Александр Торин 
   Дурная компания 
 
 
   1995
   Вместо предисловия
 
 
   Где вы, где же все эти тени прошлого, иногда живые и осязаемые, иног-
да не вполне реальные и оставляющие какое-то смутное впечатление:  а  со
мной ли все это происходило, да и происходило ли это  вообще?  Жизнь,  в
которой я жил, что-то делал, говорил, ходил, думал, дышал. Холодный  ве-
тер весной на Калининском проспекте в Москве, колонны Ленинской  библио-
теки, невысокий ряд домов на улице Герцена, аккорды, несущиеся  из  кон-
серватории, сугробы, яркий, какой-то неестественно белый свет и источен-
ные временем камни в пригороде Иерусалима, торжественный  простор  Невы,
набережная, Марсово поле и величественные решетки Летнего сада,  горячий
воздух, наполненный возгласами людей на незнакомом языке  и  пропитанный
запахами кофе, фруктов и буйного цветения. Ах, как прекрасно захватывало
дух на подъезде к Иерусалиму, когда город, казалось, вырастал из окружа-
ющих гор и упирался домами прямо в небо,  неестественно  низко  висевшее
над верхушками лысых гор Иудейской пустыни, покрытых каменными  терраса-
ми, несущими на себе следы прикосновения  рук  древних  земледельцев.  И
дул, дул свежий ветер с Балтики, гоняя сизые тучи над мостами  Петербур-
га, и ряд домов на другой стороне Невы напоминал аккорд из  какой-нибудь
симфонии. И чинно шли по улице религиозные евреи, а в саду кустарник рос
над склепом, которому было уже несколько тысяч лет,  и  кто  знает,  чьи
кости когда-то в нем лежали, правоверного торговца, священника или знат-
ного гражданина. Иерусалим пал много веков спустя, и прах его был разве-
ян по ветру под звук маршировавших мимо римских легионов. Подъезд из до-
ма открывался прямо в сад, буйно цвели кусты какого-то неизвестного рас-
тения, и воздух был прозрачен настолько, что казалось - сейчас зазвенит.
Только небольшое углубление в белом камне скалы светилось среди зелени и
цветов. И свет, неестественно яркий свет, исходящий от всего вокруг...
   "Бррр, куда это меня занесло?" - Я трясу головой, и шепчущий  ветерок
воспоминаний тускнеет и уходит куда-то, как улетевшая  легкая  дрема.  Я
смотрю по сторонам и вижу перед собой привычную  стерильную  обстановку,
чем-то напоминающую больницу: белые пластиковые плитки, белый чуть  мер-
цающий свет люминисцентных ламп, шелестение кондиционера, выбрасывающего
из сеток, тут и там нарушающих однообразный узор пластиковых плиток  по-
толка, некое подобие воздуха, которым  можно  дышать,  но  нельзя  нады-
шаться. Единственное свойство этого воздуха - его постоянная  температу-
ра. Почему-то решетки кондиционера покрыты узорами, поразительно напоми-
нающими свастику. Жужжат бесчисленные серые коробки, светятся, как глаз-
ками, маленькими зелеными лампочками. Эти коробки  -  основной  источник
существования нескольких десятков людей,  спрятанных  в  чреве  компании
Ефима Пусика. Некоторые из коробок разворочены, и наружу торчат их внут-
ренности - пучки проводов,  черные  жучки  микросхем.  Люди,  сидящие  в
большом зале, склонились над ними, как хирурги над больным во время опе-
рации, и сосредоточенно копаются в их чреве.
   Я перевожу взгляд на окно. На горизонте возвышаются безжизненные  лы-
сые горы, покрытые выжженной травой. У их подножия белеет комплекс пост-
роек, напоминающий нефтеперегонный завод. Это  канализационная  станция,
перерабатывающая  продукты  жизнедеятельности,  выделяемые   обитателями
большого индустриального города, расположенного неподалеку. Иногда вече-
рами сладковатый ветерок омывает эту станцию, подкатывает к нашему  зда-
нию, просачивается через вентиляционные решетки,  испещренные  подобиями
свастик, и оседает в коридорах, создавая иллюзию присутствия  в  большом
общественном туалете.
