ку расхватали,  и  я  неожиданно
для себя стал известным и начал получать предложения от различных компа-
ний, как грибы растущих в солнечной долине.
   Меня начали приглашать на деловые обеды и уговаривать  сменить  место
работы. В одну из компаний, огромную и довольно известную, я решил  схо-
дить и, придя на интервью, увидел свежий номер газеты,  выпускаемой  для
ее сотрудников.
   На первой страницы газеты был изображен совет директоров, мудро руко-
водивший корпорацией и хранящий ее от всевозможных бед, столь  возможных
в бурном море современного бизнеса. Фотографии директоров странным обра-
зом напоминали секретарей обкома партии откуда-нибудь из Ивановской  об-
ласти, и это меня сразу же насторожило.
   Я перевернул шуршащую газетную  страницу.  Один  из  вице-президентов
компании гордо поднимал вверх распростертую руку, в  которой  он  держал
настенные часы. "Меньше  потерь  на  производстве,  больше  продукции  с
меньшими затратами!" - гласила подпись.  Далее  шел  текст,  оповещавший
сотрудников о том, что в отделе номер пятнадцать в последнее время  зна-
чительно улучшилась  дисциплина  труда,  возросла  производительность  и
уменьшился процент выпуска бракованных изделий, в результате  чего  сот-
рудникам отдела торжественно выданы настенные часы с эмблемой компании.
   Я зевнул. Каким-то образом я всегда чувствовал атмосферу в  различных
присутственных местах: если меня клонило в сон и голову закладывало  ва-
той, дело было плохо...
   Меня пригласили пройти внутрь. В огромном  зале,  освещенном  тусклым
люминисцентным светом и разгороженном картонными стеночками, было сдела-
но несколько десятков клетушек, в которых, поджав колени, сидели ведущие
инженеры компании. С потолка орал громкоговоритель, каждую секунду  под-
зывающий кого-нибудь из них к телефону. "У нас  сегодня  вице-президента
подсидели, - с таинственным видом сообщил мне один из них. - Теперь  та-
кое будет..." - он озабоченно, с серьезным видом покачал головой.
   Это было последней каплей. Я выскочил  из  перегороженной  комнаты  и
сразу же отказался от работы, хотя многие  из  бывших  пусиковцев  затем
уверяли меня, что на самом деле в этой компании можно было  прекрасно  и
спокойно жить и работать.
 
   Голова начала болеть все сильнее и сильнее. Последующий день я  лежал
на диване, лицо мое горело, и перед открытыми глазами  качались  зеленые
ветки сосны, то освещенные ярким солнцем, то покрытые белыми сверкающими
сугробами. "Откуда здесь может быть снег?" - эта мысль с удивлением про-
никала в сознание откуда-то извне, при виде нескольких пальм, соседству-
ющих с соснами, я качал головой, и снежные шапки тут  же  рассыпались  и
призрачными тонкими струйками утекали с ветвей. Я снова отключался,  хо-
телось пить, и в голове гадко гудело, как будто по соседству работал ис-
порченный трансформатор.
   Я снова открывал глаза. В ветвях дерева творились удивительные  явле-
ния, я как будто наблюдал картинки из своего детства,  целый  спектакль,
яркий, задавленный в памяти событиями последующих лет и совершенно забы-
тый. Вначале возникал ослепительный белый  свет,  я  зажмуривался,  свет
рассеивался, и я видел себя с отцом, в яркий солнечный весенний  день  в
Москве, где-то в центре, в районе Петровки, где мы тогда  жили.  Мне  на
шею был зачем-то повязан шарфик, и отец придерживал меня за него,  чтобы
я не потерялся. Мы стояли около большой подворотни и кого-то ждали,  на-
верное, маму, но я не был в этом точно уверен. Рядом работал дворник,  в
кожаном переднике, с окладистой бородой и с огромной метлой в руках.
   - Идите отсюда, - грубо говорил он. - Здесь нельзя стоять!
   - Почему? - удивленно спрашивал отец.
