ерманий.
     - Насколько я понимаю, Сталин планировал присоединить Запад к Востоку, но не наоборот, - уточнил Алексей.
     - Конечно, - ухмыльнулся Берия, - великий был человек. Он бы мог. Никто из нас на такое не способен, потому и пытаться не стоит.
     Алексей снова чуть не споткнулся на ровном месте. Откашлявшись, он произнес:
     - Я вас правильно понял: СССР решил отказаться от борьбы за мировое господство?
     - Держи карман шире, - скривился Берия. - Государство, которое не борется за мировое господство, становится чужой провинцией со временем. Мы отказались от его получения военным путем. Разве сам не видишь?
     - Я вижу, - согласился Алексей, - что вы допустили рыночные элементы в социалистическую экономику. Конечно, армию вы сокращаете, но политический режим остается тем же...
     - Слушай, - взмахнул руками Берия, - ты же спецслужбами командовал. Неужели не знаешь? Когда стране надо воевать, всю экономику надо в кулак собрать. Когда предстоит мир, свобода необходима.
     - Простите, - опешил Алексей, - но коммунистическая теория...
     - Ты теорий меньше слушай, - хмыкнул Берия. - Они не для умных людей, они для тех баранов, что на пленумах голосуют. Для Суслова, для такого, как этот Сергеев. Умные люди - прагматики. Когда надо - коммунист, когда надо - демократ. Главное - власть. Это тебе не теория, это очень конкретная вещь. А уж какого цвета флаг, Марксу поклоняться народ будет или распятому, дело десятое. Чтобы власть удержать и усилить, нужно, чтобы страна богатая была. Социализм - хорошая система... для войны. Видишь, как мы быстрее Англии и США мобилизовались. Гитлер в сороковых почти Госплан у себя ввел. Но это - для войны! Долго так экономика существовать не может. Сбои будут, отставание. Недавно я еще одно подтверждение получил... Да ладно. Лучше рынка еще никто ничего не придумал, чтобы страну богатой сделать.
     - А Сталин это понимал? - неожиданно спросил Алексей.
     - Я говорю, мудрый был человек, - ответил Берия. - Все он понимал.
     - Значит, уже с конца двадцатых он готовил страну к войне, - произнес Алексей, - а с конца сороковых готовил новую войну, раз сохранил социалистическую экономику. Остановиться, как я понимаю, он был бы готов, только создав империю размером с весь земной шар. И вот тогда... Интересно, а когда должна была начаться новая война?
     - Какая разница, - пожал плечами Берия. - Никто не знает, хозяин о своих планах не распространялся. Если тебе так интересно, я думаю, в пятьдесят седьмом. Но это не важно сейчас. Давай вернемся к практическим вещам. Я предложил тебе сделку и пока не услышал ни согласия, ни отказа.
     - Для этого мне надо получить ответы еще на некоторые вопросы, - покачал головой Алексей. - Мы, как и другие страны Европы, вошли в НАТО, поскольку опасались советской военной угрозы. Чтобы объявить о своем нейтралитете, мы должны быть уверены, что она снята. Ваши заверения - это лишь слова. Если мы сейчас выйдем из НАТО... восстановим порядок в восточных областях, а вы обвините нас в агрессии и нападете, нас никто не защитит. Я готов на вывод войск союзников со своей территории, если вы отведете свои с востока. Тогда предстоящий конфликт может быть признан внутренним, и США не вмешаются, если СССР останется в стороне.
     - Хорошо, - проговорил, подумав, Берия. - Я тебе поверю. Что еще?
     - Я хочу понять вашу логику. Политика на доверии строится очень редко. И вряд ли мы с вами когда-либо сможем безоговорочно верить друг другу. Почему вы верите мне? Почему не опасаетесь, что, объединив страну, мы не вернемся в НАТО?
     - Потому что я знаю тебя, знаю Путилова и знаю, чего хотят в вашей стране те, кто дергает за ниточки. Вы не желаете есть с руки Вашингтона, вы не хотите ему прислуживать. Вы хотите играть свою игру. А для этого вам нужны независимость и сила. На первом этапе - нейтралитет. В НАТО вам не дадут этого достичь. Объяснил?