   По улице ходят два человека с наушниками и странными машинами,  вися-
щими у них за спиной. На первый взгляд может показаться, что они посмот-
рели мультфильм про Карлсона, который живет на крыше, и хотят  взлететь,
так как машины издают рычание, вой, чихание  и  иногда  извергают  клубы
ядовитого сизого дыма. На самом деле, это бензиновые двигатели, нагнета-
ющие воздух в шланги, которыми они разгоняют листья, лежащие на  дороге.
Метла как оружие пролетарского дворника им явно недоступна, как, впрочем
недоступно им и осознание полной бессмысленности их деятельности. Только
что сдутые ими листья мгновенно  подхватываются  налетевшим  ветерком  и
разлетаются по сторонам с какой-то особенной силой.  Я  некоторое  время
размышляю над физической сутью этого явления. Лист, пассивно лежащий  на
дороге, не впитывает в себя никакой энергии, но, подброшенный  неистовым
потоком воздуха с запахом масла и бензина, он впитывает энергию, и  даже
слабое дуновение резонирует в нем и подбрасывает его в воздух с удесетя-
ренной силой. Через несколько секунд, пока эти мысли проносятся у меня в
голове, становится ясно, что моя теория не выдерживает никакой критики с
точки зрения современного естествознания.
   Две фигурки удаляются в плоское  безжизненное  пространство  пейзажа,
продолжая с методичной бессмысленностью  развеивать  сухие  листья.  Они
бредут по дороге, чихают и жужжат моторы, поднимается пыль. Эти  люди  и
их действия представляются мне философским обобщением проходящей челове-
ческой жизни.
   Из здания напротив выходит полный человек в хорошем костюме. Он несет
под мышкой пузатый кожаный портфель, в котором  обычно  носят  протоколы
крупных деловых сделок,  проходит  под  развевающимся  звездно-полосатым
флагом и садится в огромную блестящую американскую машину, более напоми-
нающую небольшой автобус. Машина ревет всей мощью своего восьмицилиндро-
вого двигателя, взвизгивает шинами и уносится, оставляя после себя  лишь
маленькое облачко выхлопных газов. На вид этот человек похож на преуспе-
вающего бизнесмена, но здание, из которого он вышел, принадлежит религи-
озному центру. Впрочем, в Америке одно немногим отличается  от  другого.
Недавно выяснилось, что святые отцы, работавшие в этом центре, развраща-
ли малолетних прихожан, был крупный скандал, но на чувства верующих  это
видимого влияния не оказало.
   Широкая асфальтовая дорога течет мимо одинаковых зданий, напоминающих
грибы, выросшие после дождя. Здания эти похожи на упаковочные коробки, в
которых кто-то проделал отверстия для окон и застеклил их  темным  стек-
лом. Большинство коробок пустуют - компании разоряются одна за другой  и
уезжают из райского уголка в более скромные  и  дешевые  штаты  Америки.
Процветает только религиозный центр, в избытке производящий туманное об-
лако проповедей. Второй процветающей фирмой в округе  является  компания
Пусика, которая, в отличие от проповедников, производит вполне осязаемые
предметы материального мира.
   Я мысленно возвращаюсь к той цепи событий, которые привели меня в эту
странную точку жизненного пространства и времени. Начиналось все хорошо,
но когда же впервые у меня в груди и в желудке возникло странное посасы-
вающее тревожное чувство, которое, наверное, возникает в роковые моменты
судьбы, засасывающей тебя в водоворот событий, которые ты уже не в силах
изменить, и только подсознание отбрасывает смутную тень из  будущего  на
действительность и шепчет тебе: "Берегись, берегись, берегись..."
 
 
 
   Глава 1. Полет
 
 
   Огромный, не вполне чистый, трясущийся автобус, совершенно  не  соот-
ветствующий представлениям бывшего советского человека  о  загранице,  а
тем более о цитадели империализма и крупнейшей и богатейшей стране Запа-
да, вез меня с центральной автобусной станции Манхеттена в аэропорт име-
ни Кеннеди. По представлениям моей юности, прошедшей под сенью  марксиз-
ма-ленинизма, такой автобус мог передвигаться только где-нибудь в  афри-
канской стране, вставшей на  осознанный  курс  социалистического  строи-
тельства и утилизирующей отрыжку прошлых ошибок в  виде  доставшегося  в
наследство от колонизаторов проржавевшего допотопного средства  передви-
жения человеческих тел с сиденьями черными от пота и грязи тысяч переве-
зенных им аборигенов.
