Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
ь сэр Гарсеран.
Хелот взял с его ладони один из камней и, улыбаясь,
подбросил в воздух.
-- Это аметист, -- сказал он, не замечая, как вытягиваются
лица его слушателей, -- камень трезвости и ума. Древние греки
разбавляли вино водой...
-- Во жулики! -- возмутился отец Тук.
-- Да, чтобы не нажраться случайно до поросячьего визга,
-- пояснил Хелот. -- Камень напоминал им, какого цвета должно
быть разбавленное вино. -- Он взял в руки кольцо и показал
голубой, в коричневых прожилках, непрозрачный камешек. -- А это
тюркис. Она живет и умирает, как живое существо. Если не носить
ее на руке, она будет стареть... Говорят, что в тюркис
превращаются кости людей, погибших от любви...
Молчание, в которое погрузились Локсли и его приятели,
вдруг показалось Хелоту угрожающим, и он замолчал.
-- Да, -- тяжело уронил Локсли, -- если ты и не платный
осведомитель, то, во всяком случае, человек очень и очень
подозрительный. В последний раз спрашиваю: кто ты? Запомни
хорошенько: если вздумаешь врать, тебя исповедует отец Тук. А
уж он это умеет.
-- Умею, -- подтвердил монах, потирая жирные лапы.
-- Я есть хочу, -- сказал Хелот. -- Оставьте меня в покое.
Если бы не вы, я уже сидел бы в какой-нибудь харчевне в
Ноттингаме. Денег у меня на это бы хватило. А ты, Робин из
Локсли, или как тебя, -- ты мне не нравишься.
-- Послушай, Хелот, ты не настолько хорош, чтобы выбирать,
нравлюсь я тебе или нет.
Хелот вдруг понял, что ему стало скучно.
-- Ты можешь меня убить, -- предложил он. -- Вижу, другого
способа избавиться от тебя у меня нет.
Все трое грабителей стояли, а бродяга продолжал упрямо
сидеть, подтянув колени к подбородку. Он устал и был голоден.
Нелепость происходящего, как ему казалось, даже не заслуживала
того, чтобы над ней задумываться. Удивительная страна Англия,
чего только не встретишь!
-- Нравлюсь я тебе или нет, -- сказал Локсли, -- но сейчас
ты пойдешь со мной.
Хелот поднял голову и молча уставился на него.
-- Имея такую морду, как у тебя, парень, лучше не спорить,
-- вмешался Джон, с удовольствием разглядывая синяки
лангедокца.
-- Вы, ребята, идите, -- сказал своим друзьям сероглазый.
-- Я с ним сам разберусь.
Джон с монахом затопали в заросли, откуда вскоре донесся
их сочный хохот.
Робин уселся рядом с Хелотом. Тот не шевельнулся.
-- Напрасно обижаешься, -- сказал Робин. -- Джон слегка
погорячился сегодня утром, но согласись, у него были на то
основания. -- Хелот покосился на
него, но ничего не ответил. -- Сам знаешь, что с нами
будет, если нас поймает сэр Ральф, доблестный шериф
Ноттингамский.
-- Повесят, что же еще, -- неожиданно согласился Хелот. --
Но это еще не причина бить меня по ребрам с утра пораньше.
-- Ты пойми, -- принялся уговаривать упрямца Робин, --
твое поведение вызывает серьезные подозрения. Ты явился в
трактир и потребовал... Чего?
-- Еды! -- сердито сказал Хелот. -- И если я опять попаду
в трактир, то опять потребую еды.
-- Вот! -- с торжеством подхватил Робин. -- А не пива! Это
во-первых. Местные в первую очередь требуют пива, чтоб ты знал.
Во-вторых, ты смотрел так, будто старался запомнить на всю
жизнь. Перепугал Милли до того, что она поскакала к нам в лес и
чуть ли не на коленях умоляла избавить трактир от шпиона.
Местные смотрят на все мутным, рассеянным взором. Это
во-вторых. Ты запоминай, дурак, запоминай. Я тебя зачем учу?
-- Зачем? -- спросил Хелот, зевая, за что тут же получил
увесистый тумак.
-- Чтоб ты живой остался! -- сказал Робин. -- Я сам вижу,
что ты никакой не шпион. Но за тобой другой грех: ты ЧУЖОЙ.
