Авраменко Олег
   Протекторат

   1
   Марчелло Конте, коммодор

   Тягостную тишину в приемной нарушил мелодичный зуммер вызова. Адъютант  с
нашивками  лейтенанта-командора  тут  же  поднял  трубку  интеркома:  -  Да,
адмирал... Так точно... Слушаюсь. Он положил трубку на место и посмотрел  на
посетителя: - Адмирал ждет вас, коммодор. Входите.
   Конте поднялся с кресла,  машинально  одернул  свой  мундир  и  не  спеша
направился к двери. Адъютант проводил его взглядом,  в  котором  к  уважению
примешивалась изрядная доля сочувствия.
   Конте непроизвольно поморщился. Эти участливые взгляды раздражали его еще
больше, чем злорадно-торжествующие и просто неприязненные.  Злопыхателей  он
игнорировал, делая вид, что не замечает их вовсе. Ну а как вести себя с теми
доброжелателями, которые осмеливаются выразить свою поддержку лишь взглядом,
и то исподтишка, он не знал...
   При его приближении створки двери раздвинулись. Конте вошел внутрь, дверь
за его спиной бесшумно закрылась.
   Он оказался в просторном кабинете, обставленном скромно, но со вкусом.  У
противоположной стены за внушительных размеров столом величественно восседал
мужчина лет пятидесяти пяти в адмиральском мундире. Это был Лоренцо Ваккаро,
заместитель  начальника  Генерального  Штаба  Сицилианского  Экспедиционного
Корпуса.
   Привычным, отработанным  до  автоматизма  жестом  Конте  отдал  честь:  -
Господин адмирал! Коммодор Конте по вашему приказанию прибыл.
   Адмирал сдержанно кивнул и взмахом руки указал на кресло перед столом:  -
Проходите, полковник. Садитесь.
   До своего перевода в Генштаб Лоренцо Ваккаро служил в космической пехоте,
и с тех времен у него сохранилась скверная  привычка  употреблять  армейские
звания, что порой приводило  к  недоразумениям:  к  примеру,  говоря  просто
"капитан",  он  обычно  подразумевал  лейтенанта-командора,  но  отнюдь   не
флотского капитана, который по чину  соответствовал  подполковнику.  Правда,
адмиралов он всегда называл адмиралами, поскольку  в  Корпусе  генералов  не
было - полковник, получая повышение в чине, становился контр-адмиралом.
   Конте подошел к столу  и  сел  в  предложенное  кресло.  Некоторое  время
адмирал молчал, пристально глядя на него своими серыми со  стальным  блеском
глазами. Конте стойко выдержал его колючий взгляд и глаз не отвел, а в ответ
смело, даже с вызовом смотрел на своего начальника.
   "Разве он не понимает? - думал Конте. - Нет, он должен понимать! Ведь  он
не штабная крыса, он боевой офицер... Неужели все дело в происхождении?.."
   Адмирал  Ваккаро  был  из  самых  низов,  из  пролетариата  -  или,   как
презрительно говорили в Семьях, "из лохов". На  Терре-Сицилии  человеку,  не
принадлежащему к одной из Семей, нечего и мечтать добиться успеха в бизнесе,
сделать  политическую  или  административную  карьеру.  Если  ты  талантлив,
напорист, честолюбив  и  стремишься  не  просто  завоевать  свое  место  под
солнцем, а стать уважаемым членом общества и получить в свои  руки  реальную
власть, то твой единственный шанс  -  военная  служба.  Из  всех  институтов
власти на Терре-Сицилии только военно-космические силы находились вне  сферы
влияния Семей.
   Молодой Лоренцо Ваккаро записался в космическую пехоту,  едва  это  стало
для него возможным - в день своего семнадцатилетия. Он начал  с  рядового  и
прошел все ступени армейской иерархии, опираясь лишь на собственные  силы  и
способности. Его имя стало символом успеха, своеобразной  рекламой  СЭК  как
единственной здоровой силы общества, противостоящей всевластию  сицилианских
Семей. Сейчас адмирал Ваккаро был вторым лицом в Корпусе, и почти  никто  не
сомневался, что с уходом в отставку нынешнего начальника Генштаба он  займет
его место.
