Врагово,  Сбродово,  Лютово,  Брюхово   до
Дериглазова,  стоявшего  несколько  в  стороне, а оттуда, минуя
урочище Девять Изб, до Владыкиной Горы, что  раскинулась  сразу
же за Гнилухой на большой ноттингамской дороге.
     У  шерифа Греттир краем уха слышал, что во Владыкиной Горе
поднялся мятеж. Вроде,  кого-то  убили  из  властей  --  не  то
сборщика   податей,   не  то  монастырского  надзирателя  --  и
владыкинцы, надеясь на Локсли (а может, и из страха перед ним и
его лесной бандой) упорно  не  выдают  зачинщиков.  Однако  эти
слухи   не   могли  заставить  молодого  рыцаря  отказаться  от
прогулки. Он не из тех, кто боится черни.
     Греттир ехал не торопясь,  надвинув  капюшон  на  лицо.  И
земля,  и  небо, и верткий ручей Валявка были серо-коричневыми.
Странный  свет,   исходивший   с   пасмурного   неба,   казался
разбавленным влагой. Это освещение сбивало с толку. Греттира не
оставляло  чувство,  будто  он  путешествует  по  таинственному
подземному царству, где все вокруг вроде бы как на земле  --  и
все  же  что-то  неуловимое было не так, а вот что именно -- не
понять. И от этого становилось жутковато.
     Ветер с криком, похожим на человеческий, мчался с холма на
холм. Тяжелый мокрый плащ щелкал у юноши за спиной.
     Он переехал ручей  вброд  и  задумчиво  углубился  в  чащу
Шервудского  леса. Вскоре потянулись деревни. Одинаковые черные
дома  тонули  в  лопухах  и  крапиве  запущенных  огородов   --
поработала  оспа,  скосившая  два  года  назад  не один десяток
жизней. Часть  домов  пустовала;  бревна  завалились  внутрь  и
торчали во все стороны, как обломки кости из открытой раны.
     В  Брюхово  Греттир остановился возле покосившейся хижины,
явно обитаемой, и постучал в  дверь  рукояткой  кинжала.  После
долгой  паузы  и  мышиной  возни  за дверью на пороге появилась
корявая фигура неопределенного  возраста,  облаченная  в  серую
мешковину.  Бесцветные  глаза  скользнули по ногам лошади и, не
поднявшись выше стремени, снова уткнулись в грязь.
     -- Дай мне молока, -- сказал Греттир.
     Добрая женщина тупо молчала, пытаясь, видимо,  сообразить,
что  происходит.  Потом  на  всякий  случай  она  всхлипнула  и
невнятно запричитала, сопровождая мольбы  подвыванием.  Слушать
ее  было  жутко  и  противно. Греттир бросил ей монету. Схватив
деньги, она  поглядела  куда-то  мимо  и,  повернувшись,  ушла,
волоча  ноги.  Греттир стоял у провалившегося порога, поскольку
заходить  внутрь  этого  жилища  ему  совершенно  не  хотелось.
Женщина  не появлялась. Раздраженный, Греттир грохнул кулаком в
шаткую стену хижины. Снова послышалась слабая возня, и существо
в мешковине, подслеповато щурясь, возникло вновь.
     -- Эй ты,  горячего  молока,  живо!  --  грубо  сказал  ей
Греттир.
     На  этот  раз он встретил полное понимание. Возможно, даже
одобрение. Почтительно перемещаясь к порогу  задом,  прелестная
особа  вновь  пересекла  границы  своих  владений и появилась с
кувшином молока.  Греттир  обтер  край  его  рукавом,  от  чего
кувшин, разумеется, чище не стал, и начал пить. Сложив крупные,
изуродованные работой руки на животе, женщина с подобострастием
смотрела на него.
     -- Ну, -- более милостиво сказал Греттир, -- что там у вас
стряслось во Владыкиной Горе? Женщина взяла из его рук кувшин и
поморгала.
