тор был уверен,  что
он залезет в  ловушку  и  придет  в  Зрелищный  Центр.  Правитель  отдал
распоряжение личной гвардии, чтобы те тщательно  следили  за  каждым  из
посетителей Центра, делая это по принципу "всех  впускать  и  никого  не
выпускать", особенно лиц, одетых не по погоде тепло. Чтобы  не  спугнуть
дикаря,  агентам  не  следовало  проверять  документы   даже   у   самых
подозрительных  личностей.  Зато   внутри   Зрелищного   Центра   засада
готовилась по первому классу -  и  снайперов,  и  вооруженных  до  зубов
гвардейцев, и, на крайний случай, баллонов с парализующим газом  хватило
бы на сотню вооруженных противников, а  не  то  что  на  одного  дикаря,
который -  Император  не  сомневался  -  будет  просто  не  в  состоянии
пропустить такое упоительное зрелище. А вот на  выходе  из  Центра,  под
предлогом карантина, проверят уже всех, и досконально, если у  землянина
хватит выдержки никак себя не проявить.
   Правитель распорядился тогда же заклеить все города и  веси  Анданора
голографическими плакатами - стингры повалили  обнаженную  предательницу
наземь и впились зубами ей в бедро и ладонь. Он лично отбирал сюжет  для
голограммы, объявив  конкурс  среди  придворных  художников.  Императору
хотелось,  чтобы  плакат  вышел  изощренно  эротичным,  словно   стингры
собираются не только сожрать, но и изнасиловать Лею. И чтобы  искаженное
лицо девушки несло в себе черты сладострастия боли.  Ну,  словом,  чтобы
этот загадочный В. из Сопротивления просто не смог не посетить Зрелищный
Центр лично, привлеченный картинкой, как юный скримлик прожектором. Этот
же  образ  решено  было  в  движении  транслировать  по   всем   каналам
стереовидения в качестве рекламы грядущего зрелища. Для нее даже снялась
одна из лучших танцовщиц Империи, и у нее великолепно получились крупные
планы - и  изогнутая  поясница,  и  упоительное  сочленение  бедер  (вид
сзади), мелькнувшее из-под  будто  ненароком  задравшейся,  от  падения,
белой юбочки, - все это было бесподобно. В  рекламе  казни  решено  было
использовать лицо самой Леи, отснятое в момент, когда предательнице было
сообщено, что ее растерзают стингры, - в такую минуту чьи  угодно  глаза
просто  светились  бы  запредельным,  животным  страхом  перед  смертью,
стоящей месяца непрерывной пытки, - и рекламный стереоролик  был  готов.
Умельцы из министерства пропаганды за считанные часы совместили бьющееся
тело танцовщицы с исполненным ужаса лицом Леи  со  свирепыми  стинграми,
добавили к этому фоновый запах разогретого женского тела и сделали  так,
чтобы под конец действие органично выливалось  в  написанную  придворным
художником статичную сцену со впившимися в тело хищниками (в этот миг из
генератора запаха пойдут яркие кровавые тона), и работа была  завершена.
Император раз десять  кряду  просмотрел  рекламу  и,  щедро  вознаградив
коллектив ее создателей, дал "добро" на выход клипа в эфир.
   За остававшуюся до казни неделю надо  было  сделать  так  много  -  и
снарядить  экспедицию  для  отлова  молодых  стингров,   и   подготовить
Зрелищный Центр... В общем, работы хватало всем.
 
Глава 33 
ПОДГОТОВКА К КАЗНИ 
 
   Владимир, конечно же, попался в расставленную Императором ловушку. Он
решил, что обязательно пойдет в  этот  чудовищный  Зрелищный  Центр,  он
чувствовал, что обязан быть рядом с Леей  в  ее  последние  минуты.  Дни
Владимир проводил в болезненной полудреме  дома,  перебирая,  на  пробу,
каналы стереовидения и натыкаясь везде на эту  страшную  рекламу  казни,
словно  бы  сотворенную  самым   извращенным   из   маньяков   -   такой
отвратительно-эротичной  она  была  при  всей  ее  кровавости.  Ночи  же
Владимир упорно проводил под розовой кулямбой, будучи одет при  этом  не
по погоде легко, на пронизывающем ночном ветру жестокой планеты,  сперва
подарившей ему его нежную, несчастную, так мечтавшую родить ему  ребенка
Лею, а теперь отобравшей у него возлюбленную НАВСЕГДА. Анданорское лето,
судя по всему, достигло своего зенита - солнце доело-таки снега,  теперь
остававшиеся лишь по дну редких оврагов, как в Москве  в  конце  апреля.
