произнести ни слова. Когда  пришли надсмотрщики и 
увели  нас, она так и осталась лежать. Осталась еще одна, крупная и высокая, 
с большим  белым  шрамом  на  голове, уходившим  в копну  волос.  Когда  нас 
уводили, я глянула на нее и  узнала Валсу, бывшую мою подругу. Она сидела  в 
грязи, свесив голову. 
     Пятерых из нас отправили из  поселения в Большой Дом Зескры, на женскую 
половину. Во  мне затеплилась  было надежда, потому  что я хорошо знала, как 
вести дом.  Но я еще не представляла, как Зескра отличается от Шомеке. Дом в 
Зескре  был полон людей, владельцев и хозяев. Здесь  жила большая  семья,  и 
если раньше я знала единственного лорда Шомеке, то  тут кишели десятки людей 
со  своими вассалами, прислугой  и гостями,  так что случалось,  на  мужской 
половине обитало  тридцать-сорок  человек и  столько  же  женщин в безе,  не 
говоря уж, что обслуга Дома составляла человек пятьдесят, а то и больше. Нас 
доставили сюда не в качестве домашних слуг, а как "расхожих женщин". 
     После того как мы помылись, нас оставили в  большой  комнате, где негде 
было укрыться. Тут уже располагалось больше десятка "расхожих женщин". Те из 
них, которым  нравились эти  обязанности,  встретили нас без особой радости, 
восприняв как соперниц,  но другие обрадовались  нашему появлению,  надеясь, 
что мы заменим их и позволим им вернуться в ряды простых слуг. Все же  никто 
нас  не обижал, а кое-кто проявил и заботу о  нас, найдя одежду, ибо все это 
время мы были голыми,  и  утешив самую  юную из нас, Мио, девочку десяти или 
одиннадцати  лет,  чье  хрупкое  белое  тело  покрывали  синевато-коричневые 
синяки. 
     Одной  из  тех,  кто  встретил  нас,  была  высокая  женщина  по  имени 
Сези-Туал. Она с ироническим выражением лица  уставилась на  меня, и  в моей 
душе что-то ворохнулась. 
     -- Ты не из "пыльных", -- сказала  она. -- Ты  такая же черная, как сам 
старый черт, лорд Зескры. Малышка, да ты никак важная персона? 
     -- Нет, мэм, -- сказала я.  --  Я дитя лорда.  И ребенок  Владыки. Меня 
зовут Ракам. 
     -- В последнее время твой дедушка обращался с  тобой не лучшим образом, 
--   сказала  она.  --  Может,  тебе  стоит  возносить   моления  леди  Туал 
Милосердной? 
     --  Я  не  ищу  милосердия, --  ответила  я. После этих  слов Сези-Туал 
полюбила меня и взяла под защиту, в которой я так нуждалась. 
     Почти каждую ночь  нас отсылали на мужскую половину.  Когда после обеда 
леди покидали зал, туда впускали нас, и мы рассаживались на коленях у мужчин 
и пили с ними  вино. Затем они пользовались  нами -- или тут же, на диванах, 
или уводили в  свои помещения.  Мужчины в Зескре не были жестокими.  Правда, 
кое-кому нравилось грубое  насилие,  но большинство предпочитало думать, что 
мы получаем наслаждение  и хотим того же, чего желают  они. И  тех и  других 
нетрудно было  ублажить, ибо перед одними надо  было демонстрировать страх и 
покорность, а под  другими  стонать  от  наслаждения.  Но  кое-кто из гостей 
относился совсем к другому типу мужчин. 
     Не  было  ни законов,  ни  правил,  запрещающих  уродовать  или убивать 
"расхожих женщин". Хозяину это могло  не нравиться, но  чувство гордости  не 
позволяло ему  противиться  прихоти гостя, тем более что у него имелось  так 
много "имущества", что потеря части его не имела значения.  Так что мужчины, 
которые  испытывали  удовольствие  от мучения  женщин,  охотно  приезжали  в 
гостеприимную Зескру. Сези-Туал, любимица старого лорда, могла  протестовать 
и делала это, после чего таких гостей больше не приглашали. Но пока я была в 
Зескре, Мио, та маленькая девочка из Шомеке, была убита одним  из гостей. Он 
привязал ее  к  кровати  и  так  сильно затянул  узел на  шее,  что  девочка 
задохнулась. 
     Я  больше  не  буду  рассказывать  о таких вещах. Мне объяснили, что  я 
должна поведать обо всем. Но есть такие истины,  которые не приносят никакой 
пользы. Каждому знанию найдется  свое  место, сказал мой  друг.  Но в  таком 
случае что толку в знании того, как этому ребенку пришлось встретить смерть? 
