ми,
покрытыми инеем банками кока-колы и лимонада, мерцающими за  стеклянными
дверцами.
   Вдруг я почувствовал, что наступила тишина. Бурлящая вокруг меня тол-
па застыла, будто на мгновение выхваченная из темноты  яркой  фотографи-
ческой вспышкой. Где-то вдалеке, среди  моря  одинаковых  серых  мужских
костюмов, мелькнула аккуратная женская головка, плавное  движение,  едва
различимый силуэт, такой желанный, неправдоподобный, будто  сны,  иногда
навещающие меня. Как загипнотизированный, я, ничего не видя перед собой,
бросился туда, к высоким дверям, в которые вошла незнакомка.
   - Ты куда? - на пути у меня откуда-то возник Андрей. - Тебя все ищут,
у нас заказчики на стенде хотят с тобой поговорить!
   Я с досадой понял, что толпа вознобновила движение и снова начала гу-
деть.
   - Ширинку застегни, - зло буркнул я, так как неожиданно заметил,  что
бывший правозащитник в добротной тройке, отгонявший людей от стенда ком-
пании и делавший им выговоры по поводу непритязательного внешнего  вида,
забыл застегнуть брюки. Из них игриво торчал  наружу  кончик  правильной
полосатой рубашки.
   - Фу ты, черт! - прошипел он,  судорожным  движением  заслонил  штаны
глянцевым рекламным проспектом и шарахнулся в сторону.
   Я с досадой смотрел туда, где мелькнул  тоненький  силуэт,  но  видел
только колышащиеся, одинаково скучные и чужие, лысые,  курчавые,  рыжие,
черные и русые головы. Ничего не замечая вокруг и толкнув на  бегу  нес-
кольких посетителей, я кинулся к дверям в надежде увидеть ее.
   "Она же была здесь, - думал я. - Нет, это не  она,  не  может  такого
быть. Чудес не бывает. Но эта головка, эти худые плечи... Обычный мираж.
Плод воображения."
   Я был уже совсем у дверей и,  приоткрыв  их,  проскользнул  в  темное
пространство зала. На бесконечных рядах стульев во  мраке  сидели  люди.
Большой экран был ярко освещен, и стоявший на трибуне обладатель  голоса
с сильным немецким акцентом водил указкой по множеству одинаковых  квад-
ратиков, соединенных между собой паутинкой черных линий. Я  всматривался
в темноту, но ничего, кроме неясных очертаний, разобрать не мог.
   Раздались аплодисменты, зажегся яркий свет. Я растерянно пытался най-
ти незнакомку, но взгляд терялся среди бесконечных рядов. Свет снова по-
гас, и новый докладчик, на этот раз говорящий на смеси японского и  анг-
лийского, начал безумно нудно что-то объяснять аудитории. От  нетерпения
я почуствовал раздражение и ничем не обоснованную неприязнь к собравшим-
ся в зале. "Если это она или просто похожа на нее, то она должна, должна
быть где-то здесь, - думал я. - Я просто хочу  увидеть  это  лицо,  убе-
диться в том, что женщина, напомнившая мне о ней, носит бездарный синте-
тический пиджак, купленный в американском универмаге, что под глазами ее
уже проступают морщины, а губы  намазаны  наполовину  съеденной  помадой
ядовитого цвета".
   Свет снова зажегся, я начал сканировать ряды кресел, и  вдруг  увидел
эту аккуратную женскую головку. Такая же тонкая шея и острые плечи  были
у той, которую я когда-то целовал, и я смотрел на нее, с каждой секундой
находя все более знакомые черты. Голос здравого смысла, который еще  ми-
нуту назад скептически измывался надо мной,  становился  все  более  то-
неньким, неуверенным и, исчерпывая все свои аргументы, затихал.
   Неожиданно она подняла руку и поправила волосы все тем же  движением.
Ее рука, с худыми и удлиненными пальцами, этот чарующий жест...  У  меня
перехватило дыхание.
   И снова погас свет, но я уже впился взглядом в  полумрак  зала  и  не
сводил глаз с темного, расплывающегося силуэта.
   "Обернись, обернись," - твердил я  по-русски,  часто  дыша.  Стоявший
возле меня мужчина восточного вида с черными, окладистыми усами удивлен-
но посмотрел на мое горящее лицо и на всякий случай отошел подальше.
   Свет зажегся. Казалось, она почувствовала мой  взгляд  и  обернулась.
Это была она, во всяком случаее ее точная копия. Я не мог не узнать это-
го лица, которое снилось мне ночами, с большими расширенными глазами,  в
которых можно было утонуть, с тонкими губами. Я  терялся  в  догадках  и
вдруг понял, что она увидела меня и испуганно прикрыла лицо руками.
