е. На спуске в овраг появилось еще звено тяжеловесов в ?Витязях?, и началась возня у расставленных вокруг пулеметов.
     Он тихонько отошел в сторону и наткнулся на двоих людей, вроде бы не занятых делом. Такое впечатление, что они его поджидали. Невысокий сухощавый мужчина в пальто с высоким воротником и совсем молодая девушка в белой пушистой шубе. Они беседовали, но, когда лейтенант оказался рядом, мужчина громко сказал: ?Почему бы тебе не предложить кофе нашему гостю?? И удалился.
     А они остались вдвоем.
     - Хочешь кофе? - спросила она.
     Есть лица, подумал он, глядя на которые спотыкаешься внутри и падаешь. Бесконечно долго, как в шестиместном ховере, чью корму он полчаса назад превратил в раскрывшийся стальной цветок. А в конце тебя ждет твердый снег и смерзшаяся в камень земля под ним.
     Но боли ты уже не почувствуешь. Тебя убило случайным осколком, румяными от холода щеками, утонувшими в распушенной белизне воротника, Крохотной серьезной морщинкой между бровей и упрямым подбородком. И еще двумя черными ?запятыми? - прядями на висках, которые нестерпимо хотелось поправить кончиками пальцев.
     А может, и не было ничего этого в первые секунды? Может, он все домыслил много позже, когда уже не мог думать ни о чем другом? Кроме их первого взгляда, первых слов, первых толчков узнавания. Они как тихий оклик:? Эй, я здесь! А где же ты пропадал все это время??
     А было - вежливая улыбка, мимолетный интерес, дымящаяся чашка, зажатая в тонких ладонях.
     - Кофе? Если горячий, то с удовольствием, - сказал лейтенант.
     Она молча протянула ему свою чашку, предлагая попробовать. Их пальцы коснулись друг друга, но не ощутили ничего, кроме холода. Что-то должно было еще произойти, вспыхнуть, заискрить. А пока он так же молча пригубил обжигающую и горькую жидкость с отчетливым привкусом алкоголя. Закашлялся.
     - Коньяк, - сказала она, демонстрируя блестящую металлическую фляжку. - Так быстрее согреваешься.
     - Шикарно. - Он сделал еще один осторожный глоток. - Воевать, попивая коньяк, - в этом что-то есть.
     - Мы не воюем.
     - Я воюю, - он вернул ей чашку. В этом обмене словами было начало какой-то игры, они оба это почувствовали. - И сегодня понял, что по-настоящему.
     - Ты не воюешь, - сказала она. - Ты пьешь со мной кофе. Хочешь, долью еще коньяка?
     Они впервые посмотрели друг другу в глаза. Совсем недолго. Она знала цену себе и своим словам, он пока взвешивал.
     - Не очень много, - сказал он, протягивая чашку, она перестала улыбаться. Спросила серьезно:
     - Что значит ?по-настоящему?? Убивать?
     Он подумал: а вот это в ней есть- Умение прислушиваться к словам. И к тому, что за ними.
     - Убивать, да. - Он с силой потер замерзшую мочку уха. - И еще не задумываясь выполнять приказы, которых ты не понимаешь. Да и от твоего понимания ничего не зависит. Я даже не знаю, кто были эти люди. Я просто вышел в заданный сектор и расстрелял все, что не могло дать опознавательный сигнал. А в ответ стреляли по мне. Это война.
