руке. За окном царила  наполненная  осенними  ароматами
ночь. Он медленно приподнялся,  и  Пенни,  не  просыпаясь,  что-то  бормоча,
прильнула к нему. В полумраке спальни он  внимательно  разглядывал  округлые
позвонки ее изогнувшейся спины -  маленькие  холмики  под  загорелой  кожей.
Гордон думал о времени, которое течет и замыкается  на  себя  в  отличие  от
реки. Потом его глаза остановились на ослепительном  изгибе  бедер,  гладкая
поверхность которых переходила в зрелую  полноту  ляжек,  а  загар  сменялся
снежной белизной. Продолжая дремать, Пенни  сообщила,  что  Лоуренс  называл
свой пенис колонной из крови, и эта фраза  казалась  ей  гротескной.  Но,  с
другой стороны, в  этом  что-то,  по  ее  мнению,  было.  "Все  охотятся  за
маленьким мучеником", - сказала она и заснула. Гордон разделял ее тревогу по
поводу  возникшей  в  их  отношениях  напряженности.  Теперь  она  понемногу
рассасывалась. Он чувствовал, что  всегда  ее  любил,  но  между  ними  было
столько всего...
   Вдалеке  послышался  вой   сирены.   Что-то   заставило   его   осторожно
высвободиться из объятий Пенни и по холодному полу подойти к окну. Он увидел
людей, которые шли по бульвару Ла-Ойя, освещенные  неоновым  светом  реклам.
Мимо промчался на мотоцикле полисмен. Муниципальная полиция носила сапоги  и
военную форму, яйцеобразные шлемы и  защитные  очки;  их  лица  не  выражали
ничего, кроме белого и  черного,  прямо  как  в  футуристических  пьесах.  В
Нью-Йорке  поношенная  униформа  мирного  голубого  цвета   выглядела   куда
человечнее.
   Сирена  звучала  совсем  близко.  Полицейская  машина,  сверкая   фарами,
промчалась мимо. Красные отблески мигалки отражались в окнах соседних  домов
и в витринах магазинов. Машина, словно сгусток энергии, завывая  и  оповещая
округу о смутах и беспорядках, умчалась дальше.  Доплеровский  эффект  звука
сирены  подстегнул  прохожих,  заставляя  их  двигаться  энергичнее.  Головы
поворачивались в поисках преступников или пожаров, которые ассоциировались с
этой  пулеобразной  машиной.  Гордон  думал  о   посланиях   и   том   почти
незамаскированном отчаянии, которое сквозило в них. Сирена... Сигнал тревоги
пришел  в  отрывках,  импульсах,  светом,  отраженным  от  случайных   волн,
видениями издалека. На него следовало отвечать. Это требовалось  для  науки,
но не только для нее.
   - Вы заняты? - спросил Купер.
   - Нет, заходите. - Гордон отодвинул в  сторону  кучу  контрольных  работ,
которые до этого проверял. Затем откинулся на спинку кресла, положил ноги на
пачку бумаг и, закинув руки за голову, с улыбкой повернулся к Куперу:
   - Чем могу служить?
   - Видите ли, у меня через три недели  повторный  экзамен.  Что  я  должен
сказать о прерываниях? Я имею в виду, что в прошлый раз  Лакин  и  остальные
обрушились на меня как куча дерьма.
   - Правильно. На вашем месте я бы вообще постарался обойти этот вопрос.
   - Но я не могу! Они ж меня просто в порошок сотрут.
   - О них я сам позабочусь.
   - Да? А как именно?
   - К этому времени я представлю свою небольшую работу.
   -  Ну,  я  не  знаю...  Скинуть  Лакина  с  моего   загривка   -   задача
нетривиальная. Вы же видели, как он...
   -  А  почему  вы  сказали  "нетривиальная"?  Почему  не   "тяжелая"   или
"трудная"?
   - Ну, вы знаете стиль разговора у физиков...
   - Ага, "физический разговор". У нас много жаргонных словечек вроде этого.
Я вот думаю, а не используются ли они иногда для запутывания  смысла  вместо
его прояснения?
   - Пожалуй. - Купер бросил на Гордона странный взгляд.
   - Не нужно так тревожиться, - шутливо  сказал  Гордон.  -  Спи  спокойно,
дорогой друг. Я спасу твой зад.
   - Ну, хорошо, - неуверенно проговорил Купер. - Если вы так считаете...  -
и он медленно направился к двери.
   - Увидимся на ристалище, - сказал вслед Гордон.
