Я должен быть вместе с ним. Он болен, он умирает.
     Ее лицо вдруг дрогнуло, и перед глазами Тэма все  поплыло,
как будто он смотрел в воду и отражение нарушилось всплеском.
     -- Каждый должен быть со своим народом, -- тихо прозвучало
в ответ.  --  Всякая потеря ослабляет Народ. Если мы рассеемся,
мы утратим Силу и боги не услышат нас. Забудь своего дакини.  У
него другая дорога.
     -- Но  ведь  я  не  из  вашего  народа,  госпожа.  Если вы
действительно добры, то помогите мне.
     Фейдельм задумчиво проговорила:
     -- Добра ли я? Вот тайна. Трудно сказать. Я не добрее, чем
Лее. Я не жестче, чем Гроза. Я не милосерднее, чем Солнце. Я не
суровее, чем Ветер. Я -- голос,  слышимый  богами.  Ты  боишься
меня?
     Ее  образ  снова  стал четким. Тэм смотрел на Фейдельм, не
отрывая глаз. Внезапно он разглядел ее всю: платье без  рукавов
и   украшений,   прямое  и  длинное,  загорелые  руки  с  двумя
берестяными браслетами па запястьях -- и нестерпимо  прекрасное
юное лицо с глазами, глядящими из древней древности...
     -- Встань, Тэм Гили, -- сказала она властно. -- Подойди ко
мне, Тэм Гили.
     Он  поднялся  на  ноги и осторожно шагнул к ней навстречу.
Ему казалось, что он идет против течения, -- что-то  мешало,  и
он   с   трудом   преодолевал   сопротивление.   Лицо   ведуньи
приближалось, как будто придвигалось к нему  толчками.  Наконец
Тэм остановился, тяжело дыша. Зеленые глаза смотрели, не мигая,
и в них не было больше ни сострадання ни интереса.
     -- Коснись  моей руки, -- велела она, и Тэм повиновался. В
тот же миг словно молния взорвалась между  ними.  Тэма  опалило
огнем,  отшвырнуло  к  стене.  Он  закричал  так,  будто  хотел
выплеснуть  всю  душу  в  этом  предсмертном   вопле,   и   ему
почудилось,  что  в легкие вошел раскаленный воздух. Задыхаясь,
кашляя, заливаясь кровью, хлынувшей изо рта и ушей,  он  рухнул
на пол, и сознание оставило его.
     Хелот налил себе вина и откинулся на спинку кресла. Мебель
в замке  Аррой  была  под  стать  хозяевам -- такая же прочная,
массивная. Спинка возвы-1-шалась над головой человека на добрых
полтора локтя, а резные остроконечные башенки  по  углам  --  и
того выше.
     Барон  восседал  справа от него, баронесса -- слева. Имлах
задумчиво  ковыряла  в  ухе  обглоданной  утиной  косточкой  и,
казалось,  была погружена в свои думы. Десятка два горностаев с
кудахтаньем  носились  по  полу  под  ногами  пирующих,   гоняя
огромный мосол. В воздухе стоял крепкий мускусный дух.
     -- Как самочувствие, друг мой? -- благосклонно обратился к
своему гостю барон.
     -- Превосходно,  --  ответил Хелот. Он и впрямь чувствовал
себя бодрым и крепким, как никогда.
     -- Это хорошо, -- одобрил барон.  --  А  то  ведь  никогда
наперед  не  знаешь, как обернется новое волшебство моей Имлах.
Она у меня умница, шалунья, все ковыряется да возится с чарами,
снадобьями, книжками. Много всякого изобрела,  да  вот  на  ком
попробовать?  Мы  потому  так обрадовались тебе, дакини, что ты
чужой. Если помрешь -- не очень-то и жалко. Имлах поперхнулась.
Барон повернулся к ней: -- А что, разве не так.  Кукушкин  Лен?
Кто  бы дал тебе испытывать непроверенные чары на ком-нибудь из
Народа?
     -- Не только же в этом дело... -- начала Имлах, покраснев.
