ался в  себя  или  набрасывал  с  горячностью  лихорадочного
больного карандашиком на листочке зубную формулу существа,  которого  он
изучал по видеокассете, конфискованной им у Владимира сразу после съемки
сквирлов. К слову, сквирлами их уже успели обозвать местные  жители,  на
чьи х огородах  зверьки  также  разбойничали,  за  их  протяжные  крики,
которыми те обменивались во время своих набегов. Ближе к вечеру  Бадмаев
распорядился, чтобы его отвезли в  деревушку,  откуда  впервые  поступил
сигнал о незнакомых  созданиях,  и,  оставив  Володю  охранять  технику,
налегке помчался  туда  в  обществе  взмокшего  Пересядько.  Вообще,  он
развернул на удивление бурную деятельность, смысла которой даже  Володя,
уж не говоря о Романе Максимовиче, пока не мог постичь. Владимир заварил
себе кофе и задумчиво пил его, глядя, как порозовевшее солнце опускается
в такую обыкновенную тучу, и думал, что  академик,  взбрели  это  ему  в
голову, преспокойно заночует в той самой деревушке, забыв и про  Володю,
и про оборудование. Петр Семенович вел себя так, будто вся  Белгородская
область сейчас была его лабораторией, а окружающие - не  более  чем  его
сотрудниками.  Однако  разогнавшаяся  до  предельной,  для   проселочной
дороги, скорости машина,  которую  Володя  заметил  загодя  по  высокому
шлейфу  поднятой  ею  пыли,  наконец  доставила  академика  обратно.  Он
распахнул дверцу и выскочил из машины  с  невиданной  прежде  Владимиром
торопливостью. Очки академика  сбились  куда-то  набок,  карман  пиджака
вывернулся, рубашка расстегнулась на  животе,  колени  были  вымазаны  в
грязи и сверху вываляны в пыли, на лице же  застыла  пугающая  блаженная
улыбка. Это был вид человека, сошедшего с ума на своем  собственном  дне
рождения от обилия подарков. Глаза Бадмаева были расширены вдвое  против
обыкновенного, почти выпучены, и со стремительностью  юноши,  еще  более
насторожившей  Володю,  он  подскочил  к  своему   помощнику,   потрясая
баночкой, на дне которой шевелилось нечто.
   - Я докажу! - закричал он. - Я докажу, что это существо не может быть
с нашей планеты! Гляди, Володя, здесь личинки особей того вида,  который
ты сегодня отснял на камеру. Я нашел  целых  три!  Представляешь,  какая
удача! Одну мы с тобой вскроем, другую заспиртуем, третью скормим курице
и будем  записывать  на  камеру  все  стадии  до  появления  имаго!  Это
поразительно!
   Владимир, прошлой ночью и  так  спавший  по  милости  Бадмаева  менее
четырех часов со всеми сборами и перелетами, робко поинтересовался:
   - Начнем завтра утром?
   - Да ты что?! - вытянув шею и страшно глядя на Володю поверх очков, с
видом Ивана Грозного, беседующего напоследок с сыном,  зловеще  протянул
тот.  Владимир  же  начинал  догадываться,  как   некоторые   становятся
академиками.  Для  этого  надо  прежде  всего  полностью  свихнуться  на
какой-либо науке. - Да тут дело пахнет Нобелевской премией, а ты  смеешь
помышлять о сне?
   Володе, которого ранее Бадмаев величал почти исключительно на "вы" да
еще и по имени-отчеству, сделалось жутковато  от  подобной  метаморфозы.
Словно сам академик из безобидного белого червячка превращался  тут,  на
Белгородчине, в загадочное и неизвестное науке создание.
   - Видишь это? - чуть спокойнее, но еще более зловеще сказал академик,
показывая пальцем на двухсотграммовую банку с растворимым кофе, стоявшую
в самом центре старого, рассохшегося стола.
   - Да, - кивнул Владимир.
   - Так вот, у меня таких три, - и академик многозначительно  и  широко
улыбнулся.  -  Как  только  в  голове  вашей,  Владимир   Александрович,
зародятся мысли об отдыхе, прошу к столу. Чашка кофейку  -  и  снова  за
работу. Вас устраивают условия нашего сотрудничества?
   - Да, конечно, - смущенно пробормотал в ответ Владимир, понимая,  что
сегодня их номер гостиницы не дождется хозяев.
 
*** 
 
   На деле люкс  гостиницы  "Триумфальная"  с  белоснежными  простынями,
бассейном и шведским столом не увидел своих гостей еще  целых  три  дня.
