евушки  и  молочной  нежной
белизне внутренней, особенно мягкой даже на вид  поверхности  ее  бедра.
Как в самых заветных Володиных мечтах, ноги Леи были  стройными,  как  у
грациозной лани, но и мягкими,  местами  чуть-чуть  пухленькими,  как  у
младенца. Даже маленький желвачок нежного жирка, на бедре под коленом  с
внутренней стороны, такой волнующий и просящийся в ладонь, был на месте.
   Лея же, освободившись от одежды, обернулась и увидела,  что  Владимир
не сидит уже, а стоит с плазмеметом в руке, пожирая ее взором там, где и
она сама бы постеснялась так пристально  изучать  себя  перед  зеркалом.
Лея, испытывая трепет, порывисто села спиной  к  Володе,  закрыв  руками
лицо, так что пьяный от распирающей  страсти  Владимир  оказался  теперь
лишен возможности видеть заветные места  ее  тела.  Сжав  зубы  и  боясь
сделать что-нибудь не правильно, Володя подошел к Лее и сел сзади. Потом
нежно провел ладонью по  нервно  зажатой  шее  девушки,  через  спину  и
упругую поясницу, коснувшись, наконец, сочного,  словно  персик  в  пору
урожая, основания бедра.  Спина  девушки  сверху  донизу  была  волнующе
потной и пыльной,  и  теперь  Володина  ладонь  тоже  стала  влажной,  в
свалявшихся катышках. Лея сидела не  шелохнувшись,  и  Владимир,  следуя
древней формуле - "молчание знак согласия",  не  выпуская,  впрочем,  из
правой руки плазмомета, левой скользнул по влажной  ложбине,  где  живот
смыкается с бедром, к сокровенным тайнам тела пленницы.
   - Это изнасилование?
   -  Нет...  -  откликнулся  Володя,  чья   рука,   позволившая   себе,
оказывается,  недопустимую  вольность,  сразу:  ретировалась  обратно  и
теперь почти по-дружески лежала там, сбоку, всего лишь на пояснице.
   - А если так, может, следует спросить моего согласия? - с надрывом  в
голосе почти крикнула Лея.
   - Так ты согласна? - уже совсем ничего не понимая, сквозь,  казалось,
оглушительный стук своего сердца, поинтересовался Володя.
   - Нет! - злобно отрезала девушка и,  повернувшись  наконец  к  Володе
лицом, так сверкнула на него глазами, что  если  бы  знала,  какая  буря
самобичевания и отчаяния разразилась сейчас в душе Владимира,  то  могла
бы спокойно разоружить его и даже, при желании, прекратить его страдания
шариком раскаленной плазмы. Но и самой Лее сейчас было не до этого. Оба,
кажется, забыли, что в правой руке Володи был зажат плазмомет.
   Владимир, с трудом сглотнув почти непроглатываемый комок  в  каком-то
непролазно-узком горле, спросил срывающимся, не своим голосом:
   - Тебе дать одежду?
   - Да! - отозвалась Лея, отвернувшись и накрепко сжимая ноги. Впрочем,
Володя теперь сам смотрел в сторону и видел только контур да белый  цвет
тела Леи, без подробностей.
   Володя, чувствуя себя как  во  сне  или  будто  только  что  совершил
какую-то запредельную низость, отворил старенький шкаф и, достав  оттуда
темно-синий бархатный халат мамы, бросил его Лее.  Девушка  стремительно
надела его, бесследно скрыв наготу. Она продолжала сидеть  на  полу  все
так же, спиной к  Володе,  и  вдруг  без  паузы,  неожиданно  попросила,
потребовала даже:
   - А теперь, пожалуйста, открой окно. Для меня тут НЕСТЕРПИМО жарко.
   Владимир, начиная смутно догадываться об истинной причине  раздевания
Леи, сопоставив это и с невозможностью для девушки употребления  горячей
пищи или питья, распахнул  окно.  И  хотя  плоть  Володи  была  все  еще
возбуждена до предела, сознание стремительно трезвело.  Сейчас  Владимир
уже хорошо осознавал, к примеру, что сжимает в руке смертоносное  оружие
и что у него нет, увы, оснований слишком уж доверять Лее, в которую,  он
это хорошо понимал, теперь был действительно страстно,  что  называется,
по уши влюблен.
   Девушка же и не думала скрывать причины своего внезапного стриптиза -
напротив, она чувствовала потребность объясниться как можно скорее.
