и  всех  хозяев и 
правителей планеты? 
     Наблюдая за Батикамом, Тейео пришел к заключению, что тот действительно 
был членом Хейма. Его насмешки никогда не выходили за грань дозволенного,  и 
он  не  пытался обесчестить имя  посланницы. Наоборот,  он  вел себя с  куда 
большим благоразумием, чем она. Смешно сказать, но это макил удерживал ее от 
позора. Он и Тейео  относились друг к  другу с холодной  вежливостью, но раз 
или  два  их  взгляды  встречались,  и  между  ними  возникало  бессловесное 
ироническое взаимопонимание. 
     А в  городе намечался большой  религиозный  праздник  туалитов, который 
назывался  Днем Прощения. Король и Совет  направили  посланнице  официальное 
приглашение  и  предназначили  для  нее лучшую роль  в сценарии  праздничных 
торжеств. Тейео поначалу думал только  о том, как обеспечить ее безопасность 
в окружении толпы,  возбужденной зрелищами.  Но  потом  Сан сообщил ему, что 
праздник  совпадал  с  величайшим  днем  святых, который считался главным  в 
гатайской старой  религии.  Маленький  гид  казался  очень встревоженным. Он 
сказал,   что   староверы  оскорблены   подменой   их  собственных  ритуалов 
чужеземными. По его словам, они могли  устроить в городе резню и беспорядки. 
На  следующее утро Сана внезапно заменили стариком, который с трудом говорил 
на языке Вое Део. Это еще больше обеспокоило Тейео, и он попытался выяснить, 
куда девался Убаттат. 
     -- Ему  дали другое поручение, -- ответил старый переводчик на корявой, 
едва понятной смеси двух языков. --  У нас сейчас веселое и приятное  время, 
не так ли, рега? Убаттат получил приятное поручение. 
     За несколько дней до праздника напряженность  в городе начала угрожающе 
возрастать.  На  стенах  появились лозунги  и символы  старой религии.  Храм 
туалитов был  осквернен.  На  центральные улицы  вышла  королевская гвардия. 
Тейео   отправился  во   дворец   и,  встретившись   с  сотрудником   службы 
государственной  безопасности,  потребовал  освободить посланницу Экумены от 
участия   в   публичных  церемониях.  Он  аргументировал   это  возможностью 
террористического   акта.   В  тот  же   день  его  вызвали  в  Совет   и  с 
демонстративным  высокомерием, кивками притворного  согласия и  унизительным 
подмигиванием попросили не  драматизировать  события. Беседа оставила у него 
тревожное  чувство. Усилив  ночной дозор  у дома  посланницы, он вернулся  в 
маленький  барак,  который гатайцы  отдали под жилье  охранникам с Вое  Део. 
Войдя в свою комнату, он увидел открытое окно и  записку, лежавшую на столе. 
Она гласила: "День Прощения избран для убийства". 
     На  следующее  утро Тейео  явился  в  дом  посланницы  и велел служанке 
разбудить  госпожу.  Солли  вышла  из спальни, небрежно набросив простыню на 
голое тело. Следом за ней  тащился сонный и  полуодетый Батикам. Веот  повел 
подбородком,  приказывая  ему уйти, и  макил  ответил на этот жест спокойной 
снисходительной улыбкой. 
     -- Я пойду  немного перекушу, --  сказал он посланнице.  -- Эй, Реве! У 
тебя уже готово что-нибудь на завтрак? 
     Когда  оба  раба  покинули  комнату, Тейео  повернулся  к  посланнице и 
протянул ей клочок бумаги, найденный на столе. 
     --  Я получил  это  послание прошлым вечером, мэм,  --  сказал он. -- И 
теперь  мне  приходится  просить  вас  об  одном  одолжении.  Не  ходите  на 
завтрашний праздник. 
     Осмотрев записку, она прочитала текст и зевнула: 
     -- Кто вам ее передал? 
     -- Я не знаю, мэм. 
     -- А что значит: "Избран для убийства"? Неужели они не могли выразиться 
поточнее? 
     Помолчав около минуты, Тейео сдержанно ответил: 
     -- У  меня  есть причины( причем очень  серьезные(  настаивать  на том, 
чтобы( 
     -- (я не посещала праздник. Верно? Вы это мне уже говорили. 
