мешало  бы  осмотреть  ее  голову  на  предмет
внешних повреждений и, протянув руку, аккуратно ощупал  поверхность  под
волосами. Лея покорно перенесла процедуру, болезненно сморщившись, когда
Владимир коснулся  пальцами  здоровенной  шишки  на  затылке.  "Да.  Эта
женщина целиком в моей власти", - с какой-то очень первобытной гордостью
подумал вдруг Владимир. Но следом невольно шло чувство  ответственности,
будто он теперь должен был нянчиться с этой захватчицей, как  с  рабыней
или домашним животным. "Вот, притащил ее на свою  голову",  -  посетовав
мысленно Володя,  все  равно  не  в  силах  уменьшить  такую  простую  и
неуместную радость от того, что  поймал  такую  красавицу.  Володя  даже
расстроился немного, что съел всю оставленную Зубцовым банку  тушенки  -
только гречневая каша оставалась. Но все равно  -  Владимир  притащил  в
комнату сковородку с холодной гречкой, показал на нее и, сказав:  "Еда",
с деланным аппетитом отправил себе в  рот  столовую  ложку  опостьшевшей
однообразием своим пищи. Девушка посмотрела на Володю  и  сказала:  "Лея
нет еда Сперва Владимир не вполне понял ход ее мысли, подуучв было.  что
пленница просит, чтобы поймавший ее дикарь хотя бы  ее  не  съел;  потом
только Володя понял, что она просто  говорит,  что  не  хочет  есть.  На
всякий случай Владимир поднес к ее губам ложку,  груженную  каи.  и.  ьо
девушка вновь уверенно сказала "Лея нет еда". Дальше Володя показал  Лее
один палец и сказал "один". Показал два пальца и  сказал  "два".  И  так
далее до десяти. Потом вновь продемонстрировал ей указательный палец,  и
та, повинуясь направленному на нее  вопросительному  взгляду,  ответила:
"Один". Володя реш ил  усложнить  задачу  и,  показав  Лее  сразу  шесть
пальцев, был немало удивлен, когда та совершенно  правильно  назвала  их
количество. Пленница вообще оказалась  весьма  способной  ученицей  и  к
рассвету уже свободно ориентировалась  в  названиях  скудной  обстановки
комнаты, ставшей ее тюрьмой. Также она выучила некоторые глаголы, такие,
как есть, пить, брать, класть, смотреть, слушать... Владимир был изумлен
тем, что ему, во-первых, не пришлось повторять ни одно слово дважды  для
его полного запоминания Леей, и тем, во-вторых, что девушка на удивление
безошибочно, без признаков акцента, повторяла заученные с  первого  раза
слова. "Да уж,  -  подумал  Володя,  -  у  нас  такая  была  бы  круглой
отличницей. В школе ли - как убитая Людочка, в институте ли - как, может
быть, в это самое время извивавшаяся в  объятиях  купившего  ее  за  два
килограмма  гречки  Катька  Соловьева".  Наконец,  с  рассветом  Володя,
проверив надежность опутывавшего Лею троса  и  подложив  ей  под  голову
подушку, запер дверь комнаты  и  отправился  спать.  Перед  сном  Володя
вспомнил, что в его куртке, висевшей в коридоре, в каждом кармане лежало
по плазмомету. Один из них был отобран  у  обезглавленного  патрульного,
другой - у Леи. "Надо бы переложить их", - подумал Володя, засыпая и уже
будучи не в силах этого осуществить.
   Разбудил  Владимира  звонок  в  дверь.  Звонили  нервно,  напряженно,
длинными пронзительными трелями с короткими, чуть заметными паузами,  из
чего Володя сделал вывод, что трезвонят уже  давно.  Если  бы  это  были
анданорцы, они бы уже высадили дверь. Володя вспоминал, что он давно уже
слышал призывные звуки  сквозь  тяжелую  пелену  сна,  стало  быть,  это
однозначно были не оккупанты.
   "Зубцов!"  -  сверкнула  единственная  мысль,  и  Володя  вскочил  на
кровати, взглянув на часы.  Три  часа  дня  -  не  шутка.  Просыпающееся
сознание первым делом вспомнило, что ушедшая ночь оставила после себя, в
подарок  Володе,  что-то  очень  приятное.  Да,  восстановил  в   памяти
Владимир, словно именинник, после пьяного праздника  вспоминающий  утром
подарки, красавицу  Лею,  валяющуюся  на  полу  в  той  комнате,  и  два
плазмомета в куртке. "Если Зубцов  обнаружит  Лею,  он  ее  заберет  для
опытов", - окончательно  пробуждая  Володю,  прозвучало  в  его  голове.
