рала местная станция, но он сказал, что  его  подхватила
общенациональная сеть. Может, ничего и не  скажут.  -  Он  оглянулся,  чтобы
убедиться, занавешены ли окна.
   - М-мм, очень похоже на то.
   Грандиозная новость привлекла всеобщее внимание: подводная лодка "Трешер"
с ядерным двигателем  затонула  в  Атлантике  без  единого  "SOS"  во  время
проверочных испытаний на погружение.  Военно-морское  министерство  заявило,
что  затопление  произошло  из-за  отказа  какой-нибудь  системы.  Нарушение
изоляции электрических цепей,  отказ  энергоустановки  -  и  подлодка  стала
погружаться, пока не взорвалась. На ее борту находился экипаж в 129 человек.
   Других новостей, помимо  этого  удручающего  сообщения,  почти  не  было:
выставка с "Джокондой"  в  Нью-Йорке  и  Вашингтоне,  описание  космического
полета майора Л. Гордона Купера-младшего, которого должны были запустить  на
орбиту для двухдневного полета на корабле <фейт-7" вокруг Земли -  последний
полет по программе "Меркурий". Было передано заявление Белого  дома  о  том,
1то помощь Южному  Вьетнаму  будет  продолжаться,  и  что  война,  возможно,
завершится к концу  1965  года,  если  политический  кризис  значительно  не
подорвет военные уси-г1ия. Генералы улыбались, глядя  в  камеру,  и  обещали
победу южновьетнамских войск и освобождение от противника района  Дельты.  В
Нью-Йорке  ничего  не  получилось  с  попытками  сохранить   старое   здание
Пенсильванского вокзала:  общественное  мнение,  как  и  следовало  ожидать,
высказалось в пользу нового вокзала на Мэдисон-сквер-гарден. Высотное здание
"Пан Америкэн", которое функционирует только месяц, казалось, стало символом
мрачного   будущего   мегаполисов.   Комментатор    критиковал    разрушение
Пенсильванского вокзала и заявлял,  что  здание  "Пан  Америкэн"  не  только
архитектурный урод, но своим появлением дополнительно ухудшает условия  в  и
без того тесном районе. Гордон был с этим согласен.  Ведущий  закончил  свое
выступление словами о том,  что  встречи  под  часами  у  отеля  "Балтимор",
который находился как раз напротив здания "Пан Америкэн", не будут уже столь
приятными, как когда-то. Гордон рассмеялся про себя, сам не зная почему. Его
симпатии поменялись. Он никогда не встречался с девушками у "Балтимора". Эта
бессмысленная традиция  была  заведена  студентами  Йельского  университета,
кичащимися своим арийским происхождением, и мальчиками, которые считали, что
роман "Над пропастью во ржи" именно о них. Гордон никогда не  принадлежал  к
этому миру.
   -  Если  это  прошлое,  то  и  черт  с  ним,  -  пробормотал  он.   Пенни
вопросительно посмотрела на него, но ничего не сказала.  Гордон  нетерпеливо
хмыкнул. Должно быть, его понемногу начало разбирать.
   И тут на экране телевизора появился Сол.
   - Неожиданное и волнующее сообщение было сделано нам сегодня  в  Йельском
университете, - начал Кронкайт. - Профессор Сол Шриффер, астрофизик, заявил,
что в результате  последних  экспериментов  удалось  получить  сообщение  от
цивилизации, находящейся за пределами Земли.
   Камера показала Сола, который тыкал указкой в  какую-то  точку  на  карте
звездного неба.
   - Создается впечатление, что  сигнал  поступил  от  звезды  99  Геркулес,
похожей на наше Солнце. Эта звезда находится на расстоянии 51 светового года
от Земли. Световой год - это расстояние...
   Пенни повернулась к Гордону:
   - Они тратят слишком много времени зря, - сказала она удивленно.
   - Шшш!
   - ..Свет путешествует в течение года, со скоростью 186 000 миль, или  300
000 тысяч километров в секунду. - В кадре появился Сол, стоящий у маленького
телескопа. - Это предполагаемое  послание  зафиксировано  способом,  который
астрономы не предвидели, в эксперименте,  проведенном  профессором  Гордоном
Бернстайном.
   - О Господи, - простонал Гордон.