     Солли подошла к скамье у  окна и села. Простыня распахнулась, приоткрыв 
ноги:  голые коричневые  ступни с  пухленькими розовыми пятками  и  красивые 
стройные бедра. Тейео смущенно отвел взгляд. Повертев в руках клочок бумаги, 
она усмехнулась и язвительно сказала: 
     --  Если  вы  считаете,  что  праздничная церемония  настолько  опасна, 
возьмите с собой еще одного охранника. Или двух.  Но  я должна быть там. Как 
вам известно, меня  пригласил сам король.  Мне предстоит  зажечь на  площади 
большой  костер примирения.  Похоже,  это  все,  что  они позволили  сделать 
женщине на публике( Одним словом, я не могу отказать королю в его просьбе. 
     Она протянула Тейео смятый клочок бумаги, и веоту пришлось приблизиться 
к  ней. Солли с  наглой  улыбкой смотрела ему в глаза. Она всегда улыбалась, 
когда отвергала его советы или отвечала отказом на просьбы. 
     -- И кто же, по вашему мнению, хочет меня убить? Патриоты? 
     -- Или  староверы,  мэм.  Завтрашний день считается одним из их  святых 
праздников. 
     --  А ваши туалиты, значит,  отняли его у  них?  Но при чем здесь  союз 
Экумены? 
     --  Я  думаю,  что,  возможно,  правительство  Гатаи  заинтересовано  в 
подобной  провокации. В  качестве ответной меры они могли бы раз  и навсегда 
разделаться с оппозицией и подпольем. 
     Солли  беспечно рассмеялась и вдруг  поняла смысл того, что ей сказали. 
Нахмурив брови, она желчно спросила: 
     -- Вы считаете, что Совет использует  меня как детонатор бомбы, которая 
уничтожит мятежников? Какие у вас доказательства, рега? 
     -- Почти никаких, мэм, -- ответил он после минутной паузы. -- Разве что 
исчезновение Сана Убаттата( 
     -- Сан заболел. Так сказал мне новый переводчик, которого  прислали  на 
замену.  Старик  почти  бесполезен, но вряд ли  представляет собой  какую-то 
угрозу. Так, значит, это все ваши доказательства? 
     Тейео промолчал, и она раздраженно закончила: 
     --  Сколько  же  вас просить: не  вмешивайтесь  в мои дела без  должных 
оснований! Ваша паранойя, вызванная  войной, не должна  распространяться  на 
людей,  с которыми я контактирую. Контролируйте  себя, пожалуйста! Завтра вы 
можете взять с собой одного-двух охранников, и этого вполне достаточно. 
     -- Да, мэм, -- ответил  Тейео и ушел. В голове у него звенело от гнева. 
Сбежав с крыльца, он вдруг вспомнил, что новый переводчик называл ему другую 
причину, по которой заменили Убаттата. Старик говорил, что Сана отозвали для 
выполнения   каких-то  религиозных   обязанностей.  Однако  веот   не   стал 
возвращаться. Он знал, что это бесполезно. 
     Подойдя к охраннику, стоявшему  у ворот, Тейео попросил его задержаться 
еще  на час,  а затем торопливо  зашагал  по улице,  словно  пытался уйти от 
гладких  коричневых  бедер  Солли, ее  розовых  пяток  и наглого развратного 
голоса, которым  она отдавала ему  приказы. Морозное  солнечное утро обещало 
покой и  умиротворение. Над  улицами  развевались праздничные флаги, а выше, 
почти касаясь неба, сияли горные вершины. Шум рынка,  суета  и  толпы  людей 
могли сбить с  толку кого угодно. Но Тейео шел вперед, и  его  черная  тень, 
знавшая все о тщетности жизни, скользила по камням, как клинок из тьмы. 
     -- Рега  выглядел  очень встревоженным, -- сказал Батикам своим  теплым 
шелковистым голосом. 
     Солли засмеялась,  пронзила плод ножом и, разрезав его, положила дольку 
фрукта в рот макила. 
     --  Реве!  Неси  нам  завтрак!  -- крикнула  она,  усаживаясь  напротив 
Батикама. --  О,  как я  проголодалась! Наш солдафон впал  в один  из  своих 
фаллократических  припадков. Он еще  ни  разу меня не спас.  А  ведь это его 
единственная  функция. Бедняга выдумывает  истории  о террористах и пытается 
напугать ими других.  Как бы  мне  хотелось  выскрести  его  из своих волос. 
Хорошо, что хоть Сан больше не вертится рядом. Он цеплялся за меня как клещ, 
подсунутый  Советом.  Теперь  бы избавиться  от реги,  и  здравствуй, полная 
свобода! 
     -- Рега Тейео -- человек  долга и чести, --  сказал макил, и в его тоне 
не было иронии. 
     -- Разве рабовладелец может быть человеком чести? 