   Он составил почти четверть чернового варианта своей  статьи  для  журнала
"Сайенс", когда кто-то постучал в  дверь.  Гордон  решил  послать  статью  в
"Сайенс" потому, что это большой и престижный журнал, а кроме того, материал
там довольно быстро попадал в печать. Они публиковали большие статьи,  и  он
рассчитывал, что его сообщение поместят целиком, не  разбивая  на  отдельные
выпуски. Он приведет в этой статье все свидетельства и в  таком  количестве,
что с ними нельзя будет не считаться.  Гордон  уже  переговорил  с  Клаудией
Зиннес. Она опубликует свое  письмо  в  том  же  номере,  подтверждая  таким
образом часть его наблюдений.
   - Привет. Можно войти? - Это были близнецы, аспиранты-первокурсники.
   - Послушайте, я сейчас очень занят...
   - А это ваше рабочее время.
   - Да? Ну ладно. Что там у вас?
   - Вы неправильно оценили некоторые из решенных нами задач, - объявил один
из них.
   Такое заявление без обиняков несколько обескуражило Гордона. Он привык  к
большей кротости студентов.
   - Неужели? - иронично отозвался он.
   - Да. Вот посмотрите. - Один из  них  начал  быстро  писать  на  классной
доске, висевшей в кабинете, частично покрывая записи Гордона, подготовленные
для статьи. Он пытался следить за аргументами близнецов.
   - Эй, поосторожнее с моими записями. Аспирант хмуро взглянул на  Гордона,
потом демократично согласился и стал писать вокруг. Гордон сфокусировал свое
внимание на Бесселевых функциях и граничных условиях на электрическом  поле.
Ему потребовалось пять минут, чтобы показать студентам, в  чем  состояла  их
ошибка, причем он так и не понял, с  кем  из  близнецов  разговаривает.  Они
походили друг на друга как две капли воды. Едва один из  них  заканчивал,  в
атаку шел второй, возражая. Гордон устал от них. Через десять  минут,  когда
они начали допрашивать его  об  исследованиях  и  о  том,  сколько  получает
ассистент, ему удалось их выпроводить, сославшись на головную боль.
   Едва за ними закрылась дверь, как раздался новый голос:
   - Подождите секунду!  Доктор  Бернстайн!  Гордон  неохотно  снова  открыл
дверь. Репортер из ЮПИ переступил порог комнаты.
   - Я знаю, вы не хотите, чтобы вас беспокоили, профессор...
   - Совершенно верно. Тогда почему же вы меня беспокоите?
   - Потому что профессор Рамсей только что мне все рассказал. Вот почему.
   - Что он вам рассказал?
   - О вас, о цепочечных молекулах и о том, откуда вы все  это  получили.  А
также что вы хотите держать  это  в  секрете.  Я  все  узнал.  -  Он  широко
улыбнулся.
   - Почему Рамсей вам это рассказал?
   - Кое о чем я сам догадался. В его статье не все  выглядело  гладко.  Он,
знаете ли, не умеет врать, ваш Рамсей.
   - Я тоже так думаю.
   - Он вообще не хотел ничего мне говорить. Но я  припомнил  одну  вещь,  к
которой вы когда-то имели отношение.
   - Сол Шриффер, - сказал Гордон и почувствовал,  как  на  него  неожиданно
навалилась усталость.
   - Да, это связано именно с ним. Я  просто  сложил  два  плюс  два.  Потом
отправился к Рамсею за подробностями по его статье и  в  середине  разговора
вытащил это дело.
   - И он все выболтал.
   - Ну, теперь вы все знаете.
   Гордон устало плюхнулся в кресло. Он сидел,  сгорбившись,  и  смотрел  на
человека из Юнайтед Пресс Интернэшнл.
   -  Ну?  -  спросил  корреспондент.  -  Вы  собираетесь   мне   что-нибудь
рассказать? - Он достал блокнот.
   - Я не люблю, когда меня пытают.
   - Извините, если я вас обидел,  профессор.  Я  вас  не  пытаю.  Просто  я
разнюхал немного и...
   - Ладно,  ладно.  Я  только  стараюсь  соблюдать  осторожность  в  данном
вопросе.
   - Ну, это все равно когда-нибудь вышло бы  наружу,  знаете  ли.  Материал
Рамсея - Хассингера пока еще  не  привлек  к  себе  значительного  внимания,
насколько мне известно. Однако то, о  чем  они  пишут,  весьма  важно.  Люди
должны об этом знать. Ваш вклад будет очень ценным.
   Гордон невесело рассмеялся:
   -  Будет  ценным...  -  сказал  он  и  рассмеялся  опять.   Корреспондент
нахмурился:
   - Так вы мне расскажете или нет?
