то
обезумевший от горя Петр Семенович на самом деле  не  покинул  номер,  а
спрятался возле двери и подкарауливает там своего коллегу. "Где стол был
яств, там гроб стоит",  -  вспомнилось  Володе  выражение  откуда-то  из
классики. Как бы он что-нибудь с собою не сделал, подумал Володя. Однако
разыскивать, утешать, спасать незадачливого первооткрывателя у Владимира
не было ни сил, ни желания. Ему самому было  до  того  тошно,  что  хоть
вешайся. Последние силы внезапно оставили Володю,  и  он  опрокинулся  в
тяжелый сон без сновидений.
   Проснулся Володя от тяжелого грохота во входную дверь. Стучали гулко,
крепко, настойчиво. Посмотрев на часы, Владимир  обнаружил  на  них  три
ночи. Первой же мыслью Володи было - "так, стало быть, все же сотворил с
собою что-то Бадмаев. Не пережил  удара.  А  теперь  меня  милиция  эдак
ласково приглашает на опознание". Стук продолжался, мерный, гулкий,  как
похоронный  колокол,  который  звонит  по  тебе.  Владимир,  проснувшись
окончательно,  наконец  осознал  необходимую  неизбежность  подняться  и
открыть дверь. Ну, хотя бы спросить "кто". Володе  было  жутковато  -  в
дверь стучали так, словно пришедший был безмозглым  зомби.  Вообще-то  в
три часа ночи так не  стучат.  Это  не  мог  быть  академик  -  у  Петра
Семеновича был свой комплект ключей. Володя  вставил  ноги  в  туфли  и,
подойдя к двери, дождался, когда смолкнет  эхо  последнего  богатырского
удара, и громко закричал:
   - Кто там?!
   Спрашивать тихо в ответ на такой гром было просто неприлично.
   - Конь в пальто! - откликнулся через пару секунд  пьяный  голос.  "Но
ведь Бадмаев не пьет", - подумалось  Владимиру...  Грохот  тем  временем
возобновился - в  дверь  опять  стукнули  два  раза,  а  затем,  похоже,
осознали, что хозяин номера уже подошел к двери и,  стало  быть,  с  ним
надо уже говорить, а не ломиться. - Володя,  отворяй  -  ик  -  шефу!  -
раздалось из-за двери.
   "Стало  быть,  это  все-таки  Бадмаев  так  надрался  с  горя,  -   с
облегчением подумал Владимир и открыл дверь. - Вот это  да!"  -  подумал
Володя, вперившись взглядом в развернувшееся перед ним  зрелище.  Прежде
всего, Петр Семенович был не один. К его  ноге  похотливо  жалась  явная
проститутка восточных кровей, которых в последние годы много понаехало в
российские города. Она была небольшого роста, но весьма яркой наружности
- ее  платьице  скорее  походило  на  не  слишком  длинную  кофту,  едва
достаточную, чтобы скрыть розовые полупрозрачные  трусики.  Да  и  то  в
вытянутом положении достаточную, а не теперь, когда девица  прильнула  к
академику так, что все детали ее туалета - и трусики, и темные клетчатые
чулки  на  резиночках  -  более  чем  откровенно  предстали  изумленному
Володи-ному взгляду. Кофточка же, то есть шерстяное обтягивающее платье,
имела, в свою очередь, отверстие посередине достаточно  упитанного,  как
принято  на  Востоке,  животика,  где  в  пупочке   кокетливо   искрился
поддельный, зато крупный  изумруд.  Лицо  проститутки  было  безжалостно
раскрашено, отчего девушка смотрелась совсем уже  как  птица  в  брачном
оперении. Длинные, до пояса, действительно красивые прямые черные волосы
мягкой волной свешивались с ее головы с одной  стороны,  закрывая  почти
пол-лица. Тонкие от природы губы накрашены были  так,  что  казались  на
первый или на очень  пьяный  взгляд  широкими  и  пухлыми.  Помада  была
смазана, и Владимир легко мог догадаться, обо что - лицо академика,  его
рубашка и даже некогда белые брюки в стратегически  важных  для  мужчины
местах были покрыты таки  градом  поцелуев,  будто  путана  неоднократно
докрашивала свои губы по ходу их явно состоявшегося уже свидания. Девица
была пьяна, но, конечно же, не так, как академик. У Бадмаева  на  голове
был синий бант. И это уже говорило очень о многом. Лицо же его  утратило
вообще всякое выражение, пустил бы слюну - за дебила сошел бы.  Бадмаева
явно рвало, возможно, не раз. Рубашка, кроме следов помады,  хранила  на
себе издающие кислый запах  пятна  именно  такого  вот  происхождения  -
девица скорее всего просто вы терла все салфеткой, даже не  потрудившись
застирать. Ширинка у академика была расстегнута, и  оттуда  торчал  край
той же самой многострадальной  рубашки.  Галстук  Петра  Семеновича  был
повязан на манер ошейника вокруг шеи его спутницы. Такая вот пара стояла
на пороге номера Володи и, похоже, намеревалась в  него  войти.  Бадмаев
же, рывками ворочая глазными яблоками, со скоростью, приличной разве что
новорожденному  младенцу,  нащупал-таки  взглядом  Владимира  и  сказал,
должно быть, в шутку:
   - Это мы, кошки.
