и брюки,  в которых
сегодня не надо ехать и которые сейчас подобны напитанной губке.
     Дождь льет с 3 часов вчерашнего дня...
     Спать не хочется. В палатке у девушек, в темноте, под шум тайги и дождя
читаю стихи,  долго  читаю.  Прочел "150 000  000", а потом - спор о поэзии.
Выступаю  в защиту "грубости"  Маяковского и доказываю  все мне  известное о
народности и массовости, о разработке поэтом русского языка, о Пушкине.

     Река Кадаликан  впадает  в  Кадали среди  невысоких,  очень  живописных
обрывов.  Кадали  - глубока и прозрачна, и  от  лиственничного леса  вода ее
кажется зеленой.
     Время от времени, оставляя  коней  внизу,  исследователи забираются  на
лесистые склоны по курчавым, белым, иногда чуть желтоватым мхам,  по большим
замшелым кочкам,  перепрыгивают  через  сухие,  мертвые  ветви,  продираются
сквозь живые,  зеленые... Они ищут пески. Река шумит, журчит,  распускает по
камням   белые  космы.  А  рядом  -  тихий  ее  рукав.  Сидит  под   высокой
лиственницей,  в  кожаной куртке, в  плаще, в  москитной  сетке, похожий  на
доктора в чумном лагере, человек и пишет.  Справа от него коническая вершина
в ярко-зеленой пушистой лиственничной шапке. Слева  - обрывистый, скалистый,
метров  в пятьдесят, совершенно обнаженный  берег. По нему лазит геоморфолог
Софья Мирчинк. Только что  и  Павел Николаевич лазил  там, фотографировал. А
сейчас он  записывает. Если  найдут пески - можно будет ставить  разведку на
золото...
     Кроме геоморфологии на свете есть еще геология.  И она  там сложна.  За
время  работы  они  установили   три  налегающих  одна  на  другую  "свиты":
известняки,  песчаники, а по водоразделам, на  вершинах гольца - сланцы.  Но
они так перемяты, что разобраться в их структуре трудно.
     И  то, что  издали кажется песками,  вблизи  оказывается измельченным в
песок известняком...

     ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

     20.07.1939

     Большой  сараевидный бревенчатый дом,  рядом  - пекарня,  баня, два-три
домишка, склад.
     Мухинск  -  перевалочная  база  для  товаров,  отправляемых в  Светлый.
Расположена  чуть выше впадения Кадаликана в  Кадали и  устья правобережного
притока Кадаликана.
     В  Мухинске  живут 14  человек:  зав. базой, 2  помощника,  бухгалтера,
сторож, грузчики и жены их. Да еще 6 или 8 детей. Живут только летом.
     Здесь  кончается  автомобильный  тракт. Отсюда  товары  отправляются  в
Светлый  на подводах вдоль русла Кадали, ущельем, 21  километр, 44  брода (а
было их - 17). После дождей вода  поднялась,  на телегах не  проехать, и все
едущие застряли здесь. Живут уже несколько дней - вповалку.
     Есть тропа по гольцам - 18 км, пройти можно только пешком.
     Скалы.  Брошенная штольня - лезу  в  нее,  темно,  сыро.  Ниже дом. Две
комнаты.  Консервные банки,  обрывки  брошюр, газет,  бумаг, кожи, тряпок...
Лекарства,  кружки, колодка  для сапог,  в другой комнате резиновые  сапоги,
почти  исправные, и  совсем хорошая оленья шапка-ушанка. Грязь, мокро. Стол,
скамья, нары, очаг из сланцевых плит. Пережидаем дождь.
     ...Снова на лошадях. Едем  ущельем,  пока оно не раскрывается у старого
прииска  Ненастного пологим лесистым склоном. Новый Ненастный  -  дальше,  а
здесь - один дом, старик с очками на лбу обколачивает косу. Он живет в тайге
с 1892  года, а  на этом  месте  - с  1928.  Старуха,  дочь, собака.  Старик
указывает  дорогу  на тракт  и льет  свои жалобы на судьбу:  "Крайуправление
сочло   меня  "помещиком",  отобрало  покосы.  Дом  считают  не  моим  и  не
государственным, а ничьим. Коня украли. Живу  плохо".  Рассказывает,  что  в
прошлом году с приискателями ходил  на Бульбухту. "Но молодые, ненадежные, -
не поверили, что знаю,  где золото, повернули назад, а  осталось дойти день,
самое большее  - два". И глаза старика загораются:  "Все равно  я это так не
оставлю, пойду туда сам, потому что знаю, там - золото".
     А ноги  у него "забиты",  ходит с  трудом, -  это  после  прошлогоднего
путешествия. Видно, надеется, что удастся добыть коня.
     Постояли около него,  не спешиваясь,  и поехали вверх  по указанной  им
дороге, но, ища песков,  съехали с нее, поехали чащей. На пути - кедры. Лезу
по  тонкому стволу,  обламываю всю  верхушку,  она  и  6 шишек у меня.  Едем
дальше...