Владимир, спавший сегодня в одежде, порывисто поднялся и, отперев дверь,
обнаружил Лею калачиком свернувшейся на ковре, головой на  подушке.  Она
не спала, видимо, тоже проснувшись от трезвона  в  дверь.  Володя  вдруг
понял, что он не обучил девушку таким необходимым в  этом  мире  словам,
как смерть, боль, эксперимент, вскрытие, и потому сразу не нашелся,  как
именно построить для девушки угрожающую фразу, чтобы она не издавала  ни
звука. Экспромт - ведь времени для раздумий просто не было  -  получился
понятным для Леи и весьма пугающим.
   - Лея нет говорить, - сказал Володя, - Лея говорить - Лея еда.
   И  Владимир,  чтобы  покрепче  напугать  пленницу,   многозначительно
клацнул на нее зубами. По тому, как стремительно сошел сонный румянец  с
лица девушки, Володя понял,  что  Лея  поняла  каннибальский  смысл  его
косноязыкой дикарской угрозы и будет  тиха,  как  мышь.  А  тут  девушка
подняла на Володю полный трепета взгляд и тихонько ответила:
   - Да. Лея нет говорить.
   - Да, - откликнулся Володя и неплотно, не запирая, прикрыл дверь в ее
комнату - у Зубцова наверняка возникнут подозрения, если он увидит,  чте
она заперта на шпингалет. Ведь вход в комнату с Леей на ковре был  прямо
напротив уличной двери, до которой  Володя  наконец-то  добрался  сквозь
серенады неугомонного  звонка.  Заглянув  в  "глазок",  Владимир  увидел
полковника Зубцова, за спиной которого был  здоровенный  рюкзак.  Володя
отворил дверь, и партизанский командир вошел внутрь, широко улыбаясь и с
порога протягивая Владимиру руку для рукопожатия. Казалось, он вовсе  не
насторожился столь  долгим  неотпиранием  ему  двери,  лишь  по-деловому
бросив вместо приветствия краткое:
   - Отдыхал?
   Володя же в ответ лишь кивнул, напуская на себя  чуть  более  сонный,
чем на самом деле, вид. Зубцов скользнул взглядом по двери в комнату  и,
не разуваясь и не раздеваясь, прошествовал прямиком на кухню. А  там  на
столе стояли две чашки, одна из них была пустой, а в другой, в  той,  из
которой неудачно отхлебнула Лея,  а  Потом,  чтобы  успокоить  пленницу,
отпил и сам Володя, кофе было больше половины.
   -  Кофейком  балуешься?  -  спросил  Зубцов,  с  интересом  глядя  на
Владимира.
   - Да, - откликнулся Володя.
   - А чего чашки две? - поинтересовался Юрий Васильевич, и  взгляд  его
стал  пристальным  и  пронзительным,  хотя   губы   продолжали   хранить
добродушную улыбку.
   - Да соседка  вчера  заходила,  -  как  можно  натуральнее  отозвался
Володя, зевнув для убедительности.
   - А почему она кофе не допила? - продолжил  допрос  полковник.  -  Не
любит, что ли, она у тебя кофе?
   -   Это   я   кофе   не   выпил,   -   соврал   Владимир,    сохраняя
отстранение-честное выражение глаз. - Я, - добавил он, - кофе редко  пью
и вчера налил себе так, за компанию. А пить даже не собирался.
   Зубцов, судя по всему, удовлетворенный объяснениями  Володи,  сел  за
стол и с наслаждением, смакуя, допил чашку холодного напитка.
   - Неплохой кофе, - одобрил он.  -  А  у  тебя  что,  роман,  что  ли,
намечается, с соседкою той, что  ты  на  нее  такой  дефицитный  продукт
переводишь, который сам пить стесняешься?
   - Ну, что-то вроде того... - замялся Володя.
   - Молодец, - одобрил полковник. - Мужик - он и на войне мужик, так?
   И Зубцов, подмигнув Владимиру и не ожидая даже ответа  от  застенчиво
улыбавшегося собеседника,  пошел  в  коридор  и,  к  облегчению  Володи,
испугавшегося, что он заглянет  в  комнату,  вернулся  оттуда  со  своим
рюкзаком.
   - Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты, - сказал он, высыпая  на
пол принесенные для Владимира дары.
   - Это тебе на месяц, - добавил он.
