оговорке "плох тот  тюремщик,  что  не  мечтает
стать палачом", сумели стать с не только палачами, но лучшими из лучших,
и вот сей -  и  час,  на  этом  зрелище,  таком  редком  на  современном
Анданоре, они  чувствовали  себя  словно  участниками  великого  парада,
оттого-то их лица и сияли такой  сосредоточенной,  сдержанной  радостью.
Каждый из них знал и то, что навсегда войдет в историю Анданора,  и  то,
что " все их родственники и знакомые сейчас записывают трансляцию  казни
на стереофоны. Но исполненные  гордостью  палачи  не  забывали  о  своих
обязанностях, напротив, они делали свое дело со скрупулезной точностью и
филигранным изяществом, чтобы их триумф и не стал  их  позором,  допусти
кто-либо из них какую-нибудь оплошность. Они торжественным шагом  вывели
Лею  в  центр  сцены,  составлявшей  в  диаметре  метров  пятьдесят,   и
остановились.
   Володя вовсе не видел сейчас этих людей, не замечая ни их  горделивой
осанки, ни счастливых взоров.  Он  пожирал  взглядом  свою  ненаглядную,
любимую Лею и мечтал, глядя ей в лицо, что вот теперь она поднимет глаза
и, вопреки жестоким слепящим лучам, сумеет  разглядеть,  что  он  здесь,
рядом, что он берет на себя половину ее боли, что он страдает  вместе  с
ней. А не увидит - так кожей почувствует, что вот здесь  он,  не  бросил
ее, не умер, не улетел, не отрекся. Володя сжал  руками  мягкое  сиденье
так, что оно собралось в складку. И увидел, замирая,  что  губы  девушки
тронула легкая, невесомая улыбка  -  как  умирающее  в  осенних  холодах
ноябрьское солнце. Володя верил,  знал  наверняка,  что  это  мимолетное
выражение может значить лишь одно - теперь Лея чувствует, что он  здесь,
подле нее,  приветствуя  его  знакомым  движением  любимых  губ.  Володя
немного ошибся - девушка просто вдруг ярко вспомнила Владимира  под  его
жадным, зовущим взглядом и улыбнулась своему воспоминанию. Для нее  была
немыслимой встреча с настоящим Володей - она НАСОВСЕМ простилась с  ним,
для нее он остался далеко в ТОМ мире - живой ли, мертвый, улетевший, - и
возвращаться к нему теперь она считала возможным только как к  прошлому.
К самому счастливому воспоминанию в ее упершейся в тупик жизни.
   Володя же так всматривался,  просто  кричал  взглядом  в  лицо  своей
возлюбленной, что даже не обратил внимания на то, как Лея была одета.  А
она была облачена в белое короткое - чуть  выше  колен  -  платьице  без
рукавов. Владимир даже почти не видел, как один из императорских палачей
достал из узких ножен  на  поясе  тонкий  стилет  с  режущим  лезвием  и
широким, театральным немного движением руки  вонзил  его  Лее  в  плечо,
сделав короткий надрез как раз там, где это  было  нужно,  чтобы  оттуда
брызнули первые капли крови. Кровь упала  на  белую  поверхность  сцены.
Совсем как там, на шоссе, где на глазах Леи и Володи анданорец умирал на
автобусной остановке от страшной болезни.  Красный,  словно  гранатовый,
сок, секунду назад мирно текший по венам,  смочил  собой  Ленно  платье.
Удар стилета исторг из груди девушки  краткий  болезненный  стон  -  это
клинок сгенерировал электрический импульс с  той  же  целью  -  показать
преступника деморализованным и слабым. На Анданоре слабых презирали.
   Лея поняла, тяжело опустившись на площадку в центре сцены, что с  ней
поступили нечестно - она явственно ощутила мощный  электрический  разряд
сквозь свое тело, заставивший ее кричать. "Но это ничего, - утешала себя
несчастная, - было бы хуже, если бы я опозорила свой род". Лея, привыкая
к свету прожекторов, увидела и стингров. И  даже  порадовалась  немного,
что уже сидела, а не стояла на сцене, поскольку от зрелища  этого  могла
бы запросто потерять равновесие. Одна такая тварь была способна  вызвать
панический ужас даже среди должным образом  вооруженных  людей  -  самым
метким наименованием для стингра было бы "исчадие ада". Лея  подумала  в
тот миг, когда серые контуры сгущались в мрачные фигуры хищников, что  с
нею как раз императорские палачи явно перестарались.  Потому  как  будто
тяжелый камень лег ей на сердце и плечи от присутствия болотных  чудовищ
- она действительно  испытала  предсмертный  панический  ужас.  К  слову
сказать, даже информация о том,  что  стингры  на  самом  деле  обладают
телепатической способностью генерировать парализующую замогильную панику
у своей жертвы, была на Анданоре засекреченной, причем именно вследствие
их участия в подобных казнях, а также в  особой  разновидности  пыток  -
когда на виду у голодных стингров преступнику пускают  кровь.  А  иногда
оставляют на ночь в обществе пары таких  тварей,  посаженных  в  клетку.