Не в том ли истина, что она не должна была так умирать? 
     Меня  часто брал лорд Ясео, мужчина средних лет, которому нравилась моя 
темная кожа.  Он  называл меня  "миледи". И  еще  "бунтовщица",  потому  что 
события в Шомеке  считались  бунтом  рабов.  В те  ночи, когда  за  мной  не 
посылали, я обслуживала всех, кто пожелает. 
     Так прошли два года моего  пребывания в Зескре, и как-то рано утром  ко 
мне подошла Сези-Туал. Я лишь глубокой  ночью покинула постель лорда Ясео. В 
комнате почти никого не  было, потому что ночью  шла  большая пьянка и почти 
все девушки  присутствовали  на  ней. Сези-Туал разбудила  меня. У нее  была 
странная прическа -- густые, как кустарник, кудряшки. Я помню, как надо мной 
склонилось ее лицо, на которое падали завитки волос. 
     --  Ракам, -- шепнула она,  --  прошлой ночью  ко  мне обратился  слуга 
одного из гостей и дал мне вот это. И сказал, что его зовут Сухейм. 
     -- Сухейм, -- повторила я. Мною владело сонное забытье. Я посмотрела на 
предмет, что она мне протягивала, --  какая-то грязная скомканная бумага. -- 
Я не умею читать! -- нетерпеливо буркнула я, зевая. 
     Но, приглядевшись, я  вспомнила,  о чем говорилось в этой  бумажонке. О 
свободе. Я видела, как лорд Эрод писал  на ней  мое имя. Каждый  раз, выводя 
чье-то  имя,  он  громко  произносил  его, чтобы  мы  могли  знать,  на кого 
выписывается  документ.  Я  запомнила размашистый росчерк  первых букв  моих 
имени  и  фамилии:  Радоссе   Ракам.  Я  дрожащими  руками  взяла  бумагу  и 
прошептала: 
     -- Откуда она взялась? 
     -- Об этом лучше спроси у Сухейма, -- сказала Сези-Туал. 
     И тут я поняла, что означает это имя.  "Из Хейма". Имя служило паролем. 
Сези-Туал  тоже это знала. Не сводя с меня глаз, она внезапно  наклонилась и 
прижалась лбом к моему лицу, обдавая дыханием шею. 
     --  Если  удастся,  я  помогу,  --  прошептала  она.  Я  встретилась  с 
"Сухеймом"  в  одной  из  кладовок. И узнала  его с  первого взгляда:  Ахас, 
который  вместе  с  Геу  всегда находился  рядом  с лордом  Эродом. Стройный 
молчаливый  юноша с пыльной пепельной кожей, он  никогда не  привлекал моего 
внимания.  Разговаривая  с  Геу,  я  думала, что, глядя на  нас,  Ахас  таит 
какие-то нехорошие намерения. И теперь,  когда он смотрел на  меня,  у  него 
тоже было какое-то странное выражение лица -- внимательное и бесстрастное. 
     -- Как ты очутился здесь с лордом Боэбой? -- спросила я. -- Разве ты не 
свободен? 
     -- Я свободен так же, как и ты, -- сказал Ахас. 
     Я не поняла его. 
     -- Лорд Эрод не смог защитить даже тебя? 
     -- Смог, -- ответил он. -- Я свободный человек. -- Лицо его  оживилось, 
теряя  мертвенную неподвижность. -- Леди Боэба -- член Общины. Я работаю для 
Хейма.  Пытаюсь  разыскать людей  из  Шомеке.  Мы услышали,  что  тут  живет 
несколько наших женщин. Живы ли остальные, Ракам? 
     У  него был  тихий, мягкий голос, и, когда он произнес мое  имя, у меня 
перехватило дыхание  и в  горле встал  комок. Я тоже  произнесла  его имя  и 
приникла к нему. 
     -- Ратуал,  Рамайо, Кео тоже здесь, -- сказала я. Ахас  осторожно обнял 
меня.  --  Валсу в поселении,  -- продолжала  я,  --  если  еще  жива.  -- И 
заплакала. После смерти Мио я знала, что такое слезы. Ахас тоже плакал. 
     Мы  говорили с ним, и  тогда, и потом. Он  объяснил, что по закону мы в 
самом  деле обрели свободу, но  в поместьях закон  ровно  ничего  не значит. 
