ию, что, с моей точки зрения, так будет проще добиться тех целей, которые я себе поставил. Вы ведь знаете, настанет время, когда все будет решать "товарищ Маузер".
     - Знаю, - нахмурился Санин. - И каким же образом вы намерены вмешаться в историю?
     - Я хочу не допустить коммунизма вообще, - отчеканил Алексей. - Это позволит сохранить множество жизней, особенно здесь, в России. Цивилизация в двадцатом веке будет развиваться свободней, богаче, правильнее.
     - Кто знает, как правильно? - вздохнул Санин. - Уж не вы ли, восемнадцатилетний наивный юноша?
     - Я знаю, как не надо, - жестко произнес Алексей. - Я знаю, что не надо пускать миллионы в расход и загонять в ГУЛАГ. Я знаю, что люди должны жить свободно, а не под гнетом коммунистической идеологии. Я постараюсь добиться всего этого. Я никогда и никому не буду навязывать своих взглядов, я лишь буду защищать мир от тех, кто навязывает свои.
     - Цели, конечно, благородные, - кивнул Санин, - но, стремясь изменить историю, вы берете на себя тяжкий груз ответственности. Кроме того, так или иначе вам придется убивать, и убивать много. Вы готовы к этому?
     - Возможно, мне придется убить десяток, чтобы жили тысячи, - отозвался Алексей.
     - В таких вопросах, боюсь, арифметика не работает, - покачал головой Санин. - Вы действительно считаете, что можете решать, кому стоит жить, а кому - нет?
     - Но я же буду убивать только тех, кто попытается организовать красный террор, - с напором произнес Алексей. - Я не собираюсь ни производить массовые расстрелы, ни поддерживать диктат. Они будут пытаться сделать это, а я постараюсь предотвратить... Их не так много.
     - Если уж вы решили поворачивать историю народов, десятками жизней не ограничитесь, - вздохнул Санин. - Будут и безвинные жертвы. И именно вы окажетесь человеком, несущим ответственность за них. Кроме того, запомните одну вещь. Если вы попытаетесь бороться против чего-то, не предлагая альтернативной конструктивной программы, то обязательно придете к негативным последствиям. Сражаясь с красными чудовищами, вы можете превратиться в чудовище белое, столь же кровавое и ужасное. Ладно, надеюсь, вы все-таки сориентируетесь в этом безумном мире. Насчет необходимости хранить в тайне наши знания мы с вами уже говорили. Надеюсь, что и вы, и Павел вполне осознали: первое - не навреди, и только второе - сделай лучше. Берегите себя. Надеюсь, у нас еще будут возможности поговорить на эту тему. Главное, чтобы вашу юношескую горячность не использовали нечистоплотные люди.

***

     Алексей и Павел стояли на перроне Финляндского вокзала. Павел уже был одет по местной моде: в косоворотку, широкие штаны и сапоги. Он отпросился из депо всего на час, чтобы проводить друга, однако периодически поглядывал на вокзальные часы, опасаясь опоздать. Вокруг царила обычная вокзальная суета. Пробегали спешащие на поезд в Хельсинки крестьяне и рабочие. Они направлялись к вагонам третьего класса. Быстрыми шагами проходили разночинцы, младшие офицеры, интеллигенты и купчики средней руки. Их ожидали более комфортные вагоны второго класса. Около вагона первого класса в непринужденных позах стояли и беседовали штатский в дорогом костюме, с брильянтовыми запонками на манжетах и тросточкой в руке, полковник артиллерии и дама в бархатном платье и широкополой шляпе, увенчанной бантами невероятных размеров.
     - Значит, все же решил на войну, - произнес Павел. - Зря. Ты ведь знаешь, что самые главные события скоро начнутся в Петербурге.
     - Да как тебе сказать, - протянул Алексей, оглядываясь по сторонам. - Образование получить все же хочется. Да и укрепиться в этом мире. А это лучший шанс сейчас, как говорят в шпионских романах, легализоваться.