   Девица радостно засмеялась и сделала шаг вперед. Володя решил, что не
пустит ее и на  порог.  Он  думал  только,  пускать  ли  ему  академика.
Владимир придержал проститутку за плечо и сказал:
   - Сними с шеи галстук.
   - Что? - с незнакомым акцентом, мило улыбаясь, переспросила девушка.
   - Вот  что,  -  откликнулся  Володя,  взявшись  за  болтавшийся  край
галстука.
   - Да-да, уже? - звонким ручейком отозвалась девушка и сняла галстук с
шеи с таким изяществом, будто он  был  последней  ее  одеждой  во  время
стриптиза.
   "А она недурна", - подумал Владимир и спросил:
   - Между вами что-нибудь было?
   - Да, и два раза, - девушка показала, видимо, не вполне  уверенная  в
произношении, Володе два пальчика  с  длинными  ноготками,  покрашенными
черным лаком.
   - Он тебе заплатил?
   - Да, вполне.
   - Тогда зачем ты хочешь войти?  -  спросил  Володя.  -  Спасибо,  что
привела, а теперь - до свидания...
   - Дело в том, - с ласковой улыбкой сказала девушка - что  меня  зовут
Ли. Я из Китая, и Петенька сказал, что ты - ты ведь Володя - тоже  очень
нуждаешься в моей помощи.
   Он ошибся, - сухо, но вежливо сказал Владимир, - спокойной ночи.
   - До свидания, - тихо сказала Ли и, отклеившись  от  ноги  академика,
тихонько ушла, незаметно, как тень.
   Владимир завел Бадмаева в номер, как какую-нибудь козу, и уложил его,
как он был - одетым и в ботинках, на кровать. Как ни странно,  Владимиру
стало легче теперь, когда он увидел, как академик боролся  со  стрессом.
На самом деле он переживал именно за него  -  а  ему-то  что?  Премия-то
уплыла от Бадмаева.
   На другое утро  Володя,  проснувшись,  обнаружил  академика  чисто  и
опрятно одетым и наодеколоненным.  Разумеется,  без  банта  на  лысеющей
голове.  И  лишь  легкий  запах  перегара,  отчетливая  зелень  лица  да
характерно уставший взгляд говорили о том, что чудовищная сцена в дверях
не являлась плодом воспаленного воображения Владимира. Бадмаев,  увидев,
что Володя проснулся, торопливо начал разговор, будто опасаясь, что  его
ассистент помянет события минувшей ночи.
   - Только что мне звонил полковник спецназа Юрий Зубцов, - сказал  он.
- Дела обстоят даже серьезнее, чем мы с тобой думали. 8 человек  погибло
в Белгородской области от сквирлов, 5 из них - прошлой ночью. Теперь  мы
с тобой засекречены и в обозримом будущем будем работать на Министерство
обороны консультантами. Оклад в три раза выше, чем в Москве.
   -  Он  что,  даже  не  спросил  нашего  согласия?  -  поинтересовался
Владимир, которому уже начинало надоедать, что Бадмаев  вот  так,  между
делом, ставит его перед тем или иным свершившимся уже фактом.
   -  Разумеется,  спросил,  -  негромко,  сморщившись  от  закономерной
головной боли, откликнулся академик. - Конечно же, я согласился, от  нас
обоих...
   - Да, а как же Роман Максимович  и  его  бумага?  -  спросил  Володя,
которому стало внезапно жаль несчастного толстяка.
   - А никак, - пожал плечами академик. - Нас с тобой  засекретили,  так
что теперь - никаких Пересядько. Вот так.
