фамильные  ценности  и уехал в  столицу.  На 
встрече со Старой Музыкой  он  узнал, что Солли  тоже приехала в посольство. 
Рега   нашел  ее  в  небольшом  кабинете  правительственного  особняка.  Она 
выглядела  более зрелой и  элегантной, хотя  и немного  усталой. Визит Тейео 
удивил ее, но она  и шагу  не сделала, чтобы подойти и поприветствовать его. 
Вместо этого Солли тихо сказала: 
     -- Меня отправляют на Йеове. Первым послом Экумены. 
     Тейео стоял и молча смотрел на нее. 
     -- Я только  что  беседовала  с главой нашей миссии на  Хайне(  --  Она 
закрыла лицо руками. -- О Боже! Что я говорю? 
     -- Прими мои поздравления, Солли, -- сказал Тейео и повернулся к двери. 
     Она подбежала к нему, обвила руками его шею и заплакала: 
     --  Ax, милый.  Я только  сейчас узнала,  что твоя  мать умерла. Прости 
меня. Я  никогда( Никогда(  Я думала,  мы будем вместе( Что  ты  собираешься 
делать дальше? Хочешь остаться здесь? 
     --  Я продал  всю свою собственность и  теперь  свободен как  птица, -- 
ответил Тейео. Ему хотелось прижать Солли к груди, но он сдержался. -- Думаю 
вернуться на службу. 
     -- Ты продал свое имение? А я даже не видела его! 
     -- Я тоже не видел тех мест, где ты провела свою юность. 
     Наступила неловкая пауза.  Солли разжала  руки и  отошла от  Тейео. Они 
растерянно посмотрели друг на друга. 
     -- Ты придешь еще? -- спросила она. 
     -- Приду, -- ответил Тейео. 
     Через несколько лет Йеове вошла в союз Экумены. Посланница-мобиль Солли 
Агат Терва была направлена на Терру, а позже отозвана на Хайн, где,  получив 
ранг  стайбаиля,  служила   в   дипломатическом   корпусе   союза.  Во  всех 
командировках   и   путешествиях   ее   сопровождал   супруг,   красивый   и 
представительный  мужчина,  отставной  офицер  уэрелианской   армии.  Людей, 
знавших их достаточно близко, всегда поражали страстная нежность, гордость и 
верность этой пары. Солли часто  говорила, что она одна из  самых счастливых 
женщин на свете. У  нее была прекрасная  работа, награды  за труд и  любимый 
муж. Да и Тейео не выглядел печальным. Конечно, он  скучал  по своей далекой 
планете, но хранил твердость духа ради благородной цели. 
 
     МУЖ РОДА 
     СТСЕ 
     Вместе с отцом сидел он на берегу большой запруды. Словно разгорающиеся 
в  ранних сумерках  светлячки,  перед  глазами порхали  невесомые  искристые 
крылышки. Легкие круги на воде то и дело возникали, ширились и, набегая друг 
на друга, мелкой рябью угасали на безмятежной глади. 
     -- Почему вода  ведет себя так чудно? -- спросил он у  отца чуть  ли не 
благоговейным шепотом и получил столь же негромкий ответ: 
     -- Это арахи -- когда пьют, крылом касаются поверхности. 
     Вот  тогда и постиг он,  что центр, образующая  каждого такого круга -- 
неутоленное  желание,  жажда.  Затем  настало  время возвращаться  домой,  и 
мальчик, вообразив себя стремительно  летящим  арахой, помчался  в  сумерках 
впереди  отца навстречу ярко  освещенным уступам  близкого городка на склоне 
холма. 
     Полное  его  имя   звучало   так:  Маттин-Йехедархед-Дьюра-Га-Мурускетс 
Хавжива.  "Хавжива"  означало  "обручальный  агат"  --  небольшой  камень  с 
кварцевым пояском. Испокон веку в Стсе в чести названия камней. Все мальчики 
рода Неба,  Иного Неба,  потомки Незыблемого Скрещения,  по древней традиции 
получали имена в честь камней или определенных мужских достоинств --  таких, 
как  отвага, терпимость, милосердие. Семья  Йехедархед стойко придерживалась 
родовых обычаев. "Если не ведаешь, какого ты роду-племени, то не знаешь, кто 
ты сам",  -- говаривал Гранит, отец  Хавживы. Тихий  и любезный  человек,  с 
неуклонной  серьезностью  исполнявший   отцовские   обязанности,   он  любил 
изъясняться поговорками. 
