лся,  неожи-
данно лицо его приобрело вдохновленное выражение, и он начал излагать: -
Ты представь, ты спаял плату, поставил в нее транзистор, а  уходя,  при-
шел, мол, идите вы все к черту, схватил его и вырвал с мясом, так что  в
плате остались дырки и куски проводов! - Ефим задрожал от гнева и возму-
щения. - С мясом, как живую плоть! Разбирайтесь, мол, сами, а мне на вас
на всех насрать. Нет, он подлый, непорядочный человек. А академика я вы-
гоню!
   - Ефим, у него же инфаркт будет!
   - Ну и хер с ним, пусть будет! А что я могу поделать, он меня раздра-
жает! - Ефим раздраженно развел руками, фыркнул, повернулся и ушел. .
   "Гондолы... - подумал я, вспомнив о ней. - Она сейчас  ходит  там,  у
моста вздохов, пахнет кофе, а волны плещутся у причала, звонят  колокола
и испуганные стаи голубей поднимаются вверх с площади Святого Марка".  -
Каким-то странным образом эта мысль успокоила меня, и то, что происходи-
ло там, далеко, казалось настоящей жизнью, тогда как безумие  происходя-
щего вокруг более не волновало меня.
 
   После поспешного ухода Олега, сунувшего в карман  злосчастный  объек-
тив, комната опустела. Академик старался не выходить из нее, день и ночь
следя за удивительными событиями, происходящими в колбочках. Иногда сни-
зу вверх поднимался один пузырь, стоило немного изменить  температуру  и
уровень возмущений, как бурление становилось хаотичным, сорвавшийся  пу-
зырь с газом увлекал за собой новые, они поднимались к поверхности  жид-
кости, вызывая все новые и новые всплески, на экране компьютера  проска-
кивали столбики цифр. Эти цифры напоминали академику об  Олеге,  который
судорожно, последней ночью перед своим уходом заканчивал  тайком  писать
измерительную программу.
   В прозрачных склянках происходили удивительные процессы,  и  академик
работал с увлечением, забывая обо всем на свете, выбегая в соседнюю ком-
нату только для того, чтобы налить себе кофе, который он выпивал  с  бу-
тербродами, принесенными из дома. Ранним утром академик прокрадывался  в
комнату и закрывал дверь, а ночью торопливым  шагом  выходил  на  улицу,
вдыхал полной грудью прохладный воздух, садился в машину  и  выезжал  на
пустынную автостраду, освещенную тусклым светом придорожных фонарей.
   Время от времени он с досадой вспоминал о том, что статья  так  и  не
закончена. Он сознательно торопил себя, пытаясь поставить  все  новые  и
новые эксперименты, возвращаясь к старым результатам и с удивлением  об-
наруживая, что масштабы его открытия расширяются, охватывая все новые  и
новые области.
   Билл так и не  перезвонил  ему,  только  прислал  вежливое  письмо  с
просьбой сообщить экспериментальные параметры, что академик и сделал. Он
набирал его телефон несколько раз, но секретарша все время отвечала, что
профессор находится на конгрессе или  в  зарубежной  поездке.  Несколько
звонков другим знакомым также не принесли никакого результата, люди веж-
ливо здоровались, обещали помочь и мгновенно исчезали. Один из них,  не-
однократно встречавшийся с академиком на научных симпозиумах, вообще от-
казался разговаривать. Секретарша долго выясняла, кто  и  зачем  звонит,
отключалась от линии и переговаривлась с шефом, снова просила подождать,
затем взяла телефон академика и пообещала, что ему обязательно  перезво-
нят. Никакого звонка не последовало, и академик с мрачным удовлетворени-
ем накинулся на работу, совершенно прекратив свои  поиски.  "К  чертовой
матери! - думал он. - Вернусь в Москву, напишу статью, высплюсь, схожу в
лес, и душа отдохнет. И пусть они сидят в  своих  аккуратных  чистеньких
домиках, в университетах с зелеными  лужайками,  пишут,  высунув  языки,
бесчисленные и бессмысленные пухлые заявки на финансирование, с вежливым
видом пытаясь подсидеть друг друга и не отвечают на  телефонные  звонки,
если это только не приносит им выгоды. Все равно я не хочу такой  науки,
это не наука, а фабрика, что-то вроде Пусика,  может  быть,  чуть  более
приличная и чинная, но отнюдь не украшенная взлетами духа,  этой  удиви-
тельной и магической атмосферой творчества и открытий, прекрасным  обще-
нием, вдохновением, людьми с красивыми лицами и горящими глазами, от од-
ного вида которых на душе становится тепло и понимаешь, что жить с  ними
вместе - счастье...
   "Ну нет, - академик улыбнулся, - это я от обиды, не так все трагично,
ведь хватают же они Нобелей один за другим, пишут учебники, которыми за-
читываются студенты во всем свете, ведь едут сюда тысячи и тысячи  свет-
лых голов со всего мира: китайцы, русские, англичане, японцы... Просто я
стар, мое поколение и его нормы и ценности уходят в прошлое, и надо при-
нимать этот мир таким, каков он есть... Черт его знает... А, может быть,
я все-таки прав, и культура начинает постепенно отмирать на теле челове-
чества, как ненужный мозоль. Товар, деньги, товар, подставки, дырки...
   А вдруг, если так оно все и пойдет  дальше,  вся  планета  постепенно
покроется  одинаковыми  коробками  типа  Пусика,  шарашками,   делающими
деньги, клепающими железки, выпускающими  все  новые  и  новые  цветные,
объемные, черт его знает какие еще, телевизоры, компьютеры с  идиотскими
играми. Лет эдак через сто будут сидеть расплывшиеся, со звериными тупы-
ми мордами в своих комнатах люди, давно потерявшие нормальные человечес-
кие чувства и эмоции, щелкая кнопками и наблюдая за тем, как на  экранах
рвется крючьями человеческая дымящаяся плоть, синтезированная с  помощью
суперкомпьютеров... "
 