     Батикам посмотрел на Солли с укором, и его  ресницы затрепетали. Она не 
понимала взглядов уэрелиан. Их красивые глаза казались ей загадкой. 
     -- Мужчины во  дворце  просто помешаны на  разговорах о  чистоте  своей 
драгоценной крови, -- сказала она. -- И, конечно же, чести "их" женщин. 
     -- Честь -- это великая привилегия, -- ответил Батикам. -- Мне ее очень 
не хватает. Я даже завидую реге Тейео. 
     -- Нет, черт  возьми!  Их  честь  --  это  ложное чувство  собственного 
достоинства.  Она похожа на мочу, которой собаки метят свою территорию. Если 
тебе и есть чему завидовать, Батикам, то только свободе. 
     --   Из  всех  людей,  которых  я  знаю,  ты   единственная  никому  не 
принадлежишь и  не  являешься  собственницей. Вот настоящая свобода. Но  мне 
интересно, понимаешь ли ты это? 
     -- Конечно, понимаю, -- ответила она. 
     Макил улыбнулся и стал доедать свой завтрак. Солли уловила в его голосе 
какие-то новые нотки. Смутная тревога породила догадку, и она тихо спросила: 
     -- Ты скоро оставишь меня? 
     -- О-о! Посланница звезд читает мои мысли. Да,  госпожа.  Через  десять 
дней наша труппа отправляется в турне по Сорока государствам. 
     --  Ах, Батикам, мне будет  не хватать  тебя!  Ты стал  для  меня здесь 
единственной  опорой(  единственным человеком, с которым  я могла поговорить 
или насладиться сексом( 
     -- А разве это было? 
     -- Было, не часто, -- со смехом ответила она. 
     Ее голос немного  дрожал. Макил протянул  к  ней руки. Солли подошла  и 
села к нему на колени. 
     Наброшенный халат упал с ее плеч. 
     -- О, прекрасные груди посланницы, -- прошептал он, касаясь их губами и 
лаская рукой. -- Маленький мягкий живот, который так хочется целовать( 
     Реве вошла с подносом, поставила его на стол и тихо удалилась. 
     -- А вот и твой завтрак, госпожа, -- сказал Батикам, и Солли, вскочив с 
его колен, вернулась в свое кресло. 
     --  Ты свободна  и  поэтому  можешь  быть честной, -- произнес Батикам, 
очищая плод  пини.  --  Не сердись  на тех из нас, кто  лишен всех  прав  на 
подобную роскошь. 
     Макил отрезал ломтик фрукта и передал его Солли. 
     -- Он имеет вкус  свободы. Узнай  его. Это лишь намек, оттенок, но  для 
нас( 
     -- Через  несколько лет  ты тоже станешь  свободным. Мы не потерпим ваш 
идиотский рабовладельческий строй. Пусть только Уэрел войдет в союз Экумены, 
и тогда( 
     -- А если не войдет? 
     -- Как это не войдет? Батикам пожал плечами и со вздохом сказал: 
     -- Мой дом на Йеове, и лишь там меня ожидает свобода. 
     -- Ты прилетел с Йеове? -- спросила Солли. 
     -- Нет, я никогда  не был на этой планете и, возможно, никогда не буду, 
-- ответил  он. -- Какую  пользу может принести там макил? Но  Йеове --  мой 
дом. Это планета моей свободы. И если бы ты знала( 
     Батикам сжал кулак так, что хрустнули кости. Но тут же раскрыл  ладонь, 
словно выпуская что-то. Потом улыбнулся и отодвинул от себя тарелку. 
     --  Мне  пора возвращаться в театр,  -- сказал он.  -- Мы готовим новую 
программу ко Дню Прощения. 
     Солли провела весь день  во дворце.  Она  настойчиво  пыталась добиться 
разрешения на  посещение правительственных рудников  и  огромных ферм по  ту 
сторону гор, которые считались источником всех богатств Гатаи. Неделю назад, 
столкнувшись  с бесконечным потоком согласительных протоколов и  бюрократией 
Совета, она решила, что  ее  пустили по кругу бессмысленных  встреч лишь для 
того,  чтобы  чиновники  могли  показать   свое  мужское  превосходство  над 
женщиной-дипломатом.  Однако  недавно  один  из бизнесменов намекнул  ей  об 
ужасных  условиях,  царивших  на рудниках  и  фермах. Судя  по  его  словам, 
правительство  скрывало там еще более  грубый  вид рабства, чем тот, который 
она видела в столице. 
     День прошел впустую. Она напрасно  ожидала обещанных бесед, которые так 
и не  состоялись.  Старик,  замещавший  Сана,  перепутал все  даты  и  часы. 