     Гранит, естественно, был братом матери, то есть дядей мальчика --  так, 
собственно, в  их роду и  считали отцовство. Мужчина, принимавший  участие в 
зачатии Хавживы, жил на  далекой ферме. Изредка бывая  по делам в городе, он 
неизменно  заглядывал  в  гости,  но  всегда ненадолго.  Ибо  мать  Хавживы, 
носившая титул Наследницы  Солнца, свободным временем почти не  располагала. 
Хавжива  завидовал своей  кузине Алоэ, у которой отец был  старше ее лишь на 
шесть лет и играл с нею, точно настоящий старший брат. Еще сильнее завидовал 
он  другим  детям --  их  матери  не облечены  столь важными  обязанностями. 
Хавжива почти не видел собственной -- мать постоянно торопилась на очередной 
бал или в какой-нибудь  безотлагательный вояж. Не имея постоянного мужа, она 
крайне редко проводила ночь в родных стенах. Вместе с ней было чудесно, но и 
непросто.  Приходилось  изображать  из  себя  сынка  важной госпожи, эдакого 
пай-мальчика, и  Хавжива  испытывал определенное  облегчение, оставаясь дома 
один,  с  отцом,  с ласковой и  нетребовательной бабушкой или  с ее сестрой. 
Распорядительницей Зимнего Бала,  прибывшей с визитом вместе  с мужем, или с 
другими  родичами  по  Иному  Небу,  понаехавшими  с  ферм,  или  с  прочими 
деревенскими гостями, которые в их доме не переводились. 
     В Стсе было всего два странноприимных имения -- дом  Йехедархедов и дом 
Дойефарадов, -- и первые славились своим радушием,  поэтому вся родня обычно 
у них  и предпочитала останавливаться по  приезде в город. Если  бы гости не 
привозили  с  собой  разную  сельскую снедь, то, невзирая  на  громкий титул 
хозяйки  дома,  Йехедархедам приходилось  бы  несладко.  Тово, мать Хавживы, 
немало   зарабатывала   учительством,   отправлением   ритуалов   и   прочей 
церемониальной  помощью  посторонним,  но  все,  как  в  прорву, уходило  на 
бесчисленных  сородичей,  на те  же ритуалы,  на всяческого  рода торжества, 
празднества да и поминки. 
     -- Богатство не может быть недвижным, -- объяснял  Гранит  мальчику. -- 
Деньги должны течь, как кровь в человеческих жилах. Попробуй только останови 
в себе кроветок -- тут же получишь инфаркт и помрешь. 
     -- Значит,  старик Хеже скоро умрет? -- полюбопытствовал  мальчик. Этот 
сквалыга и гроша ломаного не  истратил ни на родственников, ни на ритуалы, а 
от зоркого глаза Хавживы не ускользало ничто. 
     -- Да, -- согласился отец. -- Его араха уже давно мертв. 
     Араха  -- это  достоинство и  гордость,  особое свойство,  присущее как 
мужчинам,  так  и  женщинам.  Но  это одновременно  и  щедрость,  и  вкус  к 
изысканным кушаньям, тонким винам, к красивой жизни вообще. 
     Точно  так же зовется  и щедро  изукрашенный  природой  летучий зверек, 
полетами  которого   в   сумерках   --   огненными  росчерками   над  гладью 
водохранилища -- и любовался по вечерам Хавжива. 
     Стсе -- можно сказать, остров,  отделенный  от великого Южного материка 
непроходимыми топями  и  мелеющими  в  отлив протоками,  где  устроили  себе 
гнездовья  миллионы  пернатых.  На  берегу  сохранились  руины  колоссальных 
размеров древнего моста, изрядный его фрагмент выступал из воды  у основания 
городского  причала,  возле  волнолома. Следы строительной активности  былых 
веков встречались по всему Хайну, и обитатели  этого мира давно уже привыкли 
воспринимать  их  как естественную и  неотъемлемую  часть  ландшафта.  Разве 
только ребенок, маша ручонкой с пирса вслед отбывающей в морское путешествие 
родительнице,  мог  подивиться, зачем это понадобилось  древним возиться  со 
столь  грандиозной  постройкой, когда есть куда  как более  удобные средства 
сообщения --  корабли да флайеры. "Может статься, тогда просто больше любили 
ходить пешком, -- мог предположить он. -- Мне же лично по душе плавание. Или 
полет". 
