го  растений,  она  привела  и  к
равномерному  понижению  сопротивляемости  растений.  Если  заболевало  одно
растение, за ним следовали и все остальные. Насколько разрушительными  могут
оказаться  эти  окрашенные  в  желтый  цвет  облака,  пока  еще   оставалось
неизвестно. Что-то странное происходило с биоциклами,  однако  в  результате
исследований общей картины до  сих  пор  не  сложилось.  Совещание  не  дало
никаких  результатов.  Бельгийские  биологи  спорили  со  специалистами   по
катастрофам, но никто из них не смог привести серьезных  аргументов  в  свою
пользу.
   Петерсон,  перелистывая  лежащие  на   столе   доклады,   не   переставал
раздумывать  над  тем,  что  все  это  может  означать.   Перечни,   оценки,
предварительные  расчеты,  утверждения  с  возможной  ошибкой  на   порядок.
Орнаментальная кириллица; стремительный  стиль  арабского  шрифта  -  хитрые
закорючки; смахивающие на следы  муравьев  азиатские  шрифты;  прямоугольный
шрифт машинок современного английского языка. Научные трактаты  на  немецком
языке, набитые статистикой, приводили в уныние; они состояли сплошь из  имен
существительных и чисел. Иногда Петерсон впадал в транс от смешения умов  во
Всемирном  Совете,  от  их  энциклопедичности,  голосов,  галдежа.  Свирепая
энергия немцев; строгая и  в  конечном  счете  удушающая  логика  французов;
японцы, подавленные избытком промышленности; странно печальные американцы  -
все   еще   сильные,   но,   как   стареющие   боксеры,   наносящие    удары
спарринг-партнеру, которого  здесь  уже  нет;  выходящие  на  мировую  арену
растерянные бразильцы, моргающие при фотовспышках. Несколько  лет  назад  он
отправился в тур  по  Эфиопии  вместе  с  клокочущей  группой  международных
футурологов. Он наблюдал, как их прогнозы воплощались в  реальную  жизнь.  В
пыльных красноскальных ущельях он видел, как мужчины атаковали  и  разрушали
муравейники, чтобы захватить собранные там крохи муки. Голые женщины с кожей
цвета глины и пустыми мешочками грудей забирались на акации  нарвать  свежих
побегов для супа. Дети собирали всякие растения вроде колючей  сливы,  чтобы
выжать из них влагу. С деревьев  была  ободрана  кора,  обглоданы  корни;  у
источников с солоноватой водой лежали выбеленные на солнце скелеты.
   Футурологи бледнели и отворачивались.
   Мальчиком он смотрел по телевизору Национальную географическую  программу
и стал думать о почти мифических животных в Африке как  о  далеких  друзьях,
играющих где-то на краю света. Львы -  громадные  и  ленивые,  жирафы  с  их
несгибаемыми  шеями,  уходящими  в  пространство.  С  ними   его   связывала
мальчишеская трогательная любовь. Теперь они  почти  исчезли.  В  Африке  он
понял, что скоро на Земле не останется ни одного существа крупнее  человека,
если, конечно, оно не станет домашним любимцем.  Без  гигантов  человечество
осиротеет, его  будут  окружать  только  крысы  и  тараканы.  Эта  печальная
проблема, однако, не обескураживала провидцев. Они  продолжали  кудахтать  о
горах масла в одном месте, голоде в другом и предлагать  свои  рецепты.  Они
любили собственные теории больше, чем мир. Форрестер перебирал свои числовые
фантазии как четки; Хейлброннер рекомендовал отправить  все  человечество  в
тюрьму, где всем будет гарантирована еда; Тинререн полагал, что один хороший
кризис все приведет в тюрьму; Косолапов с  марксистским  оптимизмом  ожидал,
что ножовка истории отпилит капитализм, как будто нищета была  простудой,  а
не серьезной болезнью цивилизации;  его  оппоненты,  последователи  Кана,  с
петушиной уверенностью  полагали,  что  несколько  войн  и  локальный  голод
увеличат доход на душу населения; ученик Шумахера с  наивной  верой  считал,
что углеводородные картели решат создать поточное производство коттеджей,  а
Ремулото - поклонник Третьей промышленной революции, видел спасение в  наших
звездных спутниках.
