уг образ такого барича, узкая талия которого "вызывает революцию".
     АА заметила про стиль дневника, что он напоминает Льва Толстого, - "так
и вспоминается какое-нибудь место из "Воскресения" - этот барич, например".
     Я заговорил о стихах Блока, напечатанных во вчерашней "Красной газете".
     "Конечно,  Медведев очень плохо сделал, напечатав заведомо плохие стихи
Блока. Этого не следовало бы делать. Но, может быть, Любови Дмитриевне нужны
были деньги? Тогда я, конечно, не могу ничего возражать..."
     В том же номере "Красной газеты" статья М. Горького о  Блоке. Мнение АА
об  этой  статье:  "Освещение  этого  факта  то  или иное  в  зависимости от
обстоятельств".
     С Горьким АА виделась лично всего раз в жизни.
     Рассказала мне:  "Однажды пришла к  Горькому и просила его  устроить ей
какую-нибудь  работу.  Горький  посоветовал  ей  обратиться  в  Смольный   к
Венгеровой,  чтобы переводить на итальянский язык прокламации Коминтерна. "Я
тогда,  не зная  достаточно итальянского языка,  не могла  бы, даже  если  б
захотела,  переводить  эти  прокламации".  Дальше   заговорила  о  тогдашних
возможностях Горького, о степени его влияния и закончила: "Он  был один, а к
нему обращались сотни людей. Не  мог же  он всех устроить! Но,  конечно,  по
отношению  ко  мне  он поступил  недостаточно  обдуманно, сделав  мне  такое
предложение..."

     2.12.1925

     По поводу  слов Жоры (Г. Иванова) о Блоке. "Можно подумать,  что Блок с
ним чуть ли не на короткой ноге был. Выходит также,  что Блок "любит снимать
квартиры  в  верхнем  этаже",  и  еще много  чего выходит по Жоре.  Но  Жора
допускался к Блоку один раз в год. Так уж было заведено: раз в год он звонил
Блоку и просил разрешения прийти. Блок разрешение давал, и Жора шел  к нему.
Надписи на книгах? Это делаем все мы, грешные: нас  просят, и мы подписываем
книгу. Блок очень долго жил на одной  и той же квартире.  Какая же тут может
быть  любовь к  верхним этажам?  Блок замкнутый, не любивший многолюдства  у
себя, всегда держал таких людей, как Жора, на большом  расстоянии от себя. У
него  были   друзья,  которых  он  выбирал,  руководствуясь  своими  особыми
причинами,  - Зоргенфрей, Иванов-Разумник... Попробуйте  пойти  к  Сологубу,
интимно говорить с ним!.. А с Сологубом это легче, чем с Блоком..."

     20.06.1926

     О хвастовстве. "Вот чего не было у Блока... Ни в какой  степени! С  ним
можно  было год  прожить на необитаемом острове и не  знать, что это Блок. У
него не было ни тени желания как-то проявить себя в разговоре.
     Блок был очень избалован похвалами, и они ему смертельно надоели".

     22.01.1926

     Вечером  была у  Замятиных,  где  Эфрос1 рассказывал о  третейском суде
между  имажинистами  и  Лавреневым за  статью  последнего  о Есенине.  (А  я
присутствовал  при разговоре Эфроса, в присутствии  Лавренева, об этом же на
заседании президиума  Союза писателей.) АА, зная, что Лавренев мой приятель,
говорит  очень  сдержанно,  что он не настолько знает имажинистов -  не  был
близок с ними,  чтоб  так безапелляционно заявлять. Говорит,  что Есенин  не
таковский,  чтоб его приятели  загубили,  что он сам плодил  нечисть  вокруг
себя,  что, если б он не захотел, такой  обстановки  не было бы. Клюев же не
поддался такой обстановке! Клюев отошел от них.  И Клюев, который с  большим
правом мог бы  написать статью,  подобную  лавреневской, не написал, однако.
Видимо, и он того мнения, что сам Есенин виноват в том, что вокруг него была
такая атмосфера.
     И здесь - АА уже делает сравнение с Гумилевым -  "Гумилев  тоже  плодил
вокруг  себя  нечисть сам:  Г. Иванова, Оцупа  и др. И конечно, не  божья же
Есенин  коровка, не  овечка,  чтобы  можно было сказать:  "Есенина  загубили
мерзкие приятели"... Есенин  сам хотел и  искал  таких  приятелей. Он мог бы
искать и других, а он этого не сделал..."