   Она встала и как завороженная пошла между рядами кресел, глядя на ме-
ня. Длинная юбка подчеркивала движения ног, облегая ее фигуру. Мне каза-
лось, что я сплю наяву.
   - Ты? - голос ее был все такой же, чуть хрипловатый, вызывающий забы-
тую, глубоко спрятанную боль. - О Господи, что ты тут делаешь?
   - Живу... Помнишь, как в том старом анекдоте? "Чего, чего...  Живу  я
здесь, вот чего!" А ты откуда здесь взялась? - Я выдавил  из  себя  это,
чувствуя, что с трудом могу говорить.
   - У меня доклад... Я заканчиваю диссертацию. Уже несколько лет живу в
Париже. Странно... - ее расширенные глаза затуманились, и голос дрогнул.
   - В Париже... - я никак не мог перевести дыхание.
   - Я наконец вышла замуж... - Она криво усмехнулась.
   - Поздравляю, - я ощутил боль.
   - А ты?
   - Я тоже женат.
   - Я думала, мы никогда больше не увидимся... А у тебя появились седые
волосы. - Она внимательно посмотрела на меня. - И морщины.
   - Это после войны в Израиле, ребенок все время срывал противогаз.
   - Ты был там? Так я и знала... Теперь понятно, почему я тогда  прили-
пала к телевизору, смотрела сводки последних известий.
   - Ты что, думала обо мне?
   - Иногда, - она грустно улыбнулась. - Совсем  забыть  тебя  оказалось
непросто. Хотя я очень старалась.
   - Ну, ты всегда была талантливой и добивалась своего. Мне это,  кста-
ти, ужасно нравилось.
   - Не волнуйся, мне это удалось... Но не до конца. - Она внезапно пог-
рустнела и на секунду замолчала. - Проблема была в том, что иногда ужас-
но хотелось с тобой разговаривать. Вначале я ругала тебя, себя, а  потом
как-то привыкла.
   - Мне иногда казалось, что я разговариваю с тобой...
   - Как странно, - она побледнела, - как будто это  все  происходит  во
сне.
   - Ну, расскажи, как тебе живется. Тебе хорошо?
   - Дурацкий вопрос. Почему ты спрашиваешь?
   - Как тебе сказать... Я часто вспоминал о тебе.
   - Ты вспоминал? Это очень благородно с твоей стороны... Ну, что  тебе
рассказать? Тогда, когда мы расстались, было очень  больно,  потом  рана
стала заживать. Понемногу... Со временем я стала другой, может быть, ус-
талой, циничной, не знаю... Ты меня, дорогой, слишком больно  тогда  ра-
нил.... Во всяком  случае,  я  дала  себе  слово  больше  не  отдаваться
чувствам и стараюсь этому следовать. Мне надо было как-то жить дальше...
   - Париж, - повторил я, прислушиваясь к магии этого слова. - Я там так
никогда и не был. Набережная Сены с лавками букинистов, мосты с  позоло-
ченными скульптурами, запах кофе, старого  дерева,  белая  пыль  бульва-
ров... Ну да, конечно, я забыл про Люксембургский сад, скамейки,  фонта-
ны, оркестры, играющие около музеев. Вечером  грузные  владельцы  мясных
лавок суетливо убирают свои кровавые лотки, а вертлявые мальчики пытают-
ся заманить прохожих в кабаре Пигаля. Дворец Инвалидов подсвечен прожек-
торами, на узких улочках шумит толпа, художники на Монтмартре предлагают
написать портреты туристов, и внизу мерцают огни.
   - Как у тебя это получается? - Она вздрогнула. - Как будто это ты там
живешь, а не я.... Ну да, так оно все и выглядит, день изо дня. Я  люблю
этот город, в нем хорошо дышится... Ну, а как ты живешь?
   - Болтаюсь по свету... Зачем-то уехал из Израиля, работаю здесь в су-
масшедшей русской компании. Починяю серые ревущие коробки...
   - Как? А как же работа, твои идеи, ты весь горел этим, - она  посмот-
рела мне в глаза.
   - Я буду пытаться, но в Америке сейчас с наукой тяжело. Считай, что я
работаю в шарашке за право остаться здесь, да и сам не  знаю,  нужно  ли
мне это?
   - У тебя глаза уставшие. - Она вдруг протянула руку и провела  ей  по
моему лбу, пристально всматриваясь в лицо. - О Господи, - повторила  она
хрипловатым подрагивающим голосом. - Это все-таки ты.