   Петерсон с улыбкой припомнил, что еще в 1937 году министерство внутренних
дел  США  разработало  прогноз  тенденций  на  многие  годы,  но  не  сумело
предвидеть атомную энергию, радары, компьютеры, антибиотики и Вторую мировую
войну. И все-таки они продолжали настаивать на своем, основываясь на простой
линейной экстраполяции, несмотря на множество компьютеров, которые могли  бы
откорректировать  их  расчеты,  но  это   считалось   весьма   дорогостоящей
глупостью. И на все случаи жизни у них имелись рецепты: относитесь  терпимее
друг к другу и увидите, что мы заживем лучше. Чтобы выжить  теперь.  Человек
должен  быть  терпеливее,  предпочитать  долгосрочные  рациональные  решения
глобальных проблем и откладывать свои иррациональные  прежние  требования  в
отношении   краткосрочного   решения   проблем   местных.   Всем    хотелось
осуществления мечты Джона Локка о будущем, о  естественном  законе,  который
сможет одновременно определить права и обязанности человечества.  Неписаный,
но постигаемый с помощью разума закон. Миф о  стоическом  терпении  позволит
нам преодолеть все трудности. Но что здесь можно предложить? Вселенская вера
в технику постепенно переходит в веру в астрологию или во что-нибудь-похуже.
Наследники Джефферсона высасывали для себя столько свободы, сколько могли, и
оставляли потомству помойку. Посмотри на свое  затуманенное  изображение  на
дверях. Петерсон взглянул на одну из вещей, которая висела  на  стене  и  не
гармонировала со всем остальным, - стихотворение столетней давности:
   Вес в природе - искусство, что тебе не понять. Все  случайны  дороги,  их
тебе не узнать. Всех шумов и гармоний тебе не объять. Но добра больше зла  -
это можно сказать, Хоть ошибок гордыни и злобы не счесть. Ну а истина в чем?
В том, что будет и есть.
   Он рассмеялся, и в этот момент зазвонил телефон.
   - Алло, это Ян? - Голос Кифера был тонким и пронзительным.
   - Рад вас слышать, - ответил Петерсон с наигранным дружелюбием.
   Я думаю, что через минуту от вашей радости ничего не останется.
   - Да? - В голосе Петерсона сквозило удивление: Кифер начал  разговор  без
обычной бодрости, которая должна звучать в беседе двух  чиновников  высокого
ранга.
   - Мы разобрались в процессе, вызывающем цветение диатомовых водорослей.
   - Очень хорошо. Значит, вы можете все исправить?
   -  В  конечном  счете  -  да.  Процесс  стремительно  распространяется  и
переходит в фазу, когда  оболочка  планктона  изменяется  и  превращается  в
молекулярные соединения пестицидов.
   Петерсон сидел в кресле, не шевелясь, и думал.
   - Это что-то вроде религиозного движения, - сказал он, чтобы не молчать.
   - Что?
   - Превращение еретиков в апостолов.
   - Да.., пожалуй. Главная проблема в том, что все происходит очень быстро.
Никогда не видел ничего подобного. Это беспокоит наших специалистов.
   - А не могли бы они найти.., противоядие?
   - Со временем - возможно. Но беда в том, что в нашем распоряжении не  так
уж много времени. Это экспоненциальный процесс.
   - Сколько же все-таки для этого нужно?
   - Месяцы.  Потребуются  месяцы,  чтобы  это  распространилось  на  другие
океаны.
   - Господи.
   - Да. Слушайте, я не знаю, какие рычаги у вас в руках,  но  я  бы  хотел,
чтобы полученные результаты стали известны в верхах.
   - Конечно, я это сделаю.
   - Хорошо.
   - Доклад по технологии процесса  у  меня  в  компьютере.  Я  передам  его
шифром.
   - Передавайте сюда, я принимаю.
   - Хорошо, стартую.
   Логику процесса обнаружил сэр Мартин.  Испарения  океана  в  очень  малой
степени участвуют в образовании облаков. Однако  предположим,  что  примеси,
участвующие в цветении диатомовых водорослей, способны превращать  клеточную
оболочку живых микроорганизмов в самое себя. Тогда незначительные количества
этого вещества со временем смогут распространяться в облаке. Транспортировка
по воздуху осуществляется очень быстро. Определенно,  распространение  таким
образом происходит гораздо быстрей,  чем  при  биологическом  взаимодействии
между живыми организмами моря и цветением.
   Петерсон окунулся  в  полусумрак  ресторана.  По  крайней  мере  так  это
заведение называлось: насколько он мог видеть, люди сидели  на  полу.  Запах
табака ударял в ноздри, хотелось чихнуть.