     Но  высокоскоростные  флайеры,  так никогда  и не  приземляясь,  только 
сверкали серебром в невероятной высоте над  Стсе  --  из одних  таинственных 
мест, где обитали историки, они летели в другие, не менее загадочные. Зато в 
гавани постоянно  теснились проходящие  суда, вот только  нога представителя 
рода Хавживы крайне редко ступала на их борт. Испокон веку все его  сородичи 
жили в городке  Стсе -- таков был  раз и навсегда заведенный  порядок вещей. 
Все  познания, необходимые для подобной жизни, можно было получить на месте, 
не пускаясь в долгие морские странствия. 
     -- Люди  должны  учиться быть людьми,  -- говорил отец. -- Посмотри,  к 
примеру,  на дочурку Шеллы. Как упорно цепляется она  ко всем: "Поцему  так? 
Поцему эдак?" 
     "Почему" на языке Стсе звучало как "аова". 
     -- Эта кроха часто лепечет нечто вроде "нга-а-а!", -- заметил Хавжива. 
     -- Конечно, --  кивнул  Гранит. --  Ей  еще только  предстоит научиться 
выговаривать слова как следует. 
     Хавжива крутился вокруг малышки всю прошлую зиму,  играя с ней и уча ее 
всему понемножку. Девочка доводилась ему дальней родственницей, седьмая вода 
на киселе, и прибыла из Этсахина  вместе с матерью, отцом и  его женой.  Вся 
загостившаяся  семейка,  глядя,  как  охотно  мальчик  возится  с  пухлой  и 
безмятежной глазастой крохой, как терпеливо повторяет ей "баба"  да "гу-гу", 
чуть ли слезы умиления не проливала. И  хотя собственной сестры, а значит, и 
перспективы стать настоящим  отцом, у Хавживы не было, при таком пристрастии 
к возне с детьми  он мог запросто заслужить со временем  право и честь стать 
приемным отцом ребенку, чья мать не имела брата. 
     Хавжива  посещал занятия  в школе  и  в  храме,  учился  церемониальным 
танцам,  а  также играл  в  местную  разновидность  футбола.  В  классах  он 
отличался завидным прилежанием. И  в футбольной команде  считался далеко  не 
последним игроком, хотя и не столь ярким,  как лучшая  его подружка  из рода 
Потайного Кабеля по имени Йан-Йан -- традиционном в ее роду для девочек, так 
называлась юркая морская птаха. До двенадцати лет мальчики  и девочки в Стсе 
обучались совместно и  одному и тому же. Йан-Йан считалась лучшей нападающей 
в школьной команде, и на второй тайм ее, как правило, передавали соперникам, 
чтобы  хоть  как-то уравнять игру и  уйти  с поля без  слез  и  обид. Успехи 
Йан-Йан отчасти объяснялись тем,  что  уродилась она девочкой весьма рослой, 
но и в дриблинге ей тоже не было равных. 
     --  Когда  вырастешь,  станешь,  наверное,  служителем  при  храме?  -- 
спросила она Хавживу, когда  они  вдвоем устроились на коньке крыши ее дома, 
чтобы  полюбоваться  церемонией  первого  дня   Мистерии  Високосных  Богов, 
проводящейся раз в одиннадцать лет. 
     Торжества еще не начались, смотреть пока было  не на что, и даже музыка 
из изношенных  репродукторов, установленных на  рыночной площади, доносилась 
слабо   и  с  громкими  потрескиваниями.  Болтая  ногами,   друзья  негромко 
беседовали. 
     -- Нет, пожалуй. Лучше уж поучусь у отца ткацкому ремеслу, -- задумчиво 
протянул мальчик. 
     -- Хорошо тебе! Почему только глупым мальчишкам разрешается подходить к 
ткацким станкам? 
     Вопрос  был  чисто риторическим,  и отвечать  на него Хавжива  не стал. 
Женщины  не  ткут.  Мужчины не обжигают  кирпич. Люди  Иного  Неба  не водят 
морские суда, зато занимаются ремонтом электронных устройств. Люди Потайного 
Кабеля  не  холостят  скотину,  но обслуживают  генераторы.  Таков  извечный 
порядок вещей  -- ты делаешь  что-либо для  других, остальные -- что-то  для 
тебя. Одним ты вправе заняться, другим -- нет. 
     По достижении половой зрелости друзьям  предстояло принять самое первое 
в  жизни самостоятельное  решение  -- выбрать первую  профессию. Йан-Йан уже 
определилась -- собиралась пойти в подмастерья к каменщице. А кроме того, ее 
давно уже зазывали во взрослую футбольную команду. 