Даже ночью температура не опускалась ниже нуля, а днем так и вовсе  было
не менее семи по Цельсию. А какая на Анданоре была луна!  Всякая  земная
цепная собака плакала бы от восторга, увидев эту луну. Она была  раза  в
три больше нашей в диаметре, да такого яркого, масляно-розового цвета  и
светила столь мощно, что можно было разглядеть не только очертания, но и
цвета предметов. Владимир всем сердцем беззвучно выл на эту пронзительно
тоскливую луну, лежа на дне ямы, образовавшейся  по  непонятным  законам
местной природы вокруг ствола розовой кулямбы,  сжимая  в  руке  рукоять
плазменного пистолета. Он не  ушел  из  дома  Леи,  хотя  совершенно  не
исключал возможности повторного обыска или даже  нашествия  журналистов.
Он сидел на холодной земле - уж,  разумеется,  весь  Анданор  был  одной
сплошною вечной мерзлотой, -  будучи  одет  так  прохладно,  словно  был
коренным анданорцем. Владимир сперва не пытался объяснить себе, зачем он
ведёт  себя  именно  так.  Более  того,  он  категорически   отказывался
предаться  подобному  самоанализу.  Отчего?  Причина  более  чем   ясна.
Владимир искал смерти - ведь, как православный, он не  мог  покончить  с
собой, приняв оставленные Ле ей таблетки. А если бы  он  копнул  в  себе
поглубжз.  то  нашел  бы,  сколь  мучительно  жаждал  он  расстаться   с
опостылевшей жизнью. О чем же думал Владимир всю эту страшную  для  него
неделю - неделю  с  того  дня,  когда  его  милая,  нежная,  прекрасная,
неукротимая,  единственная  во  всех  смыслах  Лея,  с  которой  он  был
действительно счастлив на всех трех  планетах,  вновь  появилась  в  его
доме, терзаемая  стинграми  прямо  на  коврике  стереовидения?  Владимир
размышлял о том. как мог  он  положить  красный  телефончик  на  вершине
холма, а не уничтожить его каким-нибудь действенным способом. О том, как
мог он хоть в чем-то  довериться  одержимому  идеей  мщения  ненавистным
захватчикам Юрию. Прикоснувшись руками к шершавому, как у  наших  земных
дерев, золотистому стволу исполинской кулямбы, Владимир к  седьмому  дню
своих  страданий  порой  облегчал  свою  боль   громкими,   безудержными
рыданиями. Рыданиями без слез - глаза словно пересохли  до  самого  дна.
Над головой Володи каждую ночь поднималось созвездие  Леи,  и  Владимир,
глядя  на  него,  представлял  свою  милую  живой,  ласковой  и  нежной,
дорисовывал звездную раскладку до любимого образа, лишь бы не вспоминать
о той чудовищной рекламе, которая сама по себе  и  своей  достоверностью
оскверняла несравненные черты его обожаемой Леи. Володе чудилось  порой,
что изысканной мерзости стереоклип был будто специально сделан для того,
чтобы насыпать в раны его сердца  как  можно  больше  отравленной  соли,
чтобы заставить его страдать как можно более  жестоко.  Владимир  немало
удивился бы, узнай он, сколь близкой к истине  была  его  параноидальная
версия. Это  действительно  были  силки,  расставленные  на  него  самим
Императором Великой Империи. И Владимир знал, что если он останется  жив
к моменту казни жены, то будет в первом ряду смотрящих на кровавое  шоу.