Намеренно  или  по  глупости, он  безбожно перевирал языки  Вое Део и Гатаи, 
создавая  тем  самым  невыносимые  ситуации  с  недопониманием  и  взаимными 
обидами.  "Майор" отсутствовал  все  утро,  и его замещал  какой-то  солдат. 
Появившись во дворце, рега присоединился к Солли с мрачным  и угрюмым видом. 
В  конце  концов  она отказалась от  дальнейших  попыток и ушла домой, решив 
принять ванну и подготовиться к встрече с макилом. 
     Батикам пришел поздно вечером. В середине любовной игры с переменой поз 
и ролей,  которые  возбуждали  Солли все сильнее и сильнее,  его  руки вдруг 
стали  двигаться медленнее,  нежно  скользя  по телу,  как  перья.  Дрожа от 
неукротимого желания, она прижалась к нему и вдруг поняла, что макил заснул. 
     -- Проснись! -- вскричала она и, все еще трепеща от страсти, встряхнула 
его за плечи. 
     Батикам открыл глаза, и она увидела в них страх и смущение. 
     -- Прости! Прости, -- сказала она. -- Спи, если хочешь, и не обращай на 
меня  внимания.  Ты  устал,  и  уже  довольно  поздно. Нет-нет, я как-нибудь 
справлюсь с этим. 
     Однако  он удовлетворил  ее  желание, и в нежности макила  она  впервые 
уловила не искреннее чувство, а работу  хорошего мастера. Утром за завтраком 
она спросила его: 
     -- Почему ты не видишь во мне человека, равного тебе? 
     Батикам выглядел более усталым, чем обычно. Улыбка исчезла с его лица. 
     -- Что ты хочешь сказать? -- ответил он вопросом на вопрос. 
     -- Считай меня равной. 
     -- Я так и делаю. 
     -- Ты не доверяешь мне, -- сказала она со злостью. 
     -- Не забывай, что сегодня День Прощения, -- со вздохом произнес макил. 
--  Туал  Милосердная  пришла  к  людям  Асдока,  которые  натравили  на  ее 
последователей  свирепых  котов-ищеек.  Она  проехала  среди  них  на  спине 
огромного  огнедышащего  кота,  и  люди  пали  на  землю от  ужаса.  Но  она 
благословила и простила их. 
     Его руки совершали  плавные  движения,  как  будто  сплетали историю из 
воздуха. 
     -- Вот и ты прости меня, -- сказал он. 
     -- Тебе не нужно никакого прощения! 
     -- Оно  необходимо каждому из нас.  Именно  поэтому мы, верные  Владыке 
Камье, время от времени просим  милости у Туал  Милосердной. Мы просим  ее о 
прощении. Почему бы тебе сегодня не стать настоящей богиней? 
     -- Они позволили мне только зажечь костер, -- встревожено ответила она, 
и макил с улыбкой погладил ее по щеке. 
     Прощаясь  с  ним,  Солли  пообещала  прийти  в  театр  и посмотреть  на 
праздничное выступление. 
     Ипподром, единственное ровное и достаточно обширное место возле города, 
заполнялся народом. Продавцы зазывали людей к своим  маленьким ларькам, дети 
размахивали флажками, а  королевские  мотокары двигались прямо  через толпу, 
которая  разбегалась в  стороны  и  смыкалась за ними, как вода. Для знатных 
персон построили рахитичные трибуны, часть которых была прикрыта  занавесами 
для леди и их служанок. 
     Солли увидела  подъехавшую  к трибуне  машину. Из кабины  вышла фигура, 
закутанная  в  красную мантию.  Женщина  взбежала  по  ступеням  и торопливо 
проскользнула за занавес.  Скорее  всего  в  ткани  имелись прорези,  сквозь 
которые  дамы  могли  смотреть  на  праздничную  церемонию.  Толпа   горожан 
наполовину  состояла  из  женщин,  но  то  были  наложницы  и рабыни.  Солли 
вспомнила, что ей тоже полагалось скрываться от глаз  людей до того момента, 
пока  король не объявит выход  Туал.  В  стороне  от трибун,  неподалеку  от 
огороженного места, где пели жрецы, ее ожидала красная палатка. Она вышла из 
машины и направилась туда в сопровождении подобострастных придворных. 
     Рабыни в палатке предложили ей чай и  сладости,  обступили  ее, держа в 
руках зеркала, косметические принадлежности и  масло для волос.  Они помогли 
ей  надеть тяжелый  наряд из  красной и  желтой ткани  --  костюм Солли  для 
краткой роли в обличье Туал. До сих пор никто не сказал ей, что надо делать, 
и на все вопросы смущенные женщины отвечали: 
     -- Ах, леди!  Вам  все покажут  жрецы.  Вы пойдете за  ними  и  зажжете 
костер. Факел и хворост уже готовы. 
