человек, -
неожиданно по-русски сказала она. - Зачем же вам выплачивать долги, при-
несите справку от гарантов и уезжайте себе спокойно.
   - Но я уезжаю по крайней мере на два года, - уверенно парировал я.  -
И я готов уплатить, назовите мне точную сумму.
   - Нет, нет, ну зачем же, такие огромные деньги? - настаивала дама.  -
Положите их на счет, накопите проценты, а затем приедете, и долги с  вас
спишут.
   - Ну, вы знаете, мне бы хотелось их уплатить полностью и  не  испыты-
вать никаких неудобств в дальнейшем - сказал я. - А то начнете в суд вы-
зывать, посылать повестки.
   Дама каким-то подозрительным взглядом посмотрела на меня.
   - Одну секундочку, я проверю ваши данные. - Набрав что-то на  клавиа-
туре компьютера, она наклонилась ко мне и таинственным шепотом произнес-
ла: - То, что я вам сейчас скажу, я говорить не должна. Но у вас  особый
случай. Я не имею права принять у вас деньги.
   - Почему? - удивился я.
   - Вышло новое постановление, что те, кто прожил в стране  уже  больше
двух с половиной лет и находился на территории Израиля во  время  войны,
от уплаты долгов освобождаются.
   Я не верил своим ушам. Выходит, что, сами того не зная, мы больше ни-
кому ничего не должны! Мы купили это право, сидя в противогазах и вздра-
гивая при звуках взрывов.
   Когда я покачиваясь вышел на улицу, портовый пыльный район  показался
мне прекрасным, и мне стало жаль уезжать отсюда. Я смотрел на уютные ма-
газинчики, нагловатого парня, продававшего фалафель и зазывающего  поку-
пателей, одновременно делая сомнительные комплименты  проходящим  девуш-
кам, всю эту уличную суету и чувствовал, что мне будет грустно без запа-
ха кофе и апельсинов, шума, гортанных звуков иврита, ребят и  девочек  в
военной форме с автоматами, гор, покрытых соснами и кипарисами, лазурно-
го моря, студентов с пытливыми глазами, улицы на которой мы жили, солнца
и яростных дождей зимой.
   Я вздохнул и вдруг вспомнил, что для пересечения  границы  мне  также
требовалась бумага, удостоверяющая то, что я не собираюсь уклониться  от
армейского призыва. Обычно бумагу эту выдавали безо всякой волокиты,  но
на этот раз мне не повезло, и меня послали  на  какую-то  дополнительную
проверку.
   В многоэтажном, прокуренном здании военкомата по лестнице ходили воз-
буждающие воображение симпатичные белокурые девушки в военной форме.  На
стене висели картины, как две капли воды напоминающие творения неизвест-
ного армейского художника, которые я на всю жизнь запомнил после первого
юношеского визита в районный военкомат города Москвы. Даже  сюжеты  этих
картин были совершенно неотличимыми. Под теми же серыми валами моря  пе-
рекатывались зелеными боками пузатые подводные лодки, похожие на  жирные
селедки, в голубом безоблачном небе парили самолеты, а по  полю  неслись
танки, поднимая за собой облака желтого цвета, по-видимому,  пыль,  сме-
шанную с выхлопными газами. Только на тех, давно виденных картинах, сия-
ла красная пятиконечная звезда, а не звезда Давида.
   Я был почти уверен, что картины эти принадлежали руке одного  и  того
же художника. Они были одинаково непропорциональны, как будто нарисованы
детской рукой, и не имели точки перспективы.
   Тот факт, что я недавно посещал Москву, кого-то насторожил,  так  как
по непонятной мне логике это неизбежно свидетельствовало о  том,  что  я
был завербован уже несуществующим КГБ. В свете этого моя предстоящая по-
ездка в Америку выглядела как повод, скрывающий  предстоящие  встречи  с
разведчиками-чекистами и выдачу им географических координат Министерства
внутренних дел, а также содержания моих лекций, прочитанных студентам  в
течение последних двух лет.
   Молодой парень с жесткими неприязненными глазами около часа  уговари-
вал меня признаться, как же именно и с какой целью я был завербован  при
пересечении государственной границы в Шереметьево-2, а также куда и  за-
чем я еду в Америку, с кем буду встречаться  и  где  именно  установлено
место явки для сношений с русскими. Разговаривал он со мной по-русски  и
неодобрительно щурился.
