к зиме пятнадцатого в Петербурге не осталось ни одной семьи, в которой хотя бы дальний родственник не погиб или не был ранен на фронте. "То ли еще будет", - грустно подумал Алексей.
     Он сошел с трамвая у Николаевского - Московского - вокзала и направился вдоль Лиговского проспекта. Найдя нужный дом, Алексей поднялся по темной, но все же достаточно чисто убранной лестнице на четвертый этаж и нажал кнопку звонка. Ему открыла крупная женщина, одетая как подобает горничной. Смерила гостя недобрым, ревнивым взглядом.
     - Вам кого? - процедила она тоном человека, которого оторвали от очень важных дел из-за какой-то мелочи.
     - Я к Дмитрию Андреевичу, - проговорил Алексей, пытаясь пройти.
     Однако, заслонив дорогу, горничная обернулась и крикнула во тьму коридора:
     - Дима, к тебе пришли.
     Через несколько секунд в глубине квартиры открылась дверь и в проеме появилась голова Санина.
     - Дмитрий Андреевич, - крикнул через плечо грозной горничной Алексей, - добрый день.
     - Лешенька, - расцвел в улыбке Санин, - здравствуйте, проходите, дорогой. Дуняша, накрывай к обеду, голубушка, на двоих. У меня сегодня гость.
     Горничная нехотя пропустила Алексея в коридор и, фыркнув, направилась на кухню, всем видом словно показывая, что напрасно такой человек, как Санин, собирается тратить время на беседы с ненужными людьми.
     - Ну, вы просто заправский офицер, голубчик, - протянул Санин, разглядывая Алексея, снимающего шинель. - Выправка, походка, да и в глазах появилось уже что-то не сту... - он воровато оглянулся в сторону кухни, - не гимназическое.
     - Да уж, - кивнул Алексей, - выправку и строевой шаг в Морском корпусе добротно ставят. Тут и к дамам строевым шагом пойдешь.
     - А вы уже по дамам путешествовать изволите? - поднял брови Санин.
     - Отчего же нет? - удивился Алексей, проходя в гостиную. - В Хельсинки много красных фонарей.
     Алексей быстро осмотрел небогатое убранство гостиной: круглый стол со стоящими вокруг него шестью стульями, два кресла у журнального столика, сервант с простенькой посудой и шкаф, до верха заполненный книгами.
     - По кокоточкам, значит, - вздохнул Санин. - А посерьезнее?
     - Да рано еще, - пожал плечами Алексей. - И не время сейчас.
     - Для этого всегда есть время, юноша, - улыбнулся Санин, указывая гостю на стул. - Никогда не откладывайте жизнь на потом.
     - А вы, я вижу, преуспели. - Алексей показал глазами в сторону кухни. - Она, похоже, числит себя уже в ваших женах.
     - Зато я плачу ей меньше, - пожал плечами Санин. - Обещаний, по крайней мере, я ей никаких не давал. О себе лучше расскажите.
     - Да я, в общем, в письмах уже сообщил все, - произнес Алексей. - Занимаемся. В мае выпуск.
     - Быстро вас, - хмыкнул Санин.
     - Война, ускоренный курс, - отозвался Алексей.
     - Ох уж мне эти ускоренные курсы, - печально вздохнул Санин. - Пушечное мясо готовят. Сколько этого еще будет - взлет, посадка и на убой?
     - Так везде, - проговорил Алексей.
     - Сейчас - да, - кивнул Санин. - А правильно ли это? Как вам сапоги, не жмут?
     - Нет, - удивленно отозвался Алексей.
     - Конечно, - улыбнулся Санин, - потому что их профессионал делал. И хлеб растить, и одежду шить, и пароходы водить должны профессионалы. Интересно, почему мы решили, что воевать может каждый? Еще в Древнем Китае говорили, что посылать неподготовленных людей на войну - значит обрекать их на смерть. А настоящий воин - это продукт многолетней подготовки. Я даже не говорю о технических навыках. Психологически бойца и за год не подготовить. В древности, да и в средневековье народные ополчения собирались только в экстренных случаях и использовались в основном как вспомогательные войска. Любой понимал, что сопоставлять профессионального, потомственного воина и крестьянина или мастерового, взявшего в руки копье, просто смешно. А вот потом... В девятнадцатом веке это началось, с Наполеона. Амбициозному правителю, который может шагать по трупам, вполне подходит армия, укомплектованная при помощи призыва мирного населения. Он готов класть тысячи чужих жизней за свои амбиции. А вот нужно ли это народу, государству - не уверен. По крайней мере, с моей точки зрения, небольшая профессиональная армия куда как лучше защищает государство и стоит значительно дешевле, чем огромная, укомплектованная за счет призыва мирного населения. И для бюджета обуза, и люди гибнут почем зря.
