наши
мольбы и избавит его. Мне кажется, время дорого. Сердце разрывается, когда я
слышу,  как говорят о чем-то  другом, о  каких-нибудь пустяках, а не о деле,
те, кто знает  положение брата и кто может помочь .всем нам;  счастье  брата
могло бы меня вполне утешить. Дядюшка делает все возможное, уверяю вас. Я же
не вижу никого и ничего, кроме вас,  брата  и его неволи;  ваша  материнская
нежность может  представить себе  мои чувства; они  --  эхо ваших;  вы  одна
можете простить  мое нетерпение,  ведь речь идет о  тех, кого  любишь. Точно
известно  лишь одно:  брат приедет из Финляндии нынешней осенью в отпуск  --
вот все,  что я могла пока выяснить. -- Не волнуйтесь, милая маменька, из-за
нашей квартиры и сырости.  Настала  очень теплая  погода, и я чувствую  себя
хорошо... -- Сейчас я разучиваю "Брильянт" Гюммеля; он необыкновенно труден,
но очень красив; постараюсь услышать его в исполнении достойного мастера. --
Меня  водили смотреть  клавесины;  они не  вполне хороши;  нам бы  следовало
поехать к Феверье выбрать рояль, как вы мне советуете в письме. --  Мы часто
видим мадам  Гросфельд,  она навещает нас,  она передает  свои  поклоны вам,
равно  как и тетушкам, и обнимает кузин и сестер. --  В  воскресенье дядюшка
водил нас  слушать обедню  в  церковь  при Дворе,  оттуда в  Эрмитаж.  Какие
восхитительные  полотна,  милая маменька! Жаль,  что мы видели  все мельком;
некогда  было  остановить  глаза  на  чем-то  одном. Но  мы как-нибудь  туда
вернемся.  Там  есть  зала,  заполненная новыми  картинами, привезенными  из
Франции после  1812 года; говорят,  что эта галерея стоила  миллионы;  между
картинами есть  одна, на которой изображено стадо коров  и  овец;  стоит она
двести тысяч, но не производит никакого впечатления. Не знаю, что особенного
в  ней  находят,  там  есть  много  других  восхитительных полотен.  Портрет
государя в  полный рост, выполненный  в  Париже,  -- просто  шедевр; войдя в
залу,  мне казалось,  что  он вот-вот заговорит.  -- Несколько дней назад мы
были на  прогулке  в  Летнем  Саду. Больше я не удивляюсь тому,  будто некий
англичанин  приехал сюда лишь затем, чтобы посмотреть  на  бронзовую ограду;
она  в самом деле  превосходна. Мы  хотели посетить и маленький дворец Петра
Великого,  расположенный в саду, но представьте, он занят Милорадовичем; мне
кажется,  грех отдавать  кому  бы то  ни было  дворец, где жил Великий Петр;
говорят, что даже обстановка комнат изменена, обновлена  и переделана. Жаль!
--  Брат  показал  мне  Крылова;  тот  часто прогуливается  в  Летнем  Саду.
Несколько раз  его окружали дети и следовали за ним, а он читал им басни. --
Вы  предлагаете  нам,  любезная маменька,  остаться  здесь  до  сентября,  и
говорите, что пребывание может оказаться полезно для нас. Откровенно говоря,
не знаю; я  убеждена, что  оставаться без брата - выше моих сил; только ради
него я здесь, только его я желала  бы  здесь видеть, он единственный, кого я
вижу.  Сомневаюсь, что наше пребывание могло бы принести какую-либо пользу в
будущем; одно знаю: сейчас  мы наслаждаемся нашей встречею, нашей дружбою и,
благословляя вашу заботу, воздаем хвалы Господу! Если бы мы могли  вернуться
вместе! --  Государь отправился на несколько  дней  в  Финляндию,  но  скоро
вернется.  Мы  еще  не  видели императорское  семейство.  --  Нам  с  братом
предлагают заказать  наш портрет. -- Посылаю вам поэму Жуковского Шильонский
пленник.  Сочинения в этом роде  мне не нравятся; прекрасно, спору нет, но я
не   могу  дослушать   до  конца;  гравюра  выполнена  Жуковским;  когда  он
путешествовал, то  видел  темницу, о  которой  пишет. Еще я  прочитала поэму
Байрона  в  прозе, вещь  более,  чем  трагическую.  --  Мне  кажется,  милая
маменька, наш сад должен быть очень красив в  этом  году; много  ли там было
клубники?  Мне  чудится, я  вижу,  как вы  прогуливаетесь  там среди  роз  и
вырываете время от времени  сорняки. Почему я не могу  перенестись к  вам --
помочь вам и обнять вас?..  Когда же я наконец увижу вас, милая маменька? --
Я  забыла  вам  сказать, что  каждую неделю моды  здесь  меняются;  когда мы
приехали, все  носили очень  короткие  платья,  теперь  их шьют длинными;  в
модной лавке мне сказали, что  это последний фасон. --  Брата  не было  дома
сегодня  весь день;  только  что  он  вернулся  и рассказал  много  забавных
случаев.  К  примеру,  Крылов недавно  написал  трагедию, которую  прочел  и
которой  восхитились все  поэты; теперь его снова просили прочитать ее; а он
настолько рассеян, что уже забыл о  написанном, ищет ее  дома и обнаруживает
истоптанную ногами  на  полу.  Брат  рассказал  еще  множество  анекдотов  о
Хвостове... -- Вместе с  книгой, что я посылаю вам, вы найдете номер газеты,
где  говорится о лотерее, голубой цветок и  небольшую  гравюру,  выполненную
Евгением.  Вы  должны  получить  "Инвалид",  потому  что  брат  может  брать
несколько газет и журналов даром,  он не  берет  их; но  "Инвалид" адресован
вам, и вы его скоро получите. Там будут стихи.