   Гордон почувствовал, как все тело наливается усталостью.
   - Пожалуй, расскажу, - вздохнул он.

Глава 31

   Гордон даже не предполагал, что свет может  быть  таким  ярким.  С  обеих
сторон маленькой платформы, на  которой  он  стоял,  установили  по  батарее
мощных  светильников,  чтобы  исключить  тени  на  лице  выступающего.  Рыло
телевизионной камеры, как одноглазый циклоп, уставилось на него. В аудитории
находились несколько химиков и почти весь физический  факультет.  Оформитель
работал до полуночи, подготавливая схемы.  Гордон  обнаружил,  что  персонал
факультета  в  таких  случаях  -  большая  поддержка.  Он  понял,   что   их
враждебность - плод его воображения. Коллеги  приветствовали  его  в  холле,
внимательно прислушивались  к  рассказу  о  полученных  данных,  заходили  в
лабораторию.
   Он поискал глазами Пенни. Ага, вон  она,  в  последнем  ряду,  в  розовом
платье. Она слабо улыбнулась,  когда  он  помахал  ей  рукой.  Представители
прессы, рассаживаясь, тихонько переговаривались. Все телевизионщики были  на
местах, а женщина с микрофоном  давала  последние  указания.  Гордон  окинул
взглядом аудиторию. Невероятно, но  сейчас  людей  гораздо  больше,  чем  на
конференции по случаю вручения Нобелевской премии Марии Майер, хотя в данном
случае всех оповестили  за  день  или  два.  Корреспондент  из  ЮПИ  получил
эксклюзивное  интервью,  его  подхватили  другие   агентства,   после   чего
университет и организовал это шоу.
   Гордон влажными пальцами перебирал свои записи. ; Вообще-то все это ни  к
чему. "Господи,  наука  на  подмостках,  наука,  пробивающая  свою  часть  в
вечерних новостях, наука как предмет ширпотреба". Однако ажиотаж большой.  В
конечном счете должна остаться только статья в "Сайенс", где его  результаты
должны сойтись с их испытаниями, где не должно  быть  никакого  смещения  на
весах истины за или против него.
   - Доктор Бернстайн, мы готовы. Он в последний раз вытер лоб.
   - Хорошо, можете начинать.
   Загорелся  зеленый  огонек.  Гордон  посмотрел  в  камеру  и   постарался
улыбнуться.

Глава 32

1998 год

   Петерсон завел машину в кирпичный гараж и вытащил  <чемоданы.  Отдуваясь,
он поставил их у дорожки, ведущей к  фермерскому  домику.  Двери  гаража  со
щелчком закрылись.
   Со стороны  Северного  моря  дул  пронизывающий  ветер,  беспрепятственно
проносясь над плоской равниной Восточной Англии.  Петерсон  поднял  воротник
меховой куртки.
   В доме никаких  признаков  жизни.  Возможно,  никто  не  услышал  мягкого
урчания подъехавшей машины. Он решил обойти домик вокруг, посмотреть  что  к
чему, а  заодно  размять  ноги.  В  голове  гудело.  Нужно  подышать  свежим
воздухом. Он переночевал в отеле в Кембридже, а утром его снова охватило это
щемящее чувство. Он проспал почти до  обеда,  потом  спустился  в  ресторан,
чтобы поесть. В отеле никого не было. То же  самое  и  на  улицах.  В  домах
поблизости не дымили трубы, не горел свет. Петерсон не стал выяснять, в  чем
тут дело. Он проехал по пустынным улицам и оказался на дороге,  пересекавшей
болотистый ландшафт Кембриджшира.
   Петерсон потер руки - не столько для того,  чтобы  согреться,  а  в  знак
удовлетворения. Когда приступ болезни первый раз настиг его вне Лондона,  он
не думал, что сможет уехать так далеко. Дороги между Лондоном  и  Кембриджем
оказались просто  забиты  машинами,  а  севернее  Кембриджа  были  почему-то
пусты.. Он видел перевернутые грузовики и горящие амбары к северу от  могилы
святого Эдмунда. Около Стоунмаркета какая-то банда, вооруженная  топорами  и
мотыгами, пыталась напасть на  него.  Он  протаранил  толпу.  Мощная  машина
разбрасывала тела, как щепки.