Ведь только в темноте видно, что глаза  этих  созданий  тускло  светятся
угольно-красным светом, и упаси Гос-подь всякого от таких светильников!
   И если  еще  минутой  назад  Лея  жила  в  рамках  понятий  о  чести,
достоинстве, своем и фамильном, то  сейчас  она  с  запоздалой  остротой
почувствовала, что все эти категории выдуманные, ненастоящие.  Настоящим
для нее могло бы стать рождение ребенка для Владимира; настоящим для нее
стали стингры, в  которых  от  вида  и  запаха  человечьей  крови  будто
включился страшный, разрушительный механизм.  Сейчас  это  уже  были  не
пленники - они почувствовали себя охотниками, да так,  что  всякий,  кто
рискнул лично прийти на казнь, ощутил себя маленьким ребенком,  которого
один на один выслеживает стингр. Это  чувство  было  тягостным,  чуждым,
навязанным извне. Но оно  БЫЛО.  И  это  само  по  себе  стало  пугающей
неожиданностью. Для всех, кроме Владимира - ему же казалось сейчас,  что
ощущаемый им теперь страх адресовался Лее, а ему удалось взять  на  себя
часть ее ужаса, ее боли. Увы, то, что осталось Лее,  заставляло  девушку
теперь дрожать крупной дрожью посреди сцены  Зрелищного  Центра.  Вообще
сложно  себе  даже  представить,   чтобы   кто-либо   мог   без   приема
сильнодействующих  наркотиков  или  без  владения   тайными   методиками
блокировать этот растворяющий ужас. Лея поднялась  на  ноги,  просто  из
чувства, что так она будет хоть немного дальше от всех  этих  гадов,  и,
часто, по-собачьи дыша, непроизвольным  движением  постаралась  одернуть
юбку так, чтобы та  хотя  бы  скрывала  ее  колени,  безуспешно  пытаясь
проглотить комок, наглухо забивший ей горло. Лея  с  тоской  обреченного
существа поняла, что совершенно неважно, как ты собирался вести себя  во
время подобной казни. Она почувствовала, что все ее  планы  -  горделиво
ждать, когда чудовища приблизятся к ней, или  какие-то  другие  варианты
поведения, которые она, затаив дыхание,  намечала  для  себя  последними
бессонными ночами в одиночной камере, также не имеют никакого  отношения
к действительности,  будучи  детскими  и  бессмысленными.  Как  если  бы
маленькая девочка при пожаре думала: "Я буду идти  сквозь  огонь  десять
шагов, а потом сверну направо..." Маленькая дурочка - ты не сумеешь даже
подойти к настоящему пламени, как не сумеешь задержать дыхание  на  пять
минут, хоть ты лопни. И Лея сейчас очень отчетливо понимала, что это  не
в ее силах - НЕ бежать от приближающихся  стингров,  НЕ  сопротивляться,
выкладываясь  до  последнего.  Да  и  Владимир   на   своем   месте,   в
безопасности, хорошо чувствовал это  сейчас,  когда  прутья  клеток  над
головами тварей стали размыкаться и втягиваться  вглубь,  даруя  свободу
тем, кого следовало немедленно лишить жизни, просто потому,  что  они  -
зло. Это была иная стихия - будто  черные  омуты  изначальной  ненависти
воронками разворачивались сейчас в Зрелищном  Центре.  Сравнивать  ТАКОЕ
было не с чем - ну  разве  что  если  бы  вместо  стингров  были  восемь
отъявленных  злодеев,  на  чьем  счету  жизни  десятков  жертв,  включая
маленьких детей и беременных женщин, - в этом случае, быть может, кругом
было бы разлито нечто подобное. Но  эти  твари  не  были  людьми,  в  их
исконной запрограммированности на убийство  для  жертвы  сквозила  самая
пронзительная  обреченность  -  их  не  обмануть,   не   подкупить,   не
переубедить, не запугать. Воплощенное зло. Без оговорок. Словно  до  тех
пор, пока они не учуяли кровь, реальность была реальна.  Теперь  же  она
обратилась кошмарным сном, когда хочешь проснуться, но не  можешь  и  не
сможешь, пока не изопьешь чашу кошмара до дна. От ТАКОГО  голова  как-то
странно проясняется - наносное уходит, истинное остается.