     - Это война, - повторила она. - Извини, я сказала глупость.
     - Нет. Ты говорила о настоящем моменте, а я имел в виду вообще.
     - Это была глупость, - настаивала она. - Попытка произвести впечатление.
     - Ты производишь его и так, без всяких попыток.
     - Ого! - В ее голосе проскользнула ирония. - Комплимент?
     Он покачал головой.
     - Я не делаю комплименты. Никогда.
     - Максималист. - Она улыбнулась.
     - Не без этого. Говорят, что с возрастом проходит.
     - Значит, у меня еще есть надежда дождаться пары комплиментов?
     - Если ты согласна ждать.
     На этот раз они смотрели в глаза друг другу намного дольше.
     - Всегда, - сказала она. - Но у меня тоже есть одно ?если?.
     - Я слушаю.
     - Если ты обещаешь меня не разочаровывать.
     - Никогда. - Они засмеялись.
     ВСЕГДА и НИКОГДА. Тот неведомый, кто сплавил их судьбы, позаботился выбить эти два слова на своем еще раскаленном изделии. Одно под другим. Одно над другим.
     - Значит, вы здесь не воюете, - сказал он. - А что тогда?
     - Боюсь, если я тебе расскажу, нас с тобой убьют.
     И это в ней было тоже. Привычка к эффекту, наигранность, ставшая частью натуры. Но он, как и она, видел границу между звучанием слов и их смыслом.
     - Этим, случайно, не займется пожилой пардус в штурмовой броне? Аркадий, так?
     - Пардус?
     - Ну да. Большая такая кошка. Когти, зубы и скверный нрав. И любовь к свежему вопящему мясу.
     - Почему ты так его назвал? - требовательно спросила она. - Ты увидел?
     - Да, вот здесь, - он коснулся своих век. - В глазах.
     - И подумал, что если снять с него лицо, как маску...
     - Да. Там будет зверь.
     Она стала к нему вплотную, заглянула в лицо. Пар их дыхания мешался в одно клубящееся облачко.
     -А что ты видишь в моих глазах? - спросила она.
     - В твоих? - Он помедлил, вглядываясь, - Я вижу себя. Тот, худощавый, который стоял с ней вначале, подошел, взял ее под локоть.
     - Простите, что прерываю, - вежливо сказал он им. И ей: - Вся группа уже собралась.
     - Да, конечно. - Она протянула руку, коснулась запястья лейтенанта. - Позже, хорошо?
     Он кивнул. Она повернулась и быстрым шагом пошла прочь.
     - Ирина чудо, - сказал ей вслед худощавый. - Как вы считаете?
     ?Ирина. Ира, - подумал он. - А ведь про имена мы оба забыли. Смешно?.
     - Наверное, да, - сказал лейтенант. - Мы только познакомились.
     Худощавый смотрел на него цепким, умным, но неприятно оценивающим взглядом. Прикидывал что-то на невидимых аптекарских весах. Подсчитывал.
     - Давайте и мы познакомимся, - сказал он, протягивая руку. Спохватился, сдернул кожаную перчатку. - Условия необычные, но, как говорится, располагают. Меня зовут Николай. Это, кстати, моими глушилками вас там накрыло.
     - Хорошие у вас глушилки, Николай. - Он пожал протянутую руку. - Мощные, - усмехнулся, спасибо еще, что не ракетой.-А я...