   Там было немало. Пять пакетов риса, по килограмму каждый;  две  пачки
геркулеса;  пять  пакетов  растворимого  пюре;  две  литровые  бутыли  с
подсолнечным  маслом,  двухсотграммовая  пачка  масла  сливочного;   два
килограмма опостылевшей, но так спасавшей его последний  голодный  месяц
гречки;  и  даже  пятнадцать  банок  тушенки,  которую  Зубцов,   хорошо
осознавая ее ценность, не поленился выстроить на полу в  цепочку,  чтобы
Володе  легче  было  посчитать  банки.  И  -  Володя  аж  присвистнул  -
стограммовая жестяная банка  кофе.  И  три  пачки  сигарет  без  фильтра
"Прима". Увидев их, Володя,  даже  смущенный  немного  такой  щедростью,
сказал:
   - Да я вообще-то не курю.
   - Ну и молодец, - пожал плечами Зубцов. - Стало  быть,  выменяешь  на
рынке на что-нибудь дельное. Верно?
   - Ну да, - согласился Владимир.
   - Молодец, - отозвался Зубцов. - Чистая работа. Я отчего-то в тебе  и
не сомневался. А кстати, - вдруг  добавил  он,  и  в  глазах  его  вновь
включилась  рентгеновская  установка,  -  почему  у  тебя  с  патрульным
некомплект вышел?
   - Какой некомплект? - промямлил Володя, чувствуя, как внутри  у  него
все не по-хорошему холодеет. - Это что голова-то отдельно?
   - Да нет, голова замечательная, тут все о'кей, - не приглушая свойств
взора  и  улыбаясь  так  по-доброму,  сказал   Юра.   -   А   пистолетик
плазмометный, ты его куда дел?
   - Ах, это... - с заметным облегчением отозвался Володя  и  направился
побыстрее в коридор, опасаясь теперь того, как бы Зубцов  не  обнаружил,
что пистолетов два, - ведь они оба лежали в карманах  Володиной  кожаной
куртки. Вернувшись на  кухню,  Володя  протянул  полковнику  -  рукоятью
вперед - один из плазменных пистолетов.
   - Умница, - похвалил Зубцов. - Ну, хватит тут тебе жратвы на месяц?
   - Конечно, - кивнул Володя.
   - Ну, тогда прости, старик, я побежал. Дела, понимаешь.
   И Володя, пожав жесткую сухую руку своего командира, задумчиво  запер
за ним дверь. Да уж, было тут от чего задуматься...
 
Глава 15 
ПРЕДАТЕЛЬ 
 
   Через  два  дня  пленница  уже  великолепно  изъяснялась   по-русски,
тщательно выясняя у своего  тюремщика  значение  впервые  услышанных  ею
слов, с первого раза включая их в свой  активный  словарный  запас.  Она
по-прежнему была связана и категорически отказалась снять свой  защитный
костюм. Владимир поинтересовался у девушки, не жарко ли ей. Та  же  лишь
усмехнулась, ответив, что в костюме  ей  в  самый  раз.  Когда  Владимир
уходил, он включал Лее что-нибудь из своей видеотеки  -  хоть  роскошный
видеомагнитофон и покинул его квартиру, будучи обменянным на гречку,  но
старенький, чуть ли не прошлого столетия  выпуска,  видеоплеер,  как  ни
странно,  все  еще  пахал  помаленьку  и  сносно  крутил   себе   бобины
видеокассет. Володя ставил Лее что попало - вплоть до эротики и  фильмов
ужасов. Когда же  дело  дошло  до  древнего,  но  вновь  востребованного
публикой из-за эпопеи со сквирлами фильма "Чужие",  девушка  спросила  у
Володи после просмотра:
   - Владимир, скажи мне, когда земляне столкнулись с подобными тварями?
Мы, кажется, облетели куда как больше населенных и безлюдных планет,  но
нигде не встречали ничего подобного.
   Володя, изумившись столь детской наивности, неожиданной  для  офицера
захватчиков, ответил:
   - Лея, ты что, не поняла, что это художественный фильм?
   Лея чуть наморщила лобик, как делала всегда, когда что-либо  вызывало
у нее недоумение или замешательство, и спросила:
   - Насколько я поняла,  художественный  -  значит  снятая  максимально
красиво хроника, так?
   - Да не совсем... - усмехнулся Володя. - Это значит, что один человек
придумал историю, другой подобрал актеров, потом они сыграли каждый свою
роль, и все это было по кусочкам отснято  на  камеру,  а  потом  кусочки
склеили вместе, и получился фильм.
   Лея продолжала изумленно и вопросительно  смотреть  на  Владимира,  и
потому он продолжил объяснения:
   - Ну вот. А если у актеров с первого раза не вышло сыграть  так,  как
это задумал автор произведения, то  они  это  делают  еще,  еще  и  еще.