   -   ..в   Университете   Ла-Ойи,    Калифорния.    Эксперимент    касался
низкотемпературных измерений, которые показывают, как атомы выстраиваются  в
одну линию в магнитном поле. Результаты эксперимента Бернстайна пока  только
изучаются - сейчас еще нет твердой уверенности в том, что фактически приняты
сигналы  от  далекой  цивилизации.  Однако  сотрудничающий   с   профессором
Бернстайном профессор Шриффер, который расшифровал  код  сигнала,  заявляет,
"что хочет привлечь к этому внимание  научной  общественности.  -  Очередной
кадр: Сол пишет уравнения на доске. -  А  теперь  самая  удивительная  часть
этого сообщения - изображение. - Крупный план тщательно вырисованных взаимно
пересекающихся кривых. Сол стоит перед картинкой, держа  в  руках  микрофон.
"Ясно одно, - говорит он, - сейчас мы не можем сказать  ничего  конкретного.
Но мы  бы  с  большой  радостью  приняли  помощь  научной  общественности  в
расшифровке того, что это может означать". Далее короткий  разговор  о  том,
как происходила дешифровка. И снова Кронкайт:
   -  Астрономы,  которых  по  этому  вопросу  опросила  наша  телевизионная
компания, высказались скептически.  Однако  если  профессор  Шриффер  сможет
доказать правильность своих рассуждений, это будет действительно сенсация. -
Кронкайт бодро улыбнулся. - Вот так обстоят дела на двенадцатое апреля.
   Гордон отключил комментатора.
   - Черт подери, - вымолвил он, все еще не придя в себя после услышанного.
   - А я считаю, что все нормально, - осторожно сказала Пенни.
   - Нормально? Но он не должен был даже упоминать мое имя.
   - А почему тебе не хочется получить кредит известности?
   - Кредит? Господи! - Гордон ударил кулаком по оштукатуренной серой стене.
Раздался глухой стук. - Он сделал все не так. Разве тебе не понятно? Ведь  у
меня с самого начала было  предчувствие.  Ну  а  теперь,  конечно,  мое  имя
ассоциируется с этой сумасшедшей теорией!
   - Но ведь это твои измерения.
   - Я просил его не упоминать обо мне.
   - Хорошо, но это ведь Кронкайт рассказал о тебе, а не Сол.
   - Какая разница, кто сказал! Теперь мое имя свяжут с Солом в этом деле.
   - А почему тебя не показали по телевидению?  -  невинно  поинтересовалась
Пенни, которая никак не могла понять, из-за чего Гордон разволновался.  -  А
все время показывали Сола.
   - Он в своем репертуаре,  -  поморщился  Гордон.  -  Упростить  науку  до
нескольких предложений,  вывернуть  полученное  как  ему  заблагорассудится,
свести все к общему знаменателю - и лишь для того, чтобы имя  Сола  Шриффера
засверкало в рекламных огнях - в больших кричащих  неоновых  огнях.  Ерунда.
Просто...
   - Получается, что кредит он присвоил себе?
   - Кредит? - Гордон удивленно посмотрел на Пенни. Он прекратил  бегать  по
комнате. Пенни действительно ничего не поняла.  Думает,  будто  он  сердится
из-за того, что его не показали по телевизору. "Господи".  Он  как-то  сразу
взмок и, почувствовав безмерную усталость, начал расстегивать  свою  голубую
рубашку, раздумывая над  тем,  что  ему  следует  предпринять.  Бессмысленно
обращаться к Пенни - она находилась за  много  световых  лет,  чтобы  понять
ощущения научного работника в такой ситуации. Гордон закатал рукава и  пошел
на кухню к телефону.
   - Сол, я ужасно разозлился, - начал Гордон.
   - Э... - Гордон представил себе, как Сол подбирает слова. Это  он  умеет.
Но на сей раз бесполезно.  -  Да,  Гордон,  действительно,  я  понимаю  ваши
чувства. Я смотрел телепрограмму местного телевидения два часа назад, и  она
удивила меня так же, как и вас. В Бостоне съемка велась честно, там о вас не
говорилось ни слова, как вы и хотели. Я  позвонил  на  телестудию  сразу  же
после того, как увидел Кронкайта.  Мне  сказали,  что  для  общенациональной
трансляции они все изменили.
   - А откуда же в Си-би-эс узнали, если вы им ничего...
   - Но, послушайте, мне пришлось сказать об этом  местным  телевизионщикам.
Чтобы у них создалось общее представление.
   - Вы обещали не упоминать мое имя.
   - Я сделал что мог. Гордон. И собирался сам вам звонить.
   - Почему же вы этого не сделали? Почему вы даже не предупредили меня?