   Эта  ферма  лежала  как  островок  безмятежного  спокойствия  под  серыми
клубящимися облаками Восточной Англии. Ряды деревьев, с которых уже облетела
листва, очерчивали границы полей. Среди голых ветвей хорошо  просматривались
гнезда  птиц,  особенно  грачей.  Он  побрел  через  западное   поле.   Ноги
подгибались от слабости, черная грязь липла к ботинкам. Справа  от  него  на
поле стояли и  спокойно  что-то  жевали  коровы,  ожидая,  когда  кто-нибудь
загонит их в сарай. Пар от их дыхания вился и  воздухе.  Урожай  убрали  две
недели назад - по его приказу. Поля стояли пустые и  потому  казались  очень
широкими. Ладно, пусть все будет так, еще  есть  время.  Он  обошел  посадки
сахарной свеклы и направился к старому  каменному  зданию.  Дом,  на  первый
взгляд, казался не только покинутым,  но  постепенно  приходящим  в  упадок.
Единственным новым сооружением была теплица. Стеклянные панели, армированные
стальной проволокой, не боялись разрушения. Много лет назад он решил создать
полностью погруженную в землю и изолированную систему. В  теплицы  поступали
очищенная вода и  удобрения,  в  резервуарах  под  северным  полем  хранился
годовой  запас  воды.  Теплица  могла  снабжать  продуктами  в   достаточном
количестве  в  течение  длительного  времени.   Вода,   теплица   и   запасы
продовольствия,    складированные    под    домом,    обеспечивали    полное
жизнеобеспечение.
   Рабочих он нанимал из  дальних  городов.  Угольный  бункер  был  заполнен
углем, приобретенным в Кембридже, а не в соседнем Диренхэме. Петерсон  нашел
специалиста, который установил в полях и вдоль одной из  дорог  взрывающиеся
по команде или от датчика мины. Потом он устроил  так,  что  этого  человека
привлекли для операций в Тихом океане и оттуда он не  вернулся.  Электронные
системы сигнализации он приобрел в Калифорнии и нанял техника из Лондона для
установки их по периметру фермы. Таким образом, никто не знал масштабов всей
операции.
   Только его дядя - мрачный, молчаливый человек, знал все. Вообще-то ужасно
скучная компания. В какое-то мгновение он пожалел, что не взял сюда Сару. Но
у нее такие натянутые нервы, что вряд ли она выдержала бы долго  в  подобной
среде. Из всех женщин, которых он знал  до  сих  пор,  наиболее  подходящей,
пожалуй, была бы Марджори Ренфрю. Она понимала кое-что в сельском  хозяйстве
и оказалась невероятно страстной. Она почувствовала его желание в тот вечер,
когда он закатился к ним, и инстинктивно ответила  ему  настоящей  страстью.
Но, помимо этого, он не видел причин,  по  которым  смог  бы  (вытерпеть  ее
больше одной недели.  Она  бы  все  время  болтала,  крутилась  под  ногами,
попеременно то критикуя, то утешая его.
   Нет, единственными подходящими компаньонами для того, что  их  ожидало  в
будущем, оставались мужчины. Петерсон подумал о Грэге Маркхеме. Он, пожалуй,
был из тех, кто не подведет и не выстрелит в спину, охотясь на оленей, и  не
убежит от гадюки. Интеллигентный  собеседник,  умевший  также  и  промолчать
вовремя. На его мнение можно было положиться.
   И все-таки без женщины будет трудно. Ему, пожалуй, следовало бы серьезней
подумать об этом, а не вертеться  в  компании  бабочек-однодневок,  подружек
Сары. Независимо от того, как мир сможет  выбраться  из  дерьма,  в  которое
сейчас вляпался, в трудные  времена  всегда  меняются  отношения.  Не  будет
больше понятия, называемого социологами "свободной сексуальностью", то  есть
того, что,  по  мнению  Петерсона,  общество  должно  предоставлять  каждому
человеку. Женщины,  женщины  всех  типов,  форм,  цветов,  вкуса  и  запаха.
Конечно, они отличаются разнообразием, но, помимо хрупкого  интеллекта,  все
же удивительно похожи друг на друга, обладая одним и тем же волшебством.  Он
пытался понять собственное отношение к ним с  точки  зрения  психологии,  но
пришел к непреложному факту, что  жизнь  выше  всяких  категорий.  Здесь  не
срабатывала  ни  одна  из  обычных   теорий.   Это   вряд   ли   связано   с
самоутверждением  или  же  со  скрытой  агрессией.  Это  не  было  и  хитрым
прикрытием для воображаемого гомосексуализма - он попробовал  в  юности,  но
ему совсем не понравилось. Так что лучше не надо.  Спасибо.  Секс  оставался
выше аналитических разговоров на эту тему. Женщины  -  часть  всеобъемлющего
мира,  который  он  искал,  средство  поддержания  своей  сексуальности  без
впадения в грех перенасыщения.