Понимаешь? Тут все - не настоящее. Ни космос, ни чудовища,  ни  корабли.
Мы на самом деле  действительно  еще  никуда  всерьез  не  летали.  Наши
фильмы, как бы это сказать,  это...  наши  мечты,  наши  фантазии,  наши
страхи... Понимаешь?
   -  Да,  должно  быть,  я  поняла  тебя,  Владимир,  -  сосредоточенно
отозвалась Лея. - И много кто из землян смотрит подобные  художественные
фильмы?
   Лея была интересной собеседницей, особенно теперь, когда разговор уже
не стопорился на каждом  новом  для  нее  слове  и  Владимиру  более  не
приходилось пускаться в длительные объяснения,  ранее  делавшие  связное
общение  просто  немыслимым.  Володя  почувствовал  подвох,  но  ответил
честно:
   - Ну, не знаю. Процентов девяносто восемь, я так думаю, смотрят.
   - Правильно ли я поняла тебя, Владимир, - переспросила  Лея,  даже  с
радостным каким-то изумлением в голосе, - что это значит, что 98 человек
из каждой сотни смотрят на подобные склепанные фрагменты?
   Владимир,  с  интересом  следивший  за  особенностями  освоения  Леей
русского языка, вынужден был согласиться.
   - Но ведь все это - вранье, ложь, вымысел,  абракадабра,  лажа  -  не
помнишь других синонимов?
   - Нет, не помню, - усмехнулся Володя.
   - Теперь я понимаю, почему вы так быстро проиграли войну, -  уверенно
сказала Лея. - Пожалуйста, больше не ставь мне подобных пленок, если  их
просмотр не является для меня обязательным. Договорились?
   - Да, конечно... - смутился Володя внезапным  поворотом  дела.  -  Но
разве у вас, на Анданоре, нет художественных фильмов?
   - А разве у вас на Земле нет таких, где все - правда?
   -  Есть,  -  откликнулся  Владимир.   -   Они   называются   фильмами
документальными. Там все правда.
   - А у тебя они есть или ты  безнадежно  погряз  в  мечтах  и  страхах
своего несчастного и странного народа?
   -  Конечно,  есть...  Пара  пленок...  -   обескуражено   откликнулся
Владимир, разводя руками.
   - Да, - улыбнулась Лея. - Это, вероятно,  как  раз  два  процента  от
твоей фильмотеки. Так? А девяносто восемь - лживые домыслы. Я  правильно
поняла?
   - Ну... С твоей точки зрения, наверно, да, - ответил Володя, решивший
заступиться за родную планету. -  Но  с  нашей  -  тут  как  раз  точно,
правдиво показаны разные типы людей, их реакция на  различные  жизненные
обстоятельства. Художественные фильмы учат, предостерегают.
   - Ерунда, - отрезала Лея. -  На  Анданоре  даже  сказки  для  малышей
правдивы. Нет ничего поучительнее правды во всех ее проявлениях.
   "Страшное это, должно быть, место - Анданор", - подумалось Володе, но
вслух он ничего не сказал. Ну что тут скажешь, если ее мир столь отличен
от нашего.
   Девушка, поняв, что дискуссия окончена, сказала:
   - Володя, если я тут не для того, чтобы умереть голодной  смертью,  я
хотела бы перекусить. Немного - мне хватит банки тушенки и пары  тарелок
гречневой каши.
   Владимир тоскливо выслушал пожелание  пленницы  и  побрел  на  кухню.