Волосы темные, глаза темные, галка галкой. Если ты при такой
роже начнешь глазами зыркать, то долго не протянешь. Выловят
тебя из быстрой речки с камнем на шее, и никому уже ничего не
объяснишь.
-- Ясно, -- угрюмо сказал Хелот. -- Послушай, Робин,
отпустил бы ты меня. Я голоден.
Робин рассмеялся, легко, от души.
-- А если я тебя накормлю, -- сказал он, -- ты станешь
поразговорчивее?
-- А что это бедного Гарсерана так передернуло, когда ты
предложил ему пообедать у тебя? -- поинтересовался Хелот.
Вместо ответа Робин повалился в траву, содрогаясь от
хохота. -- С тобой такого не будет, -- посулил он.
-- Уважаемый грабитель из Локсли, -- сказал Хелот, прижав
руку к сердцу. -- Я тебе благодарен от всей души за добрые
пожелания, но все же попросил бы оставить меня в покое. Я пока
что сам могу заплатить трактирщику.
-- В этих краях тебя никто на порог не пустит, -- сказал
Локсли. -- Ты в благословенном Ноттингамшире, не забывай. Люди
здесь боятся доносов, боятся шерифа, а меня боятся еще больше,
чем шерифа. При виде чужих у них вообще душа в пятки уходит.
Так что выбора у тебя нет. Не упрямься, тебя больше не будут
бить. Я скажу ребятам, чтобы тебя не трогали.
Хелот промолчал. Он и сам видел, что выбора ему не
оставляют, и вдруг ощутил странное облегчение.
Следом за Робином он двинулся сквозь лес, проклиная свою
мягкотелость. Через несколько минут Робин уверенно взял вправо
и по еле заметной тропинке спустился к ручью.
Там был разбит лагерь. Кипела работа по разделыванию туши
оленя. Кровь на траве еще не высохла. Несколько веселых
пареньков, как на подбор огненно-рыжих, ловко орудовали
огромными тесаками и обменивались на ходу впечатлениями от
недавней охоты.
-- Привет, Робин! -- крикнул один из них. -- Как улов?
Много рыбы поймал?
Локсли приветственно махнул им рукой. Все четверо
посмотрели в сторону вновь пришедших, и, когда четыре пары
разбойничьих глаз остановились на угрюмой физиономии Хелота,
грянул дружный хохот.
Внезапно Хелот ощутил острую зависть. Он покосился на
Локсли, но и тот кусал губы, чтобы не рассмеяться.
Из палатки (по правде говоря, это была оленья шкура,
натянутая на обнаженные корни могучей ели) выбрался, скребя
пальцами в бороде, заспанный отец Тук.
-- А-а! -- заорал он в восторге. -- Ты привел его, сын
мой! Твой духовный отец очень доволен тобой, Робин!
Пошатываясь и хватаясь за поясницу, он подошел к Хелоту
вплотную и уставил на него бороду. От святого отца противно
разило чесноком и перегаром. Другие разбойники, словно вырастая
из-под земли, подходили со всех сторон. Отец Тук охотно
разъяснял им, тыча в Хелота толстым пальцем:
-- Вот этот молодчик - ик! Он свалился прямо с того света
в харчевню Тилли и Милли. Хорошо еще, что бедная женщина давно
утратила способность беременеть, не быть мне отцом Туком! Будь
она на сносях, с ней бы тут же случились преждевременные роды,
так она перепугалась! У-у, вражина! -- Он поднес к носу Хелота
кулачище, потом внимательно осмотрел своя пальцы, звучно рыгнул
и продолжил обличительную речь: -- Ну вот, мне он сразу не
понравился, клянусь кишками святейшего папы! Малютка Джон
почесал об него свои ручки, но пусть меня съедят свиньи, если
ему это пошло на пользу. Наверняка он умеет читать и писать. Эй
ты... ик! Умеешь читать?
Хелот растерянно кивнул. В толпе враждебно загудели.
-- В-вот! -- завопил отец Тук, взмахнул руками и чуть не
упал. Кто-то из прихожан благочестиво поддержал святого отца.
-- Даже я, ваш духовный отец, делаю это с большим трудом.
Провалиться мне к Аиду, если грамота не нужна только доносчикам
и прочей швали!
Хелот вздрогнул, когда худой, озлобленный человечек
нащупал на поясе нож и уставился на пленника неподвижными
глазами, в которых неугасимо пылала ненависть. Хелот понял, что
этот ударит первым. А потом их уже не остановишь.