Разумеется, Володя и Петр Семенович спали-таки  в  эти  трое  суток,  но
ровно столько, чтобы иметь возможность работать дальше. Посменно, по два
часа. Владимир, к своему облегчению, и  сам  втянулся  в  этот  безумный
ритм, заразившись азартом и одержимостью шефа. Каждый день, да  что  там
день - каждый час дарил  академику  и  его  ассистенту  новые  открытия,
которые неизбежно имели поистине мировое значение. Еще  бы,  открыть  не
новый вид или род, не новый отряд даже, но новый тип живых существ - это
действительно попахивало Нобелевской премией.  Более  того,  Владимир  с
каждой  минутой  работы  с  академиком  убеждался  в  том,  что  сквирлы
действительно инопланетного  происхождения.  А  зрелище  юного  сквирла,
выгрызающего  себе  путь  на  свободу  из  нахохленного  трупа   курицы,
продолжавшей целые сутки сидеть на жердочке надгробным монументом  самой
себе,  отснятое  на  камеру  Владимиром,  и  вовсе  было  похлеще  самых
душераздирающих  сцен  подобных  вылуплений,  когда-либо   создававшихся
кинематографом. К концу третьих  суток  академик  вызвал  по  мобильнику
покинувшего ученых Пересядько, который, видимо, принялся  искать  помощи
по другим каналам, и потребовал, чтобы тот вновь отвез  его  в  деревню.
Владимира же, разумеется, шеф опять с собою  не  взял  -  надо  же  было
следить  за  состоянием  молодого  сквирла,  с  одинаковым   энтузиазмом
пожиравшего  немыслимые  для  большинства  земных   существ   количества
разнообразной пищи. Володя  изумлялся  количеству  видеопленки,  которую
мудрый академик взял с собою в это путешествие, и заполнял все  новые  и
новые  кассеты  блохообразным  зубастым  созданием,  росшим  на   щедрых
лабораторных харчах не по часам даже, а по минутам. Наконец,  Пересядько
доставил небритого  и  осунувшегося  до  пугающего  состояния  академика
обратно, в полевую лабораторию; тот, разумеется,  сразу  же  бросился  к
вольеру со сквирлом, как мать к своему новорожденному младенцу,  и  весь
прочий  окружающий  мир  перестал  для  него  существовать,   утрати   в
актуальность.  Пересядько  же,  отозвав  Володю  на  минутку  к   своему
автомобилю, сказал, отдуваясь и потея:
   - Владимир, позвольте задать вам нескромный вопрос.
   - Да-да? - откликнулся Володя.
   - Вы уверены, что это действительно академик Бадмаев?
   Володя сперва даже не понял, куда клонит Роман Максимович - для  него
слишком свежим было зрелище курицы, разгрызаемой изнутри острыми зубками
сквирла, и он подумал, что,  быть  может,  Пересядько  подозревает,  что
академик сам мог стать носителем инопланетного паразита. Потому Владимир
с заметным испугом спросил у собеседника,  который  от  высокой  степени
доверительности беседы чуть ли  не  прижимал  Володю  пузом  к  открытой
дверце машины:
   - А что, есть основания  полагать,  что  с  ним  самим  что-то  не  в
порядке?
   - Ну да! - чуть плаксиво взвизгнул Пересядько. -  Но  вы-то  ответьте
мне, этот человек действительно академик Бадмаев?
   Володя сообразил, что ничего страшного  с  его  шефом  не  случилось,
просто раз уж Петру Семеновичу удалось эпатировать самого Владимира,  то
что  можно  сказать  о  простых  людях,   сраженных   экстравагантностью
поведения и все более диким видом московской знаменитости.
   - Да, разумеется, - с улыбкой сказал Володя. - Во всяком  случае,  на
момент прилета сюда это был действительно настоящий Бадмаев, у  которого
я работаю уже больше года. А что, если не секрет,  выкинул  он  на  этот
раз, что вы даже решились спросить у меня о его подлинности?
   Сгущавшиеся сумерки тронули синевой круглое лицо Пересядько, и он сам
имел вид неземной и загадочный. "А может, это от передозировки кофе  мне
теперь везде мерещится что-то инопланетное. От такой работы  кто  хочешь
сдвинуться может", - мелькнула мысль.