     - Значит, вы за профессиональную армию? - отозвался Алесей.
     - Конечно, - протянул Санин. - Здесь и обсуждать нечего.
     В комнату, неся на подносе две суповые тарелки и супницу, вошла горничная и начала сервировать стол.
     - А как Павел? - когда горничная вышла, осведомился Алексей. - Он собирался меня встретить. Наверное, в рейсе.
     - Павел арестован, - помрачнев, ответил Санин.
     - Как? - Алексей похолодел.
     - Ничего удивительного, - ровным тоном отозвался Санин, - я предупреждал его, что этим кончится. И вас предупреждаю, Леша. Вы прямым курсом идете на грозу.
     - Но вы же знаете, что будет через два года... - начал Алексей, понизив голос.
     - Не знаю, - покачал головой Санин. - То, что не произошло, всегда может быть изменено. Судьба, конечно, есть, но это не фатальное предопределение, а, так сказать, рекомендация небес. Если приложить достаточно воли, судьбу можно изменить... Вопрос - надо ли?
     - Надо, - уверенно произнес Алексей. - Вы же знаете, что будет. Сколько крови, какой террор!
     - Я же сказал, не знаю, - немного раздраженно проговорил Санин.
     - Но то, что Российская империя прогнила и обречена, вы понимаете? - поднял брови Алексей.
     - Конечно, - кивнул Санин. - Но вот дальнейшее... Здесь та же колода карт, что и в нашем мире, но игроков больше, а значит, вся партия может сложиться по-другому. Есть еще Северороссия и северороссы, со своим национализмом и святым убеждением, что все их беды проистекают из объединения с Московией. Чепуха, конечно, всегда проще обвинить во всех бедах соседа, чем выискивать собственные ошибки, но в истории не раз бывало, что такие домыслы ломали всю политическую систему.
     - Мой однокашник, североросский дворянин, заявил, что москали принесли в Северороссию рабскую душу Востока, - улыбнулся Алексей.
     - Это цветочки по сравнению с тем, что я слышу в университете, - хмыкнул Санин. - Хотя с подобными заявлениями я сталкивался и в нашем мире, в Польше восьмидесятых. А это уже симптом. В нашем мире подобные вещи привели к развалу социалистического блока. В этом - могут означать только развал империи. Как только ее тряхнет достаточно сильно, Северороссия отделится, и ничто этому не помешает.
     - И что с того?
     - А то, что коренные северороссы - это люди с совсем иным менталитетом, чем выходцы из Московии. В унию они пошли, полагая, что Московия движется в сторону Запада, и рассчитывая усилиться с ее помощью. Обратите внимание, во все последующие годы, как только империя пыталась свернуть с общеевропейского пути, здесь сразу возникала мощная оппозиция. И при Николае Первом, и при Александре Третьем здесь действовали многочисленные тайные общества, которые боролись за выход из империи. И они находили поддержку среди всех сословий Северороссии. До сих пор двуглавый орел достаточно крепко держал северороссов в когтях, но когда его хватка ослабнет...
     - Вы считаете, прихода коммунистов к власти не избежать? - прервал его Алексей.
     - Нет, - покачал головой Санин, - это естественная реакция на все, что творилось в Российской империи аж со времен Ивана Третьего. Вы же знаете, если сильно отклонить маятник вправо и отпустить, он неизбежно уйдет на сопоставимое расстояние налево, и колебания угаснут далеко не скоро. Чтобы избежать революции и крови в начале двадцатого века, нужно было начинать реформы минимум в начале века девятнадцатого. То есть, не выпуская маятника из рук, выводить его в равновесное положение. А теперь, увы, у властей больше нет сил удерживать его.
     - Но Северороссию-то можно спасти? - внезапно воспрял духом Алексей.
     - Полагаю, да, - спокойно ответил Санин.
     - Тоже неплохо, - выдохнул Алексей.