   В камере Лея страстно хотела умереть, и - ей больно было вспоминать -
она  даже   просила   вчера   тюремщика   овладеть   ею   в   обмен   на
сильнодействующий яд или хотя бы лезвие.  Сейчас  же  Лея  ощутила,  что
безумно, немыслимо хочет ЖИТЬ. Так решивший утопиться, бросившись в воду
с камнем на шее, начинает  страстно,  по-животному  хотеть  жить,  когда
дышать нечем - он будет спорить с тяжестью камня и плыть вверх,  вопреки
своей же злой воле, повинуясь  которой  камень  все  равно  дотащит  его
упирающееся  тело  до  дна,  где  оно  и  затихнет  тряпичной  куклой  с
пуговичными  глазами,  на  радость   ракам   и   илистым   червям.   Или
повесившийся, который, будучи  в  плену  иллюзий  всего  секунду  назад,
оттолкнув табуретку,  ищет  потом  ее  вытянутым  носком  ноги,  надеясь
обрести  хоть  какую-нибудь  опору  перед   мрачной   картиной   смерти,
раскинувшейся пред  его  туманящимся  взором.  Тщетно  несчастный  будет
стараться подлезть пальцами под стальные  объятия  петли  -  и  напрасно
будут говорить те, кто скажет, что  в  последний  миг  жизни  самоубийца
НЕОСОЗНАННО стремился к жизни. Напротив. Именно в последнее мгновение он
действительно приходит в ум, стремясь жить, пусть в страданиях, пусть  в
унижениях, борясь с собой или  с  врагами  -  неважно,  но  ЖИТЬ,  ЖИТЬ,
ЖИТЬ... И заставляет их это делать не близость холодящего  душу  царства
новой, посмертной  реальности,  но  вдруг  проснувшаяся  жажда  жизни  и
роковая печать самоосуждения на смерть, пустого, безумного и напрасного.
Страшно понять,  что  жизнь  прекрасна,  когда  принятый  тобой  яд  уже
разрушил твою печень и принялся за мозг...
   Лея вдруг мучительно  прочувствовала,  как  прекрасна  жизнь,  всякая
жизнь, она запоздало решила бороться до конца - без надежды, какое там -
просто оттого, что так она сможет  пожить  еще  хоть  немного  подольше.
Этого хотела она вся. Ее тело. Ее разум. Ее кровь, которая все  еще,  не
считая пятна  на  платье  и  сцене,  текла  по  ее  не  разорванным,  не
разжеванным в кровавую жвачку венам.
   Лея подумала лишь - как жаль, что прежде я была  так  глупа,  что  не
поняла вовремя, какое это счастье - просто жить.  Вдыхать  воздух.  Пить
воду. Смотреть на закаты и рассветы. Она сейчас была вся едина, в  одном
могучем порыве к жизни, навстречу свету и  теплу  этого  мира.  Она,  со
слезами отчаяния и раскаяния, поняла,  что  среди  россыпей  истинных  и
мнимых ценностей, которыми обладает и которые выдумывает  себе  человек,
жизнь выше  и  сладостнее  всех  прочих,  вместе  взятых.  Тем  временем
императорские палачи удалились туда, откуда так недавно вывели Лею,  еще
не любившую жизнь так страстно, как сейчас, и в тот миг,  когда  створки
дверей сомкнулись за их расшитыми золотом спинами, стингры оказались  на
свободе. Слаженными машинами убийства громоздкие  ящеры  с  раздвоенными
хвостами стали синхронно приближаться к замершей  маленьким  беззащитным
зверьком Лее. Инстинкт безошибочно подсказал девушке, куда ей  бежать  -
она рванула в щель между передними  тварями,  когда  до  них  оставалось
метров пять. Стингры развернули ей вслед  воронковидные  раструбы  своих
уродливых ртов и зловонно расхохотались девушке вслед, как гиены. А один
из них, выпучив глаза, отчетливо прокричал по-анданорски:  "Арзан  бара,
Арзан бара!", что в переводе означает "Лови его, лови его!".
   Владимира, когда он услышал голос стингра, пробила  ледяная  оторопь.