   - Я думал, что вы не будете слишком возражать после  того,  как  увидите,
сколько времени нам выделили на телевидении. - Тон  Сола  изменился.  -  Это
большая игра, Гордон. Людям придется обратить на это внимание.
   - Да-а, вот именно, обратить внимание, - кислым тоном произнес Гордон.
   - Мы предпримем кое-какие меры. Этот орешек мы расколем.
   Скорее - орешек расколет нас. Сол, я же  просил  не  вовлекать  меня.  Вы
сказали...
   - Неужели вы не понимаете,  что  это  невозможно?  -  Голос  Сола  звучал
спокойно, а тон урезонивал. - Конечно, я старался обойти ваше  имя,  но  оно
все равно вышло 5ы наружу.
   - Но не таким же способом!..
   - Поверьте, дела делаются именно так, Гордон. Вы зашли в  тупик,  правда?
Признайтесь. Гордон глубоко вздохнул.
   - Если кто-нибудь спросит меня, откуда поступают сигналы, я скажу, что не
знаю. И это чистая правда.
   - Но не вся.
   - Это вы мне говорите о  всей  правде,  Сол?  Вы,  тот  человек,  который
уговаривал меня придержать первое послание?
   - Но это же совершенно другое. Я хотел прояснить вопрос.
   - Вопрос... Какого черта? Слушайте, если кто-нибудь спросит мое мнение, я
отвечу, что не согласен с вашей интерпретацией.
   - Вы собираетесь опубликовать первое послание?
   - Я... - В голосе Гордона появилась  неуверенность.  -  Нет,  я  не  хочу
форсировать события. - Он подумал, а захочет ли Рамсей продолжать работу над
экспериментом, если он опубликует послание.  Насколько  ему  было  известно,
здесь действительно замешаны интересы государственной  безопасности.  Гордон
не хотел бы с этим связываться. Лучше, пожалуй, все бросить.
   - Гордон, я понимаю вас. - В голосе Сола появились теплые,  сочувственные
нотки. - Все, о чем я вас прошу, - не вставляйте мне палки в  колеса.  Я  не
буду становиться вам поперек дороги, а вы - мне.
   - Хорошо... - после паузы ответил Гордон. Его напор иссяк.
   - И я действительно очень сожалею, что ваше имя упомянули в связи с  этим
делом... О'кей?
   - О'кей, - пробормотал Гордон, не очень представляя, с чем он согласился.
Глава 15

1998 год

   Грегори Маркхем стоял, заложив руки за спину.  Седеющие  виски  придавали
ему солидность. Глуховатый шум лабораторного оборудования наполнял его  душу
теплом. Непрерывно работающие приборы напоминали ему простых  смертных  хотя
бы своими  непредсказуемыми  выходами  из  строя  и  причудами.  Лаборатория
казалась островком жизни в  мертвой  тишине  остальной  части  Кавендишского
лабораторного  корпуса.  Все  возможные  ресурсы  передавались  именно   ею.
Кавендишский лабораторный корпус вступил в современный мир, используя работы
Фарадея и Максвелла, сотворивших чудо приручения электричества. А  теперь  в
самом  центре  Кавендиша  осталось  только  несколько  человек,   пытающихся
вернуться обратно, - пловцы против течения.
   Ренфрю быстро двигался в  проходах  между  нагромождениями  приборов,  от
одной неисправности к другой. Маркхем улыбался, глядя на  этого  неутомимого
человека,  в  котором  так  и  бурлила  энергия.  Отчасти  это   объяснялось
молчаливым присутствием Яна Петерсона, удобно расположившегося  в  кресле  и
наблюдавшего за  экраном  осциллографа,  где  пульсировал  основной  сигнал.
Ренфрю нервничал. Он  знал,  что  за  внешним  спокойствием  этого  человека
скрывалась непрерывная напряженная работа мозга.
   Топая, Ренфрю подошел к центральному  осциллографу,  на  экране  которого
царил хаос шумовых сигналов.
   - Черт, - сказал он, горячась. - Это безобразие никак не хочет исчезать.
   - Значит, не считает необходимым посылать ваши сигналы, когда я здесь,  -
усмехнулся Петерсон. - Я заехал по дороге, чтобы узнать, как идут дела.
   - Да нет. - Ренфрю  неловко  передернул  плечами.  Маркхем  отметил,  что
карманы его коричневой куртки набиты деталями электронных устройств, которые
Ренфрю, наверное, засунул туда и забыл. - Вчера все шло  очень  хорошо.  Нет
причин,   чтобы   сегодня   что-то   изменилось.   Я   уверенно    передавал
астрономическую часть в течение трех часов.