     Наконец  внизу  появился  большой  серебристый шар на  длинных  паучьих 
лапках,  скачущий большими прыжками. При каждом  прикосновении  лап  к земле 
вырывался яркий  сноп  искр. Шестеро в красном, в высоких белых масках, вопя 
что было  сил,  неслись следом  и  швыряли  в  шар  цветную фасоль горстями. 
Хавжива и Йан-Йан, ахнув от восторга, свесились с крыши, чтобы лучше видеть, 
когда шар свернет  на  площадь за  углом. Оба знали,  что под  личиной этого 
Високосного Бога скрывается Чирт, парень из Небесного рода, вратарь взрослой 
футбольной команды,  знали,  что он  одержим божеством по имени Царстса, или 
Скачущий   Мяч.  Бог  на  время  вселялся   в  тело  человека,  дабы  личным 
присутствием  почтить  церемонию, и несся теперь вдоль улицы, сопровождаемый 
благоговейными  восклицаниями,  воплями притворного и неподдельного ужаса  и 
осыпаемый благодатными дарами земли. 
     Захваченные спектаклем, друзья возбужденно смаковали  малейшие  детали: 
качество    маскарадного   костюма   бога,   невероятную   длину    прыжков, 
пиротехнические  эффекты  --  и  также  прониклись благоговением,  настолько 
великолепным  оказалось зрелище.  Бог уже давно  пронесся  мимо,  а они  все 
сидели  в мечтательной задумчивости  на своей крыше  под нежарким, затянутым 
дымкой  солнцем.  Оба они  были  детьми,  оба постоянно  жили в  согласии  с 
повседневными  своими  богами.  Сейчас же  им довелось лицезреть необычного, 
редкостного бога. И  они попросту опасались  расплескать новые  впечатления. 
Когда им еще доведется увидеть  такое? Ведь для бессмертных богов  время  -- 
ничто. 
     В пятнадцать лет Хавжива и Йан-Йан на пару сами стали богами. 
     Уроженцы Стсе в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет находились под 
неусыпным надзором --  великое бесчестье и  неизгладимый  позор  тому  роду, 
дому,   семье,   чей   отпрыск  утратит   невинность   преждевременно,   без 
установленной церемонии. Девственность священна -- горе тому,  кто  бездумно 
лишится ее. Сношения  между полами священны -- горе тему, кто вступает в них 
безрассудно.  Допускалось  и  даже  негласно поощрялось,  чтобы  мальчики  в 
определенном   возрасте   мастурбировали  и   пускались   в  гомосексуальные 
эксперименты  -- но лишь до определенных  пределов.  На тех юношей,  которые 
подпадали  под подозрение в устоявшейся гомосексуальной  связи или  попытках 
уединиться  с  какой-либо  девочкой,  обрушивалась  настоящая педагогическая 
буря,  им  просто  проходу  не было  от нотаций,  смешков  и косых взглядов. 
Взрослый  же  за  какие-либо  поползновения  в  отношении  девственника  или 
девственницы рисковал должностью,  правами собственности  и мог  даже  стать 
изгоем. 
     Вступление в  зрелость отнимало немало  времени.  Мальчиков  и  девочек 
долго учили  распознавать и контролировать свое  половое влечение, которое в 
хайнской физиологии рассматривалось как  дело сугубо приватное. В результате 
в Стсе практически  не было случаев незапланированной беременности.  Зачатие 
могло произойти лишь по  обоюдному решению мужчины  и женщины.  В тринадцать 
мальчиков    начинали   учить   технике   осмотрительного    семяизвержения. 
Наставления, предупреждения  и даже угрозы, в  которых  заключалась подобная 
премудрость, мало пугали  подростков. Но  через  год-другой  наступала  пора 
проверки потенции,  своеобразного порогового  ритуала. Происходил он в столь 
таинственной атмосфере, окутывался такими строгостями, что мальчики  изрядно 
трусили. Пройти такую проверку было делом чести каждого, неудача обрекала на 
страшный позор. И  как  большинство подростков, Хавжива  с  тревогой  ожидал 
финальных  процедур   посвящения,   скрывая   страхи  за   маской   мрачного 
безразличия. 
     Девочки же учились  совсем иному. Народ в Стсе считал, что женский цикл 
плодородия делает их восприимчивее к  премудростям продолжения рода, поэтому 
учеба,  посвященная этому,  была для них куда  как менее  обременительной. И 
пороговый ритуал носил характер своего рода празднества, скорее славословия, 
нежели  запугивания,  и  порождал  в  их  душах  не   страхи,  а  сладостное 
предвкушение.   Годами    женщины-педагоги,   прибегая    к    красноречивым 
иллюстрациям, объясняли девочкам, чего будет добиваться от  них мужчина, как 
привести его в состояние полной готовности, как  дать понять,  что нужно  от 
него   самой  женщине.   Многие  девочки  интересовались,  нельзя  ли   пока 
потренироваться  друг с дружкой, но слышали в ответ  лишь  брань да нотации. 