   - Нам все известно, - в двадцатый раз повторял он. - Расскажите,  где
именно в Америке у вас запланированы явки и встречи с  агентами  КГБ.  -
Иногда он менял тактику: - Расскажите, как именно вас в Москве  завербо-
вало ГРУ.
   Я рассвирепел, но деваться было некуда, моя судьба зависела от  этого
недоумка, отрабатывавщего на мне свое  профессиональное  мастерство  или
просто вымещавшего на случайной жертве свое плохое настроение.
   - Меня никто не вербовал! - стоял я на своем. - И даже в КГБ в старые
времена со мной разговаривали вежливее.
   Паренек недоверчиво посмотрел на меня, и в  его  глазах  промелькнуло
сомнение.
   - А почему же в таком случае ты нервничаешь и твои родители  живут  в
Москве? - спросил он.
   Я вышел на улицу и закурил. Руки у меня дрожали от боли и возмущения,
и я с трудом сел за руль. Если бы еще вчера мне рассказали об этом, я бы
посмеялся и не поверил ничему подобному.
   Несколько месяцев назад я чудом избежал гибели, когда так и  не  най-
денные никогда террористы полили горный склон маслом и рассыпали на  до-
роге шипы. Покрышки у моей старенькой машины сразу лопнули, и ее  закру-
жило на склоне и выбросило в кусты. Идущие за мной  машины  столкнулись,
одна из них перевернулась, покатилась кубарем по  склону  и  загорелась.
Тогда, и во время войны, когда рядом громыхали взрывы и взлетали  ракеты
"Патриот", я чувствовал себя частью этой маленькой,  окруженной  врагами
страны, давшей прибежище сотням тысяч людей и надрывавшейся  в  попытках
обустроить их, в то время как огромная Америка, только что  кричавшая  о
правах человека, как-то вдруг стыдливо примолкла и ввела жесткую  иммиг-
рационную квоту. Сейчас, после этого позорного допроса и унижения, я хо-
тел уехать отсюда...
 
   Ввиду неожиданного прощения долгов  мне  предстояла  полулегальная  и
бессмысленная операция по обмену их на доллары и вывозу назад для  возв-
ращения Ефиму Пусику. По существующим правилам я мог вывезти  из  страны
весьма скромную сумму. К счастью, по соседству с факультетом  в  механи-
ческой мастерской, расположенной на разогретом солнцем, поросшем соснами
склоне горы, работал университетский пролетарий физического труда,  зна-
менитый слесарь Изя.
   Изя был здоровым верзилой с курчавыми черными волосами, вечно  ходив-
шим в зеленоватой майке, вымазанной в ржавчине. Я  часто  видел  его  на
различных подсобных работах. Перед приездом важных правительственных де-
легаций или проведением международных симпозиумов главная аллея  универ-
ситета украшалась бело-голубыми государственными  флагами  Израиля.  Изя
был одним из основных действующих лиц в проведении этих  предпраздничных
торжеств. Он бегал по территории с пачкой флажков под мышкой, суетился и
давал указания мрачной группе рабочих, нанятых для этого случая из числа
бывших советских специалистов.
   - Сюда, сюда втыкай! - Изя подбегал к неразумному подручному  и  наг-
лядно показывал ему, как флагшток попадает в  предназначенное  для  него
отверстие в фонарном столбе. - Ни слова не понимает! - Он  свысока  и  с
жалостью глядел на неразумного подопечного. - Что с ним говорить? Вот я,
рабочий, а все умею. А они, они все инженеры или доктора наук, двух слов
связать не могут! - и Изя с гордостью почесывал волосатую грудь.
   После завершения подготовительных хлопот Изя обычно сидел в  тенистом
кафе на небольшой площади с журчащим фонтаном, пил крепкий кофе, курил и
болтал с похожими на него крепкими  биндюжниками,  местными  таксистами,
ожидающими клиентов, и владельцами маленьких магазинчиков.
   - Что с ними разговаривать? - риторически спрашивал он. -  Я  рабочий
человек и, слава Богу, - при упоминании Бога он на секунду замолкал, - у
меня все есть! - Он загибал пальцы: - Дети есть, квартира  есть,  машина
есть, работа есть. А эти, - он презрительно смотрел вокруг, -  приехали,
все культурные, а двух слов связать не могут! - Изя  был  явно  ошарашен
тем, что существуют вокруг темные люди, не  разговаривающие  на  иврите.
Собравшиеся вокруг завсегдатаи кафе одобрительно кивали.
