Довольно и этих  двух выписок из жизни двух  совсем  незнакомых  друг с
другом благородных  испанцев, чтобы вспомнить, с каким вечным притязанием на
нашу душу является та сила, что  вечно  алчет зла,  но, по ее словам, всегда
свершает благо. Конечно, в наших северных краях сила эта предстает пред нами
куда более прозаическим способом, чем  под небом  Испании.  Такова  природа.
Климат накладывает свой отпечаток не только на внешность людей.
     Конечно, не всякому сила эта себя предложит, а  только тому,  на ком от
рождения  в  закоцитных  ведомостях  уже  проставлена  печать  годности  для
эксперимента. Одному Богу ведомо,  кто истинно счастлив -- тот,  кто родился
без  этого тавра  отторженности от рода  и может жить, как все, или тот, кто
клеймен своим  избранничеством от зачатия. Чувствовать счастье и свободу Бог
позволяет всякому, но понимать свободу  и счастье -- только отверженному  от
рода.  И   вообще,  Творец   допускает  много   такого,   чему   мог  бы  не
попустительствовать. Самое  же  страшное, что  Он  допускает, --  творчество
человека,  ибо человек,  пораженный творческим  недугом,  но  не  обладающий
полномочиями Бога,  неизбежно станет  на  путь  скорейшего  самоуничтожения,
предстающего  перед ним  всегда в  виде некоего  самостоятельного свершения.
Тут-то и  вторгается  в него часть  той силы,  благодаря которой  разум  его
проясняется холодным, ярче дневного, светом творчества, а из рук его исходят
творения, сияющие мерной красотой.
     За такую  красоту платят без  торга,  и жизнь земного творца,  которому
служит эта  пришедшая в  него  сила, жизнь его и  есть  единственная  плата.
Верховный  Творец потому, наверное,  и допускает  существование  творцов  из
людского стада, что не их Он ждет к себе,  что не  Ему их лицезреть у Себя и
что души их, отданные по договору в залог  мирового равновесия, оказываются,
в конце концов, в том небытии за миром явлений, где  их НЕ ЖДЕТ НИЧЕГО и где
им  уготована  самая  дикая  для  них  мука   --  отсутствие  материала  для
творчества.
     Им, этим отверженным, натурально, мечтается удрать от жребия, выпавшего
на них; они, может быть, даже готовы  отказаться от своего особого пути; они
даже  могут  считать  себя такими же,  как  все,  да и  сама их судьба может
складываться, как у всех. И все же, даже дав тягу куда-нибудь вбок,  вглубь,
вдаль, спрятавшись под кров отчего дома, в круг семьи, в родовое болото, они
не  могут ощутить себя до конца в безопасности, ибо,  как ни отказывайся они
от лишнего  знания, от собственной мысли,  от самих себя, в  конечном  счете
сила, некогда влитая в них, не даст им ни покоя, ни забвения. Их идиллия все
равно  будет  источена мыслью,  от которой не  спрятать юношеского договора,
пусть в насмешку сделанного, но сделанного.
     А о том, сколько им жить, они и так, без нас с вами, знают.

     * * *
     Но не в конце апреля развлекать себя предчувствиями.
Весна! весна! как высоко
На крыльях ветерка,
Ласкаясь к солнечным лучам,
Летают облака.
Шумят ручьи! блестят ручьи!
Взревев, река несет
На торжествующем хребте
Поднятый ею лед.
     Нева очистилась  от льда  еще во  второй половине марта.  На Пасху весь
Петербург  гулял в сертуках, фраках  и легких платьях. И  хотя еще предстоял
холодный июнь, что в сравнении с ним один час жаркого весеннего заката?
     Давно освободились от снега и тамбовские поля;  зеленеющая степь блещет
под  полуденным  солнцем;  оратай, склонившись над сохой, возделывает  поле.
Небо... Нега... Тепло...
     Александра Федоровна  Боратынская в хлопотах  -- она отправляет старшую
дочь,  двадцатилетнюю  Софи, в дальний  путь: через  Москву в Петербург. Все
приготовлено  к отъезду;  день отправления  назначен.  Софи,  забыв болезни,
радуется как ребенок, и сердце ее трепещет: далее Москвы она не бывала нигде
никогда.
     В  конце  апреля  или начале  мая Софи вместе  с  тетушкой усаживаются,
наверное,  в  тот  берлин,  в  каком  еще  Александра  Федоровна  с  Аврамом
Андреевичем ездили в Петербург. Младшие сестры, старый Жьячинто и остающаяся
в Маре другая тетушка машут платками. Дворня высыпала за  ворота. Александра
Федоровна, может быть, провожает их до Тамбова.