     21.07.1939

     Поднялись   на   голец   между  Мухинском   и  трактом,  после   частых
геологических  ориентировок спустились на  тракт,  ехали  болотом,  увязая и
проваливаясь, затем свернули напрямик к вершине гольца, на котором сижу.
     У  конца болота подо мной упал конь, между кочками упал, так, что лежал
вниз седлом, ногами  вверх, не смог сам встать... Расседлал его, поставил на
ноги.
     ...Поднялись   на   водораздел   между   озером   Лепринда   и   ручьем
Александровским. Остановка на  вершине  гольца. Туча. Едва начали есть банку
паштета - сегодня впервые взяли - дождь, град  очень крупный, вечер и холод.
Разожгли костер, с трудом обогреваемся. Туча прошла, солнце.
     Выехали  дальше,  вверх  на следующий голец, проплутав  там, набрели на
тропу,   идущую  вдоль  водораздела,  и  по  этой  отличной,  среди  кедров,
лиственниц и стланика, тропе ехали часа два омытой дождем, росистой, чудесно
освещенной тайгой...

     22.07.1939

     ...Едем болотной  тропой вверх  по развилке, и чаща постепенно начинает
охватывать нас.  Движемся правее, на склон. То возникают, то исчезают тропы,
чаща все гуще,  все яростнее,  мы  ищем "просветов"  в ней, но просветы  как
лабиринт, и она нас  охватывает, ощерившись тысячами пик тонких, но высоких,
как мелкоросья. И верхом уже не пробраться, мы спешиваемся, но пешком, ломая
ветки, укрывая глаза, лицо, прыгая и ныряя, - трудно. Кружимся, то выбираясь
на просвет, то натыкаясь  на частокол стены,  наконец, выходим на тропу,  но
это  ключ,  и  выше  - нельзя. Сдаемся,  едем  вниз по ключу,  желая  только
выбраться из этой чертовой чащи, и нарываемся на крупную голубику.
     Попробовали  одолеть  голец - по  другому берегу, обрадовавшись редкому
лесу. Но, проехав немного, забрались в такую чащу, что продраться сквозь нее
абсолютно невозможно ни верхом, ни  пешком  -  путь перегораживали баррикады
упавших, перекрещенных  стволов, сквозь которые  сплошной стеной рос  тонкий
лиственничный лес метра в три-четыре высотой.
     Промучавшись около часа  (штаны, рубашка - в лохмотьях, лицо и руки - в
царапинах) повернули вниз, долго-долго боролись с зарослями, оберегая глаза,
и, наконец, сильно спустившись, направились к озеру Лепринда.
     Теперь одно "удовольствие" сменилось другим: мы попали в топи. Увязая в
них,  проваливаясь по  брюхо, кони двигались с трудом.  Шли  так  часа  два.
Наконец сухой холм. Несколько раз  попались остатки древней песчаной террасы
- пески, на них сосна. Пески - доказательство древней долины.
     И   вот  последний  холм.  Внизу  озеро,   и  здесь   к  нему  возможно
спуститься... Спешиваются и, в лучшем случае, проводят своих коней в поводу,
а в худшем - обходят это место стороной.
     ...Вьюк широк,  цепляется.  Я  занялся перевьючкой, забрал  часть вьюка
себе. Мой стал  тяжелее, но наша проходимость улучшилась. Веревок, ремней  и
прочего, чтоб был порядок, все никак не добиться!
     Поднялись на  террасу. Следы ям. Якуты роют,  закрывают хворостом, чтоб
провалился сохатый.
     ...Выехали к берегу и вдоль берега до вытекающей  из Лепринды  речушки,
остановились.  Сбросили  вьюки. Оставили рабочего с  двумя лошадьми, чтоб он
поставил шалаш, пока будем в маршруте.
     Путь через болото. Конь,  едва  отошли, завалился и не хотел  вставать,
дрожа и  боясь. Зеленые круглые лунки оказались "дырами", и я дева  выбрался
оттуда. Думали, что на вершине гольцов придется  продираться сквозь чащу, но
я  неожиданно  выехал  на  тропинку. Двинулся  ею,  она  повела куда надо, к
водоразделу.
     В тайге очень трудно следить за тропинкой, не сбиться с нее. Она иногда
почти исчезает, иногда разветвляется, и рукавчики ее пропадают в чаще. Нужен
опытный глаз. Мой уже примерился, появилось чутье тропы  - веду всех хорошо.