   - Ваш академик, -  начал  Пересядько,  с  какой-то  даже  гадливостью
произнеся последнее слово, - собрал деревенских  хлопчиков,  всех  -  от
пяти до пятнадцати годков, - и сказал, что даст по  20  долларов  первым
пятерым следопытам - так и сказал - следопытам,  кто  найдет  фиолетовый
камушек на поле, где впервые увидели сквирлов. Ну не безумие ли  это?  -
возвысил свой и без того тонкий и зычный голос фермерский  председатель.
- Ну бывают ли  фиолетовые  камушки?  Теперь  наши  несчастные  хлопчики
накупили на последние денежки в сельпо фонарики и  собираются  всю  ночь
искать! Ну ладно, он вас мучает, нас мучает  -  бумагу  для  военных  не
выдает, - так он теперь же и  за  детишек  принялся.  Но  ее  фиолетовых
камушков в природе не бывает, так ведь?
   - Бывают, -  серьезно  отозвался  Владимир,  сразу  успевший  оценить
изящность хода мыслей академика. - Бывают. Ее это метеориты.
   Роман Максимович в ответ часто-часто закивал головой,  так,  что  его
толстые щеки заколыхались, как студень на тарелке,  будто  говоря  этим:
"Ну, стало быть, и ты такой же  псих,  как  твой  шеф",  суетливо  пожал
Владимиру руку на прощание и уехал. Володя же  вернулся  в  лабораторию,
брезгливо вытирая о штаны ладонь, вымазанную пересядьковским потом.
 
*** 
 
   И ведь академик оказался прав! Следующим же утром ни свет ни  заря  к
ученым заявилась целая делегация мальчишек, младшему из которых и  вовсе
было не более трех лет, а старший ему в отцы годился,  общим  числом  12
душ. Они торжественно и недоверчиво вручили академику метеоритных камней
- а прошлой весной по  всей  планете  действительно  было  зафиксировано
небывалое прежде количество падений именно таких, крупных, фиолетовых, с
красноватым отливом, камушков - удивительно, как никто не пострадал, - и
когда  Бадмаев,  чуть  не  прыгая  от  радости,  хотел  бежать  к  своим
микроскопам,  ребята  физически  не  пустили  его,  требуя  сто  баксов.
"Дяденька, дай сто баксов, - кричали они, облепив академика. - Дяденька,
ну дай сто баксов, ну ты же обещал". Володе, который с трудом  сдерживал
улыбку от  фееричности  зрелища,  сразу  вспомнились  Ильф  и  Петров  с
незабвенными двенадцатью стульями. Казалось, что  сейчас  Бадмаев,  всем
видом своим  напоминавший  теперь  Кису  Воробьянинова  в  самые  худшие
моменты его многотрудной  жизни,  скажет  им  вполне  по-остаповски:  "А
может, вам еще и ключ от квартиры, где деньги лежат?"
   Но нет. Академик суетливо сунул камни в карман и сказал:
   - Ах да, простите. Вас устроит одной купюрой?
   - Да, да! - загалдела детвора, все плотнее обступая  потасканного  на
вид Бадмаева.
   - Вот, возьмите, - Бадмаев полез  в  кошелек  и  отдал  100  долларов
самому старшему.
   Ребятишки мгновенно умолкли до звенящей тишины - жаворонок еще  спал,
- пока старший проверял  на  просвет  и  на  ощупь  подлинность  купюры.
Наконец, уверившись, протянул Бадмаеву руку и сказал:
   - Спасибо, академик. Если чего еще надо, мы всегда рядом.
   - Спасибо, ребята. Будьте здоровы, -  ответил  Бадмаев,  погладив  по
головке самого маленького и чумазого, сосредоточенно ковырявшего в носу.
И  ребятня  галдящей  стаей  помчалась,  прямо  через  поле,  прочь   от
лаборатории, обсуждая, на что они потратят такую немалую сумму. Академик
же уже пыхтел от возбуждения над микроскопом, просматривая  инопланетную
породу, выискивая в ней то, что, как он был убежден, просто обязано было
в ней найтись. А потом тихо, почти шепотом, сказал:
   - Вот оно, Володя. Смотри, это яйцо сквирла.
   И опять Володя с Бадмаевым заварили и выпили кофе, и вновь закипела у
них  работа  -  Владимир  вел  дневник  эксперимента  и  фиксировал  все
происходящее на пленку. Бадмаев же сумел за считанные  минуты  приладить
камеру к микроскопу через некоторое подобие перископа подводной лодки  с
несложной оптикой  собственноручного  изготовления,  что  само  по  себе
тянуло если не на изобретение, то уж на рацпредложение-то  как  минимум.