     В Петербурге их  ждет  Евгений, а Петр Андреевич хлопочет  о том, чтобы
комнаты в его доме были отделаны к их приезду.
Журнал Софи Письма русской путешественницы
     Мая 30.
     Вот уже  три дня мы в Петербурге,  любезная  маменька. Брата я  застала
здоровым.  Вы не можете  вообразить  нашей радости, давно я  не  чувствовала
ничего подобного. Если бы вы видели его восторги  и удивление; он  просто не
верил своим глазам. Он  совершенно здоров и телом, и душою; очень похорошел,
прекрасно выглядит, и то же, все то же сердце, которое живет только надеждой
видеть вас; его любовь к вам неизъяснима: ему мнится видеть во мне часть вас
самой. -- Он в самом деле поменял квартиру; когда  мы наконец ее  нашли,  то
застали там  порядок  и чистоту, меня изумившие; он  живет  вместе с бароном
Дельвигом;  нам пришлось  ночевать у них, ибо было  очень поздно, а его друг
уехал  в гости на  всю  ночь. -- Утром мы послали сказать  дядюшке * о нашем
приезде, и он вскоре появился; он  принял нас совсем как отец, как нежнейший
отец; если бы вы знали, как он любит брата, как он любит нас всех; я открыла
в нем глубокую чувствительность;  за всю жизнь я не видела такой радости. Он
не  пожелал и слышать о том,  чтобы мы искали квартиру, и почти похитил нас,
чтобы устроить  на своей даче -- в  местечке истинно очаровательном. Для нас
он готовит свой городской дом. Он доволен бог знает  как. Вчера  он принудил
нас отобедать  с ним; после обеда  не  мог заснуть  более  чем на  несколько
минут, сказав, что ему мешает радость; меня же не отпускал от себя.  Мы пили
чай в его саду; потом он показывал мне примечательные  места Петербурга; это
красиво, очень красиво, но мы с братом не уставали повторять, что нет ничего
лучше нашей деревушки! -- Здесь кругом вода. Нельзя вам  не признаться,  что
здешний  воздух пронизывает  насквозь, и моим легким стало немного  хуже; но
сегодня очень тепло, и я чувствую себя лучше. -- Еще я могу вам сказать, что
брат в любом случае приедет со мной; ему дадут отпуск, когда он захочет;  но
надеюсь, очень надеюсь, что Бог наконец внемлет моим бесконечным молитвам, и
брат вернется  навсегда; дядюшка  так добр, что делает даже невозможное  для
его  избавления; я  передала ему вашу  благодарность  за доброту,  с коей он
относится  к брату;  сама благодарила его  и еще просила  за брата, что  его
очень растрогало,  он даже  прослезился; я же сказала  ему, что он принимает
слишком близко к сердцу все, что волнует нас. -- Поваренок Федот  -- славный
мальчик; он ведет себя  очень хорошо и  готовит все сам;  сейчас, когда брат
живет  с нами,  он очень нам полезен. --  Сегодняшний день дядюшка  провел с
нами;  он  хочет сводить нас в Эрмитаж.  -- Должна вам  сказать, здесь носят
такие короткие  платья, что  просто  страшно, а прически -- как у меня;  мне
кажется, Петербург -- это модная лавка. -- Есть много новых сочинений брата,
из  которых  ни одно  не напечатано,  ибо все они написаны только для  себя;
среди них  весьма  милые вещицы, мы  привезем их  вам. Сегодня обедал с нами
Дельвиг; у него  такое ужасное зрение, что он почти ничего не видит и только
в очках кое-что разбирает. -- Брат вам пишет. Пишите, любезная маменька, как
вы  себя  чувствуете? Дай вам Бог здоровья. Как  жаль, что мне  нечего более
писать, я написала уже почти обо всех новостях. Сообщите мне, получили ли вы
какие-либо из моих писем? Из Москвы я много писала к вам. -- Обнимаем вас, а
также  любезных  тетушек. Обнимаю сестриц и кузин;  напишите мне, что делает
мадам  Декслер;  мне  бы  очень хотелось знать, как  она взялась за дело. От
всего сердца обнимаю милую Авдотью Николаевну. -- Брат говорит,  что  я пишу
письма к вам неоригинально.
     * Дядюшка -- здесь и далее: Петр Андреевич.

     Июня... 8 часов вечера.