   - Понимаешь, - сказала она, все еще не находя в себе сил  повернуться
к Володе лицом, - мы не привыкли к вашей земной жаре. На улице-то еще  у
вас куда ни Шло, но то, что делается  в  ваших  жилищах,  -  это  просто
кошмар.  Мой  костюм  поддерживал  оптимальную  температуру,   пока   не
разрядилась батарея, подзарядить которую нет никакой возможности в твоих
домашних условиях.  Это  возможно  только  в  нашем  штабе.  Как  только
комбинезон перестал генерировать холод, я испытала состояние, близкое  к
тепловому удару, - ведь он начал копить мой собственный жар,  а,  будучи
связана, я не могла раздеться сама. Я, в сущности, была на грани  потери
сознания, - с укоризненными нотками в чрезмерно спокойном голосе сказала
Лея.
   Владимир  стоял  у  распахнутого  окна,  играя  желваками   челюстей,
потерянно, как школьник, разбивший стекло и пойманный при  этом,  слушая
нотацию Леи. Ему пришла, конечно, в голову идея разрешить Лее подойти  к
окну, на свежий, морозный воздух, но кто знает, что  она  способна  была
выкинуть. Выпрыгнет еще, не дай Господь. Владимир сказал:
   - Возьми с пола трос и свяжи себе ноги.
   - Вот как все просто у тебя, - сказала в ответ Лея, в голосе которой,
впервые за время их знакомства, Владимир различил истерические нотки.  -
Ты разве не понял, что без комбинезона я этим тросом  себе  кожу  порву,
если буду стягивать туго. А не туго тебя ведь не устроит  -  ты  решишь,
что я собираюсь сбежать.
   "Резонно", - подумал Владимир и, поразмыслив чуток,  бросил,  вытащив
из того же шкафа, длинный кожаный ремень, который Лея теперь туго-натуго
обвязала вокруг колен причудливыми, неземными узлами.  Так  они,  должно
быть, вяжут своих пленников, подумал Владимир.
   - Связывай еще, - велел он и бросил  еще  один,  брезентовый  широкий
шнур,  ранее  служивший  поводком  для  собаки,  а  теперь,  по  причине
сломанного замка, без дела пылившийся в шкафу.
   Лея покорно, сильно - так, что ремень зримо врезался в  плоть,  более
не защищаемую металлизированными пластинами, но лишь материей халата,  -
обвязала  себя  в  районе   обнаженных   щиколоток.   Владимир   остался
удовлетворен, приходилось опасаться даже, как бы она  не  пережала  себе
кровеносные сосуды.
   - Теперь отвернись и закрой глаза, - велел Володя, с  некоторой  даже
мстительностью неудовлетворенного  желания  отыгрываясь  теперь  хоть  в
чем-нибудь другом.
   Когда Лея повиновалась, Владимир связал ей руки за  спиной  последним
обнаруженным им кожаным ремнем. Он уже  чувствовал,  что  беседа  у  них
сегодня не заладится. Володя спросил:
   - Тебе поставить какой-нибудь фильм?
   - Поставь, - кивнула Лея. - Только, пожалуйста, документальный.  Меня
раздражают эти земные романтики со своими пустыми и тщетными мечтами.
   "Это что, мечтать не вредно,  что  ли,  в  переводе  на  русский?"  -
подумал Володя, почувствовавший, что  это  уже  камушек  в  его  огород.
Впрочем, подобное ведение беседы могло означать, что он все-таки не  был
совсем уж безразличен Лее и остается отдаленная  надежда  на  потепление
отношений. Хотя, разумеется, весьма отдаленная.
   Владимир молча поставил Лее четырехчасовую кассету  с  жизнью  земных
животных разных стран и континентов и решил,  что  сегодня  ляжет  спать
пораньше. Вот только позанимается часок на тренажере, чтобы вся напрасно
копившаяся в  теле  энергия  вышла,  и  ляжет.  Владимир  привязал,  для
надежности, связанные за спиной руки пленницы к ножке шкафа и отправился
в свою комнату сбрасывать напряжение. Сегодня он работал так, как  давно
не  выкладывался,  и,  через  полтора  часа  проверив  Лею   и   получив
отрицательный ответ на вопрос, не надо ли ей  в  туалет,  с  облегчением
удалился. Собственно, он даже не представлял себе, как она будет теперь,
не в комбинезоне, посещать уборную. Видимо, ей придется развязывать ноги
и водить ее под дулом плазмомета. "Да уж, - подумал Владимир. -  Час  от
часу не легче".  И,  помолившись  вечерними  молитвами,  Володя  лег  на
постель и, поворочавшись с полчаса, уснул.