     - Ну, образование... - хмыкнул Павел. - Хотелось бы, но я за учебники засяду только после революции. Ты ведь знаешь, что я решил. Такой шанс упускать нельзя. Мы здесь можем изменить историю так, чтобы было меньше жертв, чтобы жизнь была счастливее. Я помогу нашим, чтобы коммунизм побыстрее победил во всем мире. Я думаю, для этого надо немногое, особенно с нашими знаниями. Тогда не будет многих жертв, войн, голода. Ведь все то, что ты говоришь о низком уровне жизни и жестком политическом контроле в Советском Союзе, было связано лишь с тем, что приходилось обороняться от враждебного буржуазного окружения. А если совершится всемирная революция... ну, не ухмыляйся ты. Почему я никак не могу объяснить тебе, что коммунизм - это действительно светлая идея, несущая счастье всему человечеству? Что все будут жить свободно, богато, счастливо. Надо только очистить место этому новому миру. Роды - это всегда кровь...
     - Скажи только одно, - попросил Алексей, - ты все-таки считаешь допустимым с оружием в руках загонять людей в свой социалистический рай?
     - Мы не загоняем! - воскликнул Павел. - Мы лишь ломаем сопротивление старого, отжившего, боремся с теми, кто хочет жить за счет других.
     - Ладно, Пашка, - поморщился Алексей, - поговорим об этом еще, когда в отпуск приеду. До отправления поезда уже меньше десяти минут осталось. Давай хоть не идеологическим спором прощаться.
     - Давай, - кивнул Павел. - Береги себя. Слушай, когда вернешься, может, все же на Вуоксу съездим, на пикник? Хоть и в этом мире. Дмитрия Андреевича с собой пригласим, девушек возьмем, шашлычок пожарим. Здесь шашлыка еще не знают!
     - Хорошо, - улыбнулся Алексей, - шашлык - это здорово, особенно в твоей компании... и с девушками.
     Они обнялись. Затем Алексей подхватил саквояж и заспешил к вагону второго класса. Найдя свое место, он обнаружил, что Павел стоит на перроне у его окна и машет рукой. Алексей тоже помахал ему. Раздался звон вокзального колокола. Паровоз свистнул, и поезд начал набирать скорость. Павел, широко улыбаясь, шел около вагона, пока не кончился перрон, потом еще раз помахал на прощание. Алексей, высунувшись из окна, отдал ему честь. "Хороший он парень, - подумал Алексей, - умный, добрый, надежный... только упертый в свой коммунизм.
     Ничего, даст бог, еще образумится, когда увидит, во что это выливается. Тогда поговорим еще и, может, вместе многое сделаем".
     Странная мысль пронзила его сознание. "Я больше не боюсь, - вдруг понял он. - Мне не страшно, что я в чужом мире, в чужом времени, без родителей, без большинства знакомых. И пропал этот страх в тот момент, когда я поставил себе цель. И я больше не чужой в этом мире. И Пашка больше не боится. Не боится после того, как начал работать в депо. Освоился? Нет, тоже поставил себе цель... И я знаю какую. Неужели мы обречены столкнуться с оружием в руках? Нет, этого не будет, не должно быть. Это неправильно".

Эпизод 3 ПУТИ-ДОРОГИ

     - Господа курсанты, мать вашу так-растак, на огневой рубеж шагом ма-а-арш! - проревел мичман Костин.
     - Кажется, сегодня Костин особенно крепко набрался, - шепнул Алексею его сосед в строю Павел Набольсин.
     Мичман Костин, служивший преподавателем огневой подготовки в Хельсинкском Морском корпусе, не был профессиональным моряком. Чин и должность этот пятидесятипятилетний, обветренный всеми ветрами человек получил всего лишь несколько лет назад благодаря каким-то своим давним связям на флоте. Говорили, что родился он в Старой Русе, в семье не то приказчика, не то попа, и о его похождениях ходили легенды. Говорили, что в шестнадцать лет он сбежал из дома, потом путешествовал где-то в притоках Амазонки и мыл золото на Аляске, участвовал в каких-то невероятных экспедициях в Африке, сражался на англо-бурской войне и еще десятке других войн в самых отдаленных уголках Земли, охотился за преступниками, за голову которых было объявлено вознаграждение, в США и Мексике. Говорили, что когда-то он сколотил огромное состояние в Америке, но потом спустил его в казино Нового Орлеана, и, лишь переболев всеми мыслимыми тропическими болезнями, объехав весь свет и почувствовав, что чертовски устал, он вернулся в Россию, явился к какому-то своему гимназическому однокашнику, занявшему к тому моменту высокий пост в штабе Балтийского флота, и попросил пристроить его.