     Дядюшка хотел вчера  вечером навестить  нас, но не пришел; он  все  еще
жалуется  на  свою  ногу.  Скажу  вам,  я  нашла его  весьма  постаревшим  и
обремененным заботами. Он  сильно обеспокоен своими  долгами,  о  чем как-то
сказал тетушке. Посудите: они до сих пор не могут обставить ни одной комнаты
в занимаемом  ими  доме. Весною обнаружилось,  что под полем течет ручей,  и
тетушка получила лихорадку  из-за сырости... -- В  продолжении того времени,
как мы с  вами разлучены,  любезная маменька,  я  открыла новое утешение  --
писать к  вам. Лишь  мне  становится хотя  бы немного  скучно, я беру перо и
забываю все, что окружает меня, и успокаиваюсь.
     4 часа утра.
     Я  наслаждаюсь  тишиной, царящей  всюду  после  вчерашнего невыносимого
шума; я встала  сегодня раньше, чем обычно; во сне видела Евгения, он  читал
мне стихи; значит,  в самом деле  я скоро услышу его; во сне я видела и вас,
будто  у  вас много  народу,  и будто мадам  Декслер  утонула, а месье Борье
рассказывает  об этом в  вашем кабинете. -- Чем более я наблюдаю  брата, тем
более обнаруживаю  в нем достоинств; более  же всего меня трогает то, что он
говорит  о   вас   и  о  том,  что  вы  для  нас   делаете,  с  нежностью  и
признательностью   неизъяснимой,  это  доказывает,  как   он  понимает  вашу
нежность; такое открытие тронуло меня до глубины души. Да сохранит Господь в
нем  это расположение  духа,  которое начинает в  нем  развиваться!  --  Г-н
Гроссхаузен, насколько  я вижу, весьма  старается  внушать ему  нравственные
чувствования; даже  в минуту между своими классами он занимает его беседами,
и  я заметила, что брат слушал его с большим почтением; даже во время отдыха
тихо, они и тогда не теряют мгновений... -- Скажу вам еще, что Серж говорит,
пишет и переводит с латинского, он просто пленен этим языком...
     Расскажите кузинам, что у Машеньки есть маленький белый щенок  по имени
Белла;  он просто  прелесть; когда г. Гроссхаузен говорит ему что-нибудь, он
отвечает  почти  по-человечески;  он грациозно подает  свои маленькие  белые
лапки, приносит хозяину потерянное,  встает на задние лапы; вчера он похитил
мой шейный  платок (розовый)  и  бегал  с ним  по всем  комнатам,  но стоило
приказать вернуть мне его, как он положил платок под мою кровать.
     6 часов утра.
     Все спит  кругом. Еще шесть  часов. Заря прекрасна... --  Как прекрасен
Петербург в  сравнении  с Москвою;  Москва против него -- сущая  темница.  В
Петербурге  невозможно  грустить;  все кругом  источает  веселье;  часто  мы
смеемся даже когда нет желания смеяться...
     Июня 15.
     ...Вчера мы были с визитом у Лутковского; его жена очень любезна. -- Мы
купили для вас иглы, ножницы, ножик -- у Дикинсона... -- Были мы в Казанском
соборе.   Какие  великолепные   полотна!   Особенно  Благовещение:  кажется,
Богородица дышит;  а Христос -- просто  шедевр.  Лица  и  Матери  и  ребенка
необыкновенно  меня  поразили. Очень  эффектна  мраморная  колоннада- Внутри
собора развешаны знамена, взятые у  французов; они облиты кровью и разорваны
бомбами; здесь собраны  и ключи  от всех  взятых городов. Памятник  Кутузову
около  собора  выполнен в совершенно  новом роде  и  производит неизъяснимое
впечатление.  --  Я  еще не  беру уроки  музыки,  любезная  маменька, ибо  в
Петербурге нет никого, кроме Стейльбета. Я хотела бы выбрать себе  несколько
пьес, однако  надобно  прослушать,  как  их  играют настоящие музыканты;  но
концертов  сейчас не  дают,  ибо  летом  весь свет  живет на дачах. -- Вчера
Семенова  играла в трагедии; мне  кажется,  у  нас достаточно действительных
событий,  несравненно более  интересных.  Что  до меня, то я не поеду больше
никуда,  кроме оперы. Лучше я буду смотреть лубочную комедию, чем  трагедии.
--  Я пишу много вздора,  милая  маменька. --  Обнимаю от  всего сердца вас,
любезных тетушек, сестриц и кузин.  Натали пишет мне,  что вишни  уже  стали
краснеть;  передайте же  ей, что  здесь  розы едва распустились, а  клубника
только цветет. Здесь все позднее; здесь  совершенно другой климат, он совсем
мне не по душе. -- Сохраните для нас, милая маменька, одно  или два вишневых
деревца с ягодами, быть может,  мы приедем вместе с братом и поедим  вишен с
вами. Ах! Даст Бог! -- Мы  с братом читаем сейчас сочинения  лорда  Байрона;
его оды в прозе восхитительны...