   - Должен сказать, что в этом нет необходимости в связи с  трудностями,  с
которыми мы сталкиваемся при трансакции действительно важной...
   - Это для того, чтобы помочь тому, кто находится на принимающей  стороне,
- перебил,  выступая  вперед,  Маркхем.  Он  старался  изображать  полнейшее
безразличие, забавляясь в глубине души при виде того,  как  эти  люди  вечно
спорят, словно по-другому невозможно. - Джон считает, - продолжил Маркхем, -
что, если они узнают, когда наш луч принимается лучше всего, это им поможет.
Астрономические координаты...
   - Я все хорошо понимаю, - прервал Петерсон. -  Но  до  меня  не  доходит,
почему  вы  не  используете  периоды  стабильности   для   передачи   важных
материалов.
   - Каких, например? - быстро спросил Маркхем.
   - Расскажите им, что мы делаем, и повторите информацию об океане, и...
   - Мы просто уморились, передавая этот материал, - выпалил  Ренфрю.  -  Но
если они не могут его получить, то какого черта...
   - Послушайте, - сказал Маркхем мягко. - У нас достаточно  времени,  чтобы
все это сделать, не так ли? Вы согласны? Когда шумы уменьшатся, мы в  первую
очередь отправим ваше послание насчет банка, а потом Джон сможет...
   - А вы его еще не отправили? -  удивленно  воскликнул  Петерсон,  на  что
Ренфрю невозмутимо ответил:
   - Э.., нет. Я не успел обработать остальную информацию...
   - Хорошо! - Петерсона, казалось, взволновало  это  сообщение.  Он  быстро
встал и зашагал между ящиками, громоздящимися друг на  друге.  -  Я  говорил
вам, что обнаружил в файле письмо? Признаться, это очень удивительно.
   - Да, - согласился  Маркхем.  -  Когда  вы  появились  утром  и  принесли
пожелтевшую  бумагу,  все  сильно  разволновались.  Неожиданно   это   стало
реальностью.
   - Я  думал,  -  продолжал  Петерсон,  -  что  вы  хотите  э..,  растянуть
эксперимент.
   - Растянуть? - переспросил Ренфрю.
   - Ну да, не отправлять мое послание.
   - Ну и ну, - только и вымолвил Маркхем.
   - Но.., но разве вы не видите?.. - начал Ренфрю и вдруг осекся.
   - Я полагал, это будет очень интересный эксперимент.
   - Конечно, интересный, -  согласился  Маркхем.  -  Однако  тут  возникает
некоторый парадокс.
   - Это была моя идея, - быстро сказал Петерсон.
   - Но ведь парадокс - это как раз то, чего мы хотим избежать,  -  возразил
Ренфрю. - Он подорвет всю концепцию.
   - Я вам объяснял,  -  обратился  Маркхем  к  Петерсону.  -  Переключатель
находится  в  промежуточном  положении  между  "включено"   и   "отключено",
помните?
   - Да, я прекрасно это понимаю, но...
   - Тогда не предлагайте чепухи!  -  закричал  Ренфрю.  -  Если  вы  хотите
добраться до прошлого и знаете, что вам это удалось, уберите руки прочь.
   Петерсон ответил с ледяным спокойствием:
   -  Единственная  причина,  благодаря  которой  вы  это  знаете,   -   мое
проникновение в банк Ла-Ойи. Я считаю, что именно я подтвердил ваш успех.
   Наступило неловкое молчание.
   - Э-э.., конечно, -  вымолвил  Маркхем,  чтобы  как-то  заполнить  паузу.
Петерсон прав.  Это  оказался  самый  легкий  способ  проверки,  который  им
следовало  бы  применить.  Но  их  учили  думать  механическими  категориями
экспериментов со множеством  устройств,  без  вмешательства  человека.  Идея
попросить о подтверждающем знаке просто не приходила им в голову.  А  теперь
Петерсон, чиновник, доказал по наитию, что вся их система правильная.
   Маркхем глубоко вздохнул. Потрясающее ощущение - понять,  что  ты  достиг
чего-то, что до тебя было недостижимо, что не укладывалось в голове,  но  на
поверку  оказалось  совершенно  реальным.  Говорилось,  что   наука   иногда
настолько соприкасается с  миром,  как  ничто  другое.  Сегодняшнее  утро  и
листок,  принесенный  Петерсоном,  доказали  это   иным   способом.   Триумф
эксперимента наступает, когда ты поднимаешься на новую ступень  знания.  Что
же касается тахионов, то настоящего понимания этого явления они не получили.