Да и анданорцам, знавшим, что стингры являются  искусными  подражателями
звукам, как земные попугаи, стало не по себе. На Анданоре даже  легенда,
или, скорее, быль есть про девочку  и  ее  маму.  Мама  была  сильной  и
красивой женщиной, способной увернуться от молодых стингров -  ну  прямо
как Лея. А девочка ушла за ягодами на болото  и  не  вернулась.  А  мать
пошла искать свою дочку и звала ее  по  имени.  А  в  ответ  до  женщины
донеслись крики  дочери:  "Мамочка,  скорее!  Мамочка,  спаси  меня!"  И
женщина пошла на голос. Она пыталась разговаривать с дочерью, но в ответ
слышалось только "Мамочка, спаси меня!" да "Мамочка, скорее!". И женщина
- которой жить бы да жить - убедила себя, что дочка просто не слышит  ее
- ветер, что ли, слова сносит. И зря - стингры заманили ее в трясину,  и
когда она хорошенько, по колено, увязла, появились из тьмы. И перед  тем
как приступить к трапезе, одно из исчадий ада сказало:
   - Мамочка, спаси меня! Мамочка, скорее! - и потом  запустило  зубы  в
бедро несчастной.
   Наверняка "Лови его" кричали  загонщики,  отлавливающие  стингра,  но
даже для тех, кто знал о звукоподражательных способностях  чудовищ,  это
звучало более нежели диким. И вновь  стингры  сомкнули  свое  кольцо,  и
опять Лея, с грацией лани, вздымая воздушное покрывало невесомой юбочки,
ушла от их зубов, шипов и когтей. Лея  двигалась  на  редкость  красиво,
великолепно владея телом. Но, разумеется,  это  уже  не  могло  изменить
развязки. Скоро тело Леи должно будет, слой за  слоем,  лишиться  мягких
тканей и продемонстрировать взаиморасположение органов внутренних.  Дело
в том, что стингры сперва объедают кожу и жир, затем лакомятся мышцами и
лишь позже принимаются за кишки, к тому моменту разложенные на сцене для
всеобщего  обозрения,  на   всех   этапах   жадно   втягивая   длинными,
трубкообразными языками пульсирующими струями бьющую из тела кровь.  Так
что скоро зрелище неминуемо превратится в подобие анатомического театра,
но не над мертвым, а над  очень  долгое  время  способным  на  различные
движения, конвульсии и крики полуживым телом без  пола  и  имени.  Слюна
стингров, как знали на  Анданоре,  содержит  целый  ряд  веществ,  будто
специально намешанных туда чьей-то злой волей, - там нашлось место и для
обезболивающей компоненты, но притупляющей  страдания  ровно  настолько,
чтобы жертва не умерла и не  потеряла  сознание  от  болевого  шока,  но
испила их чашу до дна. Тут и вещества, способствующие свертыванию  крови
- но не более, чем это нужно для того, чтобы добыча не скончалась от  ее
потери...
 
Глава 34 
КАЗНЬ 
 
   Лея продержалась 54 земные минуты - рекорд для женщины.  И,  наконец,
обессилев, дала загнать себя в угол. Все знали - и  Лея,  и  зрители,  и
сами болотные твари, - что после первого же укуса за ногу  жертва,  даже
сумев вырваться, утратит свою прыть и через считанные  минуты  на  сцене
будет корчиться окровавленное, обезличенное  тело,  медленно  объедаемое
стинграми со всех сторон. Стингры - твари неторопливые  и  за  один  раз
откусывают от поверженного тела совсем небольшие фрагменты.  Обыкновенно
от первого укуса до последней конвульсии проходило не менее получаса, на
протяжении которых стингры откусывали, рвали и вгрызались в живую плоть,
перекрывая своим ревом и хохотом вопли и стенания разделываемой  жертвы.
Если же погибающий человек сумеет сказать что-нибудь членораздельное, то
какой-нибудь из стингров мог начать, подняв ввысь  окровавленную  морду,
повторять  горестные  слова,  а  другие  своим  гиеньим  хохотом   будут
откровенно потешаться над его последними словами. И уж во всяком  случае
они будут имитировать  крики  и  стоны  несчастной,  словно  сознательно
передразнивая умирающую. В своих пристрастиях они похожи на земных кошек
- им действительно доставляет  удовольствие,  когда  жертва  не  умирает
сразу, а долгое время кричит и аппетитно ползает, брызгая кровью.