   - Я сказал, нельзя таким, как вы, тут  улицу  загораживать!  -  и  он
как-то по-особенному зло, издевательским презрительным взглядом взглянул
на папу.
   - Пойдем, малыш, - грустно сказал мне отец. - Они не хотят, чтобы  мы
тут стояли.
   Я был совсем маленьким, но увидел, как у отца потемнело лицо, он  за-
дохнулся, схватил меня и потащил в сторону. Я ничего не понимал,  почему
у моего папы, такого большого и сильного, с грудью, увешанной медалями и
орденами, так испортилось настроение... Почему-то эта сцена засела в па-
мяти и теперь, много лет спустя, всплыла в уставшем, болезненном  созна-
нии.
   Сценка потускнела и рассыпалась на части, дворник с окладистой  боро-
дой, только что так явственно выпиравший в просвете между  ветками,  ис-
чез, снова появился яркий свет, все стало неожиданно тусклым... Дул  хо-
лодный ветер, школьники в серых потертых пиджаках под  грохот  барабанов
маршировали на плацу. Я шел там, между ними, стараясь попасть в ногу, но
все время сбивался, и начальник воинской части презрительно  и  недруже-
любно смотрел на мою сутулую спину... Грязь, солдатские  шинели,  окопы.
Мокрая липкая глина, облепляющая сапоги, люди вжались в  нее.  Вокруг  с
грохотом рвались снаряды... "Это уже не со мной", - с удивлением подумал
я и снова увидел снежные, ледяные шапки, от которых несся холодный, све-
жий, пахнущий Арктикой ветер.
   Картинка рассыпалась с внезапно налетевшим порывом ветра, и  сосновые
иголки образовали новый узор... Я глядел из окна маленькой  квартирки  в
Иерусалиме, куда мы переехали во время войны.  Над  городом  удивительно
низко висели свинцовые тучи, через которые пробивались столбы света, как
будто сошедшие с гравюр Дюрера, и казалось, что Бог вот-вот  протянет  с
казавшегося совсем рядом неба свои руки.
   Мы были совершенно нищими, и наш трехлетний малыш нашел в садике воз-
ле дома сломанный детский трехколесный велосипед с оторванными  педалями
и сломанным колесом. Он ужасно обрадовался, так как ему удалось сесть на
сиденье и с жутким грохотом сдвинуть велосипед с места. Тут завыла сире-
на, и мы стремглав бросились домой одевать противогазы... Где-то вдалеке
бухнуло. Когда мы вышли, велосипеда на улице не было.
   "Где мой велосипед сломанный?" - хныкал малыш, и вдруг мы увидели его
в кустах, в стороне от дороги... Со стороны лысых гор Иудейской  пустыни
на город неслось черное облако, и жуткая, неправдоподобная темнота  пок-
рывала белые дома с черепичными крышами...
   Неожиданно тело мое, лежащее в постели, стало маленьким, я  физически
почувствовал, насколько оно ничтожно, и огромная, пенящаяся мутной  чер-
ной жижей волна подняла меня вверх, выше и выше,  на  безумную,  жуткую,
ничем не передаваемую высоту и затем с хрустальным звоном обрушила  меня
вниз, и я увидел микроскопический металлический шарик, настолько крохот-
ный, что я сам себе казался гигантом по сравнению с ним. И снова, жутких
размеров океанская стена мягко унесла меня вверх, голова закружилась,  и
ослепительный яркий свет залил все вокруг.
   В ветвях дерева что-то стало формироваться, какая-то игра теней, нео-
жиданно они исчезли, и  передо  мной  стояла  она.  В  длинном  шуршащем
платье, она, казалось, вышла из полумрака и иронично смотрела на меня.
   - Ну что, как у тебя дела? - спросила она все тем же, чуть  хриплова-
тым, слегка усталым голосом. Она села на стул и положила ногу  на  ногу,
длинная ниспадающая юбка подчеркнула силуэт ее ноги. - Мы опять потеряли
друг друга, правда? Так глупо, я даже не знаю  твоего  телефона.  -  Она
внезапно погрустнела и на секунду замолчала, - Мне кажется, что иногда я
чувствую, когда ты думаешь обо мне. Вдруг, неожиданно... Какие-то  смут-
ные тени возникают перед глазами, сердце начинает биться.