     26.01.1926

     М. К. Грюнвальд спрашивала  о причинах смерти Есенина. АА  объяснила ее
скопившимися и столпившимися в душе Есенина противоречиями, волей к  гибели,
вернее -  силой к гибели. Там заговорили  о "язве", разъедавшей Есенина... И
Маргарита  Константиновна спросила о Н. Тихонове  - что  АА  думает  о  нем,
намекая на то,  что  у Тихонова  тоже  есть такое  предрасположение  и  есть
душевная  такая  язва.  АА  и  Губер  (который  был  у  Грюнвальд)  не  дали
распространяться дальше и  вступились  за Тихонова.  АА  сказала,  что любит
Тихонова, что он  хороший,  бодрый человек  и что решительно ничего общего с
Есениным она в нем не находит. А тон у грюнвальдовских гостей был такой, как
будто  они хотели заявить, что пьянство и прочие язвы и мысли о самоубийстве
- это вообще "патент, взятый поэтом!..".

     10.06.1926
     Говорила о влиянии Анненского на творчество Пастернака. "То же дыханье.
Может быть - тот же темперамент".

     5.10.1927

     Говорила  о  раннем  влиянии  И. Северянина на  творчество  Пастернака.
Приводила примеры.

     13.11.1927

     В столовой АА читала мне отрывки из "1905" Пастернака (книгу ей  принес
Маршак  на днях). Отмечали влияние Гумилева, Северянина, Блока, пролетарских
поэтов...

     14.11.1927

     Читала мне вслух отрывки из "1905" и "Лейтенанта Шмидта" Пастернака.
     Прочла IV главу  "Лейтенанта Шмидта", отметила ее как удачную. Сказала,
что  эта  глава  напоминает  ей  хоры   античных  трагедий  в  трактовке  И.
Анненского.

     15.11.1927

     Говорили  о Пастернаке. АА  сказала, что у  него  очень развито чувство
погоды и способность находить все оттенки для ее описания.
     АА любит лирику Пастернака. Поэма "1905" - в целом неудачна,  хоть есть
отдельные хорошие места.
     Пастернак  слишком  "через вещи" чувствует, слишком  нервен, капризен и
эмоционален.  Это достоинство  в лирике, но это же ослабляет эпические вещи,
какими должны быть "1905" и "Лейтенант Шмидт".

     16.04.1926

     Сказала,  что  Клюев,  Мандельштам, Кузмин -  люди,  о  которых  нельзя
говорить дурное. Дурное надо забыть.
     ...Манера  насмешничать друг над  другом, рассказывать  друг про  друга
анекдоты  -  это исходило из патетических чувств друг  к  другу, было только
внешней  оболочкой   глубоко   дружественных,   очень  любовных   и  близких
взаимоотношений, и под этим было и большое  уважение,  и  понимание ценности
внутренних  сущностей друг в  друге.  Такая насмешливость, любовь  к остроте
была  только  способом развлечения. У каждого были свои  недостатки,  все их
знали, но их прощали всецело, потому  что все они искупались другим обликом,
более глубоким, второй стороной человека.

     27.11.1925

     О Г. Иванове говорила - о том, как безобразно он составил средактировал
посмертное издание  (Гумилева. -  В. Л.); настаивала на том,  что Г.  Иванов
уделил этому сборнику минуты, и уже ни в коем случае не часы.

     2.12.1925

     АА  говорила о "Письмах  о русской поэзии"1, о том, как они  безобразно
редактированы Г.  Ивановым, показывала  мне часть (всех - великое множество)
искажений,  неверностей,  изуродованных   цитат,  неправильностей  в  списке
фамилий и т. д. и т. п.

     3.03.1925

     Я  спросил, как  относится  к стихотворению Мандельштама  "Мороженно!".
Ответила: "Терпеть  не  могу!  У  Осипа  есть  несколько  таких  невозможных
стихотворений".
     Не любит еще стихотворение  о галльском петухе  и гербах всех стран (Из
Tristia2).
     ""Золотистого меду струя" - прекрасное стихотворение".

     20.03.1925

     АА.  "Осип очень нежно к Вам относится. Очень. Он  заговорил  со мной о
Вас - хотел нащупать почву,  как  я  к  Вам  отношусь.  Я расхваливала  Вашу
работу...  о  Вас   говорила,  восхищаясь,  говорила,   что  работа  ведется
исключительно...
     Мандельштам  хочет,  что  Вы  стали  нашим общим  биографом... Конечно,
иногда Вам придется говорить и не  только о Николае Степановиче - просто для
освещения эпохи... Но не будьте нашим общим биографом!..  Конечно, попутно у
Вас могут быть всякие статьи... Но это другое дело..."