Капнув воды на яичко неземного происхождения, извлеченное из  субстрата,
академик сумел к следующему утру вызвать  таким  образом  вылупление  из
него того самого беленького червячка,  пока  микроскопического  размера,
который тут же принялся ползать кругами в поисках пищи,  незамедлительно
и в избытке специальной иголочкой  предоставленной  в  его  распоряжение
добрым академиком. В общем, Нобелевская легко,  как  в  счастливом  сне,
после которого особенно горько просыпаться дождливым утром серых  буден,
плыла в руки академика.
   - Я и тебя не забуду, - пообещал Бадмаев. -  Ив  докладе  упомяну,  и
деньжат подброшу.
   В общем, Владимир хотел бы разделить  эйфорию  академика,  но  как-то
боязно было слишком уж поверить в свою удачу.  После  опьянения  успехом
бывает ох какое горькое похмелье, а Бадмаев был  счастлив  как  ребенок.
Как слишком уж маленький ребенок, подумалось Володе. Вот таких вот жизнь
чаще  всего  и  обламывает.  Однако  пока  небо   над   их   Нобелевской
действительно казалось безоблачным. Академик же хорошо сознавал, что  им
надо спешить - информации было получено достаточно, она  была  достойным
образом оформлена и зафиксирована. Наконец академик улыбнулся и  сказал,
что сейчас они едут в Белгород, откуда  отправят  бумаги  в  Нобелевский
комитет  и  в  прочие  многочисленные  официальные  инстанции.   Бадмаев
осознавал, что материал настолько сенсационен, что необходимо непременно
снабдить его оцифрованным  видео,  снятым  Владимиром  на  камеру.  Петр
Семенович уже провел оцифровку самых сногсшибательных фрагментов, однако
объем информации теперь стал таким огромным, что для передачи его  через
Интернет необходима была качественная связь выделенного канала, которую,
разумеется,  невозможно  было  получить  ни  через  Володин,  ни   через
бадмаевский мобильник. Академик связался с  Пересядько  и,  посулив  ему
скорое заключение о необходимости самых  решительных  мер  по  борьбе  с
инопланетной напастью, получил автомобиль для переезда в Белгород, где в
гостинице "Триумфальная" номера люкс, разумеется, имели выделенный канал
связи со Всемирной Сетью. Пересядько же, ясное  дело,  ехать  молча  был
просто не способен и ныл на тему все новых случаев разорительных набегов
со стороны заметно подросших, по его словам, сквирлов. Бадмаев имел  вид
самый растерзанно-восторженный и  напоминал  безнадежного  сумасшедшего,
выпущенного из дурдома под расписку родных. Он  просто-таки  игнорировал
слова  Пересядько  и  порой  начинал  насвистывать  какие-то  допотопные
песенки. Володе даже стыдно было немного за столь эгоистичное  поведение
Бадмаева, и он с вежливой заинтересованностью  поддерживал  беседу.  Уже
въехав в черту Белгорода, Роман Максимович сказал:
   - Да, и еще был случай: в деревне Захрино сквирлы проникли в курятник
и передушили всех кур; хозяйка  старалась  им  помешать,  но  они  и  ее
укусили так, что ей пришлось спасаться бегством. А в милиции  и  в  МЧС,
между прочим, - жалобно добавил Пересядько, - ей сказали, что пальцем не
пошевелят, пока не  будет  официального  документа  комиссии  московских
ученых, то есть, выходит, вас. А "Скорая" к ней приехала  только  тогда,
когда тетка соврала, что ее собака укусила, а не какой-то там  неведомый
сквирл.
   Роман Максимович даже не оценил, сколь серьезную  реакцию  вызвало  у
Бадмаева его последнее  тревожное  заявление.  Академик,  насвистывавший
себе под нос "а ну-ка песню нам пропой, веселый ветер",  внезапно  издал
безнадежно фальшивую ноту  и  умолк,  пристально  глядя  на  Пересядько.
Владимир же не видел  со  стороны  своего  лица,  но  оно  тоже  приняло
задумчиво-подавленное выражение. А  фермерский  председатель  ничего  из
этого даже не заметил - был сосредоточен  на  происходящем  на  проезжей
части, ведь он, как всякий сельский житель, не любил  автострад  больших
городов. Похоже, он рассказал о столь серьезном  инциденте  лишь  теперь
просто потому, что ему было очень мало  дела  до  какой-то  там  хозяйки
чужих кур - ему требовалось немедленно спасать гибнущий урожай, до всего
же другого ему просто не было дела. Он начал было вновь говорить о  том,
сколько центнеров зерна уничтожили сквирлы, но Бадмаев перебил:
   - Скажите, а насколько достоверна информация о том, что сквирлы съели
кур и напали на женщину?