   Изя работал в каком-то подобии подсобного помещения, в котором стояли
верстаки, лежала груда ржавых водопроводных труб и старого электрическо-
го хлама. У стены, в маленькой каморке за столом сидел Изя под  фотогра-
фиями, изображающими гоночные мотоциклы, спортивные машины, голую девицу
с огромными розовыми грудями и бывшего министра  обороны  Моше  Даяна  с
черной повязкой на глазу.
   Когда я вошел, Изя с аппетитом жевал, обмакивая зеленый лук в соль  и
заедая его спелым помидором. Всем давно было известно, что Изя  подраба-
тывает подпольным обменом валюты, и сотрудники университета, от  профес-
соров до студентов, частенько заглядывали в его обитель.
   - Изя, - начал я. - Я хотел с вами договориться.  Мне  надо  обменять
крупную сумму денег. Давайте назначим день, вы принесете  доллары,  и  я
все обменяю.
   - Сколько? - с интересом спросил Изя.
   - Восемь тысяч долларов. - Я назвал сумму и зажмурился. Обычно у  Изи
меняли долларов двести-триста для помощи родственникам в России. Мне од-
нако и в голову не приходило, что в свободном обращении скромного слеса-
ря могут ходить тысячи.
   - Дружок, ты что, думаешь я нищий, да? Деньги при тебе? - Изя  весело
рассмеялся, почесывая волосатую грудь. Деньги были при мне. Изя  подошел
к небольшому сейфу, открыл его, и я увидел, что сейф весь забит  банкно-
тами. Он достал тоненькую пачку бумажек, отсчитал ее и забрал мой бумаж-
ный пакет, набитый шекелями. - Желаю  удачи!  -  Израильский  пролетарий
осклабился и снова обмакнул лук в соль и аппетитно им захрустел.
 
   - Оттуда не возвращаются, - сказала мне грустная худая высокая библи-
отекарша, когда сотрудники факультета провожали меня  в  дорогу.  -  Там
слишком хорошо. Я уже многих друзей провожала, пока что никто не вернул-
ся. Купили дома, говорят, что вернутся в следующем году.  Но  продолжают
жить. Не забывай нас...
   Я уезжал ранним утром. Автобус собирал хмурых мальчиков в очках с ви-
сящими через плечо автоматами. Этой ночью в небе летали реактивные само-
леты, а где-то на севере глухо бухали разрывы. Я чувствовал себя  преда-
телем. Эти дети ехали туда, где пахло порохом и можно было  погибнуть  в
любую минуту. Я же уезжал в беззаботную, залитую солнцем  и  продуваемую
океанским ветром долину. В кармане у меня лежали доллары, извлеченные из
глубины Изиного сейфа и уже принадлежавшие Ефиму Пусику. От них  исходил
какой-то холодок, проникающий внутрь и смешивающийся с маленьким пульси-
рующим снежным комочком, сидящим в груди.
 
 
   Глава 4. Скромный кожаный пояс с золотой пряжкой.
 
 
   На въезде в Америку сидел курчавый молодой  паренек  с  черно-лиловой
кожей, так сказать, местный архангел. Он деловито  проставлял  штампы  в
паспорта, улыбаясь приезжающим своей широкой белозубой улыбкой. Мой пас-
порт, открывающийся сзади наперед, вызвал у него затруднения. Архангел с
лиловым отливом, в белой рубашке и в галстуке, вертел его во все  сторо-
ны, то переворачивая сверху вниз, то листая его справа  налево,  пытаясь
определить мое происхождение.
   - Откуда? - наконец непонимающе буркнул он.
   - Израиль. - Я был настроен решительно.
   - Как? - страж был явно поставлен в тупик.
   - Израиль.
   Паренек недоверчиво посмотрел мне в глаза и достал толстую засаленную
книгу. Он некоторое время изучал список стран  и  народов,  затем  снова
посмотрел на меня, и лицо его прояснилось.
   - Это в Африке! Фрукты, растения, змей везете? - Парень  с  ловкостью
фокусника извлек цветные картинки с изображениями  экзотических  плодов,
покрытых странными наростами, и разноцветных, гадко  выглядящих  змей  с
пестрыми пятнышками и ромбиками на боках.
   - Нет, ничего не везу! - я решил не уточнять географического располо-
жения исторической родины.
   Архангел махнул ладонью и шлепнул штамп в паспорте. Я был свободен!