     - Да. Я хочу еще знать, как вы видите будущее СССР. Концессии, рынок - это хорошо. Но что дальше? В Советском Союзе существует тоталитарный режим, не признающий основные права человека...
     - Что так волнуешься? - проворчал Берия. - Я же сказал, концессии дадим. Кооперативы будут, частные предприниматели будут. В пятьдесят девятом разрешим создавать акционерные общества. В шестьдесят третьем начнем денационализацию... за деньги, конечно. Старым хозяевам ничего не вернем. Не надо было терять. К семидесятому у нас будет нормальная экономика, и биржи и банки частные. Можете инвестировать спокойно. А насчет свобод... Каждому народу - своя система правления. У вас, в Северороссии, выбирать любят. Вон, Сергеев, сколько ни носится, сколько ни сажает, все никак полного подчинения добиться не может. А здесь царей любят, холопами любят быть. Барами быть привыкли перед нижними, перед высшими - дерьмом. Значит, это и получат. Я лишь даю народу то, чего он просит.
     - Вы уверены, что он просит именно этого?
     - Конечно. Видел, что здесь бывало, когда нм свободу давали? Бардак да резня. А потом нового царя просили... Получат.
     - А вы уверены, что это свойство народов, проживающих в СССР? В Крыму в сорок седьмом Скрябин был вынужден передать власть Думе. Сейчас там очень демократический режим. И русские, и татары прекрасно в него вписались. Свободная экономика требует свободного человека.
     - Вот сам и ответил, - усмехнулся Берия. - Врангель свободную экономику в двадцать втором ввел, а демократию они через четверть века запросили. Может, созрели, может, распустились, не знаю. Другое поколение выросло. Но рабу свободу давать нельзя. Плохо будет. Воровство будет, бойня будет. Я здесь вольностей не позволю. Стиляги были такие, слышал? В западные шмотки одевались, джаз слушали. Всех пересажал. Рано. Сейчас это власть подорвет. Лет через десять - укрепит. Будут джаз танцевать, сыты будут, довольны будут. Правителя восхвалять будут. Что еще человеку надо? В хорошем государстве рядовой человек должен быть сыт и глуп. А чтобы еще глупее был, надо всякие цацки дать, вроде шмоток, мотоциклов, прочего всякого, за чем гоняться надо. Мужики о бабах думать должны, бабы - о мужиках. Тогда ими можно править и без лагерей. Лагеря - это чтобы дисциплину ввести, к войне подготовить. Чтобы человек воевать хотел, он злой должен быть, голодный должен быть, бедный должен быть. А мне война не нужна. Мне править надо тем, что есть. Но раньше шестьдесят пятого в СССР джаза не будет и "кока-колы" не будет. А уж непартийной печати раньше семьдесят пятого не дам. Советский Союз больше Крыма. Здесь всё медленнее. Может, и Верховный Совет в Парламент превратится, но, слава богу, не при мне. Уж больно плохо править, когда крикуны всякие... Да что я тебе рассказываю, ты сам так живешь уже двенадцать лет. В общем, решай, Татищев. Ты переизбраться не сможешь. В пятьдесят восьмом твой последний срок истекает. А объединить страну - хорошее завершение политической карьеры. Популярным будешь. На руках до смерти носить будут. Памятник при жизни поставят. Войск моих не бойся. Ну, а если экономически вас давить будем, тут уж держись. Такова жизнь. Завоевать вас не получилось, попробуем скупить.
     - А ГДР вы тоже отдадите Германии?
     - Не отдадим, а продадим. Все равно не удержать. Но она стоит подороже твоего Новгорода, уж не обижайся.
     - Спасибо на добром слове, - ухмыльнулся Алексей.
     - Так что скажешь? - поднял брови Берия. - Поддержишь мое предложение США и Великобритании увести войска с запада Северороссии, если я уведу свои с востока? Вмешиваться в ваши дела не буду и Вашингтону не дам. Бери восток. Но если Сергеев возьмет тебя, не обессудь. Сменю его, и дело с концом. Мне даже лучше.
     - Поддержу, - кивнул Алексей. - Выводите войска.