     - А вы, сударь, простите, самолично ее спасать намерены? - поднял брови Санин.
     - Конечно, - отозвался Алексей.
     Санин чуть помолчал, потом тяжело вздохнул и произнес, глядя в глаза ученику:
     - Вижу, отговаривать вас бессмысленно. О том, что вы подвергаете себя огромной опасности, я уже говорил. Хочу предупредить еще вот о чем. Раз уж вы решили вторгаться в историю, запомните: придется лить много крови. Так или иначе вы встретите сопротивление, а в этом мире - сопротивление вооруженное. Вы будете вынуждены убивать ради достижения своей цели, а это не совсем то, что убивать ради сохранения своей жизни.
     - Но ведь я ради людей, - протянул Алексей.
     - Благими намерениями устлана дорога в ад, - погрустнел Санин.
     - Вы слишком мрачно смотрите на вещи, - покачал головой Алексей.
     - Может быть, - вздохнул Санин. - Но я был обязан предупредить.

***

     В последний раз бросив взгляд на яркое майское солнышко, Алексей отворил дверь и быстро спустился по узкой лестнице вниз, в темноту тира. Мичман Костин, как обычно, был там. Сидя на стуле спиной к входу, он чистил разложенные перед ним на столе револьверы. Казалось, старый стрелок был полностью поглощен этим занятием и ничего не замечал вокруг. Алексей бросил взгляд в сторону небольшой двери в глубине тира. Там Костин в свое время оборудовал специальную комнату с движущимися и внезапно появляющимися мишенями, в том числе и теми, в которые по условиям стрелять было нельзя (как объяснил мичман, чтобы в своих и в ни в чем не повинных не палить). Почему-то сейчас Алексею стало печально, что ему больше не суждено войти туда. Тяжело вздохнув, он двинулся к наставнику. Стараясь ступать как можно тише, он подошел к Костину сзади и приготовился громко приветствовать его по уставу, но мичман, как всегда, опередил его.
     - Чего явился? - буркнул стрелок, не оборачиваясь. - У тебя же сегодня выпускной бал.
     - Извините, - смутился Алексей, - пришел попрощаться. Завтра утром убываю в распоряжение штаба флота.
     - Ну, прощайся, - проворчал Костин, поднимаясь и оборачиваясь.
     Его взгляд упал на большую красную папку, которую Алексей сжимал в руках. Алексей протянул ее наставнику и произнес:
     - Простите, чрезвычайно стеснен в средствах, рад бы сделать более серьезный подарок, но пришлось ограничиться только этим адресом.
     Костин раскрыл папку и, пробежав глазами короткую благодарственную надпись, принялся читать аккуратно написанный Алексеем текст песни Высоцкого "Бывший лучший, но опальный стрелок". Высоцкого Алексей любил и многие его вещи, как и эту, знал наизусть. Не будучи в силах приписать себе чужие стихи, он подписал их: "Поэт В. Высоцкий".
     Закончив чтение, Костин расхохотался, а потом сказал, вытирая слезы:
     - Вот написал! Что за поэт такой?
     - Из Москвы, - ответил Алексей.
     - Да, замечательные стихи, - протянул, успокаиваясь, Костин. - У твоего Высоцкого большое будущее. Спасибо, удружил. Хороший подарок.
     - Извините, скромный, - смутился Алексей.
     - Плюнь, - махнул рукой Костин, - дорог не тот подарок, что стоит много денег, а тот, что от сердца. Спасибо.
     Он обнял ученика. В тире возникло неловкое молчание, которое нарушил Костин:
     - Ну, поздравляю, мичман Татищев.
     - Спасибо, - кивнул Алексей.
     - Что же, на войну? - погрустнел Костин.
     - Так точно! - Алексей щелкнул каблуками.
     - Да ты головой не бодайся, лучше думай, - поморщился Костин, возвращаясь к столу с разобранными револьверами. - За кого воевать-то идешь?
     - За отечество, - чуть менее бодро отозвался Алексей.
     - А, ну да, - еще больше погрустнел Костин, - конечно. В добрый час. Бог даст, выживешь. Только знаешь что, парень? Когда эта дурацкая война закончится, подавай-ка ты в отставку. Обидно жизнь тратить на службу толстопузым сановникам и продажным политикам. Ты умный, ты понимаешь, о чем я. В мире много хороших мест для человека с метким глазом и верной рукой. Хочешь - в джунгли, хочешь - в Заполярье, но от этих - беги. Даже если они не убьют тебя, то все соки из тебя выпьют, а дотом выбросят на помойку, как ветошь. Не служи им. Живи для себя.