   Андрей ждал меня у выхода из аэропорта. Его  розовые  щеки,  которые,
как мне показалось, еще более округлились  со  времени  нашей  последней
встречи, были надуты, что  придавало  лицу  встречавшего  важное  и  на-
чальственное выражение. Я обратил внимание на то, что он  был  одет  так
же, как и несколько месяцев назад. Физическая оболочка старого знакомого
была покрыта полосатой рубашкой без галстука, напоминающей матрац, серы-
ми, с металлическим оттенком брюками и добротными кожаными туфлями.  Вид
у Андрея был озабоченный и крайне деловой.
   - Привет, - отрывисто сказал он. - Наконец-то ты соизволил  приехать.
Нам надо в темпе двигаться. Поговорим в машине! Он выхватил у меня  один
из чемоданов и, рассекая шумную толпу, побежал к лифтам, ведущим в  под-
земный гараж. Я с трудом поспевал за ним. Мы швырнули чемоданы в  багаж-
ник блестящей Тойоты, Андрей резко взял с места, и мы выкатились на  ши-
рокую автостраду, по которой на огромной скорости бесшумно катились раз-
ноцветные машины, казавшиеся гигантами после компактных европейских  мо-
делей. Их черные, блестящие шины мягко шуршали по асфальту, изредка пос-
тукивая на дорожных швах.
   На горизонте возвышались зеленые горы, покрытые лесом, и серо-свинцо-
вые тучи перекатывались через их вершины и мягко спускались по  лесистым
склонам. С другой стороны от дороги закатное солнце проглядывало  сквозь
небольшие облака, обнажавшие клочки голубого неба. Я  нажал  на  кнопку.
Стекло бесшумно опустилось, и в машину ворвался свежий воздух, наполнен-
ный ароматами моря, хвои и трав. После влажной духоты бушевавшего  изра-
ильского лета он показался мне эликсиром жизни. Голова слегка  кружилась
после бессонных суток.
   - Здорово здесь у вас, - сказал я глубоко дыша. - А в Из...
   - Давай-ка перейдем к делу! - неожиданное резко, даже, как мне  пока-
залось грубо, оборвал меня Андрей. - Ты уже разобрался с работой, о  ко-
торой с тобой говорил Ефим?
   Я был ошарашен таким вступлением. Тогда, несколько месяцев назад, ни-
какого конкретного разговора не было, и я не подозревал о том, что пред-
полагалось, что я привезу вместе с собой какие-либо конкретные результа-
ты. Напротив, я наивно полагал, что факт физического  перемещения  моего
тела в компанию Пусика предполагает начало соответствующей деятельности.
Конечно же, я нашел в библиотеке гору статей, но работа оказалась неожи-
данно сложной. Настроение у меня сразу упало.
   - Как тебе сказать, - осторожно начал я. - Я кое в чем разобрался, но
пока до конкретных результатов еще далеко. Видишь ли, у меня было  очень
мало времени, все эти хлопоты, бюрократия...
   - Это очень плохо. - Андрей произнес это ледяным тоном. - Ефим только
вчера интересовался тем, что же именно ты успел сделать.
   При этих словах я вдруг почувствовал неловкость и даже некоторый стыд
за свою нерасторопность. Маленький ледяной холодок, который уже давно не
давал себя знать, встрепенулся, как  бабочка,  собирающаяся  взлететь  с
цветка, зашелестел крылышками холодного белого  пламени  и  вдруг  ровно
засветился, как лампочка Ильича. Неожиданно  я  даже  обрадовался  этому
ровному свечению.
   - И еще, - вдруг жестко добавил Андрей. - Имей в виду: в Америке  ни-
кого не интересуют твои личные проблемы. В Америке никому не жалуются  и
не объясняют, почему не сделана работа. Здесь интересуются  только  тем,
сделана работа или нет! Так что не вздумай ссылаться на твои личные обс-
тоятельства, если с тобой будут разговаривать!
   В кабине автомобиля воцарилось тяжелое молчание. Андрей напряженно  и
недовольно смотрел на дорогу. Меня уже ничего не радовало. Угораздило же
угодить в такую дурацкую ситуацию! Почему же Ефим разговаривал  со  мной
таким доброжелательным тоном? По-видимому ситуация за эти месяцы измени-
лась.
   Тем временем мы съехали с автострады, и машина  уже  неслась  по  не-
большой дороге среди аккуратных домиков. Андрей посмотрел на меня.
   - И скажи спасибо за то, что я тебе об этом говорю, - сказал он дело-
вым тоном. - Я же это по-дружески, как-никак мы с тобой хорошо  знакомы.