 
Глава 3 
ПОДВИГ 
 
   Спустя месяц сообщения о нашествии сквирлов и жертвах  среди  мирного
населения и противостоящих инопланетным тварям военных  уверенно  заняли
первое место в выпусках новостей по всем каналам мира. Владимир научился
сносно  стрелять  из  автомата  Калашникова  и  метать  ручную  гранату.
Академик Бадмаев же близко сошелся с Юрием  Зубцовым,  завербовавшим  их
полковником, и только и занимался тем, что изучал убитых и отловленных в
ямы-ловушки сквирлов  и  изобретал  разнообразные  каверзы,  при  помощи
которых этих тварей можно было  остановить.  Именно  он  придумал  "маяк
Бадмаева", - собственно, это ясно  уже  из  названия  приспособления,  -
который, генерируя звук определенной частоты, теперь отпугивал тварей от
места дислокации бойцов отрядов по борьбе с  космической  саранчой,  как
окрестили сквирлов журналисты. Такие же маячки  были  установлены  возле
стратегически важных объектов, попавших в зону поражения. Это было одним
из пусть маленьких, но прорывов в борьбе с невесть откуда свалившейся на
землян бедою. К сожалению,  плохого  было  много  больше.  Прежде  всего
сквирлы по мере своего питания росли непрерывно, и самые крупные из  них
уже достигали размеров доброго  коня.  Во-вторых,  по  мере  роста  этих
страшилищ броня их также становилась прочнее и толще, и если  раньше  ее
спокойно пробивала автоматная очередь  с  расстояния  30-40  метров,  то
теперь  для  нанесения  критических  повреждений   к   твари   следовало
приблизиться  почти  вплотную.  А  еще  сквирлы,  ранее   предпочитавшие
держаться кучно, обширными колониями, тщательно отснятыми  со  спутников
всех космических держав, после нескольких бомбовых ударов  разбились  на
группы по 10-15 особей, которые  было  куда  как  сложнее  обнаружить  и
уничтожить. Похоже, они  еще  и  умнели  по  мере  взросления:  бомбежки
скоплений сквирлов проводились в США, а рассредоточение тварей на мелкие
группы произошло по всему Северному полушарию, везде,  где  только  было
зафиксировано появление космической саранчи.
   Следовательно, они умели каким-то образом  общаться  друг  с  другом,
обмениваясь информацией. И именно Бадмаев установил,  изучая  зачаточные
крылья у некоторых подстреленных особей, что существует  крылатая  форма
сквирла - они у них то ли разведчики, то ли координаторы, кто их  знает.
В целом дела обстояли очень серьезно; государства, на которые  обрушился
удар - а это почти все страны Европы, Канада, США  и  половина  Азии,  -
оперативно обменивались информацией  и  приемами  борьбы  с  космической
саранчой  -  ведь  теперь  у  человечества  впервые  был   действительно
настоящий, осязаемый - не какой-нибудь там  микроб  -  общий  противник.
Белгородская область оказалась очагом заразы в  России,  откуда  сквирлы
просачивались, небольшими группами, в прилегающие районы. Над  самим  же
Белгородом  явственно  нависла  угроза  эвакуации.  Последние  сообщения
выглядели совсем  уже  противоестественно  и  фантастично  -  похоже,  у
сквирлов проявилась какая-то мутация: некоторые особи стали  способны  с
разбега пробить массивной головой стену кирпичного дома! Затем  таранный
сквирл уходил, и его место занимали обыкновенные сквирлы, выгрызавшие из
вскрытых квартир людей.
   Стояла поздняя  тихая  октябрьская  ночь.  Академик  задумчиво  читал
статью в белгородской газете, громко озаглавленную  "Таранный  сквирл  -
ужас больших городов", где все это  было  подробно  -  другой  вопрос  -
правдиво ли - расписано. Внезапно академик услышал. что маяк, охранявший
своим  воем  деревню,  в  которой  был  расквартирован   отряд,   затих.
Собственно, вой был добавлен к ультразвуку, который и являлся защитой от
саранчи с целью оповещения людей о том, что все в порядке  и  устройство
работает без сбоев. Эта деталь конструкции спасла не  одну  человеческую
жизнь - первая партия маячков делалась впопыхах, на скорую руку и  очень
часто ломалась. Проснувшиеся  же  от  зловещей  тишины  люди  немедленно
звонили в штаб МЧС, и неисправность  ликвидировали  в  срочном  порядке.