   За окном садилось солнце. Розовые полоски света  легко  трепетали  на
стене, проскальзывая по деревянному шкафу, заваленному бумагами,  забро-
шенной оптической установке и теряясь в углу комнаты. Идиллический  пей-
заж, неизменный зимой и летом, поле, покрытое свежей  зеленью,  всадник,
гарцующий на лошади, далекие, погружающиеся в полумрак горы...
 
   "Что-то я становлюсь мизантропом, - подумал академик. - Плохой  приз-
нак. - Он снова задумался. - Пусик - это случай особый. Ну, с Ефимом все
понятно, он болен, у него тяжелый характер. Но ребята...  Он  же  собрал
вокруг себя сливки, лучшие человеческие мозги, слепленные природой  слу-
чайно в одном всего-лишь черепе из многих сотен и  тысяч.  Эти  мальчики
были будущим своей страны, они могли жить, радоваться, творить, строить,
а попали в шарашку, из которой вылезают все как один в полосатых  рубаш-
ках, с прочищенными мозгами и с безжалостным взглядом в глазах. А  может
быть, их и преобразовывать не надо? - Академик затряс  головой.  -  Нет,
скорее, что не я, а Гриша был прав. Просто условия созданы такие, что из
людей быстро вылезает, гипетрофируется как через увеличительное  стекло,
то, что в них заложено природой и сидит  внутри.  Как  когда  в  бинокль
смотришь, все расплывчато, подкрутил  фокус,  и  все  становится  ярким,
рельефным..."
 
   На улице неожиданно быстро стемнело, и уже засветились фонари.
 
   "Черт возьми, быстро летит время. А вся проблема все-таки в культуре.
Прошла она мимо них, не зацепилась, научились ребята  решать  уравнения,
разрабатывать схемы, долго и тяжело работать, а о душе так  никто  и  не
подумал... Пропали традиции, выросло поколение  технарей,  утилизаторов.
Не может человек, впитавший в себя живопись, литературу, музыку, познав-
ший боль и отчаяние других людей, подлость и вершины духа человеческого,
опускаться до низости, исповедовать куцую  жестокую  идеологию,  наслаж-
даться, подчиняя других... Да ну к черту, - академик рассердился на себя
и махнул рукой, словно отгоняя назойливые мысли. - Что это я? Пусть луч-
ше будут технарями, чем гоняются по улицам в джипах,  расстреливая  друг
друга из автоматов и подсылая наемных убийц. Работать, работать..."
 
   Время катилось, едва слышным шорохом осыпаясь в пустоту.
 