А другой мог бы специально промолчать и перед  Ефимом  тебя  подставить,
или даже нажаловаться пойти. Да, еще имей ввиду: держи язык  за  зубами.
Если ты увидишь что-то странное, необычное, никого не расспрашивай, луч-
ше всего иди ко мне, и я тебе все объясню. Чуть не забыл, всегда улыбай-
ся, на все вопросы отвечай: "Отлично", даже если дела идут плохо.  Иначе
тебя не поймут - мы же в Америке! Как только  переступишь  порог  фирмы,
говоришь только по-английски, даже если вокруг только русские. Понятно?
   Мне было немного не по себе. Обида, недоумение, разница  во  времени,
усталость, розоватый туман, плывший перед глазами, смешался с нереальны-
ми, чужими и непривычными окрестносятми и со странными событиями, проис-
ходящими со мной.
   - Да, да. Мне все понятно, - с трудом произнес я.
   - Вот и прекрасно. - Андрей приободрился. - Главное, постарайся хоро-
шо работать. А сейчас мы поедем тебя одевать, тебе нужен новый гардероб.
   - Как? - удивился я. - У меня на первое время все есть. И костюм при-
личный, и рубашки, и туфли.
   - Нет, нет! - запротестовал Андрей. - Ефим очень придирчиво относится
к одежде. Между прочим, он сам попросил  тебя  обмундировать.  К  твоему
сведению, если бы не его просьба, нам бы сейчас пришлось ехать прямо  на
работу. Пойми, ты в первый раз придешь в компанию,  все  с  тобой  будут
знакомиться. В костюмах и в галстуке у нас на Пусике никто не  ходит.  У
тебя должна быть полосатая рубашка, ну, примерно, как у меня,  темно-се-
рые или черные брюки, скромный кожаный пояс с  золотой  пряжкой,  черные
или коричневые кожаные ботинки и темные строгие носки.
   Я пришел в ужас.
   - А трусы тоже должны быть скромные и темные? - спросил я.
   - Ничего нет смешного. - Андрей произнес это с угрозой  в  голосе.  -
Трусы могут быть какими угодно. Но представь, что  сотрудник  придет  на
работу в джинсах! Какое впечатление о компании сложится у  наших  клиен-
тов? У нас, между прочим, каждый день бывает по нескольку покупателей. И
вот, когда их встречает инженер в строгой полосатой  рубашке,  в  темных
брюках, они понимают, что здесь не хиппи какие-то работают,  а  солидные
люди.
   - По одежке встречают, по уму провожают! - не удержавшись съязвил  я,
хотя в словах Андрея был некоторый резон.
   - Послушай! - повысил голос Андрей. - Заруби себе на носу, ты приехал
сюда и должен подчиняться установленным правилам. Я тебе очень не  сове-
тую выделяться, не говоря уже о том, что ты и меня подведешь. Ведь это я
тебя рекомендовал! Не забывай, это не Россия и не ваш дикий Израиль, это
Америка, и здесь внешнему виду придают особое значение.
   Хотя я знал, что в Америке  принято  особенно  тщательно  следить  за
одеждой, на меня напал дух противоречия. Особенно я разозлился за "дикий
Израиль". Я-то знал, что когда у Андрея не клеилось с его будущей поезд-
кой в Америку, он серьезно рассматривал вариант отъезда на Ближний  Вос-
ток. "Да посмотрел бы я на тебя, голубчик, - думал я, - попади ты  туда.
Вся бы твоя спесь сошла после первой бомбежки, после первого интервью  с
какой-нибудь бабой, ведающей выдачей пособий. И сидел бы ты в босоножках
и в потертых джинсах, и ходил бы с авоськами на рынок,  торгуясь,  чтобы
подешевле купить картошку и лук."
   - Ну хорошо, - иронично сказал я. - Я все понимаю. Но почему же тогда
не ходить в костюме с галстуком? Кстати, еще полагается, чтобы  из  наг-
рудного кармана торчал платочек в мелкий горошек. -Андрей, казалось,  не
понял иронии.
   - Ты понимаешь, - уже не так агрессивно сказал он  и  как-то  грустно
вздохнул, - не принято. В пиджаке и в галстуке у нас  в  компании  ходит
только Ефим, у рядовых инженеров считается  хорошим  тоном  расстегнутый
воротник. Это придает демократичность. Нет, ну мы иногда одеваем галсту-
ки на важные приемы или на выставки. Да, еще запомни, от тебя никогда