   - Ты знаешь, похоже со мной иногда происходит то же самое... - Я  по-
пытался приподняться.
   - Лежи, герой... - Она усмехнулась. - Я часто думаю о том, что ты мне
успел рассказать. Странно все это... Никогда не думала, что  ты  сможешь
превратиться в послушного, запуганного исполнителя бредовых приказов. Ты
всегда был такой уверенный в себе. Что же с тобой стало,  милый?  -  Она
наклонилась надо мной и взглянула мне в глаза, я ощущал рядом ее дыхание
и почувствовал, что меня снова подхватила мутная волна, незаметно  наби-
рающая силу и пытающаяся унести меня в высоту. - Ходишь  в  этих  жутких
рубашках, темных носках, - она хихикнула и прикрыла лицо ладонью. - Выс-
лушиваешь бред этого вашего безумного начальника. Зачем тебе это?
   - Черт его знает, - я почувствовал стыд и унижение. - Ты знаешь,  мне
иногда кажется, что все это происходит во сне, неестественное,  искажен-
ное. А потом будто просыпаешься... Прости меня. Понимаешь,  так  получи-
лось... Но я никогда не делал ничего....
   - Ты сам этого захотел, что значит получилось? - она пожала  плечами.
- Жизнь у каждого одна. А ты делаешь ошибку за ошибкой... - Глаза ее за-
полняли размытое, радужное, слегка колеблющееся пространство.  -  Я  все
время вспоминаю, как ты отвозил меня ночью  в  аэропорт...  -  Голос  ее
дрогнул, и она внимательно посмотрела на меня. - А  ты  хуже  выглядишь.
Тебе плохо? У тебя какая-то тоскливая усталость в глазах...
   Она снова наклонилась надо мной, ближе, еще ближе, и поцеловала  меня
в губы. Я ощущал ее дыхание, прикосновение ее  волос,  легкое  дуновение
счастья, и почувствовал, что мутная  жижа  отступает.  Казалось,  что  я
плавно спускался вниз, пришло облегчение, невесомость, и вдруг она раст-
ворилась.
   Я водил руками по воздуху, не веря потере и мечтая вернуть хотя бы на
секунду этот хрипловатый голос и поцелуй, но огромная, черная, густая  и
вязкая, как нефть, волна снова подхватила меня вверх и понесла в  пусто-
ту, как скоростной лифт, от которого все обрывается внутри. Стало  очень
тихо, я замер на гребне волны и увидел, что ветви сосны остановили  свое
вечное движение и секундная стрелка часов замерла. От наступившей тишины
звенело в ушах. Мне показалось, что я в космосе и огромные, ослепительно
белые, горячие шары звезд, замерев, висят в черном  безжизненном  прост-
ранстве, связанные невидимыми напряженными нитями.
   И снова пришло падение с жуткой тошнотой, и раздался удар  грома.  За
окном шумел ливень, пахло сиренью, она была здесь, рядом,  она  целовала
меня. Прикрыв глаза, мы медленно растворялись в мерцающем свете и  пере-
текали в темноту, словно тени, отбрасываемые догорающей свечой.
   - Не исчезай, - говорил я. - Я люблю тебя. Вот если бы  время  сейчас
остановилось... Хотя это, конечно, просто сон, мы оба это понимаем.  Это
наше прошлое, а может быть будущее, я не знаю. Но мне так хорошо  с  то-
бой...
   - Как странно... - Она смотрела мне в глаза. - Мне кажется,  что  все
это когда-то уже было, знаешь? Ты наверняка  знаешь,  ты  не  можешь  не
знать....
 
   Накатила еще одна волна, уже не такая высокая, как раньше, но я терял
ее, казалось, ее уносило в эту темную пучину, пенящуюся страшными радуж-
ными пузырями. - Нет! - закричал я, - Нет! - я рванулся в сторону, пыта-
ясь поймать ее за руку, снова все залил яркий ослепительный  свет,  меня
встряхнуло, и глаза открылись.