"Нет,  нельзя,  запрещено  категорически!  Вот  когда пройдете посвящение  и 
станете  взрослыми, -- отвечали наставницы,  -- делайте  что  вздумается, но 
сперва каждой из вас следует пройти через положенную "двойную дверь"". 
     Обряды посвящения  проводились, когда  ответственным  за  них удавалось 
собрать равное количество пятнадцатилетних мальчиков и девочек из городка  и 
окрестных  селений. Чтобы  составить  подходящую пару,  зачастую приходилось 
выписывать  кого-либо  и  из  более  отдаленных  мест. Пышно наряженные  и в 
непроницаемых  масках притихшие  участники ритуала  весь  день танцевали  на 
рыночной площади, чествуемые родней и зеваками, а к вечеру переходили в дом, 
должным  образом освященный  для  финальной церемонии. Там  в  торжественной 
тишине они вкушали ритуальную трапезу, затем молчаливые  служители в  масках 
разбивали молодежь на пары и разводили по  комнатам. Под масками большинство 
участников этой анонимной церемонии прятали благоговейный трепет. 
     Поскольку выходцы из рода Иного Неба  имели  право  вступать в сношения 
лишь с уроженцами Первоисточника, или Потайного Кабеля, Йан-Йан и Хавжива -- 
а они оказались единственными представителями своих  родов на  церемонии  -- 
предугадали  свою судьбу заранее. Они узнали друг друга и под  масками уже в 
самом  начале  танцев.  И как только остались  одни  в  отведенном  для  них 
помещении,  тут  же  сбросили  маски.   Встретились  взглядом.   И  смущенно 
потупились. 
     На  протяжении последних  двух  лет друзья встречались крайне  редко  и 
совершенно  не виделись  все долгие  последние месяцы.  Хавжива  как следует 
раздался в плечах  и  почти  догнал  подругу  ростом.  Перед каждым  из  них 
предстал  как бы  незнакомец.  Они молча приблизились друг к  другу и каждый 
подумал: "Так вот  с кем мне придется пройти через это".  Они коснулись друг 
друга, и в них вошел бог -- бог, ради которого они и пришли к своему порогу. 
Они стали  слово, и слово это было бог. Сперва бог неловкий и  неуклюжий, но 
зато после -- ослепительно прекрасный. 
     Покинув на следующий день ритуальный дом, они пришли домой к Йан-Йан. 
     -- Отныне  Хавжива будет  жить здесь  со мной,  -- объявила Йан-Йан как 
взрослая  женщина.  И  все члены  ее семьи,  приняв  ее  слова  как должное, 
почтительно приветствовали молодых. 
     Когда Хавжива вернулся к  себе  домой  за  вещами,  там  тоже никто  не 
выказал  удивления,  все только сердечно поздравляли, а пожилая родственница 
из Этсахина отпустила весьма двусмысленную шуточку. Отец сказал Хавживе: 
     -- Вот теперь ты настоящий  мужчина из дома  Йехедархед.  Всегда  будем 
ждать тебя к обеду. 
     С тех пор Хавжива ночевал только у Йан-Йан, завтракал с нею, а  к обеду 
возвращался домой.  Повседневную свою  одежду он перенес в новый  дом,  а за 
одеждой для танцев  и  церемоний  постоянно забегал к  родителям. Учеба  его 
заключалась теперь  в освоении ткацких  премудростей на  больших станках и в 
изучении космогонии. Вместе  с Йан-Йан он стал играть за взрослую сборную по 
футболу. 
     Хавжива  чаще  виделся теперь  и с собственной  матерью  --  когда  ему 
стукнуло  семнадцать, она предложила  изучать  под своим  руководством культ 
Солнца,  связанные  с  ним  обряды,  ведение  торгового  баланса,   хитрости 
обменного  рынка для фермеров Стсе и искусство торговли с купцами иных родов 
и  заезжими  чужестранцами.  Детали  обрядов  следовало затвердить  назубок, 
торговый же протокол изучался на практике. 
     Вместе с матерью Хавжива стал посещать торговые ряды, окрестные фермы и 
даже  совершал вояжи  через залив в города на континенте. С легкостью и даже 
удовольствием отвлекся он от опостылевших ткацких  узоров, от  кот