     У Солли сложилось впечатление,  что они  знали о церемонии не больше ее 
самой.  К  тому же  они  были придворными  рабынями, молоденькими девушками, 
совершенно безразличными к религии. Участие  в празднике возбуждало  их, как 
крепкое вино. Тем не  менее они рассказали  Солли, что  олицетворяет костер, 
который ей предстояло зажечь. Люди бросали в него свои ошибки  и  проступки. 
Их прегрешения сгорали и таким образом прощались. Прекрасная наивная идея. 
     Жрецы  радостно закричали, и Солли выглянула  наружу.  В ткани  палатки 
действительно имелись дырки, через которые можно  было наблюдать за тем, что 
творилось вокруг. Толпа  за веревочными ограждениями  становилась все  более 
многочисленной. Почти никто из горожан, кроме сидевшей на трибунах  публики, 
не  видел  того,  что  происходило  в  священном  квадрате.  Но  все  махали 
красно-желтыми  флажками,  жевали  проперченные  мясные  лепешки  и радостно 
выкрикивали лозунги туалитов. Жрецы продолжали петь свои песни. 
     Правее отверстия  мелькнула  знакомая одежда. "Ну конечно же, "майор"", 
-- подумала  Солли. Ему не  хватило места в мотокаре, и он был вынужден идти 
сюда  пешком.  Несмотря  на все препятствия и  обиды,  рега примчался к ней, 
чтобы выполнить свой долг. 
     -- Леди, леди! -- закричали  придворные служанки.  -- Жрецы уже идут за 
вами! 
     Девушки закружились вокруг  нее, проверяя, хорошо  ли держится головной 
убор, поправляя узкие юбки и каждую складочку на них.  С минуту они щипали и 
поглаживали ее,  а  затем  принялись подталкивать к  распахнувшемуся пологу. 
Солли  вышла из  палатки  и, щурясь от  яркого  солнечного света,  грациозно 
помахала  рукой взревевшей от восторга толпе. Она старалась держаться  очень 
прямо и благородно, как и подобало богине. Ей не хотелось испортить их милую 
церемонию. 
     Ее уже ожидали двое мужчин с регалиями жрецов. Они  шагнули  навстречу, 
подхватили Солли под локти, и один из них произнес: 
     -- Сюда, леди. Сюда. 
     Очевидно, ей действительно не полагалось знать о  дальнейших действиях. 
Возможно, женщин считали настолько  глупыми существами, что  не объясняли им 
даже таких  элементарных вещей. Впрочем, ей было не до этого. Жрецы торопили 
и подталкивали ее.  Она путалась в узких юбках и длинной накидке. Оказавшись 
позади  трибун,  Солли с удивлением поняла,  что ее  не  собираются вести  к 
костру. 
     Разметав  в стороны  столпившихся  зрителей,  к ним  подъехала  машина. 
Кто-то закричал. Раздалось несколько  выстрелов. Жрецы быстро потащили Солли 
под  руки. Внезапно один  из  них  выпустил ее и упал, сбитый  с ног  куском 
летящей тьмы, которая ударила его в висок. Стараясь вырваться из рук второго 
жреца, Солли  оказалась в середине свалки.  Ноги  снова  запутались в  юбке. 
Послышался  странный  шум,  который  проник  в ее мозг  и  пригнул к  земле. 
Ослепленная  и  оглушенная,  посланница  почувствовала,  как  ее  толкнули в 
какую-то  темноту,  и погрузилась в удушающее  колючее забытье. В  угасавшем 
разуме  мелькнула мысль:  если ей связывают  руки, значит, она жива и не все 
еще потеряно( 
     Солли очнулась  от тряски. Машина мчалась неведомо куда.  Люди в кабине 
тихо переговаривались на  гатайском языке.  В голове у пленницы  мутилось, и 
было  трудно дышать, но она понимала, что любое сопротивление бесполезно. Ее 
связали по рукам и ногам, а на голову надели мешок. 
     Через  некоторое  время ее  вытащили из машины и, словно труп,  понесли 
куда-то вниз по каменной лестнице. Мужчины бросили Солли на низкий топчан -- 
не грубо, но в заметной спешке. Она замерла, стараясь не шевелиться. Люди  о 
чем-то говорили  шепотом,  но  их речь оставалась для нее непонятной. В ушах 
звенели отголоски того  у