     -- Гора,  --  невнятно  отозвалась  она,  --  а  как же...
Гора...
     И уставилась себе под ноги, шевеля губами.
     Так и не дождавшись ответа, Греттир  уселся  на  лошадь  и
двинулся  дальше по дороге. За околицей протекала речка, мутная
после дождей. Греттир спуетился к ней, решив немного отдохнуть,
спешился и сел на валун, поросший темно-зеленым,  почти  черным
мхом.  Чары  заколдованного  места  обрушились  на него с новой
силой. В шуме ветра он слышал стоны, вздохи,  рыдание.  "Видно,
так  и родилось предание о Звере Рыкающем", -- подумал Греттир,
который слышал эту историю  от  Бьенпенсанты.  Прогуливаясь  по
библиотеке  старинного  замка  и  время  от  времени  зависая в
воздухе, прабабушка  оживленно  размахивала  руками,  смеялась,
горевала. Она очень увлекалась древними легендами. Бедный Зверь
никому  не  делал  плохого  --  так,  изредка  подцепит на рога
пару-другую простолюдинов. Из интереса, может, из озорства,  но
не  по  злому  же умыслу! Когда же он встречал девственницу, то
лизал ей пятки своим шершавым языком. Однако обуреваемые жаждой
подвигов рыцари, почуяв его присутствие, испускали боевой  клич
и  устремлялись  в  чащу для единоборства, думая лишь об одном:
как воткнуть в теплый мохнатый бок свое железное  копье.  Самый
неистовый  в  этой  погоне  был  сэр  Паломид. От браконьерства
отвлекала его лишь другая, не менее преступная страсть:  любовь
к  прекрасной  Изулт.  Кстати,  Паломид  был сарацин. Его так и
звали: сэр Паломид-Сарацин.
     Греттир вздрогнул. Неприятные мысли сами собой полезли ему
в голову, поэтому он снова сел в  седло  и  поднялся  на  холм,
откуда  открывался  вид  на  самую большую и богатую деревню на
ноттингамской дороге -- Владыкину Гору.
     Он сразу увидел, что слухи о волнениях во Владыкиной  Горе
не  были  пустыми.  На деревенской площади возле колодца стояли
люди, окруженные  плотным  кольцом  стражников,  среди  которых
выделялся всадник. В отличие от солдат, он был без шлема, и его
светлые  волосы  слиплись  от дождя. Греттир тут же узнал в нем
Гая Гисборна. Юноша тронул лошадь  и  неторопливо  спустился  с
холма.  Как только он оказался в низине, до него почти сразу же
долетел знакомый, охрипший на ветру голос Гая:
     -- В  последний  раз   говорю   вам:   выдайте   убийц   и
разойдитесь!
     Ответом было угрюмое молчание. Гай снова крикнул:
     -- Шериф  приказал  мне  строго карать беспорядки! В толпе
переминались с ноги на ногу, но  никто  не  трогался  с  места.
Кто-то заорал петушиным голосом:
     -- Сволочь! Плюю на тебя!
     -- Прошу вас, разойдитесь!
     -- повторил  Гай.  Упорное топтание на месте продолжалось.
Вести переговоры больше не было смысла. Гай взмахнул  рукой,  и
стражники,  обступившие  площадь,  двинулись на толпу, выставив
вперед пики. Греттир стоял чуть в стороне, неподвижно  восседая
в  седле,  и  смотрел.  В разворачивающемся зрелище было что-то
величественное и завораживающее. Гай прокашлялся и крикнул:
     -- Не щадить! Никого не щадить!
     Избегая  ударов,  люди  заметались.  Несколько  человек  с
криком  рухнули  и забились, сраженные ударами копий. Пролилась
первая кровь. Стражники смешались с толпой. Один за другим люди
ложились на землю лицом вниз, прямо в грязь, но и это  немногих
спасало от расправы. Их избивали, кололи, рубили мечами. Гай не
принимал  в избиении никакого участия, лишь время от времени он
возвышал голос, чтобы еще раз повторить:
     -- Никого не щадить!