   Володя видел, что Лее уже явно не пробиться из своего  угла  -  разве
что по усеянным шипами спинам черепах, - но Лея была босой  и  наверняка
накололась бы на острие панциря стингра. Володя сам давно бы уже прыгнул
на эту страшную, роковую сцену, но и ему так остро сейчас хотелось жить,
так мечталось избежать стингров, хокса и пыток,  что  он  будто  застрял
где-то  посредине,  следя  за  страшным,  немыслимым  и   завораживающим
зрелищем.
   Однако в этот  критический  момент  он  понял,  что  более  не  может
оставаться между двух путей, что должен выбрать между жизнью и  смертью,
между Леей и всем остальным миром, до  отвращения  чужим  и  бесприютным
теперь.
   И вот тут-то он  увидел,  как  обессилевшая,  загнанная  в  угол  Лея
принялась махать на подступавших к ней стингров рукой,  странно  махать,
крестообразно;  Владимиру  показалось,  что  мир  его  внезапно  то   ли
перевернулся, то ли напротив, обрел устойчивость.
   -  Господи  Иисусе,  помоги!  -  закричала  Лея,  поскольку  чудесные
спасения христиан,  отданных  на  растерзание  львам,  вычитанные  ею  в
Володиных книжках, были единственным, что пришло в ее  голову  последней
соломинкой для утопающего. - Христос, спаси меня от этой смерти!
   Лея кричала по-русски, ее предсмертно спекшиеся  губы  рождали  слова
невнятной скороговоркой, не расшифрованной ни  Императором,  ни  даже  в
оккупационном штабе на Земле. Анданорцы знали, что все что-то  кричат  "
такой момент. Ну там, маму зовут или еще чего. Это  было  естественно  и
бесполезно - зрелище явно переходило к кровавой развязке. А вот Владимир
понял!
   "Господи, помоги нам, грешным", - подумал он спокойно и  холодно,  за
малую долю мгновения. А еще  через  секунду  Владимир  соскочил  уже  на
залитую светом прожекторов, находящуюся в перекрестье восьми стереокамер
с детекторами запаха сцену. При  падении  с  четырехметровой  высоты  он
серьезно повредил ногу. "Вот и хорошо, - откликнулась столь же холодная,
спокойная и стремительная мысль. -  Не  будешь  бегать  зря  по  сцене".
Однако к  Лее  подкондылять  он  каким-то  образом  все-таки  ухитрился.
Стингры, судя  по  всему,  одобрительно  отнеслись  к  появлению  новой,
теплой, живой  добычи  -  Владимира  же  накрыла  волна  созданного  ими
панического страха, парализующего волю и заставляющего бесцельно  бегать
от них по сцене просто из  пронзительной  любви  к  тонкой  нити  жизни,
готовой  оборваться  здесь  и  сейчас.  Владимир  же,  теперь  отчего-то
ощущавший мертвящий ужас смерти откуда-то со  стороны,  ощутил  какое-то
неопределенное  чувство  облегчения,  словно  наконец-то  сумел  сделать
действительно правильный выбор. Сомнения, терзания -  все  это  осталось
позади. Сладостное ощущение, что от него уже более  ничего  не  зависит,
позволило Владимиру глубоко и свободно вздохнуть сейчас,  как  человеку,
только что сбросившему с плеч непомерную тяжесть.
   "На все Твоя воля, Господи", - подумал Владимир и, вполне  готовый  к
смерти, встретился взглядом с Леей. И также вынес  из  этого  секундного
прикосновения  душ  спокойную  уверенность   правильности   бесповоротно
совершенного выбора. Володя ощутил, как всякая недосказанность  ушла  из
их отношений, и неважно даже было,  что  встреча  была  прощальной.  Ему
почти казалось, что они уже встретились после всех мук и самой смерти по
другую сторону тоннеля,  в  сиянии  того,  иного,  вечного  света.  Сама
материя реальности, со всеми ее стинграми и прожекторами,  казалась  ему
сейчас зыбкой завесой сна - настоящим в ней  был  лишь  этот  несказанно
емкий взгляд, несущий в себе больше чем благодарность и даже любовь -  в
нем сияло какое-то особое, простое и полное чувство, более значимое, чем
сама жизнь.
 
*** 
 
   Император, наблюдавший за казнью из своего дворца, наконец-то  увидел
того,  кто  был  действительной  причиной  мора,  опустошавшего   теперь
столичную  планету  его   Империи,   истинного   виновника   изощренного
заболевания, заставлявшего опасаться за свою жизнь даже его  собственную
царственную особу. Повелитель Империи знал,  что  рано  или  поздно  это
должно было случиться. Изящная ком