   Конте же был потомственным военным. Это,  впрочем,  не  значило,  что  он
продвигался по службе при  содействии  влиятельного  родственника.  Такового
попросту не было - его отец по сей день оставался лейтенантом-командором,  в
том же звании были и оба маминых  брата,  дед  по  отцовской  линии  ушел  в
отставку в командорском чине, а дед по  матери  и  вовсе  не  поднялся  выше
старшего лейтенанта. Тем не менее у Конте было значительное  преимущество  в
стартовых условиях:  он  получил  блестящее  образование  и  соответствующее
воспитание, рос в  офицерской  среде,  с  самого  детства,  что  называется,
варился  в  этом  котле,  а  сразу   после   школы   поступил   в   академию
военнокосмического флота, которую окончил с отличием.  То,  что  в  двадцать
девять лет Конте стал коммодором и получил  под  свое  командование  бригаду
легких крейсеров, было целиком его заслугой; но он конечно же  понимал,  что
вряд ли бы сделал такую блестящую карьеру,  если  бы  ему,  подобно  Лоренцо
Ваккаро, довелось начинать на пустом месте...
   - У вас внушительный послужной список,  полковник,  -  наконец  заговорил
адмирал, постукивая пальцами по лежавшей перед ним голубой  папке  с  грифом
высшей степени секретности. В таких папках хранились  документы,  содержание
которых  нельзя  было  доверить  никакому  компьютеру.  -  Я  бы  сказал   -
уникальный. Даже среди ветеранов Корпуса найдется мало таких, чей  послужной
список мог бы сравниться с вашим. А ведь вам только тридцать три года.
   - Уже тридцать четыре, - уточнил Конте.
   - Ах да, конечно. Ведь вы  из  тех,  кого  принято  называть  ровесниками
нашего столетия. Хотя в действительности двадцать седьмой век начался в 2601
году, а не в 2600-м, но на это почти никто  не  обращает  внимания.  Слишком
сильна магии круглого числа... Кстати, если не ошибаюсь, два года  назад  от
вас ушла жена. Замену ей вы еще не нашли?
   Конте на мгновение опешил. Вопрос адмирала застал его врасплох. Он ожидал
чего угодно - только не такого продолжения разговора.
   - Прошу прощения, адмирал, но почему вы об этом спрашиваете?
   - Вы не ответили на мой вопрос, - строго заметил Ваккаро.
   Конте встал по стойке смирно и бесстрастным голосом произнес: -  Осмелюсь
доложить,  господин  адмирал,  что  Устав  Корпуса  не   обязывает   офицера
отчитываться перед начальством о своей личной жизни.
   Адмирал откинулся на спинку кресла, внимательно посмотрел на Конте, затем
сказал: - Вижу, дерзости вам не занимать, полковник. Садитесь. - Когда Конте
сел, Ваккаро продолжил:  -  Я  хотел  бы  прояснить  ситуацию  во  избежание
дальнейших недоразумений. Хотя вы вызваны ко мне  по  приказу,  наша  беседа
носит сугубо неофициальный характер, и ее содержание нигде не фиксируется. Я
спросил вас об этом, как человек человека, а не как начальник подчиненного.
   "Однако по начальственному настаивал на ответе", - подумал Конте, а вслух
произнес: - Нет, адмирал, вторично жениться я пока не собираюсь.
   - Почему?
   С языка едва не сорвался резкий  ответ,  но  Конте  вовремя  сдержался  и
промолчал. А адмирал уже значительно мягче  заговорил:  -  Да,  понимаю.  На
своем  первом  браке  вы  обожглись  и  опасаетесь,  что  и  вторая  попытка
обзавестись семьей окажется такой же неудачной. Рискуя ошибиться, я  все  же
осмелюсь предположить, что причиной вашего развода  были  дети,  вернее,  их
отсутствие. Вы хотели детей, ваша жена  тоже,  но  она,  по  ее  словам,  не
собиралась воспитывать будущих сирот. Ведь так?
   - Ну... в общем, да, - подтвердил Конте, стараясь скрыть свое удивление.
   По губам адмирала скользнула едва заметная улыбка.
   - Я не наводил специально справки. Просто догадался. Вы далеко не  первый
в Корпусе, кого жена бросает из страха остаться вдовой. - Он хмыкнул. -  Как
раз два года назад  вам  предлагали  перейти  на  штабную  работу,  в  отдел
планирования операций, однако вы  отказались  и  попросили  оставить  вас  в
Девятом  флоте.  Насколько  я  понимаю,  это  и  явилось  последней  каплей,
переполнившей чашу терпения вашей жены.
   Конте неохотно кивнул. - Совершенно верно, адмирал. Когда я  получил  это
предложение, Элеонора предъявила мне ультиматум, либо она, либо моя служба в
космосе. Я выбрал последнее.