Однако возле казарм  возглавляемого  Зубцовым  отряда,  в  которые  была
превращена  эвакуированная  деревня,  была  установлена  вторая   и   на
настоящий день последняя модификация маяка Бадмаева. Что могло заставить
замолчать ее, было весьма неприятной загадкой. Обычно маяк устанавливали
на голой земле или закрепляли на каком-либо доме или дереве; тут  же,  в
связи с  важностью  охраняемого  объекта,  вокруг  него  была  вырыта  и
закамуфлирована ловчая яма, так, для перестраховки. И вот  этот-то  маяк
замолчал. Бадмаев растолкал Владимира, и оба с удовлетворением  услышали
вой другой сирены - сигнала тревоги. Стало быть, часовые  заметили,  что
маяк замолчал, и решили дать общую тревогу. Правильно - с чем бы ни была
связана поломка, надо до  ее  устранения  провести  ночь  во  всеоружии.
Владимир, уже привыкший к особенностям полувоенного времени, впрыгнул  в
штаны и напялил пиджак. И вот  тут-то  до  ученых  донеслись  отчетливые
звуки автоматной  пальбы  Академику,  как  наиболее  ценному  в  отряде,
запрещалось участие в  боевых  действиях,  и  при  первых  же  признаках
непосредственной угрозы в его обязанности входило  укрыться  в  погребе.
Владимир же подобной ценности не представлял, а потому, схватив  автомат
и гранату, ринулся туда, откуда доносились выстрелы. С  бешено  бьющимся
сердцем завернул он за угол дом а и увидел страшное зрелище, из тех, что
память с фотографической точностью  запечатлевает  на  всю  жизнь.  Боец
отряда - кто именно, Володя тогда не знал -  стоял  в  одной  рубашке  и
трусах - прочее одеть не успел - и палил сразу из  двух  автоматов,  так
что  трассирующие  пули  обезумевшими  светлячками  летели   в   черноту
напротив. И все бы хорошо, да вот головы у этого бойца не было, а из шеи
бил небольшой кровавый гейзер. Ночи в этом октябре стояли холодные -  от
силы три градуса по Цельсию, - и над пульсирующим фонтанчиком поднимался
пар, хорошо заметный под белесым светом фонаря.
   Владимир понял, потом уже, что застал самый драматический момент  боя
- исполинский сквирл, вороным конем стоявший напротив  Сашки  Денисенко,
успел откусить ему голову своими  острыми,  как  лезвие,  зубами,  когда
Сашка, приблизившийся к нему как раз на  нужное,  чтобы  пробить  броню,
расстояние, палил в него сразу из двух автоматов и  продолжал  стрелять,
уже лишившись головы, сперва в цель, а потом вверх,  в  общей  сложности
еще секунд десять, прежде чем рухнуть на землю.  Гигантский  сквирл  был
вожаком своего небольшого отряда.  Володя  сперва  его  не  разглядел  -
сквирл  слился  с  пасмурной,  безлунной  ночью,  -  пока  тот  сам   не
опрокинулся на бок с пронзительным криком  "Скви-и-р-р-р"...  С  ним  на
территорию базы вторглось еще штук семь ростом поменьше,  но  все  равно
размером с хорошего сенбернара. Два из них уже влезли в окно  ближайшего
дома, откуда был убивший исполинского  сквирла  и  сам  покойный  теперь
Сашка, и, судя по отвратительному хрусту, застали  кого-то  врасплох.  В
доме не горел свет, а драться со сквирлами врукопашную - дело,  заведомо
обреченное на провал. В том домике было  кроме  Сашки  еще  трое.  Двоих
сквирлы загрызли на месте, третий же  успел  выпрыгнуть  в  окно,  чудом
увернувшись от челюстей чудовищ. Смерть троих товарищей - одна славная и
две бесславных -  сокрушительно  подействовала  на  его  психику,  и  он
превратился в плачущего и трясущегося  нервнобольного.  Именно  в  таком
виде  его,  уже  было  оформленного  как  погибшего   смертью   храбрых,
обнаружили в кювете, рыдающим и  наделавшим  в  штаны.  К  слову,  таких
бывает немало на каждой войне, и все хорошо понимают,  что  это  обычное
явление. Увы, более обычное, чем героизм. Сашка же вышел на исполинского
сквирла в одиночку - а надо как минимум  вдвоем,  так,  чтоб  один  боец
отвлекал  этого  монстра,  а  другой  расстреливал  -  сквирла  несложно
обмануть, но для этого бойцы должны сами обладать железной  выдержкой  и
понимать  друг  друга  с  полуслова.   Выходить   же   на   исполинского
сквирла-вожака  в  одиночку  -  это  уже  безумие.   Которое   в   таких
обстоятельствах по праву именуется героизмом. Еще три сквирла попытались
проникнуть в строение напротив, но оттуда в их сторону полетела граната,
разорвавшая одного из них в клочья и заставившая отступить двух  других.