     - А потом вот так, в тире... - неожиданно для себя пробормотал Алексей.
     - А хоть бы и в тире, - ухмыльнулся мичман. - Ты что, не видишь, что я счастливый человек? Не видишь? Ну и дурак. Деньги - дрянь. У меня они были. Однажды за месяц заполучил столько, сколько морскому офицеру за двадцать лет платят. Все спустил. Дурак был, признаю. Мог бы сейчас где-нибудь во Флориде на вилле прохлаждаться. Но я хотел спустить и спустил. Не в том дело. Я всегда был себе хозяин, хочу - пошлю подальше, хочу - приму как лучшего гостя. Я даже сейчас любого послать могу, хоть и в погонах. Когда служишь ради денег и карьеры, нет у тебя такой роскоши. А когда думаешь, что служишь отечеству... Еще обиднее, когда видишь, как все, чего кровью добился, разворовывается, губится чиновниками. Если хочешь людям послужить, не министерству служи, не государю. Тем, кому хочешь помочь, напрямую добро делай. Учи, лечи, деньги раздавай, что хочешь. Если самому надо денег, их не только лизанием начальственных задов добыть можно. А положение в обществе - это вообще ничто. Великая честь, думаешь, с президентом поручкаться, с генералом кофейку попить?! Те же мерзавцы, что поезда на американском западе грабят, только удачливее. Положение в обществе - лишь средство успокоить совесть, которая постоянно будет твердить тебе, что ты пошел не туда, потратил жизнь не на то. Ты еще молодой, а я этих генералов-адмиралов повидал. Был у меня один друг в Америке, индеец. Знаешь, парень, я горжусь не тем, что с генералами за одним столом ел, а тем, что с ним за одним костром сидел. Все генералы и президенты его мизинца не стоили. Да он и не хотел с ними разговаривать. Он со мной разговаривал. Имущество у него было - дрянь. Все на себе унести мог. Иной дурак презирал бы его за это. Но я знал, что он богаче всех миллионеров. Ему принадлежал мир. Понимание у него было. Так что, парень, ценнее понимания ничего у тебя не может быть, потому что оно позволяет тебе распоряжаться собой и не дает другим вертеть тобой и пользоваться твоим имуществом. Туда иди, где ты сам себе хозяин, не давай себя облапошить.
     В тире снова повисла тяжелая тишина. Алексей, понурившись, смотрел на наставника.
     - Ладно, парень, сам поймешь, бог даст, - крякнул вдруг Костин. - Главное - не дай себя обмануть и не обманывайся сам, остальное придет. И в стрельбе практикуйся. Не задирай носа, что лучший в корпусе. До настоящего стрелка тебе еще далеко. Ступай.
     Чуть помедлив, Алексей выдавил:
     - Спасибо за все, господин мичман. Я вам очень обязан.
     - Ступай. - Голос Костина приобрел угрожающие нотки. - Никто никому ничего не должен. Я делал то, что мне нравилось, ты - чего хотел. Неплохо провели время. А теперь убирайся.
     - Спасибо за все, - повторил Алексей, повернулся на каблуках и направился к выходу.
     Проводив взглядом ученика, мичман уселся за стол и принялся чистить оружие. Время снова исчезло для него, пространство сузилось до пятачка, на котором были только он и револьверы.
     Он не знал, сколько прошло времени, когда непонятное чувство заставило его обернуться. Закрывая собой весь дверной проем, стоял человек в костюме-тройке, в белой рубашке, при галстуке.
     "Вот это стрелок, - окидывая фигуру нежданного гостя опытным взглядом, подумал мичман. - Такие не промахиваются. Да и состязаться с ним в выхватывании пистолета на скорость, пожалуй, сложновато".
     - Я не стрелок, я фехтовальщик, - словно прочитав его мысли, мягко улыбнулся Артем, проходя в глубь тира.
     - Рассказывай, - скривился Костин. - Уж я-то вижу.
     - Какая разница, каким путем идти, главное - конечная точка, - отозвался Артем.
     Он подхватил оказавшийся рядом стул и уселся напротив мичмана.