     Правда это или нет, никто из курсантов не знал, но любой, кто пробыл в Хельсинкском Морском корпусе хотя бы неделю, четко понимал две вещи. Никто не в состоянии поглотить столько алкоголя за единицу времени, как мичман Костин, и никто не стреляет лучше мичмана Костина. Мичман был не просто великолепным стрелком, он был богом стрельбы. Из револьверов, автоматических пистолетов и винтовок любых моделей и систем, навскидку, на скорость, на дальность, с двух рук, из любого положения, в любое время и в любой степени опьянения, по мишеням висящим, стоящим, движущимся, летящим он бил без промаха.
     Занятиям со стрелковым оружием в Морском корпусе предпочтение не отдавалось. Командование требовало от курсантов скорейшего освоения тех дисциплин, которые должны были пригодиться им в будущей морской службе. Умение обращаться с личным оружием считалось делом десятым. Особо искусной стрельбы от обучающихся никто не ожидал. Костин это знал и не слишком мучил курсантов. Существовало ли вообще что-либо интересующее этого человека, кроме виски и коньяка, было тайной для всех, включая начальство. Впрочем, тир он содержал в образцовом порядке, дисциплину свою преподавал доходчиво и ни с кем не конфликтовал, что всех устраивало.
     Вот и сейчас, явно скучая, прочитав наставления безразличным голосом, Костин приказал приступить к стрельбам, поморщился, увидев, как берут оружие курсанты, и демонстративно отвернулся. Когда грохот револьверных выстрелов смолк, он лениво скользнул взглядом по изрешеченным мишеням и, крякнув, произнес:
     - Все, как всегда, отстрелялись отвратительно. Свободны.
     - Татищев, - произнес Набольсин, явно не без удовольствия откладывая револьвер, - через полтора часа встречаемся в кафе Юхо. У Симонова день рожденья, он угощает. Сегодня день шампанского. Ура!
     - Конечно, - улыбнулся Алексей, - только вот с деньгами туго. Вряд ли я смогу принести достойный подарок.
     - Не бери в голову, - махнул рукой Набольсин, - подарим совместный. С тебя гривенник.
     - А сам на рубль потратишься? - уточнил Алексей.
     - Не твоя печаль, - хохотнул Набольсин. - Мы же не купцы, чтобы деньгами считаться. Сейчас у меня больше денег, я и плачу. Потом, когда будет наоборот, заплатишь ты.
     - Спасибо, - кивнул Алексей. - Я этого не забуду.
     - Ты сейчас куда? - осведомился Набольсин, направляясь к выходу из тира.
     - У меня еще одно дело, - махнул рукой Алексей. - Встретимся у Юхо.
     - Ну, давай, до встречи, - улыбнулся Набольсин и вышел.
     Из курсантов в тире остался один Алексей. Костин рассматривал стволы и спусковые механизмы револьверов, стоя к нему спиной и, казалось, не замечая его присутствия. Вздохнув для храбрости, Алексей направился к мичману. Он хотел обратиться к нему как положено по уставу, но буквально за секунду до того, как он произнес заготовленную фразу, Костин, не оборачиваясь, буркнул:
     - Тебе чего?
     Замешкавшись на миг, Алексей все же перевел дух и как можно более ровным голосом произнес:
     - Научите меня стрелять, господин мичман.
     Возникла пауза. Медленно повернувшись вполоборота к курсанту, мичман, склонив голову, внимательно посмотрел ему в глаза:
     - Тебе зачем?
     - Хочу научиться стрелять, - почему-то смутившись, отозвался Алексей.
     Теперь мичман полностью развернулся к нему:
     - По какой специальности ты проходишь обучение?
     - Палубная артиллерия, господин мичман, - отчеканил Алексей.
     - Ну и зачем тебе, человеку который готовится командовать двенадцатидюймовыми орудиями, стрельба из револьвера и винтовки? - скривился Костин. - Общие знания ты получаешь, как и все, но хочешь большего. Зачем?
     - Я будущий офицер и хочу владеть всеми видами оружия, - пояснил Алексей.
     Костин снова пристально посмотрел ему в глаза, после чего отвернулся и подошел к стоящему у стены шкафчику. Открыв его, извлек бутылку виски и стакан. Выдернув пробку зубами, наполнил стакан до половины, закрыл бутылку, вернул ее в шкафчик, крякнув, выпил виски, шумно втянул носом воздух и, не поворачиваясь к собеседнику, произнес:
     - Нет, ты думаешь о другом. Ты знаешь, в кого собрался стрелять, но не хочешь говорить. Не говори, мне безразлично. Скажи, что ты хочешь от меня?