Правительство  не вмешивается  в  отношения между  владельцами и  теми,  кто 
считается  их "имуществом".  Если мы  заявим о своих  правах,  в Зескре  нас 
скорее всего  убьют,  ибо  считают нас  украденным "имуществом"  и  не хотят 
подвергаться осуждению. Нам остается лишь бежать  или  дожидаться,  пока нас 
похитят, после чего добираться до города,  до столицы.  Только там мы сможем 
обрести безопасность. 
     Действовать  мы  должны лишь в полной  уверенности, что никто  из рабов 
Зескры не предаст нас из ревности или из желания выслужиться. Сези-Туал была 
единственной, кому я могла довериться полностью. 
     С ее помощью Ахас и организовал  наше бегство.  Я не раз уговаривала ее 
присоединиться  к  нам,  но  она  решила,  что,  не  имея  документов, будет 
вынуждена постоянно прятаться, а это куда хуже жизни в Зескре. 
     -- Ты можешь попасть на Йеове, -- сказала я. 
     Сези-Туал засмеялась: 
     -- О  Йеове я знаю лишь, что оттуда никто не возвращается. Так стоит ли 
бежать из одной преисподней в другую? 
     Отказалась  бежать с нами  и Ратуал;  она  стала  фавориткой одного  из 
молодых лордов и решила оставаться  ею. Рамайо, самая старшая из нас, и Кео, 
которой  только  что  минуло  пятнадцать,  захотели  присоединиться  к  нам. 
Сези-Туал зашла  в поселение и  выяснила, что  Валсу  еще  жива и продолжает 
работать на полях. Организовать ее бегство оказалось куда труднее, чем наше. 
Скрыться из поселения было невозможно. Валсу могла уйти только днем, прямо с 
поля, на глазах  у надсмотрщиков. Даже переговорить с ней оказалось нелегко, 
ибо  бабушки  были  очень подозрительны.  Но  Сези-Туал  справилась  с  этой 
задачей, и Валсу сказала, что готова на что угодно, "лишь  бы  снова увидеть 
свою бумагу". 
     Флайер  леди Боэбы ждал нас  на краю  огромного поля геде,  с  которого 
только что убрали урожай. Стояли последние дни  лета. Рано утром Рамайо, Кео 
и я, каждая  сама  по себе, вышли из Дома. Никто не обратил на нас внимания, 
поскольку  считалось, что идти  нам некуда.  Зескру окружали огромные угодья 
других поместий, в которых у беглого раба на сотни миль вокруг не имелось ни 
одного друга. Одна за одной, разными путями, минуя поля и лесные посадки, мы 
крадучись добрались до флайера, в котором ждал Ахас.  У меня  так колотилось 
сердце, что я с трудом дышала. Мы стали ждать Валсу. 
     -- Вот она!  -- сказала Кео, стоявшая  на крыле флайера, и  показала на 
широкое скошенное поле. 
     На  дальнем  конце  его  из-за  деревьев  показалась  Валсу. Она бежала 
тяжело,   но   уверенно,  словно  ей  нечего  было  бояться.   Внезапно  она 
остановилась и  повернулась.  В первую секунду  мы не поняли, что произошло. 
Затем  увидели  двух мужчин, которые, выскочив  из лесной тени, преследовали 
ее. 
     Она не стала убегать, понимая, что  таким образом приведет их к нам. А, 
развернувшись, двинулась  в  сторону преследователей и бросилась на них, как 
дикая кошка. Раздался выстрел. Падая, Валсу сбила с  ног  одного из мужчин и 
придавила его своим телом. Другой изрешетил ее пулями. 
     -- По  местам, --  сказал Ахас.  --  Взлетаем. --  Мы вскарабкались  во 
флайер, и машина прыгнула в воздух, как нам показалось, так же стремительно, 
как Валсу кинулась на преследователей, и мы  знали, что она  тоже взлетела в 
небо -- навстречу своей смерти, которая принесла ей свободу. 
     ГОРОД 
     Я сложила свою  вольную и все  время, пока мы  находились в  воздухе, и 
пока приземлялись,  и  пока  машина везла нас по улицам города, не выпускала 
документ  из  рук. Увидев, как я прижимаю бумагу  к груди,  Ахас сказал, что 
теперь мне не о  чем беспокоиться. Все данные о нашем освобождении внесены в 
файлы  правительства и  здесь,  в  городе, никто  не  посмеет  усомниться  в 
правильности этих данных. 
     -- Мы свободные люди, -- сказал он. -- Мы гареоты, то есть владельцы, у 
которых нет имущества. Такие же, как лорд Эрод. 
     Эти  слова  ни  о чем  мне  не  говорили. Мне предстояло  усвоить много 
понятий.  А бумагу я буду держать при себе, пока не найду  места, куда можно 
ее спрятать. 