   - Такой  выбор  повлиял  положительно  на  вашу  карьеру,  -  значительно
произнес Лоренцо Ваккаро. - Скажу вам по секрету, что предложение перейти на
работу в Генеральный Штаб было своего рода испытанием,  которые  вы  успешно
выдержали. Однако сейчас ваше положение оказалось под угрозой. И  беда  ваша
даже не в том,  что  вы  допустили  ошибку  -  человеку  вообще  свойственно
ошибаться, особенно в таких критических ситуациях. Самое  скверное,  что  вы
продолжаете упорствовать и не хотите признавать ошибочность своих действий.
   Конте  понял,  что  ему  предлагают  компромисс.  Очевидно,  командование
Корпуса, не желая терять столь ценного офицера, готово  ограничиться  мягким
взысканием в обмен на признание вины. Заманчивое предложение, но... Нет, это
не для него. Он слишком горд и самолюбив, чтобы идти на какие бы то ни  было
уступки в вопросах чести. Воспитываясь в офицерской среде, Конте  с  детских
лет усвоил, что признавать свои ошибки дело чести; но та же честь  обязывала
его до самого конца отстаивать свою правоту, если он в ней уверен. А он  был
непоколебимо уверен, что действовал совершенно правильно.
   - Господин адмирал, - произнес он  со  всей  возможной  твердостью.  -  Я
прекрасно понимаю желание комиссии сохранить свое лицо, но, к сожалению,  ни
чем помочь вам не могу. Вы сами поставили себя в неловкое  положение,  когда
безоговорочно приняли версию контр-адмирала Эспинозы и,  не  разобравшись  в
существе дела, поторопились выдвинуть против меня обвинения.  Теперь  вам  и
признавать свою ошибку. А моя  совесть  чиста,  Лоренцо  Ваккаро  хмыкнул  и
покачал головой: -  А  вы  действительно  дерзкий  и  самонадеянный  молодой
человек, полковник.  Принципиальность,  без  сомнения,  штука  полезная,  но
следует знать меру... Гм-м. Ну что же... Значит, вы  по-прежнему  отвергаете
все обвинения контр-адмирала Эспинозы?
   - Так точно, отвергаю.
   - Однако в своих показаниях  перед  комиссией  вы  полностью  подтвердили
факты, изложенные в официальном рапорте Эспинозы.
   Конте едва не заскрежетал зубами, вспомнив фарс, устроенный на  заседании
специальной комиссии. Это было форменное судилище!
   - Я подтвердил только факты, адмирал, - ровно произнес он,  усилием  воли
сдерживая гнев. -  А  факты  можно  истолковать  по-разному.  Приняв  версию
Эспинозы, комиссия отказалась выслушать мои пояснения...  -  Он  на  секунду
умолк; в его ушах до сих пор звучал  сухой,  каркающий  голос  председателя:
"Прошу вас придерживаться фактов,  коммодор!"  -  ...а  мой  рапорт  на  имя
командующего Девятым флотом, адмирала Росси, был проигнорирован.
   - Я ознакомился с вашим рапортом, - сказал Лоренцо Ваккаро. - А  также  с
протоколом последнего  заседания  штаба  вашей  эскадры.  Тогда  вы  назвали
Эспинозу тупым, самодовольным ничтожеством, который выслужился от лейтенанта
до контр-адмирала лишь потому, что исправно угождал начальству. Я верно  вас
процитировал?
   - Пожалуй, вы даже немного смягчили мои слова, - ответил  Конте  и  разом
отбросил свою напускную сдержанность, терять ему  было  нечего.  -  Если  вы
хотите знать мое мнение, адмирал, то Эспиноза и так прыгнул выше собственной
головы, став заместителем командующего эскадрой. Но сам он не понимает этого
и искренне считает, что руководство не ценит его выдающихся талантов.  После
гибели вице-адмирала Капачи он решил, что ему представился шанс  отличиться,
и ради еще одной звезды на своих погонах готов был  пожертвовать  не  только
своими подчиненными, но  также  жизнью  и  свободой  двадцати  тысяч  мирных
колонистов.
   - Это лишь ваши допущения, - заметил адмирал Ваккаро. - Не  подкрепленные
фактами выводы: "решил", "готов был". Факты же  таковы,  что  наша  база  на
Тукумане в руках противника, а при отступлении - которым, кстати, руководили
вы, - погибло триста сорок семь гражданских лиц, я не говорю о потерях среди
личного состава эскадры.