     Барон  отмахнулся.  В  этот  момент  один  из  горностаев,
разыгравшись,   ухватил  хозяина  за  палец  и  больно  укусил.
Показалась  кровь.  Рассвирепев,  барон  отшвырнул  зверька   и
наподдал  ему  вдобавок ногой. Раздался отвратительный скрежет,
как будто кто-то нарочно шаркал  ножом  по  фаянсовой  тарелке.
Даже не верилось, что подобные звуки мог испускать такой нежный
зверек.  Он  сжался  в  пушистый  меховой  шарик  и орал, орал,
орал... До Хелота донесся самый отвратительный смрад  на  свете
-- святой  Сульпиций  сказал  бы ему, что так пахнет нашатырный
спирт.
     -- Он еще  и  развонялся!  --  возмущенно  завопил  барон,
вскакивая  из-за  стола и едва не опрокинув при этом гигантское
блюдо, где в великом множестве плавали  по  озеру  соуса  кости
четырех  уток.  Пылая  гневом,  Теленн  Гвад  бросился  было на
зверька, как вдруг, словно из-под земли, перед  ним  вырос  все
тот же маленький высокомерный человечек в причудливой одежде --
Лаймерик.
     -- Остановись,  Теленн  Гвад!  --  вскричал  он, простирая
руки. -- Не прикасайся более к несчастному созданию!
     С этими словами он наклонился над зверьком. Барон постоял,
покачал в воздухе ногой как  бы  в  размышлении,  не  пнуть  ли
заодно  и  этого  наглеца  Лай-мерика,  но  затем  передумал  и
аккуратно поставил ногу на пол.
     Лаймерик взял  зверька  на  руки.  Тот  злобно  зашипел  и
испустил вторую струю омерзительной вони.
     -- Бедная   зверюшка,  --  пробормотал  Лаймерик,  исчезая
вместе с горностаем.
     Покряхтев, Теленн Гвад уселся на свое место  за  столом  и
залпом осушил еще кубок.
     -- А  ты  знаешь  ли, дакини, -- обратился он к Хелоту, --
кто принимает тебя в гостях?
     -- Щедрый, великодушный и могучий великан, --  предположил
Хелот.  Он решил быть вежливым, насколько у него это получится.
Гури Длинноволосый изрядно подпортил ему манеры, и Хелот не раз
поминал валлийскую знаменитость незлым тихим словом.
     -- Не только великан! -- вскричал барон. --  Я  спою  тебе
мою боевую песнь, юноша из рода дакини, дабы ты оценил... -- Он
поперхнулся  и  долго кашлял, пока не стал совершенно багровым.
-- Я спою ее тебе на древнем языке моего народа! Внимай!
     И он заревел, напрягая шею и колыхаясь  брюхом.  Хелот  не
понимал  ни  слова,  но  этого  было  и  не  нужно.  Песнь была
воинственна, архаична и, без всякого сомнения, сочетала в  себе
похвальбы  и угрозы. Кроме того, барон явно не попадал в такт и
был не в ладах мелодией. Но пел он  от  всей  своей  великаньей
души,  и  это тоже было весьма ощутимо. Наконец он замолчал и с
торжеством уставился на Хелота:
     -- Ну, понял что-нибудь?
     -- Да, -- сказал Хелот и привел свою версию пе-ревода:

     "Я -- Теленн Гвад из замка Аррой,
     Я убил много-много врагов.
     Я убью еще больше врагов..."

     -- Верно, -- озадачился Теленн Гвад. -- А ты умнее, чем  я
думал,  дакини.  Тебе  ведом  язык великанов? Ты знаешь древние
наречья?
     -- Нет, что вы, сэр. Мне ведомы нравы воинов,  --  скромно
отозвался Хелот. -- Я и сам воин...
     -- Да,  это  было сразу заметно, -- сказал Теленн Гвад. --
Поэтому я и пришел тебе на помощь. Да, я сразу  понял,  кто  ты
такой. А знаешь ли ты, кто я такой?