     8.07.1926

     Говорила о  статье  Мандельштама  "Жак  родился  и  умер":  "Прекрасная
статья, дышит благородством". АА говорила, что не может понять в Осипе одной
характерной черты: статья по благородности превосходна, но в ней Мандельштам
восстает прежде всего на самого  же  себя, на то, что он сам делал, и больше
всех.  То  же  с  ним  было, когда  он восстал на себя же,  защищая  чистоту
русского языка от всяких  вторжений  других слов, восстал на свою же теорию,
идею об  итальянских  звуках  и  словах  в русском  языке (его стихотворение
"Итальянские арфы"). "Трудно  будет его  биографу  разобраться во всем этом,
если  он  не будет знать этого  его  свойства  -  с чистейшим  благородством
восстать на то, чем он сам занимался, или что было его идеей".

     6.11.1927

     После ухода Мандельштамов АА говорила со мной и сделала  характеристику
их  отношений.  Мандельштам  не  любит АА.  Не любит  ее стихов. Об этом  он
говорит всегда и всюду, и об этом он написал в  статье в журнале "Искусство"
(кажется,  так,  тот  журнал, который  он  взял  у  Пунина).  Но Мандельштам
превосходно знает, что  АА  считает его прекрасным, одним из лучших, если не
лучшим современным поэтом, и знает, что она всегда  и везде, всем говорит об
этом.
     ...Чтобы переписать эту статью из журнала для включения в сборник своих
статей,  который  Мандельштам  собирался  издавать, было, конечно,  не очень
тактично брать ее именно у Пунина.

     10.12.1927

     В "Tristia" Мандельштама АА посвящено:
     1. В стихотворении "Твое чудесное  произношение" (2-я строфа, последняя
строка "Я тоже  на  земле  живу"). Фраза эта была сказана АА  в разговоре  с
Мандельштамом, и он ее вставил в стихотворение.
     2. Стихотворение "В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа". АА была
на концерте в консерватории вместе с Мандельштамом, слушали Шуберта.
     3. В стихотворении "Что поют часы-кузнечик" 1-я строфа.
     Это все говорил Мандельштам.
     АА   ставит   резкую  грань   между   одержимым   "священным  безумием"
Мандельштамом и Ходасевичем,  желчность и болезненность которого повлияли  и
на его психику.

     11.06.1927

     Замятин  вообще  никогда  - не  было такого случая - не замечает  за АА
никаких литературных заслуг. Он совершенно игнорирует ее как поэта. Ничего в
этом нет  удивительного: Замятин  не знает поэтов, никогда  их не читал,  не
знает Пушкина. Эта большая узость в нем есть... Замятин считает, что если АА
"когда-то   писала  какие-то  там  стишки"   -  то   разве   это  настоящее,
писательское? Ведь она же не печатается в "Круге", в Госиздате и т. д. Разве
можно принимать ее всерьез?
     АА  не  помнит, чтобы у нее  когда-нибудь был  с Замятиным разговор  на
серьезную  литературную  тему.  Замятин  относится  к АА поэтому  с каким-то
поразительным мужским  и литературным высокомерием... Разговоры на серьезные
литературные темы, иногда начатые АА, всегда прекращались сразу же, при этом
у  АА появлялось убеждение,  что  Замятин в затронутом вопросе несведущ, а у
Замятина, что тема скучна и неинтересна.
     Несмотря  на  это, она  Замятина любит за честность, прямоту  и  многие
качества и очень близко дружит с его женой...

     28.03.1925

     О Тютчеве, Анненском, Фете. АА очень любит И. Анненского.
     Я:  "Какую симпатию  возбуждает каждое слово Анненского!" АА: "Немногим
поэтам  дано  каждым словом  возбуждать симпатии".  Я:  "Фет,  например,  не
возбуждает   симпатии".  АА:   "Никакой,   совершенно".   Я:   "Вот   Тютчев
возбуждает...  И посмотрите-ка, это оправдано биографией".  АА  соглашается:
"Тютчев  больше  Анненского, больше как  поэт...  - произносит это, но любит
больше Анненского. - Но подумайте при всем  этом, как Анненский исполнял все
правила общежития. Все, как будто бы он для этого был создан... Когда (моего
брата?) перевели из Севастопольской гимназии  в  Царское Село, у него должна
была быть переэкзаменовка.  Тогда  папа  поехал  к  Иннокентию Федоровичу  -
думал,  что  он поможет  устроить  так,  чтобы  не  было переэкзаменовки,  и
Иннокентий Федорович через несколько дней отдал папе визит... Подумайте!"