***

     - Слушай, ты меня до дома не подбросишь? Тебе вроде по дороге.
     -До уж, крюка давали,... Ладно. Курить в машине не будешь? Жена яйца оторвет.
     - Какие вопросы.
     Громки и зуммер дактилоскопического замка. Хлопает дверь. Он остается в своей палате один. Распахнутые глаза не мигая смотрят в центр галогенового блока. Левая рука, на которой ниже инъекционных трубок надет гладкий стальной браслет, сжимается в кулак,

***

     - Не жмет? - поинтересовался Волох.
     - Нет. - Лейтенант тряхнул рукой. - Все нормально. Браслет действительно не жал, но привыкнуть к нему было трудно. Как и ко многому другому. После той памятной таежной операции жизнь его изменилась, сразу и бесповоротно. Как всегда, не предоставив ему выбора.
     - Это хорошо. - Полковник глянул на экран своего личного блокнота. - Значит, так, завтра в шесть ноль-ноль ты в госпитале. Вынут из тебя всю дерьмовую танковую начинку, вживят табельные устройства. Требуха будет заживать неделю, еще неделя тебе отводится врачами на адаптацию. Я считаю, что это все херня и в следующий понедельник ты должен уже быть на базе и отчитаться перед Кузьминым. Понял, лейтенант?
     - Так точно, товарищ полковник! - Он вытянулся, картинно козырнул. Он знал, что Пардуса тошнит от всего этого армейского выпендрежа. Своих людей он сразу освобождал от необходимости стоять во фрунт и вести себя строго по уставу. Но лейтенант был только наполовину человеком Волоха.
     И, кроме того, ему нравилось дразнить грозного полковника.
     Знал, что играет с огнем, нет, хуже того, с уже разлитым напалмом, но не мог остановиться. Уж слишком открыто невзлюбили они друг друга с первого дня их встречи. И, наверное, если бы не генерал с Рыбаком...
     - Ты эти свои штучки оставь, - недовольно буркнул Волох. - Не на полигоне. - Он с треском захлопнул крышку блокнота. - Сядь, сядь, послушай. Я тебе пару слов скажу, не для протокола. Он послушно сел в кресло для гостей. Если верить слухам, под задницей у него был теперь детектор лжи, передающий свои показания хозяину кабинета. Начальнику отдела безопасности проекта ?Янтарная комната? Аркадию Волоху. - Ты, лейтенант, с сегодняшнего дня переходишь в подчинение Кузьмина, - сказал Волох. - Это означает, что видеться мы будем редко. Ты будешь занят своим делом, я своим, Полковник Кузьмин, заместитель Волоха и, в отличие от него, армеец, а не сотрудник СФК, вместе со своими людьми занимался внутренней безопасностью Проекта. Охраной здания и сотрудников, патрулированием периметра, сохранностью перевозок, защитой локальной сети. Пардус и напрямую подчиняющееся ему спецподразделение Федерального Контроля обеспечивали загадочную ?внешнюю безопасность?, имея право не отчитываться ни перед кем, кроме главного куратора - генерал-лейтенанта Георгия Белуги.
     - Будешь, значит, ходить с озабоченным видом и ?Лариным? на поясе, утирать сопли нашим дорогим ученым, И если ты читал свой приказ и приложение к нему, специальную папку 469-27, то знаешь, кому тебе предписывается вытирать сопли особенно старательно.
     Он знал. Таких людей, считая его и Волоха, тех, кто носил на левой руке стальные браслеты, было ровно тринадцать. Ничтожная песчинка по сравнению с персоналом Проекта. И даже не все из них занимали руководящие должности (список прилагался к спецпапке 469-27, и он с удивлением и немного испугом обнаружил в нем себя и Иру).
     Но именно этим людям полагался круглосуточный надзор, максимальная степень личной безопасности и высший приоритет в случае экстренной эвакуации. Почему - не объяснялось. И это сильно мешало чувствовать себя польщенным и наслаждаться своей неожиданной значимостью.
     Зато помогало нервничать и строить бесполезные догадки, копаясь в голове, теперь переполненной ментальными блоками. Пользы от такого копания выходило немного.
     - Так вот, лейтенант, что я хотел тебе сказать. У моей группы тоже есть такая специальная папка. А к ней дополнительно еще прилагается секретный пакет 0704 ?Особых мер по обеспечению внешней безопасности?. Секретный настолько, что я даже не знаю, о чем в нем идет речь и в каком случае его надлежит вскрыть. Впрочем, об этом нам заботиться не надо, такие пакеты вскрываются сами, когда наступает нужный момент. Слышал о мнемонических кодах? - Волох поднял руку ко лбу. - Пакет 0704 у меня здесь, записан прямо в подкорку и дожидается нештатной ситуации. И запомни, лейтенант, когда бы она ни возникла, я, и никто другой, явлюсь за твоей жопой. Поэтому старайся вести себя хорошо, ладно?
     ?Есть вести себя хорошо!? - чуть не вырвалось у него по привычке. Но инстинкт самосохранения протестующе завопил. На сегодня он достаточно вывел зверя из себя.
     - Все понял? - риторически вопросил Пардус. - Тогда иди. Свободен.
     Наступит день, и полковник выполнит свое обещание. А его люди из команды зачистки позаботятся о том, чтобы никто не жаловался на плохо проделанную работу.

***

     - Это ты?
     Она пришла и молча села рядом с ним.
     - Ира?
     Он болезненно щурился сквозь яркий свет, пытаясь заглянуть ей в глаза, но не мог. С трудом угадывался знакомый наклон головы, разворот плеч. Все остальное тонуло в запредельном голубом сиянии, превращавшем ее в бесплотный силуэт.
     - Ответь!
     Прохладная рука нежно, спокойно легла ему на лоб. Скользнула по небритой щеке, пересохшим губам. Он застонал. Да, это она. Кто же еще?
     - Как ты вошла... как ты попала сюда?
     Ему послышался шепот, тихий, как звук осыпающихся песчинок. ?Не знаю?. Или это зашуршали складки ее одежды?
     - Я думал, что уже совсем потерял тебя.
     Она молчала, неподвижно застыв рядом с ним, и он подумал, что это все же сон. Даже если она находилась в этом же здании, даже в одной из соседних палат, то это не делало ее ближе. Между ними пролегало нечто большее, чем физическое расстояние и преграды в виде десятков запертых дверей и вооруженных охранников.
     Болезнь Ирины была невидимой и неприступной границей между ней и всем остальным миром. Крышкой хрустального гроба для сказочной принцессы. Тонкой, как лезвие ножа, стеной, разделившей их.
     Навсегда.