   - Кто-нибудь еще остался? - Борис явно устал, лицо  его  было  слегка
помятым. - Опять пришлось полтора часа со схемами  разбираться.  Леонид,
придется менять поставщиков, микросхемы не соответствуют паспортным  па-
раметрам, и у нас в системах возникают сбои!
   - Завтра поднимем шум. Все, времени два ночи, никого уже нет, -  Лео-
нид подошел к пульту и набрал секретный код. - Здание на охране, поехали
домой.
   - Распустились люди! - Борис выйдя на улицу перешел на русский. - Эти
русские на сборке... Каждый думает о своей выгоде, пытается побольше ур-
вать, в воскресенье их не выгнать на работу... Это что за свет на первом
этаже горит?
   - Академик, мудак, забыл погасить! - Леонид ругнулся.
   - Идиот, у себя в квартире бы не оставил! А в компании, пожалуйста, я
видите ли забывчивый, фирма не обеднеет! Вот она, типичная советская ма-
нера. - Борис заскрежетал зубами. - Меня от этого  трясет!  Слава  богу,
Ефим его собирается уволить.- Две фигуры отошли от здания и скрылись  во
тьме.
 
   Со дна колбочки поднялся еще один  серебристый  пузырь,  булькнул,  и
столбик жидкости фонтанчиком вырвался из маленькой трубки. Глаза  слипа-
лись, и в голове начинало шуметь. Тени, воспоминания, мысли,  исписанные
листочки бумаги с графиками мелькали перед глазами, как в хороводе,  пе-
ремешиваясь, то явственно возникая перед глазами, то рассыпаясь, и  ака-
демик почувствовал, что сильно устал.
   "Эх, поздно уже, - он посмотрел на часы. - Мать честная, два часа! Ну
и засиделся я сегодня." - Академик встал, расправил затекшие плечи, наб-
росил на плечи куртку и подошел к двери. В коридоре неярко горела фиоле-
товым светом лампочка, и здание, похоже, было абсолютно пустым.
   Он сделал шаг вперед, и вдруг белая коробочка, висящая около потолка,
мигнула зловещим ярко-красным светом, совсем как  злобным  подслеповатым
глазом, и где-то вдалеке раздался противный, тревожно и хрипло  жужжащий
звонок.
   "Черт, - испугался академик, - что это такое?" - Он замер,  коробочка
перестала мигать и неподвижно уставилась  на  него,  слегка  поблескивая
странным фиолетовым отсветом стеклянных фотоэлементов.  Академик  застыл
на месте, неожиданно чувствуя, что мурашки побежали у него по спине. Ему
казалось, что из этой коробочки на него смотрит что-то недоброе,  жесто-
кое, безжалостное, бесконечно далекое и холодное, как космическая пусто-
та, как серые коробки Пусика, набитые бездушными жучками  микросхем.  Он
машинально попятился назад к двери, коробочка тут же судорожно  замигала
кровавым глазком и вдруг ослепила его яркой вспышкой.  От  неожиданности
академик испуганно вздрогнул, прикрыв ослепшие глаза  рукой  и,  потеряв
равновесие, упал на пол, больно стукнувшись коленкой о дверной косяк.  В
пустом, освещенном фиолетовым светом коридоре надрывно завыла сирена.
   "Господи, что же это?" - с ужасом подумал он и  попытался  подняться.
Тут же чуть поодаль в коридоре, под потолком засветилась фиолетовым отб-
леском камера и, мягко жужжа моторчиком, уставилась на него тупым черным
объективом, поймав скорчившееся тело в фокус.
   "Как дуло пулемета," - с омерзением подумал академик и попытался под-
няться на ноги. Страх, неестественный, подсознательный, словно пришедший
из детских снов, начал проходить.
   "Черт побери! - мысль эта неожиданно пронзила его. - Ведь  завтра  об
этом все узнают, начнут издеваться. - Он  содрогнулся,  представив  себе
предстоящую реакцию Ефима. - Ведь он, чего доброго, объявит, что я хотел
к нему в кабинет залезть и в его столе рылся, а у Бориса секретные бума-
ги украсть, кто знает, что ему в голову взбредет...  Угораздило  же  так
поздно засидеться... Все, это конец, надо увольняться. Нельзя насиловать
себя, поеду домой в Москву. Хотя бы успеть установку  разобрать,  данные
обработать..."
   В глухой голос сирены вмешался другой, более звонкий, и стены коридо-
ра неожиданно осветились красными и голубыми  всплесками  маячка.  Около
здания с визгом затормозили две полицейские машины. Академик приподнялся
на колени и увидел, что из передней машины выбежал  человек  в  форме  с
пистолетом в приподнятой руке, за ним еще один и они решительно побежали
к зданию.
   Входная дверь распахнулась и полицейские, что-то  надрывно  и  хрипло
крича по-английски бежали к нему, беря на мушку  скорчившегося  на  полу
старика.
   "Да что же они, в конце концов!" - Академик  попытался  что-то  крик-
нуть, но неожиданно страшная боль пронзила его где-то в груди, и он  по-
чувствовал, что не может вдохнуть.
   - Я не... - он рухнул вниз с колен, сильно ударившись  о  пластиковый
пол головой, и неожиданно увидел  перед  глазами  прохладную  лестничную
клетку на Петроградской стороне, высокие готические своды окон, явствен-
но ощутил тишину, пронизанную гулким эхом, маму, открывающую резную  де-
ревянную дверь, и себя, маленького, старающегося переступать  по  черным
узорам кафельных плиток. Он пытался попасть на черный квадратик, но нога
в высоких потертых кожаных ботинках все время как назло съезжала в  сто-
рону, попасть на плитку никак не удавалось, от отчаяния он начинал  пла-
кать. "Мама," - хотел пожаловаться он и прильнуть к ее теплому, пахнуще-
му шерстью пальто. Он неожиданно почувствовал, что безумно по ней соску-
чился, и уже хотел об этом сказать,  но  вдруг  наступила  пронзительная
темнота...
 