Сперва Володя списывал исключительную прожорливость Леи на  перенесенный
ею нервный стресс, пока не убедился, по  косвенным  признакам,  что  она
обладает поистине железной нервной системой; потом он думал,  что,  быть
может, она, бедняжка, недоедала на казенных  харчах  своего  Анданора  и
решила  отъесться  в  плену.  Нет  -  она  обладала  ровным,   здоровым,
неизменным аппетитом гиппопотама. Владимир с болью смотрел,  как  запасы
пищи, принесенные Зубцовым, не то что таяли  -  они  просто  испарялись,
хуже миража в пустыне. Володя старался не  думать  об  этом.  Он  вообще
старался не думать о будущем, начиная с того, к слову, всего лишь только
позавчерашнего дня, когда он не выдал Лею Зубцову. Владимиру показалось,
что девушка то ли слышала их разговор,  то  ли  догадалась,  что  Володя
из-за нее нарушил какие-то  партизанские  земные  законы,  -  во  всяком
случае, в бездонных  взглядах  ее  выразительных  глаз  Владимиру  стали
чудиться оттенки благодарности.  Ведь  Лею  не  пытали,  не  мучили,  не
допрашивали и не расспрашивали даже. На ней не  ставили  опытов  и  даже
согласились не снимать ее защитный костюм. Владимир догадывался, что  он
совершенно не похож на профессионального контрразведчика или палача. Лея
также склонялась к подобному видению ситуации.  После  ухода  полковника
Володя зашел к испуганно застывшей, как мышка, Лее, которую  он  напугал
тем, что если она будет шуметь, то ее съедят, и по его лицу Лея  поняла,
что опасность миновала. Володя тогда залез на покрытую древней  пылью  и
свежей паутиной полку и  достал  оттуда  четырехчасовую  видеокассету  с
фильмом-катастрофой,  недавно  взявшим  все  мыслимые  "Оскары".   Фильм
назывался "Башни страдания" и был посвящен чудовищному террористическому
акту сентября 2001 года, когда фанатики захватили пассажирские  самолеты
с ни в чем не повинными людьми - и таранили ими американские  небоскребы
с такими же, не имеющими к ним никакого отношения американцами. Там были
любовь, слезы, смерть и счастливый, для главных героев,  конец.  Критики
сравнивали фильм с картиной "Титаник"  20-летней  давности,  -  но  тот,
конечно, был куда как слабее по части спецэффектов.
   Сам же Володя отправился в церковь исповедаться в  убийстве,  которое
не то что излишне тяготило его, напротив,  пугало  своей  приемлемостью,
естественностью и чуть ли не пьянящей упоительностью для него, будто  он
отведал какого-то серьезного  наркотика  и  теперь  ему  хотелось  вновь
испытать что-либо подобное. Это пугало Владимира куда  больше  ожидаемых
мук совести. Володя тогда вышел из квартиры,  запер  дверь  и  спустился
вниз. Воздух был морозным до звона, казалось, что,  несмотря  на  начало
апреля,  зима  вовсе  не  намеревалась  уходить  из  разбитой  параличом
оккупации Москвы.
   Владимир дошел до автобусной остановки,  которая  приветствовала  его
рекламными листами, как старого  друга;  Владимиру  показалось,  что  он
теперь знает, почему убийцу тянет на место совершения преступления.  Тут
заново переживаешь сладостные, волнующие моменты  лишения  жизни  живого
существа.  Володя  подумал,  что,  быть  может,  он   один   такой   вот
ненормальный, или, как знать, - возможно, другие убийцы чувствуют то  же
самое, только говорить об этом кому бы то ни было стесняются.  Ведь  что
такое, если подумать, рыбалка и почему у нее так  много  приверженцев  -
это ведь когда пойманная рыбка медленно  умирает,  разевая  рот,  у  ног
рыбака, а он знай сидит над нею с удочкой и делает вид, что ему  до  нее
нет никакого дела. Не правда. Еще как есть. Иначе зачем бы  в  следующие
выходные он опять, бросив телевизор, жену и детей, отправляется на место
преступления, пардон, к любимой проруби? Или охота - ну это  уже  совсем
серьезно. Почти по-настоящему. Охоту даже осуждают как излишне крова - и
вое занятие обыкновенные граждане. Тогда отчего  же  она  была,  есть  и
будет, должно быть, всегда  элитным  видом  "спорта"  богачей  и  власть
имущих? Володя никогда не охотился прежде и раньше осуждал  безжалостных
к лесным зверушкам охотников. Теперь же он знал, "как остро волнует твою
собственную кровь вскрытое горло другого  живого  существа,  и  чем  оно
разумнее, крупнее и сильнее - тем лучше. Он начинал понимать богачей, не
жалеющих никаких денег за возможность с поохотиться в  Африке  на  слона
или носорога. В этом и  было  нечто  от  вампиризма,  будто  часть  силы
поверженного врага, ну, или там добычи переходила к его убийце.
   "Интересно, все люди такие или это я один такой отморозок?"  -  думал
Володя, дожидаясь трамвая среди других как-то неопрятно, небрежно одетых
в поношенные невзрачные одежды людей,  прячущих  друг  от  друга  глаза.
Володе не нравился тот зверь, который проснулся в  нем  после  убийства,
пусть даже совершенного из самых лучших побуждений. Володе не  нравилось
ощущать себя то ли маньяком, то  ли  каннибалом,  то  ли  вампиром.  Ему
хотелось побыстрее попасть в храм и исповедаться там в преступлении. Ему
было тягостно, что он на собственном опыте прорабатывал какие-то тайные,
темные, но при этом реальные стороны людского бытия.