 
Глава 17 
ПРЕДАТЕЛЬНИЦА 
 
   Определенно, последовавшее затем ранним, ночным еще, утром следующего
дня пробуждение было самым страшным в  жизни  Володи.  Еще  бы  -  когда
пробуждаешься от укуса комара или клопа, это уже более чем неприятно.  А
тут - дулом плазмомета тычут в  затылок  три  раза  подряд.  Володя  без
посторонней помощи встал бы много позже, а потому он пришел  в  себя  не
сразу,  впрочем,  с  первого  же  мгновения  понимая,  что   такое   вот
пробуждение не сулит ему ничего  доброго.  Собственно,  у  него  к  тому
моменту, как он обернулся, было уже целых три варианта, кто  мог  будить
его столь варварским способом. Первый и наиболее вероятный заключался  в
том, что в квартиру проникли штурмовики Анданора и сейчас, собственно, и
приступали к его  аресту  или  уничтожению.  Другой  вариант,  не  менее
тягостный, звучал так: Зубцов узнал, что Владимир скрывает у  себя  Лею,
пардон - патрульного захватчиков, и теперь пришел разобраться с Володей.
В этом случае у него, казалось, был шанс выжить, однако судьба  девушки,
увы, представлялась Володе просто ужасающей. И он, честно  говоря,  даже
не  знал  уже,  какой  из  вариантов  казался  ему  самому  трагичнее  и
неприемлемой. Так вот, оказывается, угораздило его влюбиться в пленницу.
Третий же  вариант  был  самым  пикантным,  но,  увы,  казался  наименее
вероятным. Тыкать его в затылок дулом теоретически могла  сама  Лея,  но
Владимиру не верилось, чтобы она  сумела  освободиться  без  посторонней
помощи -  девушка  была  связана  весьма  надежно  и  основательно.  Эта
ситуация могла таить в себе некую надежду  на  благополучный  исход,  но
пока Владимир видел лишь, какой была его Лея в качестве пленницы.  И  он
мог лишь предполагать, какая  из  нее  получится  тюремщица.  Или  сразу
палач?
   Володя нехотя - все варианты были на самом деле чудовищны и  означали
его полное фиаско - оторвал голову от подушки и увидел Лею, глядящую  на
него немигающим взглядом пустынной змеи. Увидев, что Володя очнулся, она
стремительно отступила на несколько шагов, и по тому,  как  она  держала
плазмомет,  и  даже  по  тому,  как  красиво,  безупречно,  с  точностью
каратиста, выполняющего давно  разученную  кату,  она  отступила  назад,
Владимир понял, вспомнил,  скорее,  что  он  имеет  дело  с  оккупантом,
безжалостным анданорским офицером, и все, что  он  видел  от  девушки  в
прошедшие дни, являлось скорее всего искусной  игрой,  неминуемой  целью
которой было это, роковое для Владимира, утро. Играть  в  кошки-мышки  с
профессионалом для дилетанта смертельно - Владимир только  теперь  понял
это, увы, слишком поздно. Неужели  ложью  было  все?!  Почти  физической
болью прозвучал в сердце немой вопрос. А еще Владимир заметил,  что  Лея
стала еще более прекрасной, если это  вообще  представлялось  возможным.
Проморгавшись - слишком уж неожиданным было зрелище, - Владимир  увидел,
что Лея облачена в пышное, бальное почти, платье его мамы, которое та не
надевала уже лет двадцать, слишком располнев для него. Это был подарок к
свадьбе от будущего папы не рожденного тогда Владимира.  Когда  же  отец
бросил их, мама выкинула все  его  подарки,  кроме  этого  платья.  "Его
наденет твоя невеста", - сказала мама и повесила его в шкаф. Да уж,  что
и говорить, угадала почти. Лею Володя мечтал бы назвать своей  невестой,
и не только теперь, когда его жизнь была целиком  в  руках  этой,  почти
незнакомой, по сути, ему женщины. Захватчица с другой планеты, напарника
которой он убил,  обезглавив  на  ее  глазах,  а  саму  контузии  ударом
кувалды, - вот что он знал про Лею, точнее, про ту,  что  назвалась  ему
Леей. И все эти достоверные факты, увы, не предвещали ничего хорошего. А
еще  -  Владимир  сперва  и  тут  решил,  что  его  подводит  зрение,  -
анданорианка была очень красиво, массированно, но при  этом  изумительно
аристократично накрашена. "Так могла бы краситься Клеопатра,  -  подумал
Володя с невольным в осторгом, - густо, как было принято в древности, но
с царским изяществом безукоризненно выверенных линий". На  лице  Леи  не
было никаких румян - лишь ярко подведенные глаза,  изысканно  положенная
вуалька теней на щеках да яркая роза алых от  помады  губ.  Володе  даже
как-то неожиданно  комфортное  сделалось.  От  руки  такой  красавицы  и
умереть было не жалко. И ни тени улыбки. Только  змеиные  жала  ядовитых
глаз. "Да уж, - грустно подумалось Володе, - ей  есть  за  что  на  меня
сердиться".