     Июля 15.
     ...Позавчера мы были  в Смольном у инспектрисы,  где я познакомилась  с
племянницей г-жи Нелидовой... -- Мы увиделись  и  с самой г-жей Нелидовой...
Она наговорила мне комплиментов; я отвечала, что счастлива ее видеть и, взяв
под руку, прошла с нею по всем коридорам, открывая перед нею каждую дверь...
--  Я  беру  теперь  уроки  музыки; их дает  мне  Терлицкий, первый  мэтр  в
Петербурге; он играет божественно...
     Июля 20.
     Скоро полки уходят; он сможет приехать в отпуск из Финляндии осенью, и,
вероятно, к тому времени  в его судьбе произойдут какие-то изменения, -- Г-н
Лутковский был  у  нас  позавчера;  это  очень  славный  человек и  к  брату
относится как отец; пока он будет его полковником, можно быть в любом случае
спокойным  на  счет Евгения; он  не перестает усерднейше рекомендовать брата
перед теми, от кого  зависит  его судьба. Жена полковника очень любезна; они
часто бывают у нас. -- Ходят слухи, что половину армии  собираются отправить
в  отпуск  на  восемь  месяцев,  ибо  в  сентябре  государь хочет  совершить
путешествие,  а  чтобы   путешествовать,  требуются  деньги.  --  Вчера  все
императорское  семейство  прибыло  на  освящение церкви Елагинского  дворца,
нынче там большой праздник.  --  Сегодня  мы  обедаем у дядюшки, ибо сегодня
праздник Ильи Андреевича *. Дядюшка  **  по-прежнему занят  отделкой  своего
дома и по-прежнему  нанимает маляров, которые разбегаются на следующий день;
эта история не имеет конца. Забавно. Брат вчера  был у него и  рассказал нам
превеселые случаи. --  Вот  один  из них. Надо знать,  что  все комнаты  уже
готовы,  кроме  одной;  дядюшка  в ней  и сидит;  здесь еще  красят  стены и
настилают  полы, а  он занимает  маленький  стол,  за которым  трудится  над
сенатскими делами.  Его музыкант наигрывает на гуслях и прерывается время от
времени,  чтобы  помочь  укладывать  пол, а  затем выпачканными известкой  и
раствором руками снова принимается играть. Двое слуг стоят наготове и следят
за тем,  как другие  работают; в общем,  он любит беспорядок.  -- Между тем,
несмотря на все свои причуды, он  необыкновенно добр, и  невозможно передать
ту  нежность, с  какою  он относится  к  нам.  Недавно он  сказал с чувством
неизъяснимым,  что,  пока дело  Евгения  не  повершено, он  не  в  состоянии
заниматься чем-либо  другим для кого бы то ни было. Он делает все возможное;
остальное нужно вверить Провидению; Бог лучше нас знает, что нам необходимо;
я всегда  повторяю:  часто то, что мы называем несчастьем, на деле  ведет ко
благу --  ко благу, которое  Провидение,  быть  может, явит нам, и  тогда мы
узрим это благо во  всем  его  блеске. Кто  проливает  слезы, часто пожинает
радость.  --  Позавчера  мы   были  в  театре;  давали  "Школу   злословия",
переведенную  на французский под названием  "Le  Tartuf des Moeurs"  ***,  и
небольшую оперу "Полчаса Ришелье".  Музыка  и  декорации были превосходны. С
нами  были  барышни  Воиновы; это очень веселые особы, но  в то же время они
приятны только в обществе, в прочих случаях -- нет.