   - Ян, идите сюда! - Голос Лауры раздался откуда-то слева.
   Он шел буквально на ощупь, но сумел разглядеть ее, сидящую на подушках  и
потягивающую что-то через соломинку. В зале  играла  восточная  музыка.  Уже
направляясь сюда на встречу  с  девушкой,  с  которой  его  что-то  когда-то
связывало и у  которой  сейчас  была  масса  неприятностей,  он  понял,  что
совершает ошибку. Новости из  Калифорнии  и  реакция,  которую  они  вызвали
здесь, заставили  его  просидеть  за  столом  как  пришпиленного  всю  ночь.
Инженеры бились в истерике.  Кто-то  из  старшего  руководства  считал,  что
технических специалистов своевременно предупредили, а они  ничего  полезного
не предприняли. На этот раз Петерсон, однако, сомневался, что столь  простая
логика верна.
   - Привет. Вообще-то я предпочел бы встретиться  с  тобой  в  моем  клубе.
Здесь все вроде бы ничего, но...
   - Нет, Ян. Я хотела встретиться в таком месте, которое я  знаю,  а  не  в
каком-то напыщенном мужском клубе.
   - Там очень приятное место. Ничего чопорного.  Мы  можем  прогуляться,  а
потом поужинать.
   - Я хотела показать тебе, где я работаю.
   - Ты работаешь здесь? - Он недоверчиво огляделся.
   -  Конечно,  сегодня  у  меня  выходной.  Но  это  работа  и  борьба   за
независимость.
   - О, независимость.
   - Да, это как раз то, что ты посоветовал мне сделать. Помнишь? Я ушла  от
родителей, уволилась из "Боуз энд Боуз" и приехала в Лондон.  Устроилась  на
работу. На следующей неделе начинаю учиться на актрису.
   - Это очень хорошо.
   Из тьмы материализовался официант.
   - Будете что-нибудь заказывать, сэр?
   - Виски и что-нибудь поесть.
   - Сегодня прекрасные блюда с карри.
   - Тогда - мясо.
   - Простите, сэр. У нас нет мясных блюд.
   - Нет никакого мяса?
   - Ян, это вегетарианский ресторан. Но здесь действительно  все  свежее  и
вкусное. Продукты доставляются каждый день.
   - Ну, тогда - яйцо.
   - Ян, я хочу рассказать тебе о том, как я  сбежала  из  дома,  и  о  моих
планах. Посоветуй, как мне  попасть  на  сцену.  Я  уверена,  ты  знаком  со
многими, кто знает, как это делается.
   - Это не совсем так. Я ведь вхожу в правительство.
   -  О,  ноли  должен  знать,  я  уверена.  Ты  вспомнишь,  если   немножко
подумаешь...
   Она продолжала тарахтеть, а Петерсон мысленно ругал себя  за  ошибку.  Он
чувствовал, что ему нужно немного  развеяться  после  напряженной  работы  в
Совете, и Лаура позвонила как раз вовремя, чтобы его соблазнить. Он позволил
минутной слабости взять верх над здравым смыслом, и теперь  ему  приходилось
есть какое-то ужасное блюдо в ресторане, где все специально затемнено, чтобы
посетители не видели грязь, а в  придачу  ко  всему  на  него  напирает  эта
продавщица. Петерсон поморщился. Конечно, в такой темноте этого не видно. Ну
ладно, по крайней мере он намерен здесь поесть -  это  топливо  для  работы,
которая несомненно ему предстоит. И ему нужно отключиться  после  общения  с
сэром Мартином.
   - У тебя есть комната поблизости?
   - Есть, на Бэнбэри-роуд. Похожа на кладовку.
   - Не возражаю. - Он улыбнулся в темноте.

Глава 20

   Маркхем  разложил  свои  бумаги  на  узком  маленьком  подносе,  которыми
снабжают в самолете. Впереди много скучных часов  полета  над  Атлантическим
океаном, и их предстояло вытерпеть, вжавшись в кресло рядом с иллюминатором.
Перед ним  проплывали  уравнения  Кэти  Уикхем,  кивали  тензорные  индексы,
приглашая повернуть их так или иначе, теснились друг  за  другом  записи,  в
которых таилось обещание.
   - Ленч, сэр, - сказала стюардесса с профессионально  бесстрастным  лицом,
Это эхо вежливости, по идее, должно было придавать какой-то лоск тому набору
пакетиков в  картонной  коробке,  который  стюардесса  шмякнула  на  поднос.