Володя чувствовал, что на залитой светом прожекторов сцене,  на  виду  у
всей Империи стинграми будет растерзано его  сердце,  бившееся  в  груди
Леи. Он и в мыслях не имел, что сможет поддержать или ободрить терзаемую
голодными  тварями  девушку  -  как  можно  помочь  взглядом  той,   чье
прекрасное тело рвут зубы не знающих жалости существ?  Он  просто  знал,
что его место возле сцены, на которой будет медленно умирать та, которая
для него все равно оставалась дороже жизни. Разумеется, ему приходило  в
голову,  что  он  мог  бы  постараться  принять  ту  же  смерть,  но  он
превосходно  понимал,  что  этим   лишь   преподнесет   ценный   подарок
Императору. Зрелище будет немедленно остановлено, и он  попадет  в  лапы
контрразведки. Не больше и не меньше. Глядя на падающие розовые лепестки
увядавших цветов кулямбы,  мертвыми  бабочками  усыпавших  его  холодное
ложе, безутешный Владимир к середине недели уже робко просил Бога, чтобы
Тот Сам послал ему смерть. Какую - да мало ли разновидностей умирания не
сопровождается нечеловеческими пытками и не превращает человека в  вечно
хихикающего, слюнявого, хоксированного раба... Больше всего Владимир,  к
концу недели жаждавший  смерти  уже  не  втайне  от  себя,  но  страстно
моливший о ней Господа, надеялся заболеть старой доброй пневмонией -  он
знал, что без антибиотиков она сведет его в могилу за считанные дни,  но
здоровье его, напротив, как-то  отвратительно  окрепло  от  переносимого
стресса - организм будто собрался в кулак, и теперь,  как  у  тибетского
йога, без всякого для себя ущерба, а то и с пользой переносил  еженощные
лежания Владимира под облегающей  розовой  кулямбой.  Ведь  мог  же  его
пристрелить,  когда  Владимир  стал   бы   отстреливаться,   анданорский
патруль... Но жестокая смерть, как известно, любит поиграть в  прятки  с
тем, кто сам ее ищет, - это когда жить бы  да  жить,  она  приходит  без
стука и предупреждения...
   В день казни Владимир надел фильтрующий колпак, на который  наткнулся
среди вывороченных обыском недр  Леиной  комнаты  -  современный  аналог
гибрида нашей марлевой повязки и противогаза  и  до  эпидемии  имевшийся
почти в каждой здешней семье на случай анданорского гриппа или внезапной
химической атаки противника. Теперь же редкий анданорец не надевал  его,
просто выходя из дома. Стереовидение передавало,  что  хотя  фильтрующий
колпак не гарантирует, что вы избежите заражения стингровой, или земной,
лихорадкой, но снижает  риск  ее  возникновения  в  4,25  раза.  А  это,
согласитесь, немало. Владимир никогда не верил  в  медицинские  рекламы,
зная, что самые большие капиталы везде и всегда  делались,  да  и  будут
делаться, именно на человеческих страданиях; но сейчас мода  на  колпаки
была для него весьма кстати. Тем более что, как и почти все  поверхности
и стены Анданора, колпак этот был полупроницаемым для зрения.  Так,  для
Владимира он  всегда  оставался  совершенно  прозрачным,  словно  горная
слюда, а вот окружающие могли, по желанию Володи, либо также видеть  его
лицо, либо же - непроглядность  одного  из  256,  заложенных  в  колпаке
цветов, или даже картинку на лицевой стороне, но  для  подобной  роскоши
надо было уже приобрести какую-то дополнительную запчасть.
   Сегодня, в связи с безжалостной эпидемией, унесшей за минувшую неделю
тысячи жизней по всей планете, в моде был черный  цвет,  цвет  траура  и
ненависти Империи Анданор. И  потому  Владимир  без  каких-либо  проблем
наглухо скрыл свое лицо от любопытных взглядов; одет же  он  был  весьма
легко, натренировавшись бессонными ночами в обществе увядавшей кулямбы и
всегда полной на Анданоре  сказочной  луны.  На  Владимире  были  модные
короткие шорты из легкой  материи  и  белая  футболка  с  черным  гербом
Анданора. И черный фильтрующий  колпак.  Володе  не  составило  никакого
труда добыть для себя одеяние - в доме  Тидлы  имелась  целая  комнатка,
битком набитая всевозможными вещами. Здесь считалось признаком  хорошего
тона, если в жилище было в явном избытке добротной и чистой одежды,  так
же как  и  еды  на  несколько  месяцев  вперед  в  морозильной  комнате.
Беспрепятственно добрался он на своем диске до самых  дверей  Зрелищного
Центра среди достигших апогея своего величия,  но  уже  лишенных  цветов
кулямб.   Здание   Центра   представляло   собой   достаточно    высокое
цилиндрическое строение огромной площади, как  хороший  земной  стадион.
Его переменного цвета стены, способные принять на себя, в зависимости от
решения распорядителя, любой  мыслимый  оттенок  или  даже  узор,  имели
сейчас черный цвет, словно отлитые из  поглощающей  всякие  лучи  жженой
резины. Здание не имело окон, внутрь вела всего одна малозаметная дверь.