Внезапно Робин из Локсли закрыл его собой.
-- Вы что, белены объелись? -- спросил он негромко, но так
внушительно, что люди замолчали и даже отец Тук застыл с
разинутым ртом. Робин продолжал: -- Этот человек пришел сюда
вместе со мной, и, кем бы он ни оказался, сейчас вы пальцем его
не тронете, потому что он принадлежит мне. А тебе, -- он
повернулся к озлобленному человеку, -- стыдно!
-- Чего мне стыдиться, Робин? -- упрямо спросил человек и
провел пальцем по шраму, рассекавшему его лицо.
-- Ты хочешь зарезать человека, который не может даже себя
защитить.
Тот растерянно посмотрел на Хелота, потом на свой нож и
наконец на Робина.
-- Но ведь отец Тук говорит, что он шпион. Пусть наши
враги помогут своему псу, если смогут. При чем тут я? Враг есть
враг.
-- Отец Тук говорит то, что ему кажется, -- возразил
Робин. -- Но это вовсе не значит, что так оно и есть на самом
деле.
Разбойники поглазели еще немного, потом, пожимая плечами,
стали разбредаться.
Ушел и Робин.
Хелот, наконец-то оставленный в покое, повалился в заросли
осоки и мгновенно заснул.
Проснулся он от того, что на него сверху извергается
холодное пиво. Он открыл глаза и увидел счастливую детскую
физиономию рыжего паренька. Заходящее солнце нестерпимо ярко
сверкало в его буйных кудрях. Хелот вздохнул, вытер грязным
рукавом лицо и сел. Парнишка присел рядом на корточки, с
любопытством разглядывая чужеземца, за которого заступился сам
Робин. Хелот взял кружку из рук юного разбойника, но парнишка в
тот же миг вскочил и ловко выбил ее ногой. Пиво облило Хелоту
колени. Хелот молча поднялся на ноги, неторопливо стряхнул
капли. Рыжий помирал со смеху, когда твердая рука бывшего
рыцаря зацепила его за шиворот и подтащила прямо к угольным
глазам. Вторая рука между тем уже стянула с парнишки штаны.
Через мгновение мальчик уже лежал животом поперек острого
колена и крепкая ладонь мерно отвешивала ему удары. Потом Хелот
столкнул его на землю, повернулся и пошел к костру, откуда
доносился сладостный запах жареного мяса.
Увидев его, Робин кивнул и потеснился, освобождая место у
костра. Хелот сел, нацепил на нож кусок оленины. Ему было
противно. "Мальчишку поколотил, проявил геройство, -- думал он,
-- а небось Малютке Джону такая наглость сошла бы с рук. Гнать,
гнать из высокого рыцарского ордена, свинью такую".
Горестные размышления Хелота прервал Робин, толкнувший его
в бок.
-- Послушай, -- сказал он, -- эй... как тебя зовут,
говоришь?
-- Хелот из Лангедока, -- машинально ответил бывший
рыцарь, занятый совершенно другими мыслями.
-- Лангедок -- это не в Англии, -- поделился сомнениями
отец Тук. -- Это... ик! оплот ереси.
Хелот потрогал подбитый глаз и всерьез расстроился. И люди
вокруг были совершенно чужими. Как и вообще все люди. Он
пытался вызвать в памяти хотя бы одно лицо, с которым были
связаны добрые воспоминания -- и не смог. Разве что Греттир. Но
мальчик был ему неинтересен -- он был еще слишком молод. "Итак,
-- сказал Хелот сам себе, -- мне двадцать два или двадцать три
года, я шляюсь по дорогам этой страны, на чужбине, потому что
на родине мне нечего делать. Здесь, впрочем, тоже. Зачем я
стараюсь понять людей? Все они либо трусливы, либо жестоки.
Интересно, -- вымученно подумал он, -- можно ли понять
человека, который ни с того ни с сего подбил тебе глаз? Во
всяком случае, это было бы по-христиански".
А вокруг ели и галдели. Хелот заметил, что Робин
помалкивает, думая о чем-то. Внезапно разбойник тронул своего
гостя за локоть и шепнул:
-- Идем-ка.
Солнце уже село. Они вдвоем отошли от костра и оказались в
росистой темноте. Хелот невольно поежился в своей рваной
одежонке.
