору.
   - Ox, - пробормотал он, непонимающе глядя на нее, и вспомнил, что  обещал
сегодня прийти пораньше и приготовить ужин. - Ч-черт!
   - Да, мое терпение лопнуло.
   - Господи, мне очень жаль. Я как раз...  -  Гордон  неопределенно  махнул
рукой. Он попросту забыл обо всем, но не признаваться же в этом!
   - Милый, ты совсем замотался. - Ее голос  смягчился,  когда  она  увидела
измученное лицо Гордона.
   - Да, я знаю... Мне, правда, очень жаль. Господи, я... - Сердясь на себя,
он подумал, что извиняться не следовало бы.
   Гордон с восхищением смотрел на Пенни, подтянутую, ладно сложенную, такую
женственную  и  хрупкую,  что  сам  себе  он  начинал  казаться  огромным  и
неуклюжим. Ему бы надо объяснить ей, что эти проблемы захватили его целиком,
не оставив места ни для чего другого, даже для нее. Звучало жестоко, но  это
было действительно так, и он пытался сообразить, как лучше объяснить  Пенни,
не вызывая...
   - Иногда меня удивляет, как я могу любить такого дурня,  -  прервала  его
мысли Пенни, качая головой. На ее лице проступила слабая улыбка.
   - Ну, я очень сожалею, но.., давай я тебе расскажу, как сегодня поцапался
с Лакином.
   - Да-а? Ну, рассказывай.
   Сильная, тренированная девушка, она с легкостью наклонилась и  подхватила
его набитый всякой всячиной, раздувшийся кейс. Страшная усталость не  мешала
Гордону любоваться ее движениями и четко очерченными бедрами.
   - Пошли, все, что тебе сейчас нужно, - это хорошенько поесть.
   Он начал рассказывать свою эпопею. Она кивала и вела его  вокруг  азотной
станции на небольшую стоянку, где  лампы  в  защитных  плафонах  отбрасывали
причудливые блики на крыши машин.

Глава 7

   Пенни  повернула  ключ  зажигания,  и   радио   пронзительно   завизжало:
"Пепси-кола - то, что надо! Пейте  пепси  до  упаду!"  Гордон  дотянулся  до
приемника и выключил его.
   Пенни вывела машину с автостоянки на бульвар. Прохладный  ночной  ветерок
развевал ее волосы. Отдельные рядки, каштановые  у  корней,  постепенно  все
больше светлели, становились с золотистым  оттенком  на  концах,  выбеленные
солнцем и хлоркой в бассейнах. С моря дул мягкий бриз.
   - Звонила твоя мама, - осторожно произнесла Пенни.
   - Да? Ты ей пообещала, что я позвоню? -  Гордон  надеялся  таким  образом
прекратить разговор на эту тему.
   - Она сказала, что скоро прилетит сюда.
   - Что-о? Черт подери, это еще зачем?
   - Говорит, что ты перестал ей писать, да и посмотреть Западное  побережье
хочется. Она думает о переезде сюда.  -  Пенни  говорила  ровным,  спокойным
голосом, уверенными движениями ведя машину.
   - О Господи. - Он  представил  свою  мать  в  неизменном  черном  платье,
шагающей по залитой солнечным светом Жирард-авеню, заглядывающей  в  витрины
магазинов, маленькую, на голову ниже окружающих. Она будет  здесь  выглядеть
так же, как монахиня в компании нудистов.
   - Она не знала, с кем она говорит.
   - Что? - Он представил, как его мать будет неодобрительно поглядывать  на
едва прикрытых одеждой девиц, прогуливающихся  по  Жирард-авеню,  и  потерял
нить разговора.
   - Она спросила, не уборщица ли я?
   - Ох!
   - Ты не сообщил ей, что мы живем вместе, не так ли?
   -  Сообщу,  -  произнес  он  после  паузы.   Пенни   как-то   безрадостно
усмехнулась.
   - А почему ты не сообщил ей  до  сих  пор?  Гордон  посмотрел  в  боковое
стекло.  Его  внимание  привлекали  рассеянные  по  пути  огоньки,   которые
сверкали, как драгоценности Ла-Ойи.  Теперь  дорога  шла  по  неровному  дну
каньона. Машина наполнилась мятным свежим запахом эвкалиптов.  Он  попытался
представить, что снова находится в Манхэттене, и понять,  как  бы  он  тогда
глядел на то,  что  происходит  здесь.  Ему  следовало  предугадать  реакцию
матери, но это казалось невозможным.
   - Это потому, что я не еврейка?
   - Господи Боже мой, ну конечно, нет.