     Мы прошли  по  улицам,  и Ахас  привел  нас к одному  из больших домов, 
которые  бок о  бок стояли вдоль тротуара. Он назвал его "компаундом", но мы 
решили,  что  это, должно быть,  хозяйское  здание. Нас приветливо встретила 
женщина средних  лет. Она  была  белокожей,  но говорила  и  вела  себя  как 
владелица,  так что  я не  поняла,  кто  она такая.  Она  назвалась  Ресс  и 
объяснила, что является арендницей и домоправительницей этого строения. 
     Арендники  были   "имуществом",   которое  владельцы  сдавали  напрокат 
компаниям.  Если их нанимала  большая компания, то предоставляла им  жилье в 
своих  "компаундах".  В  городе проживало очень  много  арендников,  которые 
работали в небольших компаниях или  сами вели бизнес; они обитали в доходных 
домах,  которые  назывались  "общими  компаундами".  Жильцы  их были обязаны 
соблюдать  комендантский   час,  и  на  ночь  двери  запирались,  но  других 
ограничений не имелось; в доме существовало самоуправление, которое получало 
поддержку от коммуны. Часть жильцов  принадлежала к  арендникам,  но многие, 
подобно нам, были  гареотами,  недавними  рабами.  В  сорока  квартирах  тут 
ютилось около ста человек.  За порядком следили несколько  женщин, которых я 
называла бабушками, но сами себя они считали домоправительницами. 
     В  поместьях,  расположенных  в  глубине страны,  где  жили по  законам 
далекого  прошлого и существование которых оберегалось милями пространства и 
столетними  обычаями,  любое "имущество"  целиком  и полностью  зависело  от 
милости   хозяина.  И  из  этих  заброшенных   мест  мы  попали  в  огромное 
двухмиллионное скопление народа, где никто не был защищен от случайности или 
стечения  обстоятельств и  где  нам следовало как можно скорее усвоить науку 
выживания, тем более что наше  существование  теперь зависело  только от нас 
самих. 
     Никогда  раньше я не  видела  улиц. Не прочитала  ни слова. Мне многому 
предстояло научиться. 
     Присутствие Ресс сразу же  внесло ясность.  Она была типичной городской 
женщиной  -- быстро соображала и быстро говорила; нетерпеливая, напористая и 
впечатлительная. Я долго не понимала Ресс и не испытывала к ней симпатии.  В 
ее  присутствии я чувствовала  себя  глупой  неповоротливой деревенщиной.  И 
часто злилась на нее. 
     Точнее, я постоянно находилась в этом состоянии. Живя  в  Зескре, я  не 
знала,  что такое гнев.  Не могла  его  себе  позволить. Он  бы  сгрыз меня. 
Нынешняя  жизнь  давала много оснований для него, но  я  поняла, что от этих 
страстей немного толку. И молча таила их при себе. 
     Кео  и Рамайо  жили  вместе в большой  комнате, а  я занимала  комнатку 
поменьше рядом  с ними. Раньше у  меня  никогда  не  было  своей комнаты. На 
первых порах в ней я чувствовала себя неуютно и  боялась одна, но вскоре мне 
стало это нравиться. И первое,  что я сделала по своей  воле, как  свободная 
женщина, -- это закрыла за собой дверь. 
     Вечерами я  могла, сидя  за закрытой дверью, учиться. День начинался  с 
того, что с утра нас готовили к какой-нибудь работе, а к полудню мы занимали 
места  в классах, где учились чтению и письму, арифметике и истории. Рабочие 
навыки я осваивала в маленькой мастерской, где из бумаги и тонких деревянных 
пластин делали  шкатулки для хранения косметики, печенья, украшений  и  тому 
подобных мелочей. Я  училась всем тонкостям ремесла  --  и делать коробки, и 
украшать их, стараясь изо всех  сил, потому что в городе было много  хороших 
художников. 
     Мастерская   принадлежала   члену   Общины.   Рабочие   постарше   были 
арендниками. Когда моя учеба подойдет к концу, я тоже буду получать деньги. 
     Пока же меня,  как Кео с Рамайо и остальных обитателей поместья Шомеке, 
которые жили в разных местах, поддерживал лорд Эрод. Он никогда не появлялся 
в нашем  доме. Я  думаю, он не хотел встречаться ни с кем из тех, кого столь 
неудачно освободил. Ахас и Геу  рассказывали,  что он  продал  большую часть 
земель в Шомеке, часть денег отдал Общине, а часть решил  употребить на  то, 
чтобы проложить  себе  путь  в политику, ибо теперь существовала Радикальная 
партия, которая ратовала за освобождение. 