   Владимир вошел и, поднявшись по широкой пологой  спиральной  лестнице
до вершины, увидел перед собою амфитеатром  сходящиеся  к  центру  круги
красных сидений - соседние сидячие места не были отделены друг от  друга
подлокотниками и не имели спинок. И плоский  потолок,  и  стены  изнутри
были столь же смоляне-черными, как  и  снаружи.  Вместительный  зал  был
полупустым и, хотя Владимир объяснял это  тем,  что  он  пришел  слишком
рано, так и не наполнился даже на половину. Володя  изумился  бы,  узнай
он, что среди посетителей не менее трети составляли  одетые  в  штатское
гвардейцы Императора. За прошедшие с последней подобной  казни  300  лет
жители Анданора все-таки немного отвыкли от подобных развлечений.
   Вот тут-то Володя с обреченной легкостью в притерпевшемся к глубинным
томлению и боли сердце  впервые  увидел  настоящих  стингров.  Это  были
кровожадные даже на вид и издалека  существа,  напоминавшие,  по  земным
меркам, крупных черепах  на  подвижных  когтистых  лапах  с  уродливыми,
шипастыми - шипами вверх и в стороны - панцирями, на голых  поверхностях
которых будто проступали, как  на  средневековых  щитах,  геральдические
разводы, обладавшие шеями гиен, и хорошо  знакомыми  Владимиру  мордами,
весьма  натурально  переданными  шлемами  элитных  штурмовиков   Особого
отряда,  проводивших  захват  Земли.  Эти  стингры  были  молодыми,  как
полагалось, иначе и зрелища не получилось бы;  Владимир  знал  уже,  что
одна взрослая тварь способна часами  преследовать  бегущего  человека  и
догнать  его,  как  только  обессилевшая  жертва  перейдет  на  шаг  или
остановится. Известны были случаи,  когда  зрелое  чудовище  в  одиночку
вырезало целые семьи поселенцев, начиная со взрослых мужчин,  пытавшихся
оказать  сопротивление,  и  заканчивая  дрожащими  от  ужаса  детьми   и
женщинами, которых опытный стингр выслеживал по следам  не  хуже  земной
ищейки.  Лазерное  оружие  было  не  в  состоянии  продырявить   покровы
стин-гра, и даже раскаленная плазма отражалась от его панциря. К  слову,
Владимир очень хотел взять с собой плазмомет, но,  найдя  среди  страниц
стереотекста правила посещения Зрелищного Центра,  узнал,  что  тот  был
оборудован  системой  распознавания  оружия  -  это  было  покруче,  чем
металлоискатели землян -  и  потому  туда  было  в  принципе  невозможно
пронести даже пластиковую взрывчатку. Попытка входа  в  Зрелищный  Центр
вооруженным уже сама по себе являлась тяжким преступлением -  нарушителю
могли вменить даже покушение на Императора, так как Император волен  был
явиться в зал во время любого зрелища.
   Всего  стингров  было  восемь  -  казалось,  они,  сглатывая   слюну,
плотоядно осматривали зрителей, словно  кошки,  любующиеся  недоступными
для них птичками.
   Собственно сцена была метра  на  четыре  ниже  уровня  первого  ряда.
Володя смекнул, что это для того, чтобы даже самый ловкий преступник был
не в состоянии выбраться, выпрыгнуть, выкарабкаться наружу.
 
*** 
 
   Удар  гонга  тяжелым   колоколом   возвестил   начало   действа.   Из
громкоговорителей полилась анданорская речь распорядителя  представления
- приятный бархатный баритон со зловещими металлическими нотками. Володя
с трудом понимал его речь, переполненную высокопарными эпитетами в адрес
божественного Императора, - голос  не  сказал  ничего  нового,  повторив
приговор, разве что  Лея  за  добровольное  свое  признание  удостоилась
послабления своей участи - ей будет сохранено все ее имущество и род  ее
не будет покрыт бесчестием.