   -  Как  тебе  удалось  освободиться?  -  как   можно   непринужденнее
постарался произнести  Володя,  просто  чтобы  разрядить  эту  зловещую,
предсмертную даже какую-то, недобрую тишину, но со стороны было  слышно,
даже ему самому, как трусливо дрожал его голос.
   В ответ девушка произнесла  нечто  по-анданорски,  насмешливо  буравя
Владимира  глазами.  И  опять  воцарилось  гнетущее   молчание.   Затем,
насладившись эффектом, Лея сказала по-русски:
   - Нет, не буду тебя учить анданорскому. Земляне - и ты в их  числе  -
слишком тупы, и если ты начнешь учить язык моей родины, ты  выучишь  его
до того уровня, на котором я  сейчас  говорю  на  твоем,  года  за  три.
Отвечай мне, так это или не так?
   - Так, - сглотнув, сказал Володя.
   - А у меня нет на тебя даже двух дней, - произнесла Лея. -  Ты  читал
указ нашего божественного Императора?
   - Читал, - отозвался Владимир.
   - Чем я, как офицер  оккупационного  корпуса,  должна  наказать  твой
проступок?
   - Смертью, наверное, - задумчиво выдохнул Владимир.
   - Верно. Ты ведь знал, на что шел, не так ли?
   - Да, - согласился Володя.
   - Ну, стало быть, -  сказала  Лея,  стоя  неподвижно,  как  вкопанный
столб, - сейчас мы с тобою и приступим к процедуре лишения тебя жизни. К
слову, - добавила Лея после краткой  паузы,  -  как  тебе  мой  наряд  и
роспись на лице?
   - Ты выглядишь изумительно, -  честно  признался  Владимир,  даже  не
надеясь,  впрочем,  лестью  смягчить  свою  участь.  Конечно,   у   него
оставалась некая абстрактная надежда на лучшее, но, говорят, она есть  у
каждого даже в момент, когда табуретка предательски вылетает из-под  его
ног, а канат эдак по-дружески поддерживает за шею.
   - Спасибо, - сказала Лея, - это так трогательно - твои комплименты. А
знаешь, для чего я надела на себя эту личину  человеческой  раскрашенной
самки? Ты же не думаешь, что для твоего удовольствия?
   - Почему же, - отреагировал Володя, садясь в кровати.  -  Я  как  раз
надеялся, что именно для этого.
   - Ты ошибся, - сказала Лея и, сев на стул напротив  Володи,  закинула
ногу за ногу. Впрочем, платье было длинным, и Владимиру,  похоже,  более
не судьба было увидеть ее великолепные колени. Увы.
   - Так как же,  если  не  секрет,  ты  оказалась  на  свободе?  -  уже
уверенным голосом повторил Володя свой первый вопрос,  искренне  любуясь
прекрасными  чертами  своей  пленительницы,  акцентированными   искусным
макияжем.
   - А ничего сложного, - махнула рукой, свободной от пистолета, Лея.  -
Твоя глупость и мой разум не могли,  рано  или  поздно,  не  привести  к
подобному результату.
   Лея чуть склонила набок головку, и пепельные,  тщательно  расчесанные
теперь волосы изумительной волной пали ей на плечи.
   - Так вот, - сказала Лея. - Руки-то ты мне неплохо связал, не  спорю.
А вот ноги доверил завязать мне самой. Я даже удивилась немало,  что  ты
их потом не перевязал заново.  Я  даже  от  вечернего  похода  в  туалет
отказалась по этой причине, хотя боялась уже, что не  выдержу.  Тебе  не
показалось,  что  узлы,  которыми  я  связывала  себя,  были   какими-то
странными?
   - Показалось, - честно признался Володя,  вспомнив  замысловатые,  но
такие крепкие на вид петли, которыми Лея опутывала себе ноги.
   - Ну так вот, - зевнув, сказала девушка, - нас учили им  в  Штурмовом
отряде. Ну а дальше все элементарно - высвободив ноги,  я  довезла  твой
шкаф на себе до ручки ящика, у которой были острые края.  И  через  часа
два, не больше, перепилила ремень о ее грань. А вас разве  подобному  не
обучали, я о узлах?