     Несколько  раз  меня навещал Геу.  Он стал настоящим городским жителем, 
щеголеватым и уверенным. Я чувствовала, что, глядя на меня, он думает, как я 
была "расхожей женщиной" в Зескре, и мне не хотелось видеться с ним. 
     Теперь я искренне восхищалась  Ахасом, на которого в  былые времена  не 
обращала внимания, но теперь видела,  насколько  он смел, решителен  и добр. 
Это  он  искал нас, нашел и спас. Давали деньги хозяева, но все заботы легли 
на   плечи   Ахаса.  Он  часто  заходил  повидаться  с  нами.  Он  оставался 
единственной связующей нитью с моим детством. 
     Он  приходил как друг, как  товарищ, ничем не  напоминая о моем прошлом 
рабыни. Я  злилась на  каждого  мужчину, который  смотрел  на  меня  как  на 
женщину.   Я  злилась  на   женщин,  которые   видели  во   мне  чувственную 
сексуальность. Леди Тазеу было нужно  лишь  мое тело. И в Зескре было  нужно 
только оно. Даже лорд Эрод, который так и не прикоснулся ко мне,  видел лишь 
мое  тело. Плоть, которая, ласкаешь  ты ее или нет, всегда  к твоим услугам. 
Можешь брать ее, а можешь и воздержаться  -- как  захочется. Я ненавидела  в 
себе  все, что имело отношение к сексу -- свои гениталии и груди, округлости 
бедер и живота. Еще в  бытность  свою  ребенком  я носила  свободные  легкие 
одежды, скрывающие чувственность женского тела. Когда мне начали платить и я 
смогла покупать или сама шить себе одежду, я предпочитала, чтобы она была из 
грубых,  тяжелых  тканей. Больше  всего мне нравились в себе  руки,  которые 
умело справлялись с работой, и голова, пусть пока и не очень  толковая, но я 
продолжала учиться, не считаясь со временем. 
     Мне нравилась  история.  Я  выросла, не  имея  о ней  представления.  И 
Шомеке, и Зескра жили сами по себе, довольствуясь раз и  навсегда заведенным 
образом  жизни. О тех временах, когда  существовал иной порядок вещей, никто 
не знал ровно ничего. Никто не догадывался, что есть места, где жизнь  течет 
по-другому. Мы были в рабских оковах лишь настоящего времени. 
     Да,  конечно,  Эрод говорил о  переменах,  но сотворить  их  предстояло 
владельцам. Нас  ждали перемены, мы будем свободными, однако нас  продолжали 
воспринимать как чью-то собственность. А из истории я поняла, что свободу не 
ждут, ее творят сами. 
     Первой книгой, которую  я одолела самостоятельно, была  история  Йеове, 
написанная  просто  и ясно.  Она  рассказывала  о  днях  колонии,  о четырех 
корпорациях, об ужасах первого  столетия, когда корабли  доставляли на Йеове 
рабов  и  забирали  драгоценную руду.  Рабы были  столь  дешевы,  что когда, 
отработав  несколько  лет в  шахтах,  они  умирали,  корабли  безостановочно 
подвозили новые партии. "О, о, Йеове,  никто не  возвращается  назад". Затем 
корпорации   начали  отправлять   женщин-рабынь,   чтобы   те   работали   и 
размножались, и  по  прошествии  лет  "имущество"  выплеснулось  за  пределы 
поселений  и создало города  --  такие большие, как тот, в котором я  сейчас 
обитала.  Но  распоряжались  в  них не  владельцы  или надсмотрщики.  Города 
находились под началом тех, кто считался "имуществом", так же, как наш Дом. 
     На  Йеове  все  "имущество"  принадлежало  корпорациям.  Рабы  получали 
свободу  во  временное  пользование,  выплачивая  корпорациям  часть  своего 
жалованья, так же, как в некоторых местах на Вое Део издольщики платят своим 
хозяевам. На Йеове таких называли вольноотпущенниками. Не свободными людьми, 
а лишь пользующимися свободой. И  тогда, как повествовала история, которую я 
читала,  они стали  задумываться:  почему же мы  не  свободные люди?  И  они 
совершили   революцию,   Освобождение.  Началась   она   в   Надами,  откуда 
распространилась дальше. Тридцать лет они дрались за  свою свободу.  И всего 
три  года  назад одержали  победу  в этой  войне:  изгнали  из  своего  мира 
корпорации,  хозяев  и  надсмотрщиков. Они танцевали  и  пели  на улицах  -- 
свобода, свобода!  Книга,  которую я  читала (пусть  медленно,