     * Ильин  день. Самого Ильи Андреевича  в  ту  пору, кажется, не  было в
Петербурге.
     ** Петр Андреевич.
     *** "Тартюф нравов" (фр.).

     Июля 21.
     Вот  еще  одна  забава  дядюшки:  стоило мне  одеть  новое  платье,  он
решительно пожелал, чтобы брат нарисовал на меня карикатуру.  Евгений сделал
несколько - в  разных костюмах.  Посылаю их вам. Вы видите  меня в  платье с
длинным шлейфом, ростом в пол-аршина, в шляпе размером больше меня самой и с
зонтиком  от солнца  в руке.  Другая карикатура представляет  меня  в платье
длиною всего до колена и с украшениями, которых никакой моде не выдумать. --
Дядюшка с большими  странностями;  каждый  день он  по нескольку часов плохо
себя чувствует; он боится грозы, лошадей, мостов, смертей. И при этом  ходит
через  петербургские мосты  пешком.  --  В вашем последнем письме,  любезная
маменька,  вы  говорите  мне  об  английском  рояле.  Я  спросила   у  месье
Терлицкого, можно ли  их  найти?  Он  отвечал,  что в Петербурге  они бывают
только случайно,  когда  кто-то продает рояль, привезенный  из-за границы. Я
хотела  бы купить обычное  фортепьяно  в шесть  октав,  и  даже видела  одно
подходящего тона,  но  не знаю,  сколь оно  тяжело. У всех  клавесинов  есть
педаль, которую нужно нажимать коленом, что ужасно неудобно, особенно детям.
Но  у этого фортепьяно педали  расположены,  как  у  рояля; за  него  просят
шестьсот рублей с перевозкой.  Что же  касается до роялей, то я не видела ни
одного,  который бы походил на  наш, все они  крайне неуклюжи. --  Завтра  в
Петергофе большой  праздник;  весь  Петербург  отправится  туда; будут толпы
народа,  ибо  этот праздник  бывает  только раз  в три года. -- Гвардия  уже
пришла; и сказано, что все молодые  люди будут участвовать в празднике; туда
поехали  даже купцы; судите сами: за комнату в Петергофе многие заплатили по
нескольку  тысяч; что  же до экипажей, то  они  безумно дороги.  На праздник
истрачено несколько миллионов. Фейерверк, думаю, будет хорош, ибо дождь льет
как из ведра; многие гуляют только в своем  саду. -- Я хочу упросить дядюшку
отвезти меня к г-же Нелидовой еще раз, как  только представится случай. Я бы
желала видеть ее  как  можно  чаще.  --  Мы здоровы, благодаря  Бога,  я пью
лекарства  все время, и чувствую  себя прекрасно. -- Что еще  вам сказать? Я
даю уроки музыки  Евгению, он  очень прилежный ученик, и уже начинает играть
гаммы; я объяснила ему  ноты; он  очень любит  музыку и  готов  целыми днями
наигрывать гаммы  и  песенки,  какие  знает, я  хочу, чтобы он научился себе
аккомпанировать, благо у него всегда имеется возможность играть,  ибо у жены
полковника есть клавесин. -- Обнимаю вас от всего  сердца, моя любезная, моя
милая маменька; мне кажется, когда я  пишу  к вам  письма, я нахожусь к  вам
ближе. Как жаль, что нужно заканчивать письмо... -- Скажите сестрицам, что у
меня есть  два маленьких цыпленка,  которых  я прячу  от  Федота,  не то  он
сделает из них жаркое. А за печкой в кухне у меня живут четыре котенка.
     Июля 27.