     Неожиданно  Греттир  обнаружил  у   своих   ног   какое-то
существо. Молодой крестьянин в широкополой шляпе с обвисшими от
дождя  полями  был  жестоко  избит  и  истекал  кровью. Греттир
нагнулся к нему, и в ту же секунду раздался яростный окрик Гая:
     -- Не смей трогать! -- Видя, что ослушник и ухом не ведет,
Гай заорал, срывая голос: -- Я сказал, не сметь! Брось его!
     Греттир поднял голову:
     -- Это я. Гай.
     Лицо Гисборна, перекошенное ненавистью, с запавшими, почти
черными глазами, показалось Греттиру страшным.  Юноша  даже  не
понял,  узнал  ли его Гай, потому что тот, не желая пускаться в
объяснения, молча махнул рукой и отвернулся.
     Ударом в переносицу Греттир отшвырнул подбежавшего было  к
нему   стражника,  поднял  с  земли  оборванное,  окровавленное
существо, перепачканное к тому же глиной, и перекинул свою ношу
через седло. Затем сел на лошадь  и  двинулся  прочь  к  речке,
откуда путь его лежал к урочищу Девять Изб.
     Спасенный  им  мальчик  прижался  к  Греттиру  и безмолвно
дрожал всем телом. Греттир сидел в  седле,  слегка  склонившись
вправо,  поскольку  прямо перед его глазами качалась потерявшая
всякую форму грязная шляпа, нахлобученная по самые уши.
     Справа и слева  от  дороги  в  причудливых  позах  застыли
мокрые  деревья. Чахлые ели были словно черное кружево, изрядно
побитое молью. Дождь перестал, но холодный, пронзительный ветер
трепал одежду обоих всадников, и мокрая ткань быстро высыхала.
     Наконец Греттиру надоело сидеть перекосившись из-за  того,
что  спасенная  им  личность предпочитает такие странные фасоны
шляп. Не долго думая, он снял эту часть одеяния с головы своего
спутника.
     На черный плащ, скользнув, тяжело  упали  две  темно-рыжие
косы.
     Греттир остановил лошадь и слез на землю. Девушка с рыжими
косами  продолжала безмолвно сидеть в седле. Последние сомнения
Греттира рассеялись.
     -- Святой Бернард! -- воскликнул он, все еще не веря своим
глазам. -- Дианора!
     Она  подняла  голову,  отерла  со  щеки  грязь  рукавом  и
посмотрела  в  лицо ошеломленному Греттиру. И снова Датчанин не
понял, узнали ли его.
     -- Какого черта тебя понесло во Владыкину Гору? -- сердито
спросил Греттир.
     Дианора перевела взгляд повыше, на макушки деревьев.
     -- Отвечай, когда тебя спрашивают! -- прикрикнул Датчанин.
На нее это не произвело ни малейшего впечатления. Она  молчала,
чуть прикрыв глаза, потому что ветер дул прямо ей в лицо.
     Неожиданно  она заплакала. Греттир окончательно растерялся
и понял, что впадает в ярость,
     -- Прекрати реветь! -- заорал он. -- Господи  милосердный,
какая дура! Ведь тебя могли убить...
     Она  вся  сжалась. Впервые Греттир заметил то, что она так
долго скрывала. Страх. Она  боялась  датского  рыцаря.  Греттир
скрипнул зубами.
     -- Куда тебя отвезти?
     -- Домой, -- хрипло ответила девушка.
     -- В таком виде? -- поинтересовался Греттир. -- А что, сэр
Гай извещен  о  твоих  невинных прогулках по мятежным деревням?
Кого ты там искала? Дианора покачала головой.
     -- Делайте со мной, что хотите, -- вымолвила она.  --  Мне
теперь все равно.