Остановки для "щупанья" образцов и почвы.
     Отлично выбрались на  седловину. По вершинам деревьев - более зеленым -
можно  узнать, где сосны, а  сосны растут на песке, а песок  -  это  терраса
древней реки, - он-то  нам и нужен. Поэтому с тропы надо съехать и подняться
на  угадываемую  вершину.  Съехали, поднимаемся:  чаща -  стена, попробовали
проломиться. Не вышло. Объехали слева, взяли отметку, но это - не сосны и не
песок, а  коренные породы и лиственницы. И только  я собрался  назад - вижу,
чуть  ниже,  в  просвете  -  озеро, чудесное,  небольшое,  дикое,  никем  не
замеченное,  на карте  не обозначенное. А  дальше отсюда  -  вообще  никакой
топографической  съемки  не  существует,  и ни  один  геолог  здесь не  был!
Съезжаю. Тишина, дикость и великолепное освещение.
     Пробрался  по   топи   к  самому  бережку,  любуюсь.  Озеро  напоминает
вправленную в  оправу  жемчужину.  Кричит  птица  пронзительно  и почти  как
человек. Соня и Лида тоже съехали.
     ...Осмотрели озеро, нанесли его на карту, назвали "Озером удачи"...
     Едем. Красиво - лиственница густая, подрост  елово-лиственничный. Шагах
в  40 будто  свист хлыстом раздался. Остановились, увидели,  что лиственница
трясется.  Лошадь,  дрожа в ужасе, глядела  на кусты.  Я  соскочил с коня. У
тонкого ствола мох помят, и на высоте моего лица кора подрана...
     "А вы слышали звук, Павел  Николаевич, когда мы были  наверху?" -  "Да,
вроде  грома". -  "Я  тоже  так подумала  сначала".  -  "Небо  заволакивает,
Сонечка". - "Это так, но то фырчал миша".
     Лида боится мишки, но вида не показывает.
     ...Держимся  бодро, но  очень насторожены.  Огромный  валун  гранита  -
скатом. Останавливаемся, записываем.
     Начался дождь. Кроме легкопромокаемого плаща, у меня нет ничего. У Лиды
- ватник,  но он для  мягкости на седле, у Сони - тулуп.  Едем под проливным
дождем. Соня  сбилась с тропы. Возвращаемся,  ищем нашу. Не нашли. Выезжаю в
сторону, нахожу иную, но правильную.  Только часа через полтора спустились к
Лепринде. А  оттого, что  мокры, что такой ливень, у меня - вдруг - отличное
настроение,  еду,  пою;  беречься  от воды - бессмысленно, все  -  насквозь.
Болото  размокрилось  совсем,  с  раздвигаемых  деревьев   -  каскады  воды.
Необъятный мир, и в нем  ни сантиметра сухого места, ничего, что  не было бы
напитано водою.
     ...Вот оно, озеро.  Южный конец.  Лужайка. Шалаш,  и  около него Д.  Я.
(местный наемный  рабочий.  -  В. Л.)...  Но  что  это  за шалаш! Все  льет,
укрыться от  дождя  - невозможно. Д. Я., видимо, спал  и только что, уже под
дождем, начал строить его. Спешиваемся, что уж, надо работать...
     Снял  с себя рубаху,  надеваю лидин набухший  ватник  -  и бегом  через
болото, по колено в воде,  к виднеющемуся в  полукилометре становищу якутов,
много  чумов и  нет  людей.  Становища  нет,  чумов - тоже.  Это оказываются
собранные ветви  кустарника, прикрытые  от  ветра  кусками стволов,  таежной
рухлядью. Чтоб согреться - ватник, как холодный компресс, - набираю огромную
вязанку дров, пуда два, обматываю ее ремнем, тащу к шалашу, увязая в болоте.
И становится жарко.
     ...Костер уже  пылает широко, по экспедиционному опыту строю шалаш сам,
по-настоящему, командирую женщин за березняком. Они тащат охапку за охапкой,
дождь льет от края до края, шалаш  растет, и хоть сухого места в нем нет, но
сверху уже не льется. Мы в шалаше, жар костра и чайник вскипел...
     ...Небо от края до края  в таком безнадежном  покрове изрыгающих ливень
туч, что кажется, жить нам в этом шалаше по крайней мере неделю.  Мы голодны
и  жадно едим все, что есть,  - мокрое, забрызганное болотом,  но  от  этого
ничуть  не менее вкусное. И нам весело и хорошо, как-то по-особенному уютно,
и устали мы здорово...