     -- Вы,  сэр, -- Теленн Гвад, который убил много врагов, --
сказал Хелот и поднял свой кубок. -- И я  хотел  бы  выпить  за
процветание вашего рода.
     -- Благодарю. -- Теленн Гвад вылил в себя еще полпинты эля
и заговорил  снова:  --  Даже боги с уважением относятся к нам,
великанам. Знаешь ли ты, кем была моя мать?  Могучая  великанша
Скади  --  так  ее звали. Когда она потеряла отца, то, не помня
себя от горя, надела лыжи, подбитые мехом куницы,  и  помчалась
по  снежным  холмам,  все  выше  и выше, покуда не добралась до
крепости, за стенами которой отсиживались  боги.  Ибо  струсили
они, прослышав о том, что Скади идет. Мстить за отца бежала она
на  лыжах, и все трепетали. И вот Скади предстала перед богами,
пылая гневом, ужасная в своей печали  по  отцу.  И  тогда  боги
сказали:  "Сейчас  ты  рыдаешь,  Скади, но ведь настанет время,
когда вновь будешь ты смеяться". Но безутешная  дочь  отвечала:
"Нет,  никогда  не  перестану  я  убиваться  по  отцу". Так она
сказала, гордая, непреклонная Скади, и приготовилась уничтожать
богов своим могучим копьем.
     Барон вытащил из тарелки горностая, подержал его за шкирку
и выронил на пол. Пискнув, зверек  умчался.  --  И  тогда  боги
сказали:  "Хорошо,  убей нас, Скади. Но ответь сперва: если нам
удастся развеселить тебя, откажешься ты от своей мести?" И  она
дала  слово  оставить  злые  думы  на  богов,  если  им удастся
насмешить ее в час великой скорби по убитому отцу.
     -- И что?  --  спросил  Хелот.  --  Удалось  им  заставить
смеяться безутешную сироту?
     -- А  как  же! На то они и боги, -- ответил барон и звучно
рыгнул.  Один  из  горностаев,   сидевших   возле   его   ноги,
приподнялся  на задние лапки и встал столбиком, прислушиваясь и
принюхиваясь. -- Один из них, лиса лисой, самый  хитроумный  из
всех,  сделал  это.  Славной  была  его  шутка!  Он  привязал к
причинному месту бороду козла...  И,  увидев  это,  рассмеялась
Скади  и  утерла  слезы.  Радость жизни вернулась к ней. Такова
целительная сила веселья. Много лет жила  она  и  родила  много
детей, в том числе и меня.
     Заключив этими словами рассказ о семейном предании, Теленн
Гвад повозил пальцем в соусе, облизал руку и встал.
     -- Беседа  с  вами  была  весьма поучительна, -- сказал он
своему гостю. -- Мы  рады  гостям.  Ты  интересный  собеседник,
дакини. Завтра мы снова встретимся за пиршественным столом.
     И,  сопровождаемый  пятью или шестью зверьками, норовящими
ухватить  его  за  ноги,  Теленн  Гвад   размеренной   поступью
удалился.

     ГЛАВА ВТОРАЯ

     Было так: много сотен лет назад мира Аррой не было, а река
Адунн  не  носила  имени  и  была просто безымянным потоком. Но
потом Морган Мэган бежал со свинцовых рудников  и  открыл  свои
первые  ворота.  Вот  так и случилось, что Демиургом этого мира
стал беглый каторжник, и сотворил он свой мир так, как это любо
было человеку, доселе запертому между  четырех  стен,  одна  из
которых была голод, другая -- страх, третья -- каторжный труд и
четвертая  --  неусыпный  надзор.  А  что  мог  сотворить такой
человек?
     Сначала  он  создал   одиночество.   Благое   одиночество,
исполненное  покоя и неторопливости. И время в мире Аррой стало
тягучим и неспешным.