   - Я не снимаю с себя ответственности за гибель  этих  людей,  адмирал.  Я
сказал это комиссии, но она сочла мое заявление признанием вины, хотя  "быть
в ответе" еще не значит "быть виновным" Мое требование  провести  тщательный
разбор операции по отступлению отклонили  безо  всяких  основании.  Но  если
бы... Хотя вы скептически относитесь к допущениям, я  все  же  настаиваю  на
том, что, если бы эвакуация колонистов была начата вовремя, нам  удалось  бы
избежать человеческих жертв. А что до базы, то  ее  потеря  была  неизбежна.
Одна эскадра, к тому же основательно потрепанная в предыдущем сражении, не в
силах противостоять целому флоту. Вице-адмирал Капачи это понимал и накануне
своей гибели отдал распоряжение приготовиться к эвакуации  на  случай,  если
атаковавшая нас эскадра окажется лишь первой волной массового вторжения. Так
оно и получилось.
   - Стало быть, вы утверждаете, что контр-адмирал Эспиноза  нарушил  приказ
командующего - пусть к тому времени уже погибшего?
   - Нет, приказа об эвакуации  не  было.  Был  лишь  приказ  подготовиться,
который формально ни к чему не обязывал.
   -  Понятно.  -  Адмирал  Ваккаро  поднялся,  жестом  удержав   в   кресле
собеседника, а сам неторопливо подошел к окну и устремил задумчивый взгляд в
лазоревое небо Терры-Сицилии. - Из всех  выдвинутых  против  вас  обвинений,
полковник, - произнес он, не оборачиваясь, -  самое  серьезное,  разумеется,
обвинение в мятеже. Что вы на это скажете?
   - Я невиновен. Мои действия подпадают под статью 26 Устава о неподчинении
преступным приказам - То есть приказ вступить в бои с превосходящими  силами
противника вы расценили как преступный?
   - Никак нет, адмирал, - хладнокровно парировал Конте и даже сам  удивился
своей спокойной реакции на это едва завуалированное обвинение в трусости.  -
Преступным было решение не проводить эвакуации колонистов. А я, как  старший
по  должности  офицер  эскадры,  был  обязан  воспрепятствовать   преступным
действиям  командующего.  Поэтому  я  приказал   арестовать   контр-адмирала
Эспинозу, принял на себя командование и  отдал  распоряжение  о  немедленной
эвакуации.
   - А теперь вы не сожалеете о своем поступке? Конте  отрицательно  покачал
головой: - Я сожалею лишь о том, что  не  сделал  этого  сразу,  а  потратил
драгоценное время, отговаривая Эспинозу от его  безумной  затеи.  Если  я  в
чем-то и виноват, так это в  нерешительности,  которая  в  итоге  привела  к
гибели четырех сотен человек. Мне следовало...
   - Не берите на себя слишком  много,  полковник,  -  перебил  его  адмирал
Ваккаро, возвращаясь на свое место. - Это вина  верховного  командования,  в
том числе и моя, что среди офицеров  Корпуса  еще  много  таких  ослов,  как
контр-адмирал Эспиноза. Из-за них страдает  престиж  Протектората  и  гибнут
мирные люди, которых мы обязаны защищать
   Конте недоверчиво уставился на него.
   - Вы хотите сказать, что одобряете мои действия?
   - Конечно, одобряю, - произнес адмирал. - На вашем месте  я  поступил  бы
точно так же.
   - Но... Тогда я ничего не понимаю. Ведь это вы дали ход рапорту Эспинозы.
И вы же утвердили состав комиссии, в которую вошли... э-э... - Конте замялся
в нерешительности.
   - Такие же самодовольные ничтожества, как и сам Эспиноза, -  докончил  за
него адмирал. - Все верно, полковник, вас подставили. И  сделали  это  мы  с
начальником Генерального Штаба. Я очень сожалею,  что  с  вами  так  жестоко
обошлись и приношу вам извинения, которые, надеюсь, вы примете и  не  будете
держать на нас зла. Мы поступили так по суровой необходимости  -  сейчас  вы
нужны нам, и нужны именно в роли опального офицера, жертвы закулисных интриг
верховного командования.
   - Зачем?
   - Скоро поймете, не горячитесь. Прежде всего, вы в курсе, что говорят  об
этом расследовании офицеры Корпуса?
   - Говорят разное, - неопределенно сказал Конте.