     Греттир  взгромоздился  в  седло  и  медленно  двинулся  в
сторону Гнилухи. Он еще не  придумал,  как  помочь  девушке.  В
глубине  души  он  тайно  надеялся  на то, что она, быть может,
когда-нибудь полюбит его. И тогда он презрит ее происхождение и
женится на ней. И в Датском Замке воцарится любовь  на  радость
Бьенпенсанте.
     Показались  первые  гнилухинские  дома.  Греттир  направил
лошадь к колодцу. Деревенские жители при виде всадника жались к
стенам и заборам и низко кланялись. Греттир замедлил шаг  возле
уже покосившейся пустой виселицы -- ее так и не убрали.
     -- Дианора! -- окликнул он свою спутницу. -- Смотри...
     Девушка   медленным   взглядом   окинула  виселицу,  затем
посмотрела в горящее на ветру лицо Греттира.
     -- Виселица... Зачем вы мне это показываете? -- Смотри, не
отворачивайся! -- Греттир стиснул ее плечо. --  Здесь  один  из
лесных бандитов хотел перерезать мне горло...
     У нее дрогнули губы.
     Греттир  повернул  лошадь к Ноттингаму, решив, что приютит
девушку у себя и, быть может, приручит это дикое  существо.  Он
уже  рисовал себе приятные картины: вечер, камин, сладкое вино,
голос Дианоры,
     поющий под тихое бряцанье струн, и ее  благодарные  глаза,
обращенные на него, Греттира,..
     Но  не успел он проехать и нескольких ярдов, как откуда-то
с небес донесся веселый голос:
     -- Посмотри, сын мой, вот едет норманн  и  везет  с  собой
эльфа.
     Другой  голос,  низкий  и  раскатистый,  отвечал  тоже  из
поднебесья:
     -- Воистину, отец  мой,  наши  эльфы  не  для  норманнских
волчар.
     Из  ветвей  раскидистого  дуба  захихикало,  засвистело  и
заулюлюкало. Трудно было  представить  себе,  что  такие  звуки
издает  только  один  человек.  Греттиру чудилось, что в ветвях
скрывается  по  меньшей  мере  дюжина  бородатых  и   волосатых
злодеев.
     -- Ха,  сын  мой,  Господь обделил тебя умом, но не обидел
чутьем на истину, --  пророкотал  первый  голос.  --  А  теперь
ответь  мне,  отрок:  не  отбить  ли  нам  эльфа  у безмозглого
норманна?
     Дерево зашумело, и сверху прямо на дорогу спрыгнул великан
со взъерошенными волосами  и  нечесаной  бородой.  В  руках  он
держал  длинный  лук. Греттир остановил коня и оглянулся назад.
Сзади он  обнаружил  внушительных  размеров  монаха  с  красной
физиономией. Вооружен святой отец был изрядной дубиной.
     -- Ты кто такой, а? -- поинтересовался монах, подбираясь к
Греттиру  сзади  и  бесцеремонно  рассматривая  его  лошадь. --
Вроде, мы с ним уже встречались, Джон?
     -- Вроде, -- согласился Джон. --  А  вот  за  то,  что  ты
похитил девушку...
     Он угрожающе потянулся к кинжалу.
     -- Наши  девушки не для таких, как ты, -- сказал отец Тук.
-- Наши девушки -- невинные цветы, полевые, лесные, но никак не
садовые.
     Он протянул руки к Дианоре и  бережно  снял  ее  с  седла.
Грубой лапищей провел по ее щеке:
     -- Не  бойся,  дитя  мое.  Здесь  тебя не обидят. Джон уже
норовил стащить с седла Греттира и прирезать его, когда Дианора
слабо пошевелилась на руках отца Тука и тихо сказала:
     -- Не трогайте его. Пусть идет с миром.
     Джон и отец Тук обменялись недоуменными  взглядами.  Потом
отец  Тук  пожал  плечами  и  кивнул  Джону, чтобы тот отпустил
поводья лошади.
     -- Желание дамы да будет для  нас  законом.  Ты  свободен,
норманн, но помни, кому обязан жизнью.