     Потом  он  сотворил  деревья.  Высокие  хвойные   деревья,
пахнущие  смолой.  А  потом  и веселые лиственные рощи зашумели
среди молчаливых елей. Под ноги легла  трава.  И  теперь  можно
было  лежать  на  траве  в тиши и одиночестве и смотреть, как в
вышине раскачиваются макушки деревьев.
     Хорошо! Чего еще желать человеку, бежавшему со  свинцового
рудника?  Он  жевал  хвою,  ел  ягоды и орехи, спал под еловыми
лапами, пил из реки.
     Но потом ему захотелось немного поговорить с кем-нибудь. А
никого не было. И никто не  восхищался  тем,  как  замечательно
устроил свой мир Морган Мэган. И никто не давал ему бестолковых
советов.  Никто  не  задавал  дурацких  вопросов.  Мэгану стало
скучно. И он сотворил Народ.
     Почему  Народ  так  высокомерен?  Потому  что  он   первым
появился  в  мире  Аррой,  когда  здесь  не  было  еще ни одной
разумной души. Потому Народ и стал хозяином  леса,  что  Морган
Мэган вызвал его из небытия, желая отвести душу в разговорах.
     И   они   появились.  Низкорослые,  дружные  между  собой,
враждебные всем остальным, воинственные, обуянные гордыней. Ох,
как славно было ругаться с ними! Демиург  упоенно  бранился  со
своим  творением  день  и  ночь. Он мог переорать все племя, но
предпочитал схватки один на  один.  И  так  продолжалось  много
дней,   покуда  весь  Народ  не  сорвал  себе  глотку,  пытаясь
переспорить творца. Порой кое-кому это стало удаваться. И вдруг
Морган Мэган понял, что его это раздражает.
     -- Как вы смеете побеждать меня в спорах? Я вас  сотворил,
обормоты! -- закричал он как-то раз.
     Но  племя,  лишенное  чувства  благодарности, в ответ лишь
заулюлюкало и начало потрясать дротиками.
     И проклял Морган Мэган свою  глупость,  благодаря  которой
создал Народ высокомерным, хитроумным и неуступчивым.
     Долго бродил он по лесу, слушал, как шумят ветви деревьев,
но все  никак  не  мог  успокоиться.  Понял он тогда, что не на
шутку разобиделся на  собственное  творение.  И  решил  Демиург
отомстить.  Но  не просто так отомстить, а по-настоящему. Месть
его была воистину местью демиурговой: он создал второе племя --
гномов.
     Эти оказались настолько зловредными и  коварными,  что  на
короткое  время  Морган  Мэган примирился с Народом и помог ему
вытеснить гномов в  горы.  Недолго,  однако,  продолжался  союз
Демиурга  и  Народа;  они  снова  разругались.  И тогда Демиург
сотворил третье племя: великанов. Эти были огромны,  добродушны
и на свой, довольно грубый и варварский лад, миролюбивы.
     И столкнул Морган Мэган свой Народ с великанами, а сам сел
в сторонке и начал смотреть: что будет.
     Народ  собирался  большим  войском,  вооружался,  исполнял
ритуальные пляски, дабы обеспечить себе победу.  Это  нравилось
Моргану.  Это  его  забавляло.  Он даже пришел в селение, чтобы
увидеть все как можно лучше.
     И  увидел,  на  свою  голову.  Посреди  селения  воздвигли
идолище  и вовсю поклонялись. Этого Морган Мэган уже вынести не
мог. Он выскочил в разгар идолопоклонства и заорал:
     -- Эй  вы,  мерзавцы!  Что  творите,   паскудники?   Зачем
озоруете? Кому это вы тут поклоняетесь?
     -- Отойди,  Морган  Мэган,  и  не богохульствуй, -- строго
сказали ему. -- Мы поклоняемся нашему богу.
     -- Я ваш бог! -- гаркнул Мэган. -- Вы что,  с  ума  сошли?
Забыли, кто вас сотворил? О неблагодарные! И он горько зарыдал.
     Но  без  всякого  сострадания взирал Народ на слезы своего
Демиурга.