   - Да, разное. И это естественно. У каждого человека есть друзья и  враги,
доброжелатели и злопыхатели, сторонники и  противники.  Но  даже  многие  из
лагеря ваших противников признают, что  это  дело  шито  белыми  нитками,  и
кое-кто из высоких чинов Генерального Штаба стремится погубить вашу карьеру.
Дескать, некоторые старики адмиралы до дрожи в  коленках  боятся  восходящей
звезды Корпуса и готовы на все, чтобы заставить ее померкнуть, а то и  вовсе
исчезнуть с небосвода... Кстати, как вы  восприняли  позицию  в  вашем  деле
адмирала Росси?
   - Я был огорчен, - коротко ответил Конте.
   Это было еще мягко  сказано.  Он  не  сомневался,  что  главнокомандующий
Девятым флотом поддержит его, и был потрясен  до  глубины  души,  когда  тот
отмолчался, а позже отказал ему в приеме...
   Адмирал Ваккаро улыбнулся:
   - Думаю, вам приятно будет узнать, что ровно  две  недели  назад  адмирал
Росси в этом самом кабинете метал гром и  молнии,  отстаивая  вашу  правоту.
Своей запальчивостью он чуть было все не погубил, и мне пришлось  в  спешном
порядке, без санкции начальника Генштаба, посвятить его  в  наши  планы.  Он
вынужден был признать, что просто грех  не  воспользоваться  таким  случаем.
Хотя кроме вас у меня на примете было еще несколько офицеров, вы имели перед
остальными два важных преимущества. Во-первых,  против  вас  не  нужно  было
фабриковать обвинение, стоило лишь тенденциозно подобрать  состав  комиссии.
Во-вторых же, вы идеально подходите для этого задания.
   - Что за задание? - спросил Конте. Адмирал Ваккаро облокотился на стол  и
сплел перед собой пальцы рук.
   - Надеюсь, вы слышали об адмирале Сантини?
   Поскольку вопрос был чисто риторический,  Конте  не  стал  отвечать  "так
точно", а лишь молча кивнул. Конечно же, он слышал, еще бы не  слышать.  Его
самого нередко сравнивали с Фабио Сантини, который в  свое  время  тоже  был
восходящей звездой Корпуса. Вице-адмирал в тридцать пять лет,  адмирал  -  в
тридцать восемь, заместитель командующего, а потом и  командующий  элитарным
Девятым флотом, гениальный  стратег  и  тактик,  герой  битвы  при  Кашимбу,
Сантини был кумиром всех юношей и девушек, решивших посвятить  себя  военной
службе. На последнем курсе академии Конте прослушал короткий цикл его лекций
по тактике орбитального боя и до сих пор сохранил яркие воспоминания об этом
в высшей степени  незаурядном  человеке.  Фабио  Сантини  прочили  блестящее
будущее; возможно, сейчас он сидел бы на месте  адмирала  Ваккаро  или  даже
самого начальника Генштаба, но... Одиннадцать лет назад Сантини  женился  на
племяннице дона Микеле Трапани и тем самым поставил крест на своей карьере.
   Для  офицера  Корпуса   не   было   более   верного   способа   совершить
профессиональное  самоубийство,  чем  породниться  с  одной  из  Семей.  Это
автоматически означало отставку или, в лучшем случае, перевод в какое-нибудь
захолустье, на самую незначительную должность. Здесь не было ничего  личного
(хотя личная неприязнь военных к Семьям  ни  для  кого  не  секрет);  такими
жесткими, порой драконовскими мерами  Корпус  предохранял  себя  от  влияния
Семей,  опутавших  своей  паутиной  все  прочие  сферы  жизни  сицилианского
общества. По большому счету, только благодаря независимости  и  политической
неангажированности военных Терра-Сицилия до сих пор не  скатилась  в  пучину
межклановых войн. В свою  очередь  и  Семьи  были  кровно  заинтересованы  в
нейтралитете Корпуса, который на строго  паритетной  основе  обеспечивал  их
экономические и астрополитические интересы в  Галактике.  Разумеется,  любой
дон втайне мечтал о контроле над  Корпусом,  но  в  то  же  время  обливался
холодным потом при мысли,  что  другой  дон  может  оказаться  проворнее.  В
результате каждая Семья ревностно следила за  тем,  чтобы  другие  Семьи  не
вмешивались в деятельность Корпуса,  а  попытка  подкупа  офицера  считалась
тягчайшим преступлением, чуть ли не актом агрессии против  остальных  Семей.
Брачные связи с военными также не  приветствовались.  Но  тут  соперничающие
Семьи мо