-- Давай руку, -- сказал Робин. -- А то оступишься,
провалишься в канаву.
Хелот подал руку, и Локсли потащил его за собой, сперва
вверх от ручья, потом сквозь какие-то непроходимые заросли, и
наконец они оказались возле охотничьей хижины, поднятой на
столбе -- чтобы звери не лазили. Хелот потрогал избушку,
нащупал дверь -- это была натянутая на раму звериная шкура -- и
забрался внутрь. Там царила непроглядная тьма.
-- Стой у порога, -- сказал Робин, -- и держи дверь.
Хелот повиновался. Луна осветила каркас, напоминающий
ребра, пятна на шкурах и несколько огромных сундуков. Это были
циклопы сундучьего мира. Робин поднял крышку одного из них и
вынул, порывшись, плащ с меховым капюшоном, рубаху и штаны,
потом подумал, изрядно поворошил одежду и с самого дна извлек
еще пару кожаных сапог.
-- Это тебе, -- заявил он, сбрасывая одежду на землю и
спрыгивая следом. -- Переодевайся и не позорь своим видом
лесных стрелков. Мы люди вольные, нам не пристало сверкать
голым задом сквозь лохмотья.
Хелот оглядел добротные, почти новые вещи.
-- Хм, -- заметил он как бы про себя, -- моя рваная
одежда, значит, позор, а тряпье с чужого плеча, значит, не
позор? Локсли побледнел.
-- Молчать, рвань! -- рявкнул он. -- Благодари небо, что
тебя подобрали щедрые и незлобивые люди.
Хелот отвернулся. Утренние побои еще болели, и он с тоской
предвидел новые. "Но теперь можно дать сдачи, -- решил он. --
Тогда их было трое, теперь один, с одним можно попробовать".
-- Я, конечно, нищий, -- сказал Хелот. -- Но, во всяком
случае, не грабитель с большой дороги. И не нападаю на невинных
людей.
Робин с силой дернул его за плечо.
-- Ты что, -- прошипел он, -- решил, что мы жируем и
наживаемся на грабежах?
-- Отстань, -- вывернулся Хелот. -- Я не нуждаюсь в твоих
откровениях.
-- Нет, теперь ты меня выслушаешь. Ты глубоко оскорбил
всех нас.
-- Это уж слишком, -- разозлился Хелот. -- Ты тоже обидел
меня. И куда более серьезно.
-- Все награбленное, -- торжественно объявил Робин, -- мы
раздаем бедным людям. Мы делаем их немного счастливее. Мы хоть
чуть-чуть, но уравниваем богатых и бедных. Мы боремся за сча...
-- Ну да, -- перебил Хелот. -- Берете в руки дубинки и
дубасите по голове бедных тупых крестьян, пока они не
согласятся взять ваши дары, заранее зная, что завтра придет
сеньор, вещи отберет, а их повесит за сообщничество.
Он уже приготовился к изрядной драке, когда вдруг
почувствовал, что в глазах у него чернеет и земля уходит из-под
ног.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Изба была непривычно светлой. Солнце ломилось в широкие
окна, свежий ветер приносил запах мха и хвои.
Хелот обнаружил себя в этом непонятном жилище лежащим на
широкой кровати под лоскутным одеялом. С некоторым облегчением
он установил, что Робина из Локсли поблизости не наблюдается.
Где-то рядом что-то булькало и пыхтело. Повернув голову, Хелот
увидел ничем не примечательного человека, склонившегося над
маленьким тиглем. Крошечная жаровенка, в которой раскалились
угли, стояла перед ним на столе. В тигле кипела жидкость
странного золотисто-зеленого цвета.
Кося глазами, Хелот принялся разглядывать этого человека,
в котором признал алхимика. Алхимик был лет сорока, с лысинкой,
брюшком, с сереньким лицом и редкой бородкой. Одет был в
монашескую одежду, однако без явной принадлежности к
какому-либо ордену, и, в отличие от отца Тука, был очень
опрятен.
-- Урочище Дальшинская Чисть, -- не отрывая глаз от тигля,
отрывисто произнес человек.
-- Что? -- Хелот растерялся.