     -- Сотворил -- спасибо, --  сказали  ему  еще  строже.  --
Низкий  тебе поклон за то, что сотворил. А теперь не мешайся не
в свое дело. Мы сами знаем, кому молиться.
     -- И кому же вы молитесь?
     -- Великому Хорсу, солнечному диску, -- был ответ.  --  Не
тебе  же,  озорнику  и  шалопаю,  молиться? К тому же хоть ты и
Демиург, а прошел слух, будто  с  каторги  ты  бежал.  Что  сие
значит,  мы  не  очень  понимаем,  но,  говорят, каторга -- это
наказание за дурные поступки.
     -- Самый  дурной  мой  поступок  --  это  то,  что  я  вас
сотворил,  --  сказал  Морган  Мэган,  утер  слезы и плюнул. --
Разбирайтесь,  как  хотите.  Будете  меня   поносить,   сотворю
драконов.
     И  ушел  он  в  слезах  и  расстройстве.  Потому что Народ
распустился и стал богов творить, а это было уже паскудство.
     Ну вот, Народ долго сшибался с великанами. Накатит волной,
ушибется о великаньи колени (а кто повыше -- и о  бедра)  --  и
откатит, откатит... Морган Мэган потешался, наблюдая, и злобные
словеса  говорил,  обижал  Народ  свой. А потом и вовсе из мира
Аррой ушел.
     И не вспоминал о своей  первой  неудаче  много-много  лет,
пока  не  возникла  нужда  в  богине. Попросили его по-хорошему
пристроить молодую девушку так,  чтобы  сочли  ее  богиней,  на
худой  конец  полубогиней,  и  обид  не  чинили,  а,  напротив,
всячески почитали. Тут-то и пришел на память Моргану его первый
мир -- Аррой. Старым стал  уже  тогда  Аррой,  но  не  забылся:
первая  Вселенная  для Демиурга все равно что первая любовь для
потаскухи.
     Лаймерик  возился  со  щенками  горностая.   Они   недавно
появились  на  свет и копошились в ящике, норовя забраться друг
другу на голову. Малыши были похожи  на  крысят  --  с  тонкими
хвостиками,  круглыми  головами,  длинными телами. Но когда они
пригибались к земле, распластываясь и  растопыривая  пальцы  на
широких   черных   лапах,  становилось  заметно:  это  детеныши
хищника. Беспомощные сейчас, они бу дут опасны потом.
     -- Хорошо, что они размером не с дога, -- задумчиво сказал
Хелот, наблюдая за  парой  горностаев,  рвущих  острыми  зубами
кусок сырого мяса. -- Иначе страшнее зверя не придумать.
     Лаймерик    выпрямился    и    посмотрел   на   рыцаря   с
неудовольствием.
     -- Ходят всякие, бездельничают,  с  разговорами  дурацкими
пристают, -- проворчал он. -- Извини. Я просто хотел посмотреть
на  щенков. Лаймерик вытащил одного из них за шиворот и бережно
положил на ладонь.
     -- Смотри, только не сильно трогай. Они очень хрупкие.
     Хелот  осторожно  провел  пальцем  по  выгнувшейся  спинке
щенка.
     -- Скажи, Лаймерик, зачем барону столько горностаев?
     -- Господин  барон  любит  их,  --  отрезал Лаймерик. -- А
когда господин барон что-то любит, ему нужно, чтобы этого  было
как  можно  больше.  Неужели  ты  думаешь,  что такому великому
барону, как Теленн Гвад, требуются еще какие-то причины?  Хелот
пожал плечами.
     -- Имлах  разрешила  мне задавать любые вопросы, -- сказал
он. -- Вот я и спросил.
     Выражение лица Лаймерика мгновенно изменилось. Только  что
маленький   человечек   поглядывал  на  Хелота  с  нескрываемым
раздражением, норовил нагрубить  и  наговорить  гадостей  --  и
вдруг расплылся в улыбке.
     -- Ах,  это  госпожа  Имлах  позволила...  Тогда  конечно.