   За рулем автобуса сидел сморщенный китаец, почти совершенно ничего не
понимающий по-английски и, казалось, умеющий произносить только названия
остановок, да и те с жутким акцентом. Совершенно непонятно  было,  каким
образом он умудрялся управляться с огромной рычащей неповоротливой махи-
ной, набитой разношерстной публикой - лопочущими японцами, слегка  помя-
тыми, но не утратившими остатки лоска туристами  из  Европы,  совершенно
бандитского вида группой странных мужчин, молчаливых, в грязных  одеждах
и подозрительным образом не имевших абсолютно никакого багажа. В  сосед-
нем ряду сидели веселые старушки в кружевных белых воротничках, замотан-
ные в длинные серые платья, и православный, невесть откуда взявшийся поп
с круглым, довольным и  лоснящимся  лицом,  похожим  на  свежевыпеченный
блин.
   Автобус несся среди нагромождения дорог, автострад, неприглядных, да-
же жутковатого вида домов красного кирпича, по совершенно разбитой доро-
ге, лавируя между громадными выбоинами в асфальте, иногда попадая в них,
причем при каждом таком ударе раздавался жуткий скрип  и  скрежет,  и  я
внутренне сжимался, ожидая что проржавевшие конструкции развалятся и  мы
никогда уже не доедем до аэропорта. Но сморщенный водитель был виртуозен
и не прошло и получаса, как копошащееся чрево грязной  железной  коробки
было вытряхнуто у дверей аэропорта.
   Я вошел в просторный и ярко освещенный зал, прошел регистрацию и ока-
зался среди пассажиров, ожидающих самолета голландской авиакомпании, от-
летающего в Амстердам. Мое тело совершало странные и довольно-таки нело-
гичные перемещения в пространстве. Три десятка лет моя  физическая  обо-
лочка прочно проживала в Москве, правда, в последние годы  совершая  не-
долговременные и относительно недалекие вылазки  на  Европейский  конти-
нент. Затем под влиянием внешних и внутренних обстоятельств она перенес-
лась в Израиль. В текущий момент современные средства передвижения помо-
гали мне совершить странный и, на первый взгляд, совершенно  бессмыслен-
ный виток в пространстве: улетая из Америки, я возвращался в Москву, от-
туда улетал обратно в Израиль, и все это для того,  чтобы  вскоре  снова
улететь в Америку. Если бы я тогда знал, что в результате  этого  сумас-
шедшего витка, покрывающего больше половины нашего маленького  голубова-
того шарика, я вернусь в маленькое подобие огромной России, перенесенное
на американский континент, все  происходящее  окончательно  потеряло  бы
всякий смысл и тем более рациональное содержание...
   Объявили посадку, и хорошо одетая толпа,  пахнущая  по  -  европейски
французской косметикой, дорогим табаком и кожей, журча  полилась  сквозь
небольшой коридор к огромному Боингу,  светящемуся  огнями,  сверкающему
крахмальными белыми салфетками и улыбающемуся приветливыми улыбками  мо-
лодых, светловолосых и неправдоподобно  опрятных  стюардесс.  Толпа  как
будто заворчала от удовольствия и принялась рассаживаться в креслах. Хо-
леные бюргеры в шерстяных костюмах, с запонками, галстуками, усами,  вы-
зывающие в памяти детские книжки с  изображениями  буржуазии  и  господ,
среднего возраста дамы в элегантных костюмах с косыночками на шее, более
демократичного вида молодые парни, все как один высокие, в  ослепительно
белых кроссовках и голубых джинсах, светловолосые нордические девочки  с
рюкзаками, строгие американские бизнесмены с портативными  персональными
компьютерами, несколько японцев в одинаковых голубоватого  цвета  костю-
мах, галстуках и черных лаковых ботинках, все они устраивались на  своих
местах, журчала иностранная речь, а за окном светился разноцветными  ог-
нями огромный аэропорт. Тихо шумели турбины Боинга, опрятные  стюардессы
сновали между рядами, и вот огромное тело лайнера  стронулось  с  места,
покружилось между ангарами, взревели турбины, и земля мягко и  незаметно
унеслась вниз. В иллюминаторе засветилось, чуть мерцая, море цветных ог-
ней, огромные небоскребы уплыли из вида, и внизу расстелилась черная хо-
лодная мгла Атлантики.