     Июня 22. Утро.
     ...Мы с братом строим воздушные замки и мечтаем, как вместе поедем есть
вишни;  а вдруг  так и  будет,  кто знает? оставьте  нам  на  всякий  случай
одно-два деревца. Флигель дядюшки занят французской семьей,  и трое  малышей
бегают по  нашему саду; мы с Евгением  забавляемся тем, что говорим  с ними;
они разговаривают по-французски,  по-немецки и  по-русски...  -- Вы довольны
тем, что я слежу за своим здоровьем; ив самом деле, я смотрю за собой; я еще
люблю эту жизнь, ибо она принадлежит вам. Без вас, сознаюсь, она была бы для
меня  непосильным  бременем. Ваша доброта  и  снисходительность  придают мне
силы. У  меня одно желание -- быть  достойной вашей заботы. Бог, который все
видит, видит и тайники моей души,  а там -- мечта об одном: о вашем покое. Я
живу только вами и для вас, и сохранение моей жизни -- ваша заслуга. Сколько
раз ваша материнская нежность неустанными заботами оживляла почти угаснувшее
дыхание моей  жизни! Могу  ли  я теперь  пренебречь жизнью, которая  не  мне
принадлежит? Могу ли  располагать ею? -- Пишите ко мне, милая  маменька! Что
до меня, то я никогда не могу отважиться закончить свои письма и пишу до тех
пор, пока хватает бумаги, но письма мои вряд ли интересны. Я никогда не умею
выразить то, что  чувствую. -- Вы должны теперь получить  уже два мои письма
из Петербурга, ибо это  четвертое, которое  я пишу к вам... -- Но  мне  пора
заканчивать, я должна выпить стакан теплого молока. Пью за ваше здоровье.
     Июня 22. Вечер. -- Июня 23. Утро.
     Сегодня мы были в Смольном  монастыре,  милая маменька. Мадам Рошток не
было. Жаль, ибо монастырь довольно далеко. Завтра поедем туда  еще раз, быть
может, найдем ее там. -- Когда я просматриваю свои каракули, то замечаю, что
пишу  об  одних  и  тех же  глупостях, однако  не могу  найти  ничего  более
любопытного; жизнь  наша довольно однообразна. Дядюшка обыкновенно ходит  на
прогулки в свой сад в полночь; он много занимается нами; позавчера мы ходили
к нему пешком.  -А теперь расскажу  вам  небольшую  историю,  которую  можно
помещать в  назидательные  книги  для  детей. По пути  к  дядюшке мы  купили
клубники, и нам пришло в  голову преподнести ее дядюшке, а самим  между  тем
ужасно как хотелось ее отведать. Я еще сказала брату, уверявшему меня, будто
дядюшка не любит фрукты, что, верно, он поблагодарит нас и останется доволен
нашим вниманием.  Каково же было  огорчение,  когда дядюшка, довольный нашим
вниманием, спрятал клубнику  в свой  шкаф! Я  едва  удержалась  от  слез, но
вспомнила, что мне  двадцать лет. Я бросила взгляд на брата, он догадался  о
моих  чувствах, когда же дядюшка  неожиданно  прибавил,  что клубника весьма
вредна для здоровья и  мне, и брату, мы покатились со смеху. Я не осмелилась
более  смотреть на Евгения, а  он на  меня; хорошо,  что дядюшка  ничего  не
понял. -- Я  надеюсь получить завтра  новости от вас, это  будет праздничный
день  для меня. Я  стала очень суеверной, милая  маменька.  Известите  меня,
здоров ли наш управляющий Петр, я видела его во сне. -- Обнимаю вас от всего
сердца, а также Авдотью Николаевну, благодарю ее за заботы о моих голубях, в
Петербурге же их совсем нет;  здесь вообще ничего нет,  кроме камней. -- То,
что  вы  рассказали мне  о  мадам Декслер, доставило мне много удовольствия.
Благодарю Бога за этот хороший выбор. Обнимаю моих сестер, тетушек, кузин, а
также моих голубей. Мои поклоны мадам Декслер и месье Борье.
     Июня...