     Только  что получила  ваши письма,  любезная маменька.  Мне кажется, вы
немного  печальны,  не  унывайте, ради  Бога! Положимся  на Него.  Нельзя же
всегда  быть  веселой,  что  делать!  Надежда скорой встречи с вами оживляет
меня. -- Петербург сейчас  в великих переездах: гвардия пришла, а  те полки,
что были  на ее месте, уходят. Быть может, суматоха и поход полка, в котором
состоит брат, будут ему полезны? Им  очень интересуются, дают обещанья, но я
уж не  верю обещаньям;  они столько  раз не  исполнялись,  что нельзя верить
никому. Я не осмеливаюсь подавать вам уже ни малейших надежд. -- Но все-таки
есть еще некоторые способы, и у нас хватит решительности, чтобы использовать
их,  хотя  бы  для  очищения совести. Я же не уеду отсюда,  не  испытав  все
средства,  не  сделав  все, что зависит от  меня.  Успокоимся на счет брата,
прошу вас.  Вы просто не знаете,  что за человек полковник Лутковский! Брату
так  же хорошо  у него, как в кругу нашей  семьи. -- И в конце концов, у нас
есть  надежда  увидеть его  в  отпуске. -- Как-то  раз, болтая с Евгением, я
сказала, что начинаю думать, будто он очень важная персона в Финляндии и без
его там присутствия Петербург окажется в большой опасности; он  ответил  мне
тем же  тоном, что и Юг  не может быть  спокоен  без  него и  что вообще  он
единственный, кто защищает границы,  особенно,  когда  спит,  облачившись  в
ночной колпак. -- Дядюшка был в Петергофе  и рассказывает, что в продолжении
всего праздника лил  дождь. Он  очень похвалил нас за то, что  мы не поехали
туда, ибо вся публика, разнаряженная с головы до ног, дамы в светлых шляпках
и  лентах, как куклы, в несколько минут превратились  в груду мокрых тряпок.
Нескольких  покалечили, а одного  ребенка  до смерти; не знаю, какова должна
быть мать, взявшая  туда с собой ребенка. -- Сейчас у врачей много практики,
ибо пол-Петербурга больны. -- Но сегодня у нас прекрасная  погода, и,  зная,
что никого из  императорского семейства нет в Елагино, мы отправились туда в
лодке. Нам разрешили осмотреть весь дворец. Войдя в дворцовую церковь, чтобы
только  взглянуть на нее,  мы остались послушать службу. Как  прекрасна  эта
церковь, сколько вкуса! Там мы  видели  лик Богородицы, выполненный  русским
крестьянином. Это  истинный шедевр, маменька.  Иконостас  совсем  маленький,
всего  четыре  иконы, все  остальное  место  занимает  позолота. Пели  очень
хорошо. -- Я  понемногу начинаю привыкать к  передвижению по воде. Это  меня
более  не  страшит. --  Императорское  семейство собирается  скоро  провести
некоторое время на Елагином острове; это в двух шагах от нас, быть может, мы
увидим их. -- Я спросила у дядюшки, не встречал ли он кого-нибудь из тех,  с
кем свел знакомство на празднике в Петергофе;  он отвечал, что сейчас трудно
кого-либо  узнать, ибо  обычно все как  лакированные,  а после  дождя  стали
напоминать людей. Дядюшка ужасно язвителен.  Кажется, он  поехал на праздник
только чтобы потом над всеми посмеяться.
     Августа 11.
     ...У  нас  прекрасная  погода, август гораздо теплее,  чем был  июль, я
надеюсь, нам не будет холодно дорогой в сентябре. -- Вы говорите, что в этом
году  и озимые и яровые хороши. Слава Богу! наши крестьяне будут очень рады,
если  урожай окажется богатым. Вы  говорите, что в  этом  году  у нас  много
вишен; у меня текут слюнки, когда я  думаю об этом.  -- Вы  все  занимаетесь
постройками, любезная  маменька,  мне думается,  вы сделали уже много с  тех
пор, как  нас  нет. --  У нас нет  времени, чтобы  купить табаку  братьям  и
послать его с подводами, но мы его привезем. -- Брат хотел мне написать; все
же вот его адрес; думаю, он вам его еще не сообщил:
     Его благородию милостивому государю
     Евгению Абрамовичу Боратынскому В Роченсальм.
     В канцелярию Нейшлотского пехотного полка.
     Он рассказал мне странную вещь: Фридрихсгам сгорел дотла; квартира, где
он жил, находилась в центре города и единственная уцелела...
Приложение к Журналу Софи.
     Июля 20-21.