Человек засмеялся и добавил в тигель немного зеленого
порошка, который осторожно взял стеклянной ложечкой с глиняного
блюдца. Жидкость мгновенно почернела, побурела, вскипела,
заливая угли. Человек едва успел отскочить в сторону, когда
тигель взорвался и осколки стекла полетели во все стороны. К
счастью, жидкость залила угли и пожара не возникло. С секунду
алхимик горестно созерцал плоды своих усилий, после чего снова
обратился к Хелоту.
-- Ведь ты собирался спросить меня о том, где ты
находишься, не так ли? -- сказал он.--Я и отвечаю: ты в моем
доме на болотах, в урочище Дальшинская Чисть. Могу добавить,
что тебе здесь ничего не грозит.
-- А вы кто такой, отец мой? -- спросил Хелот шепотом.
Алхимик обтер руки о полотенце и подсел к нему на кровать.
-- Ты же сказал, -- засмеялся он. -- Я твой отец.
-- Это я символически, -- сказал Хелот, закрывая глаза.
-- А, -- протянул алхимик, и Хелоту показалось, что он
разочарован. -- Жаль, иначе я бы тебя хорошенько выпорол..
Терпеть не могу странствующих рыцарей. От них одни
неприятности.
-- Откуда вы знаете, что я рыцарь? -- Хелот так удивился,
что даже приподнялся на кровати, тут же обнаружив жуткую боль в
затылке.
-- Догадался, -- обрубил алхимик. -- Я святой Сульпиций,
да будет тебе известно, невежественный отрок. Что, не похож на
святого? Хелот покачал головой.
-- Простите, отец Сульпиций, -- добавил он поспешно,
заметив, что святой угрожающе нахмурился. -- Глядя на священные
изображения, я всегда думал, что святые и угодники имеют лики
благолепные и мудрые...
-- Мудрые лики, дитя мое, имеют только дураки, --
назидательно проговорил отшельник и поднял палец, пожелтевший
от возни с химикатами. -- Почему у меня такая простецкая
физиономия? Потому что думать для меня занятие привычное.
Другое дело --когда думать принимается настоящий дурак. Тут
такой скрип стоит, что прохожие оборачиваются.
-- А почему вы не любите рыцарей, святой отец?
-- Потому что от них одни хлопоты да неприятности, --
сказал отшельник, снимая с полки миску с полбяной кашей. --
Поешь-ка. Третий день ты у меня валяешься.
-- Как я к вам попал, святой отец? -- Как обычно, --
проворчал отшельник. -- Тебя приволок этот сумасшедший Робин из
Локсли. Взял моду -- творить добро. И именно для таких, кто в
жизни ничего хорошего не видел. Взять, к примеру, образованных
людей. Им помогать -- одно удовольствие. Во-первых, они
понимают, что им оказали благодеяние, а это само по себе уже
великое дело. А во-вторых, умеют поблагодарить как надо: в меру
трогательно, со слезой. Нет, надо разбойничку возиться именно с
теми, кто даже не знает, как реагировать на доброту. Чаще всего
пугаются до смерти, вот и вся благодарность.
-- Я что, был серьезно болен? Отшельник посмотрел на него
с откровенной насмешкой:
-- Да ты, по правде сказать, помирал, дружок. Локсли
привез тебя за два часа до лунного затмения, когда я собирался
приступить к решающей стадии своего опыта. И вот, вместо того
чтобы посвятить свое время чистой науке, я должен был все
бросить и возиться с каким-то умирающим. Где ты подцепил эту
хворь?
Отшельник ткнул в Хелота острым пальцем. Молодой человек
сжался: -- Не знаю, отец мой.
-- Похоже на оспу... -- проворчал отшельник. -- Тебе
повезло, что в такой легкой форме. У нас тут была повальная
хвороба, вымирали целыми деревнями. Ушкуйная Ладья, например,
вся ко дну пошла, если можно так выразиться.
-- Знаю, -- сказал Хелот. -- Я там братскую могилу копал.
Остались всего двое, дед старый и с ним паренек лет семи.
-- А говоришь: "Не знаю", -- упрекнул его отшельник. --
Небось еще и покойников в эту могилу сносил? Беда с вами. Да на
меня молиться надо за то, что я от сожжения еретическую книгу
Бонифация Отступника спас...
-- Какого Отступника? -- Хелот вдруг очень
заинтересовался.
-- Такого, такого... Когда Мать Наша Святая Церковь
производила грандиозную ревизию рукописей по всем монастырям,
тут такое творилось! У монахов из-под матрасов вытаскивали
всяких Сенек, Софокло