***

     Мартовское солнце, проникавшее через плотно закрытые окна, пробив легкие шторы, заливало золотистым цветом рабочий стол, заваленный бумагами. Рядом с ним за длинным совещательным столом сидели трое; Президент Северороссии Алексей Татищев, премьер-министр Василий Леонтьев, начальник генерального штаба Петр Бехтерев. Совещание было секретным и проводилось в загородной резиденции президента под Лугой.
     - Итак, - проговорил Леонтьев, - через две недели, первого апреля, вывод войск США, Британии и СССР с территории Северороссии будет завершен. Наши войска будут подготовлены к этому моменту. Какую дату установим для начала операции?
     - Первое июня, - ответил Алексей. - К этому моменту Сергеев устанет ждать. Как только советские войска покинут территорию, он приготовится к обороне. Через два месяца он, конечно, решит, что все обошлось.
     - Решит, если не спровоцируем, - вступил Бехтерев.
     - Провоцировать нельзя, - произнес Алексей. - Все войска должны оставаться в казармах. Полеты военной авиации - по обычному графику. Дополнительную мобилизацию предварительно объявлять не будем.
     - Тогда наши намерения будут ясны за три часа до вторжения, - возразил Бехтерев. - Авиаударами можем подавить их основные очаги сопротивления и аэродромы. Но если танки и пехота опоздают, они приготовятся к обороне. Тогда увязнем перед Новгородом на несколько недель. Там у них самые серьезные укрепления. Не будем же мы брать их в лоб, как это делали красные. Обходной маневр - это еще минимум неделя. Если даже СССР не вмешается, потери могут составить до десяти тысяч. Это в лучшем случае.
     - Да, Алексей, - покачал головой Леонтьев, - войска лучше придвинуть к границе уже сейчас. Заявим, что боимся нападения с их стороны. Только это обеспечит настоящую внезапность. Нанесем бомбовые и ракетные удары, пойдут танки, и тут же объявим твой манифест о воссоединении территорий и восстановлении конституционного порядка.
     - Хорошее восстановление конституционного порядка, которое начинается с бомбовых ударов, - скривился Алексей.
     - А как же иначе? - развел руками Леонтьев. - Там армия по численности превосходит нашу. Танки у них еще с войны, а вот "МиГи" - это вполне серьезно. Стрелковое оружие в войсках тоже современное, автомат Калашникова превосходит наш, да и минометы. Если предупредим о вторжении и они подготовятся, потери будут гигантскими.
     - Совершенно справедливо, - подтвердил Бехтерев. - Обратите внимание, Алексей Викторович, в двадцатом веке почти все войны, успешные по крайней мере, начинались с внезапного вторжения. А потом следовали декларации. Если мы не поступим так же, потери будут огромными. Нам обеспечена кровопролитная позиционная война минимум на три-четыре месяца, с взаимной бомбежкой крупных городов. Обе стороны проведут мобилизацию. Вы понимаете последствия?
     - Как минимум, развал Балтийского экономического союза и отказ стран-участниц от создания Балтийского военного союза, - поддакнул Леонтьев. - Они не будут участвовать в нашей войне.
     - Правильно, - согласился Алексей. - Именно поэтому в сорок шестом мы приняли сугубо оборонительную военную доктрину. Именно поэтому, несмотря на протесты Вашингтона, предложили странам Балтийского союза создать оборонительный блок в противовес НАТО. Еще в сорок четвертом, принимая президентские полномочия, я обещал, что страна больше не будет участвовать в агрессивных войнах. И не будет, пока я президент. Сейчас мы собираемся провозгласить операцию по восстановлению конституционного порядка. И с чего планируем ее начать? Бомбить свой народ?! Полноте. Если мы утверждаем, что это наша территория, население должно встретить нас цветами, а не гранатами. Если это не так, значит, оно просто не хочет нас. Авианалетами восстанавливает конституцию только государство, никакого закона не уважающее.
     - Но там пятидесятитысячная армия, - вскинулся Бехтерев. - Срок срочной службы увеличен до двух лет. Это значит, что уже летом она будет шестидесятитысячной. Паши вооруженные силы - сорок пять тысяч человек. В танках и авиации, по численности, у них превосходство. Только в артстволах у нас преимущество. Как вы собираетесь воевать?