   Жуткая головная боль перекатывалась из одного полушария в другое.  За
окном качались под легким прохладным ветерком  ветви  сосен,  освещенные
вечерними лучами солнца. Я лежал на  диване.  Поблекшие  краски  комнаты
постепенно густели, становились ярче, и я остро  ощутил  аромат  зелени.
Начали подступать звуки, на улице мягко шуршали машины, все громче доно-
сились детские крики из расположенного под окном бассейна.
   "Где же она? - с тоской подумал я, возвращая болезненное  видение.  -
Вот и все..." - Захотелось плакать, и я уронил голову на подушку и поте-
рял сознание.
   На следующее утро я чувствовал себя абсолютно разбитым и  бессильным,
но бред больше не возвращался. Глаза слегка болели от яркого света, и я,
забываясь, снова и снова вспоминал недавние события,  пролетающие  перед
глазами в ускоренном темпе, как будто кинопленку прокручивают с  бешеной
скоростью.
   - Папа, - кричал сын, - ты выздоровел? Пойдем играть в футбол!
   Прошел в бессмысленном беловатом свете еще один день, я встал с дива-
на, слегка покачиваясь, сел за руль и приехал на работу. Чуть  мерцающий
свет люминисцентных ламп слегка резал глаза, мой стол с горой бумаг  ка-
зался чужим. Я взял в руки стоящий в глубине на полке томик стихов,  со-
вершивший вместе со мной многочисленные перемещения в пространстве. Одна
из страниц была надорвана, и она когда-то аккуратно заклеила ее прозрач-
ной липкой лентой. Я открыл книгу на этой странице и  долго  смотрел  на
нее. В груди возникала тупая, далекая боль. Казалось, в этих листах  бу-
маги еще хранится тепло рук, прикосновения, дыхание, шелест,  настольная
лампа...
 
	- Вот хорошо что ты здесь! Ну что, выздоровел? - Ефим как всегда подкрался бесшумно. - Лучше себя чувствуешь? А ты мне нужен, у меня в кабинете ребята сидят. Я целую бригаду выписал из Петербурга, сильная команда! Иди, посмотри на них, я так и сказал, ты, молодой парень, всей Академией наук руководил. 
   - Ефим, что вы говорите? - возмутился я.
   - Листен, Листен, а на самом деле так все и было! -  Ефим  пристально
посмотрел на меня, покачивая головой. - Ребята про  тебя  как  про  Бога
слушали, вот увидишь, как они будут сейчас на тебя смотреть!
   Я понял, что искать здравый смысл, спорить, доказывать что-либо  было
совершенно безнадежно.  В  кабинете  Ефима  сидели  пять  человек,  трое
мальчиков в костюмах, со сбитыми набок галстуками, с чистыми,  открытыми
лицами и двое ребят постарше, один из которых мне  сразу  не  понравился
из-за немного бегающих, затаившихся глаз.
   "Этот будет вместо Бориса или Леонида," - с тоской понял я.
   - Вот, знакомьтесь, наш ведущий специалист, - Ефим  гордо  указал  на
меня.
   - Здравствуйте, - они испуганно посмотрели на меня.
   "Какие открытые, хорошие лица у этих четверых, - подумал я, - В  гла-
зах у них мысль, красота, свобода... А, может быть, я неправ, и у пятого
тоже все в порядке? Кто знает... Эх, мальчики, мальчики... Неужели и вас
перемолет эта мясорубка, и вылезете вы из нее испуганные, обгаженные,  с
вывернутыми наизнанку душами и с больной совестью?"
   - Ребята толковые, - Ефим обращался ко мне, - с ними горы можно свер-
нуть! Я проверил, они уровень наберут и  Леонида  с  Андреем  и  Борисом
заткнут за пояс. Это я тебе точно говорю! Этих давно пора менять,  заси-
делись, воображают о себе черт его знает что!  Что  они  такого  сделали
удивительного? Борис вообще ходит как сумасшедший, его Эдик совершенно с
ума свел. Как ядовитое насекомое, укусил, пустил свой яд в него  и  все!