     Он вернул стакан в шкафчик, закрыл его, повернулся и вновь подошел вплотную к Алексею, глядя ему прямо в глаза. От этого пронизывающего взгляда холод пробежал по спине у юноши. Сбиваясь, объяснил:
     - То, чему нас учат, - стрельба в тире. В боевых условиях это непригодно. Я хочу научиться, как вы, мгновенно выхватывая оружие, быстро перемещаясь, стрелять по движущимся мишеням.
     - Без основы у тебя это все равно не получится, - пожал плечами Костин. - А основа - это вот такая пальба в тире из основных позиций по осточертевшим белым кругам с черным центром. Скучно, юноша.
     - Я хочу научиться стрелять, - насупился Алексей. - Если надо, я часами буду палить по этим самым мишеням. Но я хочу...
     - Стреляй, - перебил мичман, отходя в сторону. - Я не помешаю. Приходи в любое время и пали в свое удовольствие.
     Алексей остановился в замешательстве.
     - Но вы мне поможете?
     - Зачем? - хмыкнул Костин. - Дурное дело не хитрое. Наводи и пали.
     Алексей еще больше смутился. Мысли беспорядочно роились в голове. Наконец, собравшись с духом, он произнес ровным голосом:
     - То, чем вы владеете, нечто большее, чем "наводи и пали". Я хочу научиться этому.
     Мичман расхохотался.
     - Так вот оно что! - процедил он, когда его внезапное веселье столь же неожиданно прекратилось. - Ты хочешь, чтобы старый стрелок раскрыл тебе секреты своего мастерства. Умный мальчик. Узнаешь, как надо, и сразу станешь лучшим. - Он вдруг стал совершенно серьезным. - Нет никаких секретов. Надо много работать, сжечь гору пороха, потратить кучу патронов. Вот и все.
     - Так я готов оглохнуть от пальбы, - почти прокричал Алексей. - Я готов проводить здесь все свободное время. Но мне нужны вы, чтобы показать, как правильно, а как неправильно.
     - Глохнуть от стрельбы не надо, - сочувственно и даже как будто игриво произнес мичман. - Слух для стрелка - первое дело. Полагаться только на глаза - недопустимая роскошь. Когда перестрелка ведется в джунглях или поселке, как только враг появляется в зоне видимости, туда уже должна лететь пуля. Иначе ты труп. Понял?
     - Понял, - растерянно произнес Алексей.
     - Ни черта ты не понял... но поймешь, - проворчал Костин. - Ладно, возьми первый секрет стрелка.
     Он гулко хлопнул себя ладонью по мощной груди. Алексей непонимающе смотрел на него.
     - Чего вылупился? - прорычал Костин. - Повторяй.
     Алексей несильно хлопнул себя ладонью по грудной клетке.
     - Понял? - склонил голову набок мичман.
     - Нет, - признался Алексей.
     - Смотри еще раз. - Костин снова гулко хлопнул себя по груди. - Опять не понял? Дыхание, дурак. Когда ты зажат, когда дышишь неровно, меткого выстрела быть не может, да и с реакцией всегда запоздаешь. Это первое. А ну, грудь колесом, глубокий вдох, и хлопни себя так, чтобы грудная клетка как барабан гудела.
     Расправив плечи и сделав глубокий вдох, Алексей с силой хлопнул себя по груди.
     - Уже лучше, - удовлетворенно кивнул Костин. - Сейчас пойдешь на огневой рубеж. И постоянно помни о дыхании. Пока твоя задача - держать корпус прямо, дышать свободно, не зажиматься. Если сможешь, сразу увидишь, насколько точнее будут выстрелы.
     - Ну вот, а вы говорите, секретов нет, - ухмыльнулся Алексей.