     Греттир  пустил лошадь галопом, не оглядываясь. Его душила
обида.
     Завидев лесных стрелков, хозяин  трактира  "Зеленый  Куст"
выскочил на порог и расцвел.
     -- Это  ты, Тук, -- сказал Тилли, -- вот и молодец, что не
забыл нас... А девочку ты совсем заморил, старый проходимец. --
Он привстал на цыпочки  и  заглянул  в  лицо  Дианоре,  которая
провалилась в забытье. -- Какая она у тебя хорошенькая, пастырь
народов... только немножко неумытенькая...
     -- Чем  болтать,  принес  бы  лучше горячей воды и чистого
полотна... Это совсем не то, что ты думаешь, болван! -- сердито
сказал отец Тук.
     -- Боже мой, кровь! -- возопил Тилли и мгновенно исчез  за
дверью. Отец Тук простонал:
     -- Теперь  он  станет  распространять  слухи  о том, что я
совращаю малолетних девиц... -- Он  склонился  к  Дианоре.  Она
приоткрыла глаза. -- Детка, откуда ты?
     -- Я...  шла к святому Сульпицию, -- ответила она. -- Если
можно, добрый человек, доставь меня к отшельнику.
     -- Хорошо, хорошо, но не в таком же  состоянии...  --  При
чем  тут  мое состояние, -- ответила она и, уже теряя сознание,
тихонько простонала.
     -- Да, твое состояние тут явно ни при чем, --  пробормотал
отец  Тук. Он прижал ее к себе и, толкнув дверь трактира ногой,
вошел в комнату, сумрачную и пустую.
     -- Тилли! -- крикнул отец Тук с Дианорой на руках.  --  Да
где же ты?
     Тилли  появился  в  комнате,  двигаясь спиной вперед. Он с
усилием волок за собой из кухни огромную лохань с  водой.  Вода
плескала  на  пол  и  заливала  его  кожаные башмаки. Почтенный
хозяин, кряхтя, распрямился и, обратив к отцу Туку покрасневшее
лицо, сказал деловито:
     -- Так что будем делать с барышней, отче?
     -- А где Мелисанда? -- спросил отец Тук.
     Тилли смутился:
     -- Понимаешь, какая незадача... Ты прости уж. Ушла  Милли.
Кто  знал,  что  она  может понадобиться? Понесло ее на хутор к
родне. В такую-то погоду! Ох, говорил я ей, говорил... -- Тилли
принялся       многословно       сокрушаться,        расписывая
непредусмотрительность жены.
     Отец Тук взглянул на бесчувственную Дианору, потом перевел
взгляд на хозяина трактира.
     -- Значит,  придется  мне  ее  и  умывать,  и врачевать, и
переодевать. Тащи-ка сюда какую-нибудь Мелисандину одежку.
     Теодор подошел поближе и сочувственно поглядел на девушку.
     -- Бедный ребенок, -- сказал он с шумным вздохом. Отец Тук
набычился:
     -- Уж не думаешь ли ты, что это я ее так отделал? Да мы  с
Малюткой   Джоном  только  что  отбили  ее  после  кровавого  и
беспощадного  боя  у  отряда  свирепых,  вооруженных  до  зубов
норманнов! Благочестивое дитя направлялось к святому Сульпицию,
дабы  провести несколько дней в молитвах и заботе о душе своей,
когда эти варвары... -- И неожиданно  рявкнул:  --  Да  что  ты
стоишь, разинув рот! Одежду и горячее питье, живо!
     Тилли моргнул несколько раз и убежал.

     Дианора  пришла  в себя поздно вечером. Она открыла глаза.
Темнота и тишина обступили ее. Девушка села. Зашуршала  солома.
Все,  что случилось в мятежной деревне, ушло в далекое прошлое.