     14.08.1939

     ...У таежных троп - свой язык  для людей.  Там,  где  разумный  человек
считает всего правильней  ехать, - там  и надо искать тропу. Она обязательно
найдется. Впрочем,  разумных  решений может быть несколько. И надо тогда  не
смущаться:  будет  и несколько  троп.  Поэтому  всякий  логично рассуждающий
человек обязательно выедет  на тропу, поняв,  для чего она и куда  ведет - к
заготовкам ли дров, к пастбищу ли, к населенному пункту, к перевалу...
     День ото дня чувствую, что законы троп начинаю постигать все глубже...
     Решил - по следам и свежему помету оленей - подняться на бугор. Наехали
на якутский стан. Олени  - 22  штуки. Среди ветвей, вокруг  двух костров, из
медленно  и дымно  тлеющего дерна, поставлены конусы из палок, чтоб олени не
коснулись огня.  С другой стороны на лужайке  - бревенчатый хлев для молодых
оленей - "стая", пол из круглых бревнышек, чистый. Дальше - тоже бревенчатый
- дом якута.
     Дрова,  напиленные и  аккуратно сложенные,  оленье оголовье, висящее на
веревке и  прикрытое от дождя корьем. Загон для оленей. Сани, прислоненные к
"стае"... Людей нет. Фотографирую живую "рощу" оленьих рогов.
     Появляется  якут, в  штанах, рубахе,  сыромятной  обуви.  Прежде  всего
глядит на наших коней, затем на нас. Здороваемся за руку.  По-русски говорит
неважно, многие слова непонятны - коверкает. Вежлив, спокоен. Он живет здесь
с товарищем, но товарищ ушел на прииск Хомолхо  за продуктами, по пути будет
мыть золото.
     Бабы родился  в  Кропоткинском,  всю  жизнь провел  в  здешнем  районе.
Несколько лет жил на Лепринде. Работал на прииске, возил дрова.  Когда купил
трех оленей (стоят дорого - 600  руб. пара, но раз  нужно,  платил  дорого),
стал ездить на Хомолхо за хлебом, спичками, продуктами - 25 км отсюда.
     Дом без запора, только гвоздик повернут... Внутри чистый стол,  скамья,
нары, одеяло, окна -  застекленные. Печка-"буржуйка", ружье на стене. Полка,
фаянсовая   посуда,   тарелки,  сахарница  с  сахаром.  Спички,   деревянная
табакерка, маслобойка, ремни... По саням влез на  чердак  дома. Там медвежьи
лапы  с  когтями, мешок  с  шерстью, куски оленьих  шкур, оленьи рога, сети,
железные полозы для саней...