   - Скажи ты это, она очутилась бы здесь в мгновение ока.
   - Угу. - Он уныло кивнул.
   - Соберешься ли ты с духом раскрыть ей глаза заранее?
   - Слушай, - ответил он неожиданно резко и  повернулся  на  сиденье  в  ее
сторону. - Я вообще не  хочу  ей  ничего  говорить  и  не  хочу,  чтобы  она
вмешивалась в мою жизнь. В нашу жизнь.
   - Она наверняка будет спрашивать, Гордон.
   - Пусть.
   - А ты что? Не будешь отвечать?
   - Она не будет жить в нашей квартире, и ей не обязательно знать,  что  ты
тоже живешь здесь.
   Пенни закатила глаза.
   - О, могу себе представить! Перед ее приходом ты начнешь намекать на  то,
что мне следовало бы убрать  с  глаз  кое-какие  свои  вещи.  Наверное,  мне
следует выкинуть из аптечки крем и противозачаточные  пилюли?  Так  сказать,
мелкие улики...
   Ее едкий тон заставил Гордона съежиться. Он еще не успел об  этом  толком
подумать, но что-то уже замелькало в голове. Это старая  игра:  защищай  то,
что можешь защитить, а остальное прячь. Когда он научился  таким  отношениям
со своей матерью? Может быть, с  тех  пор  как  умер  отец?  Господи,  когда
наконец он перестанет быть ребенком?
   - Я сожалею, я...
   - Не будь глупеньким. Это просто шутка. Но они оба знали, что это не так:
это повисло  в  воздухе  между  фантазией  и  реальностью,  готовой  вот-вот
материализоваться, и если бы Пенни не заговорила об этом, то он бы все равно
стал предлагать. Было что-то противоестественное и даже  жутковатое  в  том,
что его мозг мучается над какой-то проблемой, а ее мысль мгновенно  находила
решение, которого он достиг бы только  путем  цепи  длинных  рассуждений.  В
такие моменты, даже не совсем  подходящие,  Гордон  любил  ее  сильнее,  чем
обычно. Как бы переворачивая  камни  и  обнаруживая  под  ними  червей,  она
облегчала ему задачу, и Гордону приходилось невольно быть честным.
   - Черт побери, я тебя очень люблю, - неожиданно сказал он.
   Это восклицание вызвало у нее почти страдальческую улыбку. Не поворачивая
головы. Пенни следила за дорогой и  размышляла.  "В  этом  вся  трудность  и
заключается, когда ты пытаешься остепениться и стать домашним существом.  Ты
сходишься с мужчиной, и очень скоро, когда он говорит, что  любит  тебя,  ты
слышишь за этим просто благодарность, и не более того. Что ж, ты сама  этого
хотела".
   - Что с тобой, о чем говорит твой язвительный ум?
   - Он просто делает выводы.
   - Как удается вам, девушкам с Западного побережья, так быстро  умнеть?  -
Гордон наклонился вперед, словно пытаясь получить  ответ  у  калифорнийского
ландшафта.
   - Нужно раньше познавать мужчин. Это очень помогает,  -  ответила  Пенни,
улыбаясь.
   Его это сильно уязвляло: она была у него первой женщиной. Когда он сказал
ей об этом, Пенни сначала не поверила. А  потом  пошутила,  что  дает  уроки
профессору, чем буквально  потрясла  его  утонченную  восточную  натуру.  Он
понял, что жил в башне из слоновой кости потому, что  боялся  столкнуться  с
настоящей жизнью, особенно сексуальной ее стороной.  Глядя  на  проплывавшие
мимо побеленные прибрежные коттеджи, Гордон неожиданно подумал  о  том,  что
признание своих недостатков еще не означает их преодоления. Ему до  сих  пор
становилось немного не по себе от той непосредственности,  с  которой  Пенни
решала любые проблемы. Может быть, именно поэтому он не представлял Пенни  и
свою мать живущими в одном и  том  же  мире,  не  говоря  уже  о  совместном
проживании в одной квартире.
   Гордон импульсивно потянулся вперед и включил  радио.  Тоненький  голосок
пел "Большие девочки не плачут", и он поспешно выключил приемник.
   - Пусть играет, - сказала Пенни.
   - Но это же барахло.
   - Зато разряжает обстановку, - заметила Пенни с подтекстом.
   Гордон  с  гримасой  повернул  выключатель.  Во  время  припева  "Больших
девочек" он вдруг спросил:
   - Слушай, а сегодня не двадцать пятое, а? - и когда она кивнула, добавил:
   - Сегодня же матч Листон - Паттерсон. Подожди секунду. - Он повозился  с