Маркхем вскрыл коробку, и на поднос посыпался дождь пакетиков -  стандартные
порции пищи. Он наугад развернул  одну  из  трех  упаковок  -  это  оказался
обязательный упругий кусок цыпленка. Маркхем осторожно надкусил его - он был
вязким и кисловатым. "Единственно приятное во всем этом,  -  подумал  он,  -
отсутствие пластика". Бомбардировка полей в Саудовской Аравии несколько  лет
назад положила конец применению пластиков и привела к  возвращению  скромной
картонной упаковки. Ее шероховатая  серая  поверхность  напоминала  детство,
годы, когда углеводородные соединения начали править миром.
   Полезная сторона этого дела состояла еще и  в  том,  что  на  поверхности
бумажной упаковки можно что-то написать, и на ней останется  ваше  послание,
тогда  как  пластиковая  оболочка  отказывалась  воспринимать  отпечатки  ее
временных пользователей. Он бездумно записал новые уравнения квантового поля
на картонной коробке. Элегантные эпсилоны и дельты украсили  их  марш  через
напечатанный жирным шрифтом фирменный знак "ЮНАЙ-ТЕД ЭЙРЛАЙНЗ".
   Маркхем задумчиво жевал,  время  шло.  Он  увидел,  как  можно  разделить
тензорные  элементы  на   несколько   сокращенных   уравнений.   Двумя-тремя
черточками он разложил на пары компоненты поля,  сделал  некоторые  побочные
вычисления, чтобы проверить себя. Где-то далеко  от  него  двигались  другие
пассажиры. Через какое-то время наискось по упаковке красовалось пять  новых
уравнений.  Три  из  них,  как  он  подозревал,  были  старыми   приятелями:
уравнениями Эйнштейна с модификациями, учитывающими квантовый эффект,  когда
длинная шкала становится достаточно мала. А вот два других содержали в  себе
нечто новое. Более глубокое понимание квантовых явлений добавляло новый член
в одном месте, путаницу тензоров  в  другом.  Создавалось  впечатление,  что
дальнейшее сокращение невозможно. Маркхем в  раздумье  постучал  по  коробке
ручкой и нахмурился.
   -  Вы  только  посмотрите!  -  воскликнул  сосед.  Маркхем  повернулся  к
иллюминатору. Огромное облако цвета  желтой  серы  с  оранжевыми  прожилками
плыло над ними.
   - Впервые вижу такое, - сказал сосед взволнованно. Маркхему  хотелось  бы
знать, поведет ли пилот самолет через это облако. Но спустя несколько секунд
окно оказалось закрытым волокнами облака,  и  Маркхем  понял,  что  они  уже
проходят  сквозь  нижние  слои.  Тяжесть  снова   придавила   его.   Самолет
накренился, чтобы подняться выше.
   - Прямо перед нами находится одно из тех облаков, о  которых  мы  столько
наслышаны. Я поднимаюсь выше, чтобы его можно было лучше разглядеть.
   Это объяснение пилота показалось Маркхему насквозь фальшивым. Летчики  не
меняют курс из прихоти. Облако выглядело  более  тяжелым  и  массивным,  чем
проплывающие вокруг лохматые белые облака с темно-голубым окаймлением.
   Маркхем что-то пробормотал и  вернулся  к  вычислениям.  Он  переписал  с
картонной коробки новые уравнения и стал изучать их, пытаясь отключиться  от
тонкого пронзительного воя моторов. Один инженер как-то  объяснил  ему,  что
для нового  поколения  сверхзвуковых  машин  характерен  непереносимый  рев.
Концерну "Рокуэлл Интернэшнл" пришлось  здорово  потратиться,  чтобы  как-то
притупить острые звуковые пики. Шесть месяцев они работали  над  тем,  чтобы
превратить страшный визг в успокаивающий ровный гул,  который  не  мешал  бы
пассажирам салона спокойно дремать. Маркхему это, однако, не  помогло  -  он
всегда имел повышенную чувствительность к звукам. Он нашел беруши в кармашке
переднего кресла и воспользовался ими. От  звуковой  волны  осталось  только
дрожание, которое начиналось в ногах и заставляло Маркхема стискивать зубы.