   Мягкий убаюкивающий свет, мерный шум моторов, горячий  обед  и  бокал
коньяка настраивали на вечерний отдых и предвкушение встречи с родителя-
ми, которых я не видел уже несколько лет, и с семьей, по которой  я  уже
успел соскучиться. Жизнь была прекрасна, тем более что впереди меня ожи-
дали новые впечатления, просторы и заманчивые перспективы. Только стран-
ное чувство тревоги, почему-то поселившееся  у  меня  в  груди,  изредка
сдавливало дыхание, и на душе становилось как-то тоскливо. Какие-то  не-
ясные образы, какие иногда бродят в сознании после кошмарных  снов,  как
тени, передвигались перед глазами. Я посмотрел  в  иллюминатор  на  едва
видное в лиловой тьме крыло Боинга, закрыл глаза и мысленно вернулся  на
три недели назад...
 
   Три недели тому назад я еще находился на берегу океана  в  знаменитой
долине, зеленой и залитой солнцем несмотря на зимнее время.  Долина  эта
являлась мировым центром электронной промышленности  и  средоточием  из-
вестных американских университетов. Настроение у меня  было  хорошее,  я
только что сделал успешный научный доклад и выслушал  поздравления  кол-
лег. Моя научная карьера, оборванная хаосом, воцарившимся  в  России,  и
вознобновленная практически с нуля на берегу  Средиземного  моря,  каза-
лось, начинала свой новый виток.
   Долина встретила меня свежим, пахнущим солью  морским  воздухом,  зе-
ленью сосен, соседствующих с пальмами и секвойями, блестящими роскошными
автомобилями, неслышно несущимися по автострадам, чистенькими  зданиями,
покрытыми красными черепичными крышами и уютными кафе, в которых по слу-
хам собираются Нобелевские лауреаты. Люди вокруг ходили  без  автоматов,
на входе в магазины не проверяли сумки на наличие взрывных устройств,  и
дома обывателей были на мой взгляд совершенно не приспособлены к  ракет-
ным и химическим атакам. Самое поразительное, что местных обитателей все
это совершенно не удивляло, равно как и то, что за чрезвычайно умеренную
плату из их кранов круглые сутки текла горячая  вода.  Эта  удивительная
возможность в любой момент открыть кран и встать под душ особенно  пора-
зила меня, привыкшего к безденежью и к спартанским условиям  израильской
зимы.
   Во время конференции произошел смешной случай, заставившийся меня за-
думаться о материальной стороне жизни. Я встретил нескольких русских ре-
бят, работающих теперь в Америке. Как это всегда бывает,  мы  разговори-
лись, рассказывая друг другу свои впечатления, вспоминая общих  знакомых
и после заседания зашли в уличное кафе и купили несколько бутылок пива.
   Я с удивлением смотрел на то, как мои спутники долго пытались  отвер-
нуть металлические крышки. Оказалось, что на американских бутылках  была
предусмотрена специальная резьба, позволяющая без труда  их  откупорить.
Однако, пиво оказалось немецким и бутылки были запечатаны самым  что  ни
на есть обычным способом.
   - Чего же делать? - в недоумении спросил один из моих новых знакомых.
   - Надо магазин поискать, купить открывалку, - уверенно произнес  вто-
рой и уже начал приподниматься со стула.
   - Мужики, вы чего, охренели что-ли? - я продемонстрировал бывшим  со-
ветским гражданам традиционный способ  открывания  запечатанных  бутылок
путем прислонения металлической крышечки к столику и последующего легко-
го удара по горлышку. Мои спутники вначале с  удивлением  посмотрели  на
меня, потом друг на друга, и в глазах у них промелькнуло смущение.  Слу-
чай этот окончательно убедил меня в правильности марксистского тезиса  о
том, что бытие определяет сознание.
 
   Буквально в нескольких минутах от  центра,  временно  собравшего  под
своей крышей ученых мужей, работал мой старый друг, с которым мы  вместе
учились в институте. Еще встретившись с ним в аэропорту, я  успел  заме-
тить, что он не только стал солидным, хорошо одетым господином, но и за-
метно посвежел. Куда-то пропал болезненный, землистый цвет лица,  вместо
этого на его щеках играл здоровый румянец, пробивавшийся  сквозь  светло
золотистый загар.