***

     Повернувшись к нему лицом, она лежала на его откинутой правой руке, глубоко вдавив ее в подушку. В левой руке у него была сигарета, от которой они затягивались поочередно, пуская дым в потолок. Там его подхватывал и месил, наматывая на мерцающие лопасти, огромный комнатный вентилятор. Их ноги лежали на безжалостно смятом покрывале, касаясь друг друга.
     - О чем ты думаешь? - спросила она, прижимаясь губами к его пальцам, удерживающим сигарету.
     - Это запрещенный вопрос.
     - Ответь. - Она толкнула его в бок. - И я скажу тоже.
     - Я думаю о тебе. - Левая рука затекла, и он пошевелил ею, согнул в локте, тем самым обнимая Иру еще тесней. - О доверии. О том, что я подпускаю тебя вплотную к телу.
     Он попытался сделать затяжку, но она схватила его за запястье, опять поднесла сигарету к своим губам.
     - А о чем думаешь ты? - спросил он.
     - О том же самом. - Он улыбнулся, но она была серьезна и смотрела внутрь себя. - Я думала, почему мы не трахаемся?
     Он поперхнулся дымом, кашлянул.
     - Ну, знаешь, - помотал головой, насколько это было возможно. - Думает она о том же самом... Мы не трахаемся потому, что ты замужем. И Сергей мой друг. Аеще потому, что охраннику нельзя спать с подопечной. Я ведь тебя охраняю, ты не забыла?
     - Я помню, - сказала Ирина. - И еще я помню, что ты и мой друг. Это тоже причина?
     - Наверное. - Он усмехнулся. - Я не пробовал трахаться с друзьями. Надо бы как-нибудь...
     - Попробуй, - сказала она, усаживаясь на него сверху и обхватывая его бедра своими.
     - Сереже это может не понравиться, - сказал он, выгибаясь под ней волнообразно, подбрасывая ее тело вверх движением таза.
     - Что? - невинно спросила она. - То, что ты попробуешь его трахнуть?
     Они расхохотались. И сразу же, без перехода начали яростно целоваться, задыхаясь, сжимая друг друга до вскрика в объятиях. Он, перекатившись, оказался сверху на ней, кусая ее влажные губы, подбородок, шею...
     И так же внезапно все кончилось. Она, стоя возле постели, говорила что-то в мобильный коммуникатор. А он разминал совершенно онемевшую под тяжестью ее тела правую руку, стыдливо натянув покрывало до пояса. И думал, дошли бы они хоть раз до конца, если бы не эти постоянные случайности? Или все же они избегали этого сами? Неуверенность? Страх что-то менять? Желание быть друг с другом не так, как со всеми?
     Ира села рядом на кровать, играя замолчавшей ?ракушкой?.
     - Мне надо ехать, - сказала она. - Внеурочный сеанс связи. Я должна вести группу.
     - Мне не нравится, что ты опять это делаешь. Почему?
     Это был тоже запрещенный вопрос. Такая уж, видно, была сегодня ночь. Их работа на Проект была таким же табу в разговоре, как ее жизнь с Сергеем. Как все, что они не произносили вслух.
     Но она ответила:
     - Влад не может, его последний визит был всего двое суток назад. Ренат до сих пор не оправился от шока. Новенький, Павел... ты знаешь сам. Так что ?гостей? сейчас все равно что нет, Только мы. А почему так срочно - мне не скажут.
     Он кивнул. Да, все так, можно было ничего не говорить. Но ему было неспокойно. Последние сеансы давались Ирине очень тяжело, гораздо тяжелей, чем другим медиумам. Говорили, что результаты были превосходные, но какой ценой...
     - Я не хочу, - сказал он.
     - Я тоже. - Она поцеловала кончики пальцев, быстро приложила их к его губам. - Но я должна, Ты проводишь меня?
     - Конечно. Это тоже мой долг, в конце концов. - Он поморщился. - Ира, ты мне всю руку отлежала.
     - Ой, посмотрите, - она картинно всплеснула руками, - видели этого телохранителя, которому хрупкая женщина отдавила рабочую конечность? Как ты меня защищать собираешься, однорукий?
     Он не изменил позу, продолжая расслабленно лежать, но его левая рука метнулась вперед. Слишком быстро, чтобы заметить ее движение, И мягко легла на шею Иры ниже затылка. По ее коже должны были побежать мурашки, вниз, на гладкую спину. Ей нравилось, когда он трогал ее там, около волос, за ушами.
     - Вот здесь, - нежно сказал он. - Немного надавить, и все. Убить человека можно и одной рукой.
     Она повернулась, прижимаясь щекой к его ладони, Провела губами вдоль линии жизни, разорванной посередине.
     - Я люблю тебя, - сказала она. Это была их последняя ночь.