   Он потратил час на проверку новых уравнений. Они давали разумное  решение
для ограниченных задач, с которыми он сталкивался. Приняв малую длину  шкалы
и пренебрегая гравитационными  эффектами,  он  вывел  стандартные  уравнения
релятивистской  теории  частиц.  Несколькими  росчерками  пера  он   получил
результаты Эйнштейна. Однако когда уравнения  Уикхем  брались  целиком,  без
ухода на знакомую территорию, выходило  что-то  туманное.  Он  уставился  на
короткие обрывистые примечания. Вот  если  проскользнуть  через  этот  узел,
отбросив кое-какие члены уравнений... Нет, так дело не пойдет.  Здесь  нужно
проделать кое-что еще весьма искусно, идя  вперед  по  данным  заложенным  в
самой работе. Во-первых, помимо  логических  стандартов,  возникали  вопросы
эстетики.   Развитие   физики   всегда   сопровождалось   появлением   ранее
неизвестных,  более  элегантных  структур.  Во-вторых,  после  того  как  вы
разберетесь в этих структурах, оказывалось, что они не только элегантнее, но
и проще. В-третьих, из этих структур вытекали следствия, более сложные,  чем
предшествующие. Постоянной ловушкой для тех, кто ищет новые  пути,  является
проблема преобразования последовательных шагов на этом  пути.  Очень  трудно
объяснить это явление философу. В  математике  есть  что-то  такое,  что  не
улавливается вами, если вы не будете за этим внимательно следить.  Платон  -
великий философ, и ему  хотелось  бы,  чтобы  все  планеты  перемещались  по
единому комплексу окружностей, чтобы за ними было легче наблюдать.  Но,  как
установил Птолемей, законы, которые  позволили  бы  осуществить  это  внешне
простое движение планет, оказались бы невероятно сложными. Это  означало  бы
наличие сложных законов, ведущих к простым последствиям. Поэтому все  работы
Птолемея свелись к теории, которая звенела и стонала,  -  к  кристаллическим
сферам, трущимся друг о друга, к  осям,  колесам,  зубчатым  передачам  и  к
куполообразной машине, элементами которой все они должны были являться.
   С другой стороны, теория Эйнштейна оказалась более элегантной, чем теория
Ньютона. Однако разобраться в ее последствиях было гораздо труднее - то есть
получалось все наоборот. Маркхем задумчиво почесал бороду. Если иметь это  в
виду, то вы отбросите многие подходы еще до начала работы, поскольку  будете
знать заранее, что они ни к чему не приведут. Нет выбора  между  красотой  и
истиной. Вам приходится иметь дело и с  той,  и  с  другой  одновременно.  В
искусстве  элегантность  слыла  словом-шлюхой,  которое   каждое   поколение
критиков  использовало  по-своему.  Однако  в  физике  действует  положение,
полученное на основе тысячелетнего опыта: теории являются более элегантными,
если они могут быть преобразованы математически в другие  структуры  другими
исследователями. Теория, остававшаяся неизменной при любых трансформациях, -
наиболее правильная, наиболее близкая  к  универсальной.  Симметрия  SU  (3)
Гелл-Манна расположила частицы  в  универсальном  порядке.  Группа  Лоренца,
изоспин,  каталог  свойств,  получивший   название   "Странность,   цвет   и
очарование", - все вместе составили  из  призрачных  цифр  конкретную  Вещь.
Итак, чтобы пойти дальше Эйнштейна, нужно следовать симметриям.
   Маркхем в поисках истины царапал  на  желтой  бумаге  одно  уравнение  за
другим. Он собирался провести это время, разрабатывая тактику переговоров  с
ННФ, но политика - мелочь  по  сравнению  с  научной  работой.  Он  пробовал
различные подходы, преобразуя тензорные записи, вглядываясь в математические
дебри. У него имелся один руководящий принцип: казалось, сама природа любила
уравнения, изложенные в ковариантной дифференциальной форме.
   Он вывел уравнения,  которым  подчинялось  движение  тахионов  в  плоском
пространстве-времени,  рассматривая  эти  изыскания  как  случай   граничных
условий.  Удовлетворенно  кивнул.  Ну  вот,  знакомые  квантово-механические
волновые  формулы.  Он  знал,  куда  они  ведут.  Тахионы  заставляют  волну
вероятности отражаться вперед и назад во времени.  Уравнения  показали,  как
эта волновая функция будет сновать из прошлого  в  будущее,  из  будущего  в
прошлое, словно сбитый с толку пассажир  пригородной  электрички.  Создавать
парадокс - означает пр