     Я именовал  Софи ангелом не потому, что такова моя прихоть, но  потому,
что  она  того заслуживает. Если она будет  и  впредь вести  себя  столь  же
прекрасно, как ныне, я не  премину возвести ее в серафимы. Она взяла учителя
музыки,  она  носит  новые   наряды,  которые  велела  себе  пошить,  она  с
удовольствием сопровождает нас в театр и не знает ничего лучшего, чем летать
по городу,  -- это ли  не бытие сущего  ангела?  Мы только что отпраздновали
именины Ильи  Андреевича у здешнего дядюшки -- обед был  очень весел,  а мой
ангел -- очень любезен. Мой ангел обретает в Петербурге самобытность,  и это
доставляет  мне  истинное  удовольствие.  Что до  меня,  то,  беззаботный  и
равнодушный,  как обычно,  во  всем,  что касается  себя  самого, я  всецело
предаюсь счастью располагать моей  Софи, я  люблю  чувствовать  ее рядом,  я
смотрю на  то, как  она  существует, и  с меня  довольно. Тем не менее,  мне
хотелось  бы  --  у  кого  нет  желаний?  --  мне  хотелось  бы  никогда  не
расставаться  с нею,  следовать за нею повсюду, -- и, коли  она мой ангел, я
желал  бы  надеяться,  что однажды она возвратит меня  к вам. Дела мои все в
прежнем положении.  Обещают  замолвить за меня  словечко  перед императором,
когда  будут  выходить наши полки, иначе  говоря,  в  конце августа; видимо,
император, следуя  своим  правилам,  откажет.  В последнем случае я  решился
просить отставки, если вы не будете тому противиться. Я не охотник до званий
и  как ни  блистателен чин  прапорщика, он  мало соблазняет мою  пресыщенную
душу. Но надобно вам знать, что для осуществления моего намерения одной моей
философии  недостаточно.  Нужно,  чтобы  за дело  взялся  дядюшка,  если  вы
напишете ему несколько слов, любезная  маменька,  только для  того, чтобы он
знал, что мое намерение вас не устрашает и что ваш сын, отказавшись от чинов
в свете, может, мечтая быть любезным для вас, получить высокий чин при вашей
особе.  Простите  мне  краткость  моих  писем,  я  никоим  образом  не  могу
состязаться с  Софи.  Она ангел, поэтому я от всего сердца соглашаюсь, чтобы
вы любили  ее больше, чем меня. Прощайте, любезная маменька, тысячу поклонов
любезным тетушкам.
     Е.Б.

     * * *
     И вот  сентябрь!  И вот Роченсальм. И  вот  место,  где много лет назад
увидел себя унылым пленником Аврам Боратынский. Те же свинцовые волны плещут
у ног.
     Фридрихсгам еще  не  отстроен  заново, и  Нейшлотский  полк  квартирует
нынешнюю зиму на берегу залива: "...крепость Роченсальм,  -- по-фински Котка
называемая; город сей лежит на острове, покрытом лесом, и строения по  оному
разбросаны. Он  построен  русскими  и до присоединения новой  Финляндии  был
главным портом  и находился в цветущем  положении, теперь приходит в упадок;
остров со всех сторон укреплен отдельными батареями...; также вход в  гавань
защищен отдельными  укреплениями, расположенными  на островах,  вдающихся  в
море..."

     * * *
     Не долго, впрочем, в этот раз пробыл Боратынский в Финляндии. Наверное,
Софи не успела еще доехать до Мары, как он  снова вернулся  в Петербург -- в
четырехмесячный  отпуск. Куда он  направился из Петербурга и скоро ли -- бог
весть.  Октябрь,  ноябрь,  декабрь  822-го  и  январь  823-го  он  провел  в
неизвестной  нам стороне.  Может быть,  в Москве? Ибо где, как  не в Москве,
может пропасть человек до такой степени бесследно, чтобы не  осталось от его
бытия ни клочка бумаги?  Довольно, однако,  гонений на  Москву. Вероятнее, в
Москве Боратынский был, но,  как и в Петербурге, проездом -- по пути в Мару,
где и жил все время отпуска. Может быть, он снова был представлен Лутковским
к  производству  в  офицерский  чин.  -- Все сие нам  не ведомо.  Зато  мы в
точности  знаем,  что  прапорщиком  его опять  не  сделали  и что Александра
Федоровна категорически воспротивилась идее отставки.
     Итак,  пусть он  пока живет  в Маре и  помогает  Александре Федоровне в
хозяйственных  хлопотах; пусть ангел  Софи  продолжает  с  ним  фортепьянные
уроки; пусть  старый Жьячинто рассказывает ему в последний  раз о Неаполе (и
больше они  не увидятся, ибо  Жьячинто  скоро станет первым из их семейства,
кто ляжет  в  землю внутри церковной  ограды  возле  новенькой,  третий  год
действующей  марской  церкви).  Пусть  идиллия темных  ноябрьских вечеров  и
первых декабрьских снегов убаюкивает недужные страсти.
     Перелетим-ка  на  это время  к  подножию петербургского Парнаса, где, в
отличие  от  степных   раздолий,   страсти  клокочут.  Натурально,   страсти
особенного рода.

     * * *
     Как ни  забавно,  одним из  очагов,  где разжегся огнь  подлепарнасских
битв,  стал  все тот же гостеприимный  дом на  Фурштадтской,  куда вместе  с
Александром Ефимовичем Измайловы