   - Похоже на то. Бывает же такое... А я часто о тебе вспоминал.
   - Ушел ты без особых сожалений, так что не рассказывай мне  про  свои
запоздалые муки совести, - губы ее скривились.
   - Прости. Я, наверное, хотел что-то доказать самому себе.
   - Ну что, доказал? Черт бы тебя побрал! Я тебя убить хотела!
   - Убей... Ну, или скажи какую-нибудь гадость.
   - Ты... - у нее снова задрожали  губы.  Неожиданно  она  пошатнулась,
присев на диванчик, и на ее глазах выступили слезы.
   - Ну, не надо, пожалуйста, я тебя прошу, - я присел рядом с ней и сам
не заметил, как начал гладить ее по голове.
   - Что же ты наделал, милый, - ее бил озноб, и на нас уже начали  обо-
рачиваться.
   - Пойдем погуляем, - предложил я.
   - Да, сейчас. - Она встала и нетвердой походкой прошла несколько  ша-
гов. - Здесь у вас есть какие-нибудь кафе, где можно посидеть?
   - Мак-Дональдс, - пошутил я.  -  Тебе  нравятся  простые,  грубоватые
толстые мексиканцы и колющиеся наркотиками школьники?
   - Мне уже все равно, - она вдруг рассмеялась, и ее глаза  засветились
лукавой искоркой. - Вот так кавалер, не видел меня много лет и  ведет  в
Мак-Дональдс.
   - Хорошо, хорошо, здесь есть итальянский ресторан, в  котором  подают
плохо сваренные макароны, посыпанные какой-то зеленоватой дрянью.
   - Пошли куда угодно, - голос ее неожиданно почерствел, и я почувство-
вал пустоту внутри.
   Мы вышли на залитую солнцем площадь, и она достала из сумочки сигаре-
ты.
   - Ты куришь? - с удивлением спросил я.
   - Да, иногда много, - она странно скривила губы и затянулась.
   - В Америке принят стерильный образ жизни, - я с увлечением  развивал
эту тему, которая давала возможность говорить, не притрагиваясь к  тому,
что тяжелым грузом лежало на сердце. - Курить нельзя, часто даже на ули-
цах, зато у каждого дома полы застелены жуткими синтетическими  коврами,
с которых летит стекловата, и поэтому у них каждый второй болеет  раком.
Так что все скомпенсировано.
   - В Европе почти все курят. - Я смотрел на ее рот,  губы,  которые  я
когда-то целовал, прислушивался к ее голосу и чувствовал, что  растворя-
юсь в этой женщине, как когда-то, когда оплот социализма казался неруши-
мым и на дачном участке росли дикие цветы...
 
	Мы шли мимо памятника Ленину. Вождь пролетариата с простертой вперед рукой, изрядно обгаженный не обладающими классовой мудростью птицами, скорее напоминал кургузого мужичка с Рижского рынка, пытающегося сбыть по кооперативным ценам свой товар. Было прохладно, дорожка, уходившая от станции, вела между домиками старых большевиков, мимо маленького мостика через речку, в которой переливались под черной водой водоросли, мимо высоких, заслоняющих небо елей, пруда, на котором на плоту катались дети, отталкиваясь ото дна длинными шестами, маленькой плотинки, в которой шумела, переливаясь, вода... 
   - Когда я была маленькой, мы сюда приходили  ловить  пескарей  и  ку-
паться, а с цементной плотины прыгали, - сказала она.
   Воздух уже пах осенью, запоздалые сыроежки тут и  там  торчали  около
лесной тропинки. Начинало вечереть.
   - Странно, - она посмотрела  на  усыпанную  желтыми  листьями  лесную
опушку. - Папа катал нас на велосипеде, в домах играла музыка, и все ка-
залось таким надежным, устойчивым. Мы убегали в лес играть  в  индейцев,
помнишь, давным-давно шли такие романтические фильмы? Смуглые  индейские
девушки ходили с накрашенными губами, их непременно спасали  от  злодеев
благородные мужчины, и справедливость всегда торжествовала.  Мне  иногда
кажется, что все это было сном... По выходным в гости приходили  соседи,
мы разводили костер, жарили шашлыки. Родители  разговаривали,  смеялись,
пили вино, и, казалось, эта жизнь никогда  не  закончится.  А  потом  мы
как-то незаметно начали взрослеть, научились тихо издеваться  над  прог-
раммой новостей и вести конспекты по политической экономии. И вдруг  за-
болел и умер папа, и тогда я поняла, что этот мир исчез навсегда.