     16.08.1939

     ...Горелый голец. По гольцу вниз, к седловине. Там вижу озеро.  Озеро -
большое, с полкилометра  длиной, метров 200 - шириной.  На карте этого озера
нет, никто его не знает,  никто не слышал о нем, и для нас всех оно - полная
неожиданность. Как прозевали  его  топографы?  (Карта  составлялась  40  лет
назад.)  Впрочем,  его  видно  только с вершин  гольцов. Оно  в  седловине и
спрятано тайгою.  Спуск к озеру пешком, у озера обнажения. Подъем по  другую
сторону  озера,  на голец.  Лог, чаща,  граница леса  и кустарника.  Выбираю
подъем.  Малина.  Красная  и черная смородина. Из озера - ручей, это один из
шести отвержков левой ветви Кадали.  Спуск лесом. Остаток сруба. Прииск  или
дровозаготовки? Что-то было... даже следы дороги.

     17.08.1939

     Встали,  как  всегда,  рано.  Быстро  собрались. Пасмурно.  Дождь вчера
прошел  стороной, ждем его сегодня.  Вышли в восемь втроем. Ехали по широкой
открытой долине, до первого гольца, где Кадали составляется  из двух ветвей,
выше делящихся еще. Здесь  -  ветхий, проваленный дом,  низкий, в  полроста,
бревенчатый,  крытый  землей, заросший  травою.  Рядом - могила,  любовно  и
искусно  сделанная,  крытая,  как   часовенка,  крышей,  с  крестом.  Внутри
деревянная ограда,  дощатый  пол, на нем  два  деревянных ящика с  железными
крестами вместо натуральных камней. Могила безымянная...
     ...Подъем, горелый лес. Свежестиранная моя  майка черна, все тело давно
в мелких царапинах,  все лицо и  руки - в саже, едем, поднимаясь; кони почти
не идут, они измучены и голодны - овса почти не даем. Получили только 100 кг
в  Мухинске, на все семь  лошадей. Их животы от  травы раздуты,  они страшно
отощали.
     ...На  вершину  гольца  карабкаемся  по  горелому стланику, похожему на
черных, страшных, огромных пауков. Какой-то африканский пейзаж.
     Подъем все выше  и выше, снова лог и чаща, к счастью горелые, и поэтому
не  путаемся.  Превышение  вершины, на  которую мы  поднимались  раньше  над
лагерем, - на 900 метров.
     К 2 часам дня - вершина.
     Сильный, порывистый ветер. Тур с  вышкой.  Это 40  лет назад поставили,
несомненно, топографы.
     Горизонт  круговой, необъятен, огромен,  но видны только вершины,  все,
что  ниже,  отрезано круглой чашей  нашей вершины. Видна  долина  Хомолхо  -
седловина  верховий Патома; выше  нас  одна  только вершина, между Хомолхо и
Кадали, с характерным  утесом - шишкой. Вероятно, голец Высочайший. Там есть
золото, но нет воды - не добыть. Наша топографическая и географическая карта
здесь обрывается. Дальше карт не существует.
     В  пустую банку  из-под  паштета  кладу  записку: "17  августа 1939  г.
геолого-геоморфологическая  партия  Нигризолото:   геолог  С.   Г.  Мирчинк,
коллектор Л. А. Казанская, писатель П. Н. Лукницкий". Кто и когда найдет ее,
заложенную мною в тур?
     В отличном  настроении  возвращаемся  в  лагерь.  Устали  так,  что  не