Спрашивать -- твое право, и ты можешь им пользоваться. Что  еще
тебе хотелось бы узнать?
     -- Прости,  мой вопрос может показаться тебе бестактным. Я
хотел узнать, ведь ты принадлежишь к Народу, Лаймерик?
     -- Во всяком случае, по праву рождения -- да. --  Лаймерик
гордо  выпрямился.  -- И знай, дакини, что это большая честь --
принадлежать к Народу.  --  Могу  я  также  узнать  почему?  --
Можешь,  иначе будешь все время попадать впросак. Когда Демиург
творил наш мир,  первым  он  создал  наш  Народ,  а  потом  все
остальные  племена,  в том числе и народ великанов. -- Лаймерик
невольно понизил голос и огляделся по сторонам -- не слышат  ли
хозяева замка.
     -- Ваш  Демиург?  Вы  что, лично знаете того, кто сотворил
мир?
     -- Еще бы не знать! Время от времени он навещает нас...  И
каждый раз выходит какая-нибудь неприятность. То драконов к нам
подселит,  то  поругается  с кем-нибудь... Постой-ка, дакини, а
ваш Демиург разве' не возвращается к вам поглядеть, как вы  без
него живете-можете?
     -- Один  раз  он  приходил, -- сказал Хелот. -- Вернее, он
присылал к нам своего сына. Хороший был человек, этот его  сын,
умница,  философ. Людей исцелял, бесов изгонял, самого Сатану в
лужу посадил во время философского диспута...
     -- Сатана?..   А,   понимаю.   Это   ваше   название   для
Деструктора?
     -- Вероятно.  -- Хелот улыбнулся. Интересно, что сказал бы
отец Тук, если бы увидел, как Хелот из  Лангедока  бодро  ведет
разговоры на богословские темы? "Еще немного, -- подумал он,--и
я начну посрамлять дьявола..."
     -- И   что   было   дальше   с   ним,  с  этим  сыном?  --
поинтересовался Лаймерик. -- Много начудил?
     -- Не так чтобы очень, но люди оказались очень злы к  нему
и по ложному обвинению в поджоге распяли.
     -- Поясни,  --  потребовал  Лаймерик.  Хелот  замялся. Ему
вдруг стало неудобно за людей перед  этим  маленьким,  забавным
существом.  Но  волей-неволей приходилось отвечать, и он нехотя
сказал:
     -- Гвоздями к большому кресту прибили и держали,  пока  не
умер.
     Лаймерик  отшатнулся  и прижал ладони ко рту. В его глазах
показался неподдельный ужас.
     -- Великий Хоре, какие злодеи! А ты еще обижаешься,  когда
говорят,  что  дакини  --  низшая раса! Много непотребств чинил
Народ, часто ругался со своим Демиургом, но такого зверства  мы
никогда   не  допускали.  Мы  бы  даже  Деструктора,  наверное,
пожалели, не говоря уж о Демиурге, хоть он  и  безответственный
тип. Ну а теперь ваш творец небось к вам и дорогу позабыл?
     -- Верно.  --  Хелот  вздохнул.  --  И носу не кажет. А мы
злодействуем себе каждый на свой лад, и всякий  верит,  что  уж
его-то возмездие не постигнет.
     Лаймерик почесал кончик носа.
     -- Наш  Демиург  возвращался  к  нам  неоднократно.  И как
появится, так неприятностей не оберешься. Такой уж  нам  творец
достался.  Я, кстати, всегда говорил, что Демиурга не выбирают.
Что поделаешь, если нам выпал в творцы беглый каторжник?
     -- Что? -- Хелот чуть не выронил щенка, и Лаймерик сердито
отобрал у него детеныша.
     -- Очень просто, -- сказал  мастер  горностаев.  --  Пойми
меня  правильно,  дакини,  это  одни  только слухи. Может быть,
необоснованные. А может, и нет. Ведь дыма без огня не бывает, а
про  Моргана  рассказывают,  будто  он