     - Хрен это китовый, а не секрет, - со свойственной ему простотой бросил Костин. - Этот секрет, если не дурак, ты должен был раскрыть и без меня на первом месяце занятий. То же относится и к другим "таинствам". Ну, не тушуйся, все расскажу, ничего не скрою. Ты только одно пойми: и в тире, и на поле боя, и когда пьяный бандит к кобуре тянется, никакие секреты тебя не спасут. Спасет тебя только одна простая вещь, которую все знают, но никто не понимает. Я, парень, вижу, ты умный, интеллигент, интеллектуал. Так вот, выброси к чертям собачьим всю свою интеллектуальность. Мозги в бою тебе не в помощь. Ум, он часто ошибается и всегда запаздывает. Если хочешь, чтобы с дыркой в башке хоронили твоего врага, а не тебя, на рассудок не полагайся, полагайся на это. - Он ткнул заскорузлым пальцем в грудь Алексея. - Только там ты четко знаешь, в какой миг надо спустить курок, а в какой стрелять нельзя ни в коем случае. Только там ты поймешь, когда увидишь десять противников, кто из них опасный стрелок, а кто дерьмо собачье, что и с пяти шагов в слона промахнется. Только там ты почувствуешь, за каким валуном засада, а какая позиция безопасна. Слушай свою интуицию, парень, мозги отключи. Мозги нужны, очень нужны. Они могут вытащить тебя, но могут и погубить. В пиковой ситуации всегда полагайся на интуицию, она не подведет. Только так в любой передряге останешься цел. Только так будешь стрелять без промахов, куда надо и когда надо. Но над этим надо работать. Много, упорно. Надо научиться затыкать это трепло, что сидит у тебя в голове, что все время лезет со своими никчемными советами, и прислушиваться только к своей интуиции... - Он вдруг сделал шаг назад и резко поменял тон. - Хватит болтать. Курсант Татищев, на огневой рубеж шагом ма-а-а-р-рш!

***

     Октябрьский ветер гнал опавшие листья по кривой улочке Литейной слободы. Кутаясь в короткое пальтишко, Павел подошел к одному из примостившихся на окраине слободы домиков и постучал условным стуком. Два частых удара, потом еще три с интервалом в секунду. Через полминуты дверь открылась, впуская его в прихожую небольшой квартирки, расположенной на первом этаже. Когда Павел вошел, открывший ему Йохан Круг, рабочий Невского завода, осторожно выглянул на улицу, проверяя, не привел ли гость шпиков. Однако ни единой живой души в пределах видимости не усматривалось.
     Павел тем временем прошел в комнату. Тот факт, что рабочие в здешнем Петербурге жили в отдельных квартирах, сильно удивлял его поначалу. Воспитанный на фильмах советской поры, он был убежден, что труженики ютились в бараках и подвальных помещениях, по нескольку семей в одной комнате, разделенной занавесочками или тонкими дощатыми перегородками. Однако, к его удивлению, такой быт оказался свойственен лишь для разнорабочих и сезонных рабочих, приходивших в город на заработки из деревень. Петербургский же пролетариат проживал в уютных квартирах, иногда с отдельным выходом на улицу, как у Круга, в двух-трехэтажных домиках и флигельках. Некоторые рабочие, имевшие большой стаж или выбившиеся в мастера, даже обзаводились собственными домами или снимали многокомнатные квартиры в более престижных районах. Кроме того, люди, постоянно работавшие на петербургских заводах и фабриках, могли позволить себе неплохой стол и вполне приличную одежду. В общем, уровень жизни петербургского пролетариата был существенно выше того, который ожидал увидеть Павел, и уж точно выше того, который он представлял себе по литературным произведениям и фильмам о двадцатых-тридцатых годах. А уж, как полагал Павел, в описании быта первых лет советской власти пропаганда вряд ли сильно ухудшала положение дел. Получалось, что революция существенно понизит уровень жизни трудящихся. Впрочем, поразмыслив, Павел пришел к выводу, что это неизбежный момент обострения классовой борьбы.
     Пройдя в комнату следом за гостем, Йохан Круг подошел к столу, отодвинул ящик и, повернувшись к Павлу, торжественно произнес:
     - Уполномочен сообщить вам, товарищ Федор, что сегодня, пятнадцатого октября тысяча девятьсот четырнадцатого года, вы приняты в члены Российской Социал-Демократической Рабочей Партии большевиков. Поздравляю.
     Он вручил Павлу партбилет. Бережно приняв книжицу, рассмотрев ее и положив в карман, юноша пожал протянутую ему руку товарища по партии и произнес:
     - Благодарю за доверие.
     - Не сомневаюсь, что ты оправдаешь его. Кстати, мне передали, что товарищ Ленин очень высоко оценил твою анти