Они располагали только письмом на пожелтевшем клочке бумаги.
   - Ян, я понимаю,  что  вы  чувствуете.  Конечно,  было  бы  заманчиво  не
отправлять ваше послание, но никто не знает, чем это чревато. Возможно,  это
помешает нам передать то, что вы хотите: информацию об океане.
   Ренфрю  поддакнул:  "Чертовски  правильно!"  -  и  снова   повернулся   к
аппаратуре.
   Петерсон опустил глаза, словно погружаясь в раздумья.
   - Хороший аргумент. Знаете, мне вдруг показалось,  что  тем  способом  мы
выяснили бы больше.
   - Могли бы, - уточнил Маркхем. - Но только в том случае,  если  мы  будем
понимать, что делаем.
   - Согласен, - сказал Петерсон. - Мы исключаем парадоксы. Ну а потом...  -
Он мечтательно вздохнул.
   - Позже, конечно, - пробормотал Маркхем и  подумал:  "Как  странно  здесь
меняются ролями. Петерсон - всемогущий администратор, требующий  результатов
прежде  всего.  А  теперь  именно  Петерсон  не  прочь   расширить   границы
эксперимента и найти новую область физики. А мы с Ренфрю  выступаем  против,
потому что не знаем, какие результаты может принести парадокс. Забавно".
   Часом  позже  тонкости  логики  отступили   перед   суровой   реальностью
эксперимента. Шумы буквально измазали экран осциллоскопа.  Несмотря  на  все
усилия техников, толчки шумов не уменьшались. А если с ними не покончить, то
поток тахионов будет рассеянным и слабым.
   - Знаете, - откинулся назад в деревянном лабораторном кресле Маркхем, - я
думаю, что ваш материал из Калифорнийского  технологического  мог  бы  здесь
помочь, Ян.
   Петерсон оторвался от  чтения  материалов  в  папке  с  красной  надписью
"КОНФИДЕНЦИАЛЬНО". Пока шла повседневная работа в лаборатории, он  упорно  и
настойчиво изучал документы своего кейса.
   - Да, а как?
   - Те космологические расчеты - прекрасная работа. Я бы сказал, блестящая.
Собравшиеся в кучу вселенные. Предположим,  кто-то  внутри  такой  вселенной
посылает сигнал. Тахионы  пробьют  себе  дорогу,  и  все,  что  им  придется
сделать, - это пройти через горизонт событий  в  микрогеометрии.  Потом  они
свободны. Они избавляются от гравитационных особенностей малой вселенной,  и
мы их ловим.
   - Вот эти.., микровселенные.., а не представляют ли  они  собой  такие..,
области, где может существовать жизнь? Вдруг они обитаемы?
   - Вполне возможно, - улыбнулся Маркхем. Он сохранял спокойствие  ученого,
который  выполнил  все  требуемые  расчеты  и  видел   результат.   В   этом
чувствовалась жизнерадостная уверенность в себе,  которая  наступает,  когда
человек впервые начинает понимать  полностью  уравнения  поля  Эйнштейна,  с
арабесками греческих букв, тянущихся тонкой вязью через  всю  страницу.  Они
казались неубедительными при первом столкновении с  ними  -  просто  цепочка
каких-то закорючек. И все же следить за  деликатным  свертыванием  тензоров,
спариванием надстрочных и подстрочных индексов, которые потом коллапсируют в
знакомые классические понятия - потенциал, массу, силы, направления  которых
соответствуют искривленной геометрии, - просто замечательно. Железный  кулак
реальности в бархатной перчатке абстрактной  математики.  Маркхем  видел  на
лице  Петерсона  удивление,  возникающее  у  людей,   когда   они   пытаются
представить себе концепции, выходящие за пределы трех привычных измерений  и
Евклидовых постулатов, которые  обрамляют  их  мир.  За  уравнениями  стояли
громады пространства  и  космической  пыли;  царства  мертвой,  но  яростной
материи,  отступающей  перед  геометрической   волей   гравитации;   звезды,
вспыхивающие в вечной темноте подобно  спичечной  головке,  оранжевые  искры
которых сжигают лишь тонкое кольцо  дочерних  планет.  Математика  создавала
описание всего этого, а представления, которые  хранятся  в  умах  людей,  -
полезны, но сложны для  использования,  как  картинки  миров,  вытканные  на
шелке, - всегда  гладкие  и  вечн