Она вспомнила о том, как тайно ушла  из  дома,  пока  Гай  спал
беспокойным  сном;  как  пробиралась  лесными  тропами,  как во
Владыкиной Горе неожиданно появились стражники,  оттесняя  всех
к: колодцу; как боль и страх обрушились на нее.
     Тишина и темнота могли иметь только одно объяснение -- она
в тюрьме.  Перед  глазами  мелькнуло  детское  и серьезное лицо
Греттира Датчанина. Юный рыцарь спас ее от расправы только  для
того, чтобы отдать на казнь. Теперь помочь ей может только брат
-- если, конечно, захочет.
     Дианора  торопливо  провела руками по платью и обнаружила,
что на ней чужая рубаха, просторная и длинная, до  пят,  сшитая
из грубого полотна. Неизвестно, откуда она взялась. При мысли о
том,  что  кто-то  из  стражников  касался ее руками, раздевал,
глазел, покуда она оставалась в забытьи, ей стало дурно.
     Девушка встала, шатаясь  от  слабости,  подошла  к  двери,
несколько  раз  ударила  кулаком  и без сил опустилась прямо на
пол. К ее удивлению, почти сразу же скрипнули  плохо  смазанные
петли.  Мелькнула свечка, над которой смутно угадывалось чье-то
лицо. Стражник вошел и остановился,  подняв  свечу  повыше.  Из
темноты  выступила  камера  --  небольшая,  без окон, с охапкой
свежей соломы в углу, заменяющей постель.
     -- Я здесь, -- негромко сказала  Дианора  и,  цепляясь  за
стену, встала.
     Стражник  стремительно  обернулся и подошел к ней поближе.
Девушка рассмотрела его молодое лицо с веснушками, веселый рот.
Глаза стражника терялись в темноте, но она чувствовала на  себе
их пристальный взгляд.
     -- Зачем  ты встала, детка? -- спросил он ласково. -- Тебе
нужно как следует отдохнуть, набраться сил...
     Она нахмурилась, принимая его слова за издевательство.
     -- Я  хочу  видеть  Гая  Гисборна,  --  сказала  она.   От
неожиданности человек чуть не выронил свечу.
     -- КОГО? -- переспросил он, словно не веря своим ушам.
     -- Сэра  Гая Гисборна, -- повторила девушка. -- Помоги мне
встретиться с ним, добрый человек, и я
     тебе хорошо заплачу. Передай ему,  что  его  хочет  видеть
Дианора.
     Стражник  поставил  свечу на полку и повернулся к девушке.
После короткой паузы он проговорил:
     -- Боюсь, что я не смогу выполнить твою просьбу,  Дианора.
Видишь ли, мне не хотелось бы встречаться с Гаем...
     Она   вздрогнула.   Неожиданно   ей  показалось,  что  она
догадывается, с кем разговаривает.
     -- Кто ты?
     Незнакомец истолковал ее вопрос по своему.
     -- Не бойся, детка, -- сказал он. -- Здесь ни сэр Гай,  ни
его подручные тебя не найдут. Ты среди друзей.
     -- Кто ты? -- повторила девушка.
     -- Я Робин из Локсли, -- был ответ.
     Дианора слабо улыбнулась в темноте.

     ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     -- Хелот,  я  принес  тебе  отменный эль, -- сказал Робин,
возникая в логове.
     Предававшийся меланхолии Хелот молча лежал на кровати.  Он
даже не пошевелился при появлении Локсли.
     -- Слушай, Хелот, -- начал Робин, подсаживаясь на кровать.
-- Думаешь,  я не понимаю, что с тобой творится? Согласен, твой
Алькасар славный парень, и мы все полюбили его.
     -- Ой, полюбили... -- донесся  голос  отца  Тука,  который
откровенно подслушивал.
     -- Тебе  не удалось спасти его сейчас. В этом же нет твоей
вины, Хелот. Понимаешь?
     -- Понимаю, -- нехотя выдавил Хелот. -- Мне-то от этого не
легче.
     -- Алькасару тоже, -- прогудел  отец  Тук.  --  Могу