     Несколько дней назад мы познакомились с нашими родственницами, живущими
недалеко от дядюшки; это  барышни Воиновы; они считают нас за своих кузину и
кузена; брат давно с ними знаком; они уже немолоды; это  особы  из  большого
света, обладающие заразительной  веселостью, они прекрасно  одеты, знают все
последние новости; кстати,  они помогли  тетушке  выбрать для меня шляпку  и
заказать капот. Они восхитились моими платьями, сшитыми в деревне, ибо такой
их  фасон здесь  относят к самой последней  моде;  особенно изящным признали
платье, вами вышитое. Я надену  его,  когда отправлюсь  к г-же Нелидовой.  У
меня сделано все необходимое  для города, платье из черного бархата перешито
по  последней  моде,  правда, оно  несколько  коротковато,  но  эта мода мне
идет...  Скажу  теперь,  что в Петербурге более  всего  мне нравится  конная
статуя Петра  Великого,  монумент  Румянцеву и  Казанский собор;  но что мне
вовсе  не  нравится  -- это  модные лавки; они еще хуже,  чем  в  Москве;  а
модистки крайне  беззастенчивы; они перепугали  меня,  когда в первый раз мы
зашли  туда: тотчас стали меня вертеть во  все стороны, как настоящие черти,
примерили мне  пятнадцать  шляпок одну за другой и заставили  против желания
смотреться в зеркало; наконец меня освободили барышни Воиновы, они и выбрали
мне  шляпку;  я же  была бесконечно рада выйти из лавки с тем, чтобы  больше
туда  не заходить.  -- Какое  различие климата я  вижу  в Петербурге! Мы еще
топим  печи,  и  у  нас  еще  двойные  рамы;   я  очень   плохо  привыкаю  к
петербургскому  воздуху,  а  здешние  жители-амфибии уверяют  меня, что  тут
бывают  жаркие дни. Я  жду этих дней с  нетерпением, ибо воздух здесь ужасно
сырой;  я едва  говорю,  когда  бываю  на улице,  между тем  как  в комнатах
чувствую себя прекрасно... -- Брат  мой в  очень хорошем расположении  духа,
очень  весел.  Ах!  да поддержит Господь  его  мужество!  Сейчас его у  него
достаточно. --  Скажу  вам, маменька, ныне  я на опыте  убедилась:  то,  что
кажется нам издалека  непомерным и  ввергает нас  в  горесть, при  ближайшем
рассмотрении выглядит  во сто крат менее печальным. Воображение часто рисует
нам в черном цвете то, что на самом деле  ослепительной белизны. Я думала, к
примеру, найти брата больным,  унылым; напротив,  увидела в добром здравии и
полным надежд. Итак, все мои фантазии оказались  неосновательными. --  Вчера
мы  были  в  театре:  давали   оперу.  Музыка  восхитительная.   Еще  играли
диалогический роман "Селина и Альфонс".  Мне не очень  понравилось; там были
две  дуэли на пистолетах, напугавшие меня очень; впрочем, декорации и музыка
были  превосходны...  -- Посылаю вам стихи,  сочиненные  братом за несколько
дней до  нашего приезда. -- Доктор насоветовал дядюшке пока  жить у нас.  --
Как и обычно, я принимаю лекарства. -- Брата сегодня нет дома, и мне скучно.
-- Но вот  только что он  вернулся. -- Дядюшкина дача продается,  покупатели
ходят по всем комнатам, что несколько раздражает.
     Июля 3.
     Сегодня  очень скверная погода, любезная  маменька. Выйти никуда, далее
сада,  невозможно.  --  Мы  живем  в полном уединении,  разве брат  время от
времени  уходит  к  друзьям. Его  дружба  меня  утешает и  часто  заставляет
забывать о  том, что я вдали  от  вас.  Но когда  его нет,  я не знаю, зачем
оказалась здесь. -- Дядюшка день ото дня становится все веселее и все нежнее
к нам; он думает только о том, чем развлечь и ободрить нас...
     Июля 13.
     Мы  только  что получили  ваши  письма,  любезная  маменька, могу  ли я
отблагодарить вас в достаточной  мере  за  ту доброту, с  коей вы пишете нам
каждую  почту. Как хорошо  вы  умеете  меня  успокоить  и поддержать.  Время
кажется мне бесконечно долгим, и у меня такое чувство, будто я уже несколько
лет  вдали от вас. -- У  меня нет никаких новостей рассказать вам. Благодаря
Бога,  мы  здоровы. Я  молю  Господа,  чтобы  Он воодушевил тех,  кто  может
действовать; будьте  уверены, дядюшка и тетушка не упускают ни одного случая
и  используют все способы для  освобождения брата. Да  услышит Господь