   Я обнял ее. Она вздрогнула от неожиданности и посмотрела на меня сво-
ими черными глазами, учащенно дыша.
   - Я... - я запнулся, с трудом сдерживаясь и ощущая напряженные и дро-
жащие плечи, отзывающиеся на едва заметные прикосновенияя моих  пальцев.
- Ты знаешь, у тебя удивительные глаза, я в них будто тону. - Я  поцело-
вал ее, с каждым мгновением все более теряя ощущение реальности.  Стран-
ное, поглощающее до основания чувство неожиданно захватило меня, я парил
в темном пространстве среди звезд, испытывая при этом нежность,  желание
всегда быть с ней и слышать, слышать это учащенное дыхание...
   - А ты не умеешь целоваться, - смеясь, сказала она,  потирая  пальцем
губу, и оттого показалась еще более прекрасной.
   - Ничего себе, - я ощутил приступ ревности. - Мне этого еще никто  не
говорил!
   - Я тебе говорю, - глаза ее смеялись, смотрели прямо в мои, и  неожи-
данно взгляд ее изменился. - Пойдем быстрее.
   Мы прошли мимо ветвящейся стены плюща, покрывавшей калитки и покосив-
шийся забор, и оказались около ее дома. Откуда-то издалека тянуло  слад-
коватым дымком, какой бывает от горящих  осенних  листьев.  Она  открыла
дверь на скрипящую под ногами веранду. В углу спрятался старый  диван  с
обтрепанными подушками, а на столе, покрытым вытертой  клеенкой,  стояла
бутылка из-под молока с засохшими полевыми цветами.
   - Поцелуй меня еще, - она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот,  и  в
ее глазах снова появился туман...
   Я  начал  поцелуй,  уже  потеряв  уверенность  в  правильности  своих
действий, но даже не успел задуматься об этом, как уже не видел  никого,
ничего, чувствуя только  ее  рядом,  сжимая  маленькие  плечи,  чувствуя
дрожь, поднимающуюся в ее теле, упругую грудь и теряя сознание от проис-
ходящего. Она была прекрасна, таинственна, мудра, и желание то перетека-
ло в нежность, то, ударив бумерангом,  возвращалось  обратно,  заставляя
сжимать зубы.
   - Да, милый, да, - шептала она. Мы держали друг друга, и я все еще не
мог поверить в происходящее, понимая, что никогда еще в жизни не был так
счастлив. Веранда понемногу начинала сливаться с наступавшими сумерками.
С улицы тянуло прохладой и влажностью, и неожиданно за  окном  застучали
первые капли дождя.
   - Я люблю тебя...
   - Тсс... Молчи... - она приложила палец к губам. Ливень шумел,  пахло
мокрой листвой, но мы никак не могли встать и смотрели в глаза друг дру-
гу, время от времени осознавая свершившееся и начиная весело смеяться.
 
   На перекрестке с визгом затормозила машина, и я вздрогнул  от  неожи-
данности.
   - Осторожно. - Она затянулась и выпустила дым.
   - Тебе не идет, когда ты куришь.
   - Какая разница... - Она усмехнулась.
   - Не говори так! Ты красивая.
   - Была... Я совершенно обычная, немного уставшая женщина.
   - Нет, для меня ты всегда останешься... - Я запнулся. - И  потом,  ты
совершенно не изменилась.
   - Правда? - Она горько улыбнулась. - Спасибо, комплименты  ты  делать
не разучился.
   - Прости меня. - Мне вдруг показалось, что прошедших лет не было.
   - Никогда! - Она замкнулась и поежилась. - Ну, где здесь кормят этими
вашими спагетти?
   Мы зашли в ресторан. Чернявый мальчик в белом переднике бросился уса-
живать нас за стол, поставил на скатерть бутылку с  зеленоватым  маслом,
корзинку с выпеченным хлебом. Она достала еще одну сигарету.
   - Ты что делаешь, здесь запрещено курить!
   - Что они у вас совсем с ума посходили? - пожала она плечами и  спря-
тала пачку.
   - Ты давно вышла замуж?
   - Почти три года.
   - Он тебя любит?
   - Кажется, да. И потом, это не твое дело.
   - Ты вытащила счастливый билет...
   - Откуда ты только взялся на мою голову... - Она пристально посмотре-
ла на меня. - Я уже тебя давно забыла, внушила себе, что это было  сном.
И вот ты опять нашелся... - Она прикрыла глаза ладонью.
   - Не надо, - мне стало неловко. - Если ты хочешь, я сейчас  встану  и
уйду, и ты меня больше не увидишь.