   "Наверное, Лея в восторге  от  милости  Императора",  -  с  внезапной
злобой подумалось Володе, и он  сам  удивился  своему  порыву.  Впрочем,
знатоки истории Анданора были готовы к подобному  обороту  -  ведь  и  в
рекламном ролике терзаемая стинграми девушка была в белой  юбочке,  -  а
если бы Леин род оказался опозоренным предательством, то ее  казнили  бы
как  рабыню  -  голой  и  гладко  выбритой.  Внезапно  свет  прожекторов
сконцентрировался на ничем не примечательном на  первый  взгляд  участке
нижней  стены,  ограждавшей  сцену.  И  вот,  будто  прожженная   лучами
направленных ламп, тонувших в бархатно-черном  покрытии,  там  появилась
щель, а затем стало понятным, что  это  створки,  раздвигаясь,  образуют
проход,  достаточно  широкий,  чтобы  в  нем,  плечом  к  плечу,   могли
разместиться  три  силуэта,  ослепительными  пятнами  засиявшие  там   в
безжалостном  свете.  Два  стоявших  по  бокам  человека  сияли  золотым
чешуйчатым блеском, посредине  же  Володя  с  замиранием  сердца  увидел
женский силуэт в белоснежном коротком одеянии. Володя сразу почувствовал
свою  Лею.  И  даже  испытал  глупую  детскую  радость   -   вот,   мол,
довелось-таки свидеться...
   Володя много раз уже  думал,  как  состоится  их  последняя  встреча.
Увидит ли его Лея, узнает ли; Володя спешно коснулся  своей  шеи,  делая
прозрачным фильтрующий колпак, однако он отлично  понимал,  что  Лея  не
сможет сейчас разглядеть даже стингров, в  распоряжение  которых  спустя
так немного времени поступит, не то что лицо одного из зрителей в первом
ряду. Девушка была  буквально  ослеплена  светом  прожекторов  и  оттого
выглядела   еще   более   растерянной   и   испуганной,   чем   была   в
действительности, - следуя древнему ритуалу растерзания, пленника  перед
казнью  выдерживают  несколько  часов  в  комнате,  полностью   лишенной
какого-либо освещения, и выводят затем под мощный залп света, чтобы  вся
Империя   видела   преступника,   раздавленного   до    полной    потери
самообладания.
   Растерзание  стинграми  -  древняя  церемония,  и  ан-данорские  роды
тюремщиков не забыли сквозь прошедшие  века  множества  тайных  приемов,
имеющих одну-единую цель - как можно ниже опустить  казнимого  в  глазах
всей  Империи,  трансформируя  жалость  в  презрение   и   превращая   в
брезгливость  сострадание.  Этот  трюк  с  ослеплением  преступника  был
адресован  прежде  всего  зрителям  стереовидения.  Палачи,  чья  одежда
переливалась золотыми чешуями в свете ламп, имели на  глазах  контактные
линзы  выборочной  прозрачности,  служившие  во  тьме  прибором  ночного
видения, усиливающим сигнал, а на сияющем солнце или вот  сейчас,  когда
прожектора  били  по  глазам  с  кулачной  силой,  уменьшая  яркость  до
приемлемой,  и  оттого-то  их  лица  имели  сейчас  вполне  осмысленное,
человеческое выражение. Ведь по всем каналам стереовидения давали сейчас
объемные лица Леи и ее тюремщиков крупным планом, и  все  могли  видеть,
как та, следуя сценарию, закрывала слезящиеся глаза ладонью  от  потоков
безжалостного света, вызывавшего острое слезотечение и мучительную  боль
в глазных яблоках. Кое-кто из военных преступников древности выходил  на
сцену по этой самой причине с величественно закрытыми глазами;  но  этот
прием,  так  же  как  и  прочие  тайные  хитрости  ритуала   и   способы
противодействия им,  не  преподавали  нь  по  Истории  Анданора,  ни  по
Военному Делу.
   Томившиеся в заточении стингры словно  по  команде  принялись  грызть
металлические, космолетной прочности прутья, при этом  раздавался  такой
скрежет, что Владимиру показалось, будто его специально усиливают  через
динамики. Ничего подобного - звук действительно был сам  по  себе  таким
громким и пронзительным. Зрители стереовидения с интересом  разглядывали
сейчас непривычную парадную одежду палачей, которую те надевали лишь для
проведения публичных казней. Служители были в красивых, расшитых  золоюм
ллвреях и могли бы напомнить землянину то ли  лакеев  у  знатных  господ
прошлых земных веков, то ли - и это точнее - швейцаров у входа в дорогие
рестораны. Это были старшие императорские палачи,  и  даже  сложно  себе
представить, скольких взяток, интриг, а порой и крови потребовалось  им,
чтобы достичь мыслимой для них вершины  своего  рода,  рода  тюремщиков.
Ведь палачей на Анданоре были сотни, тюремщиков - многие тысячи. А  эти,
следуя профессиональной п