   Здание компании было освещено мигалками полицейских машин,  и  скорая
помощь с воем отъезжала от компании. В машине сидел полицейский вместе с
разбуженным Леонидом, срочно примчавшимся в компанию и сейчас подписыва-
ющим бесконечные бумаги. Ночь медленно приближалась к  концу,  в  кустах
уже начинали петь птицы, и вскоре на востоке зарозовела кромка неба  над
темными силуэтами гор. Утро подступило быстро, и яркие лучи  солнца  уже
били наискосок, отбрасывая зеркальные зайчики на  автомобили  и  здания.
Включилась поливочная система и холодные прозрачные струйки воды  забили
из-под земли. Пахло свежей травой.
   - Мудак! - Леонид был взбешен. - Кто же мог знать, что этот идиот бу-
дет сидеть со своими склянками до двух ночи!
   - Мы здесь не при чем, - Борис, недовольно поджав  губы,  явно  давал
понять всем своим видом, что продолжать разговор он считает неуместным.
   - Мать вашу! - Ефим раздраженно ходил по кабинету. - Мало  мне  проб-
лем, теперь полиция будет выяснять, что к чему... Угораздило же его  ин-
фаркт схватить. Как его состояние?
   - Врачи ничего определенного сказать не  могут,  откачают,  наверное,
куда они денутся! Они за пять минут были на месте, он умереть не  успел.
- Леонид брезгливо поморщился.
   - Ну что поделать, - Ефим начал успокаиваться. - Может быть,  даже  к
лучшему, что так получилось. У нас на моей памяти человек  пять  инфаркт
хватали, но только когда я на них орал. Ну да ладно, заболел  и  дело  с
концом. Жаль человека, он ведь сильный специалист был, верно?
   - Да, - Леонид растерянно нахмурился, - он неплохо соображал.
   - Ну да... - Ефим рассеянно посмотрел на Бориса. - Жалко, сердце  от-
казало. Толковый мужик, интеллигентный, литературу знает...  Если  выжи-
вет, я ему оплачу и больницу, и билеты назад, подкину денег,  пусть  ле-
чится. Поедет в Россию, отдохнет, а там посмотрим. Не в Швейцарию же его
в пансионат посылать... Ну, рассказывайте, что у вас там с  микросхемами
за история?
 
 
   Глава 28. Бред.
 