Ты посмотри, у него вид такой сумасшедший, забитый,  испуганный.  Андрей
сидит надутый, бездельничает, воображает о себе черт знает что. А Леонид
вообще охренел! Он намекал, что хорошо бы зарплату поднять! - Ефим пере-
дернулся. - С тобой вот все ясно, я тебя поэтому пока и  не  трогаю.  Ты
вот хочешь наукой заниматься, бессеребренник, ну и хрен с тобой!  А  они
работать уже в полную силу перестали, поощрений ждут. Ни  хрена  они  не
получат, ни цента! Пусть уходят в другие компании, они  ребята  сильные,
будут в два раза больше получать. А вот эти, - Ефим махнул рукой в  сто-
рону своего кабинета, - будут день и ночь пахать, свежие  пополнения!  И
счастливы будут своей зарплате, по крайней мере года два или три... Нет,
нет, пора вливать свежую кровь...
   Я огляделся. Новая команда с некоторым испугом прислушивалась к Бори-
су, что-то объяснявшему им по-английски с поджатыми губами. Глазки парня
постарше бегали...
   История повторялась в своей застывшей неизбежности. По  слухам,  Лео-
нид, Борис и Андрей появились в компании  Пусика  лет  пять-шесть  назад
точно таким же образом. Вначале смущенные и растерянные, они быстро  об-
жились в непривычных условиях и, как птенцы кукушки, подсаженные в чужое
гнездо, с успехом выжили своих предшественников,  которые  без  малейших
сентиментов были выброшены на улицу. По-видимому, сейчас я присутствовал
при начале новой фазы в истории компании Пусика.
   Мне снова стало хуже, и я поехал домой. В квартире было пусто. Я  лег
на диван и включил телевизор. Экран засветился. Где-то в Европе шла  не-
большая война. Из маленькой, обшарпанной машины вылезала пожилая женщина
в вытертом длинном пальто и испуганно бежала к колонке набрать  в  ведро
воды. Неожиданно раздавался выстрел, она падала на асфальт, и вокруг  ее
головы растекалась лужица крови. Из машины выскакивал обезумевший от го-
ря старик и, не обращая внимания на стрельбу, кидался к ней, еще не веря
в происшедшее. Эту сцену прокручивали несколько раз, в замедленном  тем-
пе.
   Я переключил канал. Русские самолеты летели низко над разрушенным го-
родом, покрывая его ковром бомб и взрывов. Горели дома, люди разбегались
врассыпную. Женщина, с широким деревенским лицом, в сером пуховом  плат-
ке, случайно попавшая в кадр, бежала по  улице,  причитала  по-русски  и
плакала от ужаса.
   Армейский грузовик подвозил к объективу камеры трупы убитых детей,  и
мрачный небритый мужчина стаскивал их за ноги и укладывал один к  одному
на землю. Стройный высокий джигит с орлиным взглядом  и  черной  бородой
смотрел на смерть и разрушения и клялся отомстить за кровь детей,  глаза
его горели черной яростью, и рука тянулась к несуществующему кинжалу.
   "Под зеленым знаменем Пророка,"- неожиданно вспомнил я прочитанных  в
детстве классиков, и боль поднялась в груди.
   Я снова переключил канал. На Красной площади проходил парад Победы.
   "Отец должен быть где-то там, - вспомнил о своем  недавнем  звонке  к
родителям в Москву. - Мама сказала, что ему даже выдали по этому  случаю
серый шерстяной костюм и туфли." Маленькая кучка выживших стариков с ор-
денами на груди шла, пытаясь отбивать шаг, и я вдруг мельком увидел  от-
ца. Он был немного выше окружающих и отбивал шаг, высоко держа седую го-
лову и смотря перед собой. На трибуне стояли президенты России и  Амери-
ки.
   Кровавый век медленно подползал к своему концу.