Один из них вытянул к небу свою костистую, как у скелета собаки, морду и
пискнул в темноту:
   - Скви-и-ир, Скви-и-ир!
   И откуда-то издалека послышался ответ:
   - Сти!
   Сперва с запада, потом такое же зловещее, отдаленное "Сти"  донеслось
с юга.
   Владимир понял, что дело плохо.  Если  на  территорию  приходящего  в
себя, по тревоге, лагеря вторгнутся еще две или три группы сквирлов,  то
результат сражения предсказать будет ох как затруднительно. Обычно  люди
старались застать сквирлов врасплох,  сегодня,  похоже,  нечто  подобное
удалось сквирлам. Владимир знал - что бы там ни случилось с маяком,  его
необходимо немедленно починить,  ведь  тогда  территория  лагеря  станет
вновь неприступной для подкрепления, которое в  противном  случае  через
считанные минуты вторгнется на толком не  проснувшуюся  базу  землян,  а
даже один исполинский сквирл, проникнув на базу, со своей  неуязвимостью
и стремительностью мог натворить таких дел, что становилось жутко. Ведь,
как это ни страшно звучит, жизнь Сашки Денисенко -  не  слишком  высокая
цена за остановленного исполинского сквирла. Если бы Сашка не расстрелял
его из двух автоматов, тот, как закованная в броню лошадь  крестоносцев,
носился бы по всему лагерю, сея панику и смерть. Эти сквирлы были как-то
своеобразно, выборочно разумны. К примеру, исполинский  сквирл,  услышав
шум в казарме, вполне мог  затаиться  за  дверью  и  начисто  обкусывать
головы одним  резким  броском  своей  узкой  крокодильей  башки  всякому
выбегающему оттуда бойцу. Или он запросто мог упасть наземь, притворяясь
мертвым, даже если на самом деле  был  тяжело  ранен,  а  когда  к  нему
подойдет кто-нибудь слишком любопытный, перекусить его пополам. С другой
стороны, исполинские сквирлы регулярно ловились на простой прием -  один
из ребят, закованный в броню, как древний рыцарь, шел на такого гиганта,
вооруженный автоматом или  гранатами.  И  даже  если  ему  не  удавалось
справиться  со  сквирлом  самостоятельно   из-за   собственной   крайней
неповоротливости, то за  время,  когда  вожак  сквирлов,  ломая  зубы  о
прочнейший сплав, пытался убить  неуклюжую,  но  и  неуязвимую  наживку,
бойцы, подоспевшие следом, могли преспокойно  поливать  из  автоматов...
приблизившись почти вплотную, абсолютно не  способное  переключиться  на
других обидчиков инопланетное  чудовище.  Было  разработано  уже  немало
тактических приемов, основанных на  подобной  выборочной  непонятливости
этих в целом разумных существ, приемов, позволявших  свести  к  минимуму
жертвы среди личного состава. Но исполинский сквирл, проникший в  спящий
лагерь, где он может показать все свои  опасные,  достойные  наделенного
рассудком существа умения в выслеживании и  умерщвлении  добычи,  -  это
было хуже, чем кошмар. Сашка знал, что делал, выходя против него один на
один. Вряд ли он надеялся остаться в живых -  сквирлы,  даже  получившие
смертельную рану, способны некоторое время  продолжать  атаку.  И  Сашка
вдруг тоже оказался  способен  продолжать  расстрел  сквирла,  лишившись
головы. И такое бывает. Уничтожение  вожака  было  столь  важным  еще  и
потому, что обычные, или, как их еще звали за их рост, собачьи, сквирлы,
лишившись лидера, начинали вести себя бессистемно и  нескоординированно.
Но  если  не  включить  маяк,  то  две  или  три  группы,  возглавляемые
лошадиными, иначе исполинскими, сквирлами,  способны  будут,  вторгшись,
перерезать чуть ли не всех бойцов отряда.
   И Владимир ринулся к маяку, догадываясь, впрочем,  что  едва  ли  его
поломка и нападение сквирлов на лагерь могли быть простым совпадением. А
если так, то ему предстояло встретиться  лицом  к  лицу  с  той  тварью,
которая маяк сломала. Менее чем через минуту Владимир уже был  у  маяка.
Его сложенный из кирпича ствол был сломан  пополам,  фонарь  же  н