   Поэтому в последний год он пробовал их  всех  подряд,  использовал  любую
подвернувшуюся  возможность.  Уже  на  протяжении  длительного  времени   он
чувствовал, что что-то должно случиться. Хрупкая пирамида, у вершины которой
он находился, просто не могла не рухнуть. Он наслаждался всем, чему  суждено
уйти,  -  женщинами  и  остальным.  Если  ты   находишься   на   "Титанике",
бессмысленно стоять у руля.
   Петерсон праздно размышлял над тем, сколько футурологов выжило. Наверное,
немного.   Они   строили   воздушные   замки,   где   не    нашлось    места
индивидуальностям. Путешествуя по полям  Северной  Африки,  они  чувствовали
себя не в своей тарелке, стыдливо отворачиваясь от того, что представало  их
взору. Отдельные личности казались просто скучными мелочами по  сравнению  с
прогрессом великих наций.
   Петерсон подходил к дому, с удовлетворением отмечая, как ординарно и даже
неприглядно он выглядит снаружи.
   - Вы вернулись, милорд?
   Петерсон  резко  повернулся.  К  нему  приближался   мужчина,   толкавший
велосипед. "Человек из ближайшей деревни", - сообразил  он  быстро.  Рабочие
брюки, потертая куртка, сапоги.
   - Да, я вернулся домой насовсем.
   - Это здорово. Надежная гавань в такое время, а? Я  привез  вам  бекон  и
сушеное мясо.
   - О, очень хорошо. - Петерсон принял от него коробки. - Запишите  это  на
мой счет. - Он старался придать голосу будничные интонации.
   - Но я хотел бы поговорить с теми, кто живет в доме. - Мужчина кивнул  на
здание.
   - Вы можете иметь дело со мной.
   - Хорошо. Но, видите ли, сейчас такое время, что я предпочел бы  получить
сразу.
   - Не вижу причин, чтобы этого не делать. Мы...
   - И, если не возражаете, лучше вещами или чем-то другим.
   - Бартер, что ли?
   - Деньги сейчас ничего не стоят, не правда ли? Может быть, что-нибудь  из
ваших овощей? Вообще-то я бы предпочел консервы. Мы их действительно любим.
   - Ага.  -  Петерсон  пытался  оценить  стоявшего  перед  ним  человека  с
застывшей улыбкой, которая объяснялась не  только  одним  дружелюбием.  -  Я
полагаю, что немного консервов я тоже мог бы обменять. Но их у меня мало.
   - Однако нам хотелось бы получить именно их, сэр. "Нет ли  в  его  голосе
чего-то настораживающего?"
   - Я посмотрю, что мы сможем сделать.
   - Это было бы прекрасно, сэр. - Он прикоснулся рукой к волосам, показывая
этим, что считает Петерсона помещиком, а себя арендатором на  его  земле.  В
его жесте  было  много  комичного,  что  придавало  беседе  другой  оттенок.
Петерсон смотрел, как он сел на велосипед и отправился  обратно  в  деревню.
Мужчина покидал территорию хозяйства, ни разу не обернувшись.
   Петерсон зашел на огороженную  территорию  и,  минуя  сад,  пересек  двор
фермы. Из  курятника  послышалось  удовлетворенное  кудахтанье  накормленных
птиц. На пороге он счистил грязь с обуви старым железным  скребком,  сбросил
ботинки в сенях. Затем надел домашние туфли и повесил на стену куртку.
   В большой кухне было тепло  и  светло.  Он  в  свое  время  поставил  там
современную  аппаратуру,  но  сохранил  каменный  пол,  ставший  гладким  от
многовекового хождения по нему,  а  также  большой  очаг  и  старый  дубовый
вертел. Его дядя и тетя сидели в комфортабельных креслах с высокими спинками
по обе стороны от очага - молчаливые и неподвижные, как подставки для дров в
камине. Большой круглый чайник был укрыт стеганым чехлом. Роланд -  работник
фермы - поставил на стол тарелку с пшеничными лепешками, сливочное  масло  и
банку домашнего клубничного варенья.
   Петерсон  подошел  к  огню,  чтобы  согреть  руки.  Тетка,  увидев   его,
вздрогнула.
   - Благослови меня, Господи, это никак Ян!  -  Она  наклонилась  вперед  и
постучала мужа по колену. - Генри, посмотри, кто здесь! Это Ян.  Он  приехал
навестить нас. Ну разве это не мило?
   - Он приехал, чтобы жить с нами,