   - Да я вообще, так сказать, глубоко мирный человек, - сказал  Володя,
вспомнив, впрочем, как он перерезал горло напарнику Леи, и усмехнулся.
   - Я заметила твой непрофессионализм, - бесцветно отозвалась  девушка.
- А кстати - хотя это уже ничего не меняет, - что ты собирался  со  мною
делать?
   - Не знаю, - честно признался Володя. - Но я  не  собирался  тебя  ни
отпускать, ни выдавать Сопротивлению, ни тем более убивать.
   -   Какая   трогательная   глупая   романтика,    -    сказала    Лея
презрительно-холодным тоном. - Как раз из ваших художественных  фильмов.
Но я предпочитаю фильмы документальные, как ты знаешь. А  там  подобного
не бывает.
   - Да, знаю, - согласился Владимир.
   - А раскрасилась я в эту лживую  земную  раскраску,  -  сказала  Лея,
возвращаясь к прерванной было теме, - чтобы показать тебе, как  глупо  и
гадко изображать  на  своем  лице  лживые  чувства.  Ты  ведь,  надеюсь,
заметил, - с  высокомерным  разворотом  головы  произнесла  Лея,  -  что
раскраска   ваших   женщин   имитирует   состояние   крайнего   полового
возбуждения. Видишь, как неприятно, когда человек изображает  совершенно
не то, что собирается сделать?
   - А мне нравится, - честно сказал Володя, чувствуя, что их беседа,  а
с нею скорее всего и его жизнь подходит к концу.
   - Ну, раздевайся теперь, - приказала Лея.  -  Не  все  же  тебе  меня
мучить.
   - Догола? - поинтересовался Владимир, которому почудилось, что  такой
немного эротический оборот вновь дарит ему уже знакомую тень надежды.
   - Конечно, - сказала Лея.
   Владимир, отбросив одеяло, остался в трусах и футболке. Лея навела на
Володю дуло плазмомета, откровенно наслаждаясь местью. Улыбка так  и  не
родилась на ее таки прекрасных и таких бесчувственных губах. Лишь скинув
футболку и испытывая невольную, неуместную и  даже  глупую  гордость  за
рельефные, накачанные мускулы своего обнаженного торса, Владимир ощутил,
как в его квартире пронзительно холодно. Раньше ему было  как-то  не  до
этого. Лея, кажется, уловила какой-то невольный зябкий жест Владимира  и
сказала:
   - Это ничего, мой милый. Это я  тут  устроила  небольшой  сквознячок.
Теперь тебе холод даже очень полезен, как пельменю в  морозилке.  Дольше
не протухнешь - ты же сейчас  будешь  переведен  мною  в  состояние,  не
пригодное для жизни, - читал указ?
   Владимир невесело подумал, что женщина с таким ледяным  сердцем,  как
Лея, могла назвать его милым, только будучи  уверенной,  что  продырявит
его из плазмомета. И решил не отвечать.
   - Ну, раздевайся, раздевайся, - подбодрила его  Лея,  взмахнув  дулом
своей смертоносной игрушки.
   Володя снял трусы, без стеснения глядя  Лее  прямо  в  глаза  -  чего
стесняться своего палача, это он пусть испытывает дискомфорт.
   - Хорошо, - сказала Лея, придирчиво и без  тени  стеснения  оглядывая
его тело. - Теперь возьми это, - и она бросила  Володе  черную  повязку,
очевидно найденную ею в том же шкафу,  где  она  отыскала  и  платье,  и
косметичку, - и завяжи себе глаза.
   - Мне это не нужно, - откликнулся Владимир, - стреляй так.
   - Нет, ты завяжешь глаза, - сказала Лея. - Ты будешь меня  слушаться,
иначе я заставлю тебя жестоко страдать перед смертью. У нас на Анданоре,
- сказала девушка, буравя  Владимира  своими  жестокими,  пронзительными
глазами, - существует такая казнь. Преступнику отстреливают сперва  одну
конечность, потом другую, и так все четыре. Здорово, да?  А  в  конце  -
голову.
   - У нас тоже была такая казнь, - кивнул Володя.  -  В  давние,  дикие
времена, в которых до сих пор застрял твой Анданор. Только делалось  все
при помощи топора. И называлось четвертованием.
   Лея лишь раздраженно махнула в ответ рукой и  сказала,  скривив  алый
цветок своих губок:
   - Нет, не то. Десять минут - и ваш преступник умирал от кровотечения.
И все это знали, и он сам тоже. Не интересно. От плазмы же, - и  девушка
многозначительно взвесила в руке пис