   - Нет, - казалось, что она напугана. - Побудь со мной немного, -  она
прикрыла глаза. - У меня легкий приступ мазохизма.
   - Хорошо, - волна эмоций захватила меня, и я снова был в этом  дачном
домике, и запах травы бил в лицо, и мы падали в  пропасть,  и  по  окнам
стекали капли дождя, и верхушки елей едва виднелись в сиреневой  пелене.
Как хорошо было разговаривать  с  ней,  когда  только  начинал  говорить
что-нибудь, а она с веселой иронией заканчивала за тебя фразу, и я  зас-
тывал, совершенно не понимая, как она могла прочесть мои мысли. Она сно-
ва произносила вслух то, о чем только что думал, подмигивая своими длин-
ными ресницами и смеясь хрипловатым голосом. И что-то накатывало из пок-
рытого влажной темнотой сада огромной волной, подхватывающей нас  обоих.
Она замирала, глядя на меня, и только ее глаза надвигались, заслоняя все
вокруг. Во дворе шумели мокрые листья, удары молнии освещали старую  ве-
ранду, громыхал гром, и мы каждый раз испытывали странное чувство  того,
что мы как две половины одного целого, наконец нашедшие друг друга...
 
   - Ваш заказ, - из колышащегося тумана воспоминаний неожиданно  возник
официант, немного похожий на молодую гориллу, и поставил перед нами  ды-
мящиеся тарелки с непривлекательной зеленоватой массой, из которой  тор-
чали редкие ломтики грязно-розового цвета. -  Не  желаете  ли  чего-либо
еще?
   - Спасибо... Принесите нам летний дождь, веранду и бутылку советского
шампанского... - неожиданно вырвалось у меня.
   - Прошу прощения? - На его лице с  низко  посаженным  черепом  и  ма-
ленькими, вдавленными, черными как маслинки глазками, проскользнуло  не-
доумение.
   - Да нет, это я пошутил, - неожиданно я снова почувствовал, что горло
сдавило и стало невозможно произносить слова.
   - Понимаю, - он пристально посмотрел на меня, затем на мою  спутницу,
и вдруг лицо его потеплело и неожиданно приобрело неуловимые  человечес-
кие черты. - Наслаждайтесь обедом, - он улыбнулся. - Может быть, закаже-
те десерт?
   - Что с тобой? - она пристально посмотрела мне в лицо, рассеянно  ко-
выряя вилкой зеленоватое пюре.
   - Так, - я с трудом выдавил из себя окончание фразы, - одолели воспо-
минания.
   - Какие?
   - Ты знаешь, у нас в компании этот ресторан наверняка бы  был  назван
"правильным". Ты знаешь, что такое правильные рубашки, брюки, носки, по-
яса, ботинки, магазины, города, рестораны и государства?
   - Нет, при чем здесь рубашки? - она недоуменно взглянула на меня.
   - У правильных рубашек сзади вешалочка и складочка, и горе  тем,  кто
приходит в компанию без нее. У нас на входе стоит вице-президент и  каж-
дого входящего тщательно проверяет на предмет этой детали. Тех, кто при-
шел без складочки, отправляют чистить  сортиры.  А  ресторан  этот  пра-
вильный, потому что официант похож на гориллу, но в то же  время  совер-
шенно дресированный и очень вежливый. Иногда даже на человека становится
похож и десерт предлагает, как в цирке... - Я понес какую-то  бессвязную
чушь, стараясь убежать от скрывающегося внутри холода.
   Она весело засмеялась, впервые за все время, чуть наклонившись вперед
и прикрыв губы ладонью. - Все ты врешь, хочешь запутать меня. - Она  ис-
пытующе взглянула мне в глаза. - О чем ты думал?
   - Тебя не проведешь, - мне стало жутко и я понял, что врать ей не мо-
гу. - Я думал о тенях, которые приходят ночами в темноте. Знаешь,  когда
лежишь с открытыми глазами и призраки как черные бабочки роятся вокруг.
   - Это мне очень хорошо знакомо... - Глаза ее погрустнели, и в уголках
губ появилась горькая складка. - Ну что ты за человек такой? Мы с  тобой
какие-нибудь двадцать минут вместе, а кажется,  что  прошла  целая  веч-
ность.
   - Ты помнишь тогда, когда мы познакомились, нам в первый же вечер по-
казалось, что мы знакомы уже много лет...
   - Прекрасно помню. Ты перевернул мне всю душу, сумасшедший,  негодяй!
Скажи, ну быстро, не отпирайся, - глаза ее  загорелись,  и  она  нервным
движением неожиданно крепко схватила мен