     6.11.1927

     1902 или 1903 г.  Анненский читал в университете доклад о К. Бальмонте.
Доклад этот был крайне неудачен. Старые университетские профессора тогда еще
не приняли  модерниста Бальмонта. Анненский  был разруган ими  до последнего
предела. Тем более что доклад Анненского мог быть уязвим по своим формальным
качествам.  АА  помнит, как к ним, в  Царское Село, пришел с  этого  доклада
крайне возбужденный С. В. Штейн и рассказал о неудаче Анненского.
     Рассказывая мне этот случай, АА добавила, что это одно  из самых ранних
ее "литературных впечатлений".
     Потом сказала, что  читала  в "Фамире-кифарэд" то место,  где Анненский
говорит: "И сладость неудачи". Она всегда почему-то сопоставляет этот случай
с его докладом в университете.

     12.01.1925

     По поводу дурных отзывов М. Лозинского о Л. Рейснер. АА: "Меня удивило,
как Лозинский прошлый раз говорил о  Рейснер..." Я: "А вы знаете, какова она
на самом  деле?"  АА: "Нет, я  ничего не знаю. Знаю,  что она  писала стихи,
совершенно безвкусные. Но она  все-таки  была настолько  умна,  что  бросила
писать их".

     3.03.1925

     О стихах Ходасевича отзывается очень сдержанно. Когда я спросил в упор:
"Любите?" - ответила принужденно: "Есть  хорошие  стихи, но все это какое-то
деланное, неоправданное..."


     6.12.1925

     ...Говорили о  работе1. ...Разговор прерывался минутами молчания, когда
мы  смотрели  на  красные угли,  когда  по очереди  мешали их, когда думали,
думали. "В  вазах было  томленье умирающих лилий..."  "Это стихотворение  об
Анненском, - сказала АА и  стала мне доказывать и доказала. Потом говорили о
биографии Николая Степановича  - о том, что мне надо учесть все масштабы. АА
сказала, что, по  ее мнению,  для биографии Николая  Степановича нужно самое
большее 20 точных дат...  "Как  вы думаете?"  И АА спросила меня,  на  какое
место я поставил  бы  Гумилева  в историко-литературном  плане. Между какими
величинами? Я ответил, подумав: "Баратынский значительнее его". АА наклонила
голову  и  ответила  утвердительно.  Я  продолжал:  "Языков?..  меньше".  "А
Дельвиг?"  - спросила АА. Я не смог ответить на этот вопрос, и АА заговорила
о  применительном  к Дельвигу масштабе биографии... "Сколько точных  дат для
биографии Дельвига  нам нужно? Дат 10 -  не  больше..." Я стал  спорить, что
больше и что больше надо и для Николая Степановича: надо  дату свадьбы, дату
рождения Левы...  АА посмотрела на  меня  в упор  и промолвила: "Я не  знаю,
когда Пушкин женился... И вы не знаете!.." И  добавила, что не знает также и
точной даты, когда у Пушкина родились дети...
     Я спросил: "Ну, а какой масштаб вы предпочитаете, например, для Шенье?"
-  "Шенье прекрасный поэт...  больше  Баратынского... гораздо!.." И когда АА
высказалась о  Шенье,  я спросил  о том, кого она  ставит  выше -  Блока или
Баратынского.  АА  ответила,  что  "напевная  сила"  у Блока  больше, чем  у
Баратынского...  "А  вообще, ведь  вы  знаете  -  Блок  самый  высокий  поэт
времени..." Я спросил: "На какое  же место  вы ставите Блока?" АА подумала и
медленно  проговорила:  "За  Тютчевым...   а  Николай  Степанович  -   около
Дельвига..."

     9.07.1926

     Об Эйхенбауме.  АА "Лермонтова"  считает лучшей  его книжкой. "Он может
мне   ее   принести   без  стыда".   Эйхенбауму  Тынянов   говорил,  что  АА
заинтересовалась этой книжкой, и он мне сказал, что хочет принести ее АА.
     Шли по Фонтанке. Говорила, что Пастернак по 3 - 4 года не пишет стихов,
Мандельштам тоже, Асеев и т. д. и т. д. - тоже.
     Есть какие-то "пределы". Если их перейти -  то некоторые люди, наиболее
чуткие, начинают задыхаться. И тогда  им кажется страшным, что вообще  можно
писать стихи, кажется, что писать стихи немыслимо, и они не пишут, молчат по
3, по  5 лет...  И когда  потом неожиданно  для  них  самих к  ним  приходит
волнующая  минута вдохновенья  и они пишут стихи -  они делают  это  с таким
чувством, как будто в их поступке есть какая-то "греховность".
     А разговор начался с того, что я сказал о том, что  Н. Тихонов перестал
писать стихи - вчера говорил мне - и хочет теперь писать прозу.