   Андрей работал в процветающей местной фирме, основанной  выходцем  из
России времен стабильного застоя Ефимом Пусиком. Компания Пусика  произ-
водила уникальное электронное и механическое оборудование, с каждым  го-
дом богатела все больше и больше, что сказывалось на благосостоянии сот-
рудников и естественным образом заставляло меня  вспоминать  о  скромной
университетской зарплате. Моя старенькая и первая в жизни машина, стоив-
шая больше чем деньги, вырученные от продажи новой кооперативной кварти-
ры в Москве, к этому времени как раз проржавела, и в салоне после дождей
хлюпала вода. Предстоящая починка нависала надо мной своей унылой  неиз-
бежностью, обещая оставить солидную брешь в семейном бюджете  и  вызывая
некоторое чувство неуверенности в завтрашнем дне, по слухам довольно ти-
пичного в капиталистическом мире.
   Конференция подходила к концу, и в один из вечеров Андрей  заехал  за
мной на своей новенькой Тойоте. Лицо его было важно и торжественно, щеки
слегка надуты. Он посмотрел на меня оценивающе. Взгляд его скользнул  по
туфлям, десять лет назад купленным по талонам перед моей свадьбой в  ма-
газине для новобрачных, австрийскому костюму, по случаю выхваченному те-
щей на какой-то распродаже для ветеранов и заслуженных работников в  пе-
риод конца застоя в Москве, израильскому галстуку и рубашке с  едва  за-
метной надписью "Москва" на нагрудном кармане, пересланной родителями из
Москвы для бедствующих научных сотрудников в  Израиле.  По-видимому  мой
внешний вид хотя и оставлял желать лучшего, тем не менее его  удовлетво-
рил. Он раскрыл рот и произнес  тоном  диктора  советского  телевидения,
объявляющего о визите важной государственной особы: "Я рассказал Ефиму о
тебе, и он хочет с тобой встретиться".
   Мы уже как-то обсуждали эту тему, и я тогда отнесся к  подобной  идее
без особого энтузиазма, так как мои познания совершенно не  совпадали  с
той областью, в которой Пусик сделал свой бизнес. К тому же  время  было
уже довольно позднее - начало девятого вечера - и лицо мое, по-видимому,
выразило некоторое недоумение, замеченное Андреем.
   - Сейчас мы поедем к нам в компанию! - по-военному  отчеканил  он.  -
Ефим ждет. - Эти последние слова были произнесены с каким-то особым  от-
тенком значимости, с придыханием. Наверное, так же когда-то вызывали ка-
кого-нибудь деятеля искусств на ночное совещание к Сталину  в  Кремль  -
тоном, не терпящим возражений и объясняющим непонятливому  товарищу  всю
неуместность его мягкотелого замешательства.
   Через четверть часа  мы  уже  подъехали  к  зданию  компании  Пусика.
"Pusik" - гласила крупная эмблема у входа. Меня поразило,  что  несмотря
на поздний час окна двухэтажного просторного здания были ярко  освещены,
а стоянка была плотно заставлена машинами сотрудников. "Вот это работа,"
- подумал я, и вдруг в голову полезли  полосы  старой  газеты  "Правда",
описывающие суровую и напряженную борьбу за существование, которую  при-
ходится вести среднему американскому труженику. Труженик этот  потому  и
обладает сравнительно высоким уровнем жизни, что все  свои  силы  отдает
работе. Правда, все это напускное, так как  труженик  этот  не  обладает
уверенностью в завтрашнем дне, потому в душе его  усиливается  напряжен-
ность и усталость. Я потряс головой, и белые газетные полосы развеялись,
как улетающие бабочки-капустницы.
   Мы поднялись по небольшой лестнице и зашли в здание. Недалеко от вхо-
да в ярко освещенном холле стоял довольно крупный,  благообразный  джен-
тельмен лет пятидесяти-пяти - шестидесяти. Одет он был в плотный  черный
шерстяной пиджак дорогого покроя, в белоснежную рубашку, брюки  стрелоч-
кой, и был до синевы выбрит. Ярко выраженные  еврейские  черты  пожилого
одессита совмещались в нем с аристократичностью  облика,  властнос