     - Ты считаешь, что я дошел? - поднял брови Костин.
     - Конечно, - улыбнулся Артем. - Зря только ты деньги тогда спустил, мог бы сейчас в тропическом раю прохлаждаться.
     - Я тогда думал, что все это не для меня - бизнес, дом, положение, - печально улыбнулся Костин.
     - И то верно, - кивнул Артем, - но, живя среди людей, надо уметь жить с людьми.
     - Знаю, - вздохнул Костин.
     - И я знаю, что ты знаешь, - кивнул Артем.
     - И что теперь? - спросил Костин.
     - Много еще чего, - хмыкнул Артем. - Или ты считаешь, что совершенен? Для начала я предложил бы: научись не искать покоя в вине.
     - Нет, конечно, не совершенен, - вздохнул Костин. - Да и пить бросить - не проблема, было бы ради чего. Но, ты знаешь, я устал.
     - Отдохни, - пожал плечами Артем. - А потом поговорим о том, чем ты хочешь заниматься и чего хочешь добиться. Ты неплохо поработал, особенно с последним учеником.
     - Я показал ему все, что умею, рассказал все, что знаю, - эхом отозвался Костин. - Жаль, у нас было мало времени.
     - Он сможет, он толковый, - улыбнулся Артем и поднялся с мраморной скамьи.
     Не было больше ни стола с револьверами, ни мишеней на дальней стене. Костин сидел в центре большого зала, полностью отделанного мрамором. Яркое солнце, проникавшее через окна, занавешенные легким прозрачным шелком, заливало золотым светом мозаичный пол. В его лучах необычайным цветом переливалась чистейшая вода в мраморном бассейне, занимавшем почти треть зала.
     - Что это? - изумленно произнес Костин.
     - Твой новый дом, вернее, дворец, - пояснил Артем. - Я полагаю, что мастер достоин дворца. Ты завершил свои пути в том мире, пора осваивать новый. Пойдем, я покажу твои новые владения.
     - А там? - мотнул головой назад Костин.
     - А там сейчас будет смута, - отозвался Артем, - но тебя это уже не должно волновать. Ты и так понял достаточно.

Часть 2

СМУТА

Эпизод 4 КРОНШТАДТ

     Замок с лязгом щелкнул, и дверь камеры отворилась. Алексей поднялся с нар и встал по стойке "смирно". В камеру вошел капитан-лейтенант караульной службы, с кобурой и кортиком на ремне, и два матроса, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками.
     - Гражданин старший лейтенант, - произнес капитан-лейтенант, морщась явно от необходимости называть офицера "гражданин", - вас требует к себе адмирал.
     - Есть, - отчеканил Алексей, сцепил руки за спиной и пошел к двери.
     Офицер двинулся впереди, матросы последовали за арестантом.
     Они шли по Кронштадту от здания гауптвахты к дому, который служил штабом и жильем командующему Кронштадтской базы адмиралу Оладьину. Слева от них из множества труб поднимался черный дым - в порту стояли под нарами боевые корабли. Ласковый теплый ветерок трепал кроны деревьев. Улица была почти безлюдна. Лишь в отдалении маршировал отряд матросов под командованием какого-то офицерика, да пара подвыпивших рабочих из доков примостилась на углу одного из домов.
     "Первое сентября, - думал Алексей, - тысяча девятьсот семнадцатого года. Черт, все идет так же, как и в том мире. Николай Второй отрекся. Временное правительство, как и у нас, сначала возглавил князь Львов, теперь Керенский, мать его. Немцы в Риге. Двадцать девятого начнется Моонзундская операция. Последняя боевая операция русской армии в этой войне. Потом большевистский переворот и гражданская война, реки крови, советский семидесятилетний кошмар и в конце концов ослабление и фатальное отставание страны. Я - один из немногих, кто знает, что здесь произойдет, - должен это предотвратить. А как? Робкая попытка предупредить командира корабля о грядущих событиях закончилась недельной отсидкой в психбольнице. Спасибо еще, доктор, душка, списал все на психологический срыв после Готландского боя. Я достаточно обжился здесь, чтобы не вызывать подозрений, но ни на шаг не приблизился к главной цели. Три года. За это время я стал боевым офицером российского флота, прошел путь от курсанта через мичмана в старшие лейтенанты. Из