 
   После роковой ночи время странным образом  сжалось,  потекло  стреми-
тельным, белым, неразборчивым и мутным потоком мимо  моего  сознания,  и
вскоре я заболел.
   Встав утром с постели я почувствовал, что комната плывет у меня перед
глазами, и упал на пол с жуткой головной болью. До сих пор не знаю, было
ли это результатом накопившейся усталости и нервного переутомления,  или
просто обычным гриппом, который носился в освещенных  немигающим  светом
залах компании Пусика. Я лежал на диване, смотрел  на  залитые  солнцем,
качающиеся за окном зеленые ветви сосны, создававшие причудливые тени на
стенах, и перебирал в памяти недавние события.
   Академика выписали из больницы. Он не стал ни  с  кем  встречаться  и
улетел в Москву ближайшим рейсом Аэрофлота, причем провожать его  поехал
сам Ефим, который за пару дней до этого оплатил космические счета,  при-
шедшие из госпиталя. Вернулся он мрачным и устроил жуткий разгон Леониду
и его помощникам, как всегда из-за непросверленных дырок.
   Олег удачно устроился на работу в одной из огромных корпораций,  пер-
вое время удивляясь тому, что на него никто не кричит.  Буквально  через
месяц он посвежел, начал ходить с расправленными плечами,  кожа  на  его
лице разгладилась, и на щеках появился здоровый румянец. Борис,  правда,
сделал попытку обвинить его в намеренном вредительстве, якобы Олег  спе-
циально испортил какие-то ценные Пусиковские программы, но тот пригрозил
подать на Бориса в суд, и скандал мгновенно угас.
   Я так и не смог найти ее адрес. Мы даже не успели обменяться  телефо-
нами и, несмотря на все мои попытки, я не смог найти ее ни в  телефонной
компании, ни в адресных  книгах.  Скорее  всего,  она  сменила  фамилию.
Только время от времени сердце начинало как-то тоскливо давить, и  неяс-
ные видения возникали перед глазами. В такие моменты стены Пусика стано-
вились мне ненавистны, и я выходил на улицу выкурить сигарету. Иногда  я
садился в машину и гнал ее мимо аккуратных аллей и домиков к площади, на
которой стоял ресторан и где через дорогу блестела окнами  гостиница,  в
которой она жила. Негр в оборванных джинсах сидел на тротуаре в  том  же
месте около перехода и прислушивался к шороху шин и к проходящей  жизни.
Казалось, что пространство на улицах  сгущалось,  становясь  светящимся,
дрожащим облаком, и, закрыв глаза, я представлял себе, что она рядом, за
углом, в соседнем здании.
   Иногда я заходил в ту комнату, в которой когда-то сидел академик. Его
стол так и остался на том же месте, в углу пылились установки, собранные
Гришей и Володей, стул куда-то утащили, и в воздухе стоял запах  пустоты
и заброшенности. Дни вяло катились один за другим, неразличимые  и  пус-
тые.
   Моя семья, наконец, получила заветный вид на  жительство  в  Америке.
Как-то неожиданно пришла повестка, извещавшая нас о положительном  реше-
нии иммиграционной службы, и мы поехали проходить медицинскую  комиссию.
Усталый, щупленький маленький китаец в белом халате, широко улыбаясь щу-
пал мне и жене живот, стучал малышу молоточком по коленке и светил  лам-
почкой в глаза.
   - Да, - он смутился, - еще одна формальность, закатайте,  пожалуйста,
рукава.
   Мы послушались. Маленький человечек жадно схватил мою руку, потом ру-
ку жены и впился взглядом в кожу на сгибе локтя.
   - Изумительно, прекрасно, - рассыпался он в комплиментах,  не  увидев
ни одного следа от уколов, - наркотиков не употребляете, все в  порядке!
- Он схватил печать и поставил ее на серой бумажке, которую запечатал  в
конверт. - Поздравляю! - и он склонился в почтительном поклоне, как веж-
ливый придворный ворон из какого-то старого мультфильма.
   В управлении по иммиграции толпились небритые, оборванные  мексиканцы
в порванных грязных и потных майках, сидели на скамьях древние вьетнамс-
кие патриархи с маленькими седыми бородками,  ползали  смуглые  неумытые
дети. Полноватый чиновник, казалось, был так удивлен, увидев перед собой
прилично одетых белых людей, что расцвел от радости.
   - Поклянитесь, подняв руку, - сказал он, заглянув в анкету, - что  не
будете проповедовать полигамию на территории Соединенных Штатов Америки.
   - Не будем. - Я внутренне содрогнулся, от волнения спутав полигамию с
каннибализмом.
   - Поздравляю, - Он потянулся к паспортам и брякнул в них красный жир-
ный штампик, дающий его обладателям свободу и право на уход из  компании
Пусика. Почему-то при этом я не испытал никаких эмоций, только усталость
и желание поскорее сесть в машину и включить кондиционер.
   Удивительным образом, за время моей работы у Пусика  я  сумел  разоб-
раться в какой-то несущественной ерунде, почему-то обрел признание и да-
же написал небольшую книжку, наглядно разъясняющую инженерам  всякие  до
тех пор неизвестные им премудрости. Книж