     - А эта армия, простите, "злы татарове" или тевтонские рыцари? - склонил голову набок Алексей. - Это те самые североросские граждане, которых мы вознамерились облагодетельствовать воссоединением.
     - Это теория, Алексей, - наклонился вперед Леонтьев. - Скажи мне, как ты собираешься действовать, когда Сергеев прикажет открыть огонь по нашим войскам, входящим на его территорию?
     - Мы поступим так, - спокойно произнес Алексей. - С двадцати одного ноль-ноль тридцать первого мая наши радиостанции начнут транслировать мое воззвание. Ты слышал доклад Управления госбезопасности и понимаешь, что население востока постоянно слушает наши передачи и весть распространится часа за два. В этом воззвании я не только объявлю о воссоединении территорий, но и назначу досрочные президентские и парламентские выборы на всей территории страны на первое сентября. Я призову войска народной армии не открывать огонь и сообщу, что готов принять их, без расформирования, в состав североросской армии. Те, кто захочет покинуть службу, могут демобилизоваться. Тем более что с первого января пятьдесят восьмого объединенная армия Северороссии не должна превышать семидесяти пяти тысяч. Сокращения будут и в восточной, и в западной армии. Все это должны понимать. Объявим, что все граждане восточных земель могут эмигрировать в любую страну, которая их примет. Хоть в США, хоть в СССР, хоть в Китай. Объявим амнистию для всех должностных лиц в восточных землях, за исключением сотрудников госбезопасности, уличенных в уголовно наказуемых преступлениях. Конечно, сообщим о том, что при попытке открыть огонь подавим очаги сопротивления. Предупредим, что первого в девять ноль-ноль наша армия войдет на восточные земли. Уже ваша задача, генерал Бехтерев, обеспечить ввод войск так, чтобы он выглядел походным по форме, но предотвратил бы масштабные потери в случае сопротивления. Пусть тогда стреляют... в своих.
     - Это безумие, - запустил руку в свою густую шевелюру Бехтерев. - Что будем делать, если они все же окажут сопротивление?
     - Ничего, - пожал плечами Алексей. - Остановимся там, где нас встретят огнем, и потребуем от Сергеева обеспечить свободный проход североросских граждан на нашу территорию. Мы не против того, чтобы они строили свое государство. Мы даже согласны признать его в границах сорок шестого года, но при одном условии. Они должны гарантировать для своих людей право выезда на Запад. Если Сергеев откажется, тогда уже начнем бомбовые удары и атакуем по всему фронту.
     Около минуты в комнате царило молчание. Бехтерев растерянно переводил взгляд то на президента, то на премьера. Леонтьев, остолбенев, смотрел на Алексея, а потом откинулся в кресле и расхохотался.
     - Гениально! - прокричал он. - То, что надо. Да ни один фронт такого не выдержит. Все к тебе прибегут. Для социалистов право свободного выезда из их рая - всегда удар ниже пояса.
     - Да, конечно, - повернулся к окну Алексей. - Главное - предотвратить полномасштабную войну.
     - На президента будешь баллотироваться? - вдруг посерьезнев, произнес Леонтьев. - Объединение государства, можно сказать, новая страна...
     - Нет, - отрицательно покачал головой Алексей. - С меня хватит.

***

     - Вы отказываетесь от собственных слов, - насупился принц, глядя на Алексея. - Вы обещали референдум по новой конституции уже этой зимой, а теперь говорите о новых президентских выборах.
     - Ни я, ни господин Путилов не изменили своего мнения, - быстро ответил Алексей. - Но подготовка объединения не позволяет нам пойти сейчас на столь кардинальный шаг. Поймите, население восточных земель видит на западе землю обетованную. Столь резкого возвращения давно забытой монархии они не примут. Референдум по новой конституции мы должны отложить на четыре года. Примите это как требование политической целесообразности. В конце концов, всегда добиваясь своих целей, я еще ни разу не смог сделать так, чтобы задуманное реализовалось в точности. Жизнь всегда вносит свои коррективы.