     15.12.1927

     Получила  письмо от  Е. Данько  из Царского  Села. Пишет, что Голлербах
хочет стать эккерманом2 Сологуба...
     ...Из  всех  встреч  с  Сологубом  вынесла  впечатление,  что   Сологуб
ненавидел Пушкина  и  Л. Толстого. Да  и  вообще почти ни  о  ком  хорошо не
отзывался. Никакой системы в его мнениях нельзя было заметить. Блока называл
немцем...  Анненский остался  вовсе не замеченным Сологубом.  Помнит  только
один  настоящий разговор - о Лермонтове, из  которого  можно было заключить,
что Сологуб любил Лермонтова. По-видимому, любил и Достоевского.

     20.03.1928

     Я  спросил, читала  ли она  книжку Вагинова. Ответила, что не читала, и
спросила   мое  мнение  о  ней.  Я  сказал,  что,  по  моему  мнению,  стихи
несамостоятельны, есть чужие влияния --Мандельштама, В. Иванова, Ходасевича,
-  но  культурны и мне  нравятся. Сказала:  "Теперь луду  читать,  когда  вы
сказали..."

     23.03.1928

     Когда  я  пришел  в Мр. Дв., Шилейко сказал мне:  "Попадет вам от АА за
легкомысленное суждение о Вагинове!" Перед моим приходом в Мр. Дв., сегодня,
АА читала  книжку  Вагинова  вслух  - Шилейко  слушал  и  очень зло, в  прах
раскритиковал ее, и АА к  его мнению вполне  присоединилась,  потому  что он
приводил справедливые и совершенно неоспоримые доводы...
     АА рассказала мне, что говорила (вчера? сегодня утром?) с Мандельштамом
по телефону, и между  прочим о книжке  Вагинова (просила  его мнения, потому
что сама  она еще  не  прочла книжку).  "Оська  задыхается!"  Сравнил  стихи
Вагинова  с  итальянской оперой, назвал  Вагинова  гипнотизером.  Восхищался
безмерно.  Заявил,  что   напишет  статью  о   Вагинове,  в  которой   будут
фигурировать  и гипнотические способности  Вагинова, и итальянская  опера, и
еще  тысяча  других  хороших  вещей.  АА  объясняет  мне,  что Оська  всегда
очаровывался  - когда-то он так  же очаровывался Липскеровым, потом были еще
..два каких-то "гениальных поэта",  и что она нисколько не удивлена  мнением
Мандельштама о стихах Вагинова.  Тем более понятно восхищение  Мандельштама,
что Вагинов - его ученик.
     И  АА сказала, что написанная Мандельштамом  статья  о Вагинове  будет,
вероятно, одной из его блестящих, но ни к чему не обязывающих "curieux"1.



     Кое-что об Acumian'е"


     Ахматова, видя страсть Павла Николаевича  к собирательству литературных
документов, понимала, что  в его  руках документы  будут тщательно и надежно
хранимы, потому она часто  дарила ему  что-нибудь  из  своего архива: книги,
надписанные ей;  письма  поэтов и писателей к ней;  письма родных,  близких;
письма знакомых и малознакомых  людей;  письма иностранных  корреспондентов;
письма поклонников и  поклонниц; отдала много официальных писем-приглашений,
адресованных не  ей, но  касающихся ее или  оказавшихся  у  нее. С легкостью
отдавала стихи, посвященные ей, среди которых рукописная поэма Цветаевой "На
красном  коне"  с  дарственной надписью  Ахматовой.  Кстати,  в  цветаевском
сборнике Большой серии "Библиотеки поэта" ошибочно сказано, что подлинник не
сохранился.  Подарила тетрадь с переводами ее стихотворений на немецкий язык
(50  стихотворений,  перевод В.  Гельмерсона). На  автографах  со стихами М.
Кузмина  рукой Лукницкого  помечено: "Подарено  мне А. Ахматовой 21.VI.1925.
Мраморный дворец". На сборничке ахматовского  "слова" на юбилее Ф.  Сологуба
пометка:  "Подарено мне АА XII.1927 утром  в Мр. Дв. При  разборке бумаг"...
Она дарила ему много  фотографий  со своими  надписями  и  охотно давала ему
возмо