хочется, сев у палаток, снимать  амуниции, идти  мыться,  даже двигаться  не
хочется. Маршрута - 10  часов, сделали километров 50. Кони  замучены вконец,
завтра ехать на них нельзя.
     Последние  дни   работы  экспедиции.  План  почти   выполнен,  осталось
несколько маршрутов, и  то скорее для очистки совести, - и так уже все видно
и сверху, и сбоку, и с соседних вершин; и  так  уже все ясно...  Впрочем, не
совсем все...
     На   вершине,  посреди   долины,  как  остов   миноносца,  -   огромная
песчано-глинистая   сланцевая  глыба  с  пиритом.  Накануне,  обнаружив  ее,
исследователи час просидели  в  полном недоумении:  громадина-глыба лежит на
гальке, необкатанная,  разбитая на части,  взявшаяся неизвестно откуда. Либо
она принесена ледником и села, когда  он стаял. Тогда - ледниковая  теория и
Обручев торжествуют. Либо она упала с вершины гольца, тогда - долина речная,
а теория - соответственно - оспариваема.
     Но как она  могла упасть с гольца? Далеко.  Не похоже.  А  вместе с тем
глыба  разбита так, как будто упала. Трещины -  слишком широки, чтоб быть от
замерзшей воды. Края - слишком остры. На скале - обкатанная галька, обросшая
мхом;  ледниковых полос,  полировки  нет...  Словом, в  одной глыбе - тысяча
противоречий. Надо не ошибиться...
     Ощущение у всех, что работа этого  сезона завершена. Хотя загадки глыбы
и   не   разгаданы.   Настроение   приподнятое.   Путешествие    практически
заканчивается. Еще несколько дней на Кропоткинском, и начнется новый период.
Появятся новые люди - изыскатели,  ученые,  инженеры. Придет время -  найдут
воду и золото добудут...

     18.08.1939

     ...Бессмысленно идти на Кропоткинский, оставляя здесь лагерь, и  тащить
сюда снова  овес и продукты. Правильней  всем лагерем отправиться завтра  на
Кропоткинский, а оставшиеся два-три маршрута совершить  уже  оттуда - единым
трехдневным кольцевым. Карта, обсуждение... Соня принимает мое предложение с
восторгом.  Все  согласны  и  рады.  Таким образом,  положительно разрешен и
продовольственный вопрос: можно съесть все оставшееся.
     ...Подвожу  итоги.  Мы ездили  хорошо, дружно и  мирно. Пусть  во  всем
терпели  нужду,  и все  было  плохо организовано,  и  с  лошадьми было много
мучений,  и оружия не было, и недоедание, и другие  лишения. Холод и  вечная
мокрота постоянно сопутствовали  нам, но ничто не помешало ощутить красоту и
величие тайги, а вера в нужность того,  что делаем, нас не покидала никогда.
Рабочие  наши  оказались  - отличные  люди, мы  сжились  с  ними,  и  всякие
расстройства, недовольства и шероховатости  ничуть  не испортили нам жизни -
трудной таежной жизни.
     Нам  не  хватало  таежного опыта. Теперь мы знаем, как  надо  ходить по
тайге, что иметь,  как  организовывать,  где  добывать. Знал это  все раньше
начальник  этой  экспедиции. Но его поведение в ее организации,  составлении
сметы, во