     - Это хорошо, что вы признаете свои ошибки, - нахохлился принц.
     - Это прерогатива и обязанность сильного человека, - ответил Алексей.
     - Но позвольте... - вскинулся принц.
     - А я согласен, папа, - внезапно вступил в разговор сидевший до этого молча его сын Генрих. - Мне нужно еще многое изучить в государственном устройстве и политике, прежде чем я смогу занять престол и исполнять свои задачи как должно.
     - Генрих, - вскричал принц, - ты не знаешь этих господ. Для них отказаться от ранее данных обещаний - то же, что выкурить сигарету.
     - Пала, я сумел достаточно познакомиться с господином Татищевым, - парировал наследник, - чтобы вполне доверять ему. Кроме того, он не курит. Я надеюсь, господин президент, что и после вашей отставки вы сможете уделять не меньше времени общению со мной и моей подготовке к работе на благо Северороссии. Тем более что дополнительные четыре года подготовки, надеюсь, не пройдут даром ни для меня, ни для общества.
     - Можете не сомневаться, ваше высочество, - улыбнулся Алексей, - ведь я буду свободен от государственных забот.
     - Хорошо, - кивнул Генрих. - А сейчас я бы хотел воспользоваться вашим предложением и поступить на службу в вооруженные силы Северороссии в качестве лейтенанта артиллерии. В конце концов, было бы неплохо познакомиться с тяготами военной службы. Не зря говорят, что успеха добивается только тот, кто в период обучения ставит себя в наиболее сложные условия.
     - Это мудрое решение, ваше высочество, - согласился Алексей.
     - Оно созрело благодаря вам, - улыбнулся наследник. - Желаю успеха в борьбе с теми, кто принес рабство и террор на эту землю.

***

     Павел, распрямив ноги, потянулся в кресле и стал ждать, когда изображение в неспешно прогревающемся телевизионном приемнике станет четче. Телевидение в стране начало работать в сорок девятом. Тогда, правда, мало кто мог приобрести громоздкий, с маленьким экранчиком, телевизор Новгородского радиозавода. Но Павел уделял большое внимание распространению телевидения как великолепного средства пропаганды. Производство телевизоров дотировалось, и сейчас даже в некоторых отдаленных деревнях появились телеприемники, хотя бы в клубах. Пока существовала лишь одна программа. Еще транслировалось Центральное телевидение СССР. Несмотря на то что Советский Союз свернул с социалистического пути, новостные передачи и фильмы из Москвы оставались идеологически выдержанными, и Павел разрешил их показ.
     Он знал, что некоторые "умельцы", особенно в Новгороде и вблизи западной границы, ухитрялись настроить телевизоры на прием петербургских и псковских каналов. Всего их было пять: государственный, два национальных (немецкий и финский) и два коммерческих. Граждане Североросской Народной Республики с удовольствием смотрели западные развлекательные передачи, а зачастую и новости, что больше всего бесило Павла. МГБ боролось с этим, как и с прослушиванием радиостанции "Свободная Северороссия", передававшей программы специально на восточные территории, однако изменить ничего не могло. Да Павел и сам понимал, что карательные меры - это стрельба из пушки по воробьям. Нужно было придумать противовес, адекватный ответ. Но какой?
     Смотреть ежедневные новости в девять вечера стало для Павла традицией, но сейчас был особый случай. Диктор должен был зачитать его обращение к народу. Ничего особенного, обычный призыв усилить бдительность и сплотиться вокруг североросской объединенной народной партии, но как важно ему сейчас в очередной раз подтвердить свою позицию. Два месяца назад ушли советские войска, и он стал уделять еще больше внимания пропаганде. Вначале ему казалось, что Берия предал его, оставил одного против всего капиталистического мира. Но дни шли, а ничего не происходило. Москва несколько раз подтвердила в своих заявлениях, что не допустит вмешательства Вашингтона и Лондона в дела центральноевропейских стран. "Похоже, - думал Павел, - Берия действительно решил снизить напряженность на севере. Он, конечно, имеет другое видение будущего социализма, но не такой же он человек, чтобы сдавать своих. Он все же ком