   Пересядько,  несколько   удивленный   внезапным   интересом   чудного
академика, взглянул на него и обрадованно, что хоть так сумел донести до
Бадмаева серьезность ситуации, сказал:
   - Да вернее не бывает. И кур загрызли, и женщину покусали.
   Академик куснул губу и задумчиво произнес:
   - Думаю, Роман Максимович, к завтрашнему утру мы составим необходимый
вам документ.
   - Правда?! - порадовался Пересядько, засияв всем лицом,  как  луна  в
полнолуние.
   - Да, - уверил его Бадмаев, - однако вот и наша гостиница, нам  пора.
Завтра я свяжусь с вами и передам вам нужную бумагу.
   Разгрузив машину и попрощавшись с  цветущим  Пересядько,  Владимир  с
академиком поднялись к себе, на третий этаж великолепной, совсем недавно
отстроенной гостиницы; академик занялся подключением своего  ноутбука  к
каналу связи с Интернетом, Володя же включил телевизор  -  там  как  раз
должны были по первому каналу показывать программу "Время". С первых  же
слов диктора  Владимир  почувствовал,  как  такой  прекрасный,  если  не
считать нападения сквирлов на женщину, мир начинает медленно  уходить  у
него  из-под  ног.  Володя  троекратно  усилил  громкость,  и  без  того
достаточную, чтобы и он, и академик слышали каждое  слово,  и  замер.  А
ненавистный диктор, выбритый и в чистом пиджачке - ведь он же не спал  в
нем столько дней подряд, выключаясь от усталости, по  два  часа  полтора
раза в сутки, - вещал  отвратительно  бесцветным,  поставленным  голосом
следующее:
   "Сегодня американские ученые сделали открытие, которое  заставит  нас
по-новому взглянуть на мир, в котором мы живем. Вопрос  о  существовании
жизни в других уголках Вселенной можно  считать  закрытым.  Американские
специалисты в области биологии Найтс  Арт  и  Флой  Беркли  предоставили
неопровержимые  доказательства  того,  что  странные   создания,   якобы
совершающие в течение последних месяцев набеги на посевы  штата  Канзас,
существуют реально. Более того, после менее чем  двухмесячного  изучения
отловленных  экземпляров  в  рамках  секретной   федеральной   программы
"Незваные гости" им удалось  обнаружить  взаимосвязь  между  метеоритным
весенним дождем и появлением загадочных сельхозвредителей".
   Владимир просто боялся взглянуть на лицо академика, чувствуя себя тем
самым гонцом, которому, по традиции, вполне  могут  отрубить  голову  за
принесенную недобрую  весть.  Разумеется,  Володя  понимал,  что  он  не
виноват, что американцам удалось их опередить, да еще  так  неторопливо.
Гонец тоже не был виноват. Ему отрубали голову просто так,  под  горячую
руку. Диктор же продолжал:
   "Новые существа - а в честь первооткрывателей они названы берклартами
- ведут себя с каждым днем все более агрессивно. Самые  крупные  из  них
уже  достигают  размерами  козы;  по   непроверенным   данным,   имеются
человеческие  жертвы.  Правительство  Соединенных   Штатов   подтвердило
информацию, однако все подробности ее  строго  засекречены,  особенно  в
том, что касается человеческих жертв. С этого дня мы будем держать вас в
курсе событий  и  попробуем  передать  документальные  кадры  загадочных
берклартов. Далее мы возвращаемся к сообщениям о теракте в Лондоне.  Как
вы знаете, мощный взрыв, прогремевший в субботу в самом центре..."
   Володя закрыл глаза и сжал зубы. Он слышал  шарканье  ног  академика,
который девяностолетним старцем брел через номер;  слышал,  как  Бадмаев
дошел до телевизора  и  щелкнул  кнопкой.  Наступила  тишина.  Владимир,
совсем по-детски, боялся открыть глаза и увидеть  лицо  своего  шефа,  с
такой восторженной наивностью верившего в свой приоритет. Наконец,  шаги
стали удаляться, хлопнула входная дверь, и наступила тишина.
   Лишь тогда Владимир заставил себя открыть глаза, будто опасаясь,  ч