***

     Он дернулся, но его руки были надежно охвачены смирительными ремнями. Он вообще перестал их уже чувствовать.
     - Прости, я ничего не сказал тебе тогда. Потом было уже поздно, тыне слышала... прости, Я люблю тебя. Люблю.
     Он повторил это еще раз, потерянно смолк. Неужели она опять не слышала его? Как два года назад, когда он кричал, срывая голос, но ни один мускул не дрогнул на ее бледном и отныне навсегда неподвижном лице.
     - Ты слышишь меня?
     Она пыталась расстегнуть ремень, удерживающий его левую руку. Непонятно как, но ей удалось справиться с замком. Нажим ремня ослабел, и он раскрылся.
     Он хотел поднять руку, вытянуть ее к ней, но не смог. Слишком сильно занемели мышцы. И тогда она взяла его руку своими и поднесла к своему лицу.
     Холод. По его телу пробежал озноб от прикосновения ее щеки к тыльной стороне его ладони. И сразу же он почувствовал теплую влагу, сбегающую с ее лица на его руку. Слезы. Теплые слезы. - Ну что ты, -прошептал он. - Не надо. Я с тобой. Ему опять почудился шорох-шепот. Она невесомо поднялась, все еще удерживая его руку, шагнула прочь. Он попытался задержать ее, но пальцы не слушались. От резкого движения трубка капельницы выскочила вместе с иглой из вены. Темная кровь выплеснулась толчками, липко растекаясь по руке и белой простыне, накрывавшей его до пояса.

***

     Спотыкаясь, припадая на левую ногу, он брел по коридору, кровь из обрубка унялась, лишь изредка брызгала прорывающейся струйкой. Большинство крупных сосудов были спаяны при прохождении луча, но иногда от внутреннего давления срывалась непросохшая корка.
     Метрах в ста позади из него успела натечь целая лужа, в которой он и оставил лежать свою левую руку.
     Случившееся было чистой воды везением. Достаточно было вспомнить, как лихо первая вспышка противопехотного лазера развалила на две дымящиеся части начальника химической секции. Он так и не вспомнил, как его звали.
     Закричав, Сережа взорвал петарду, и это сбило прицел невидимого стрелка. Второй луч пришелся не точно в цель. Было почти не больно.
     Споткнувшись в очередной раз, он с трудом устоял. Знал, что, если упадет, ему больше не встать. Но ничего не мог поделать. Измученное тело сдавало, и простреленная навылет нога отказывалась идти.
     И ковыляющий рядом Сережа ничем не мог помочь, он и сам выбивался из сил. Кроме того, ему приходилось нести Иру на себе, Он покосился в их сторону, и взгляд его отчего-то приковали уродливые искаженные тени, отбрасываемые на стену тремя беглецами.
     Тени кривлялись, и виной тому был не подмигивающий тусклый свет в туннеле, а их собственная зловредность. Они насмехались над жалкой никчемностью этой попытки спастись, обреченной с самого начала.
     А ведь недавно казалось, что у них все получается.

***

     Он не знал имени этого человека (Вячеслав Сирин), не видел его лица (плоского, безволосого, изуродованного на подбородке и левой щеке генетическим заболеванием кожи). Не знал, почему он вернулся в палату (за пачкой сигарет, забытой на столике рядом с лежанкой ?пациента?).
     Но он, не задумываясь, убил его, чтобы сделать первый шаг к свободе.
     Вячеслав не успел толком удивиться тому, что надежно привязанный пациент умудрился выдернуть капельницу и истечь кровью. Выброшенной в его сторону руки он, скромный симбиот с незначительными мутациями дыхательного аппарата, тоже не заметил.
     Его шея оказалась в надежном и плотном захвате, что-то хрустнуло в основании затылка. Вячеслав осел на пол, запрокидывая к потолку непонимающее, уже мертвое лицо. Глаза его вывернулись белками на