, но прежде, чем ему это удалось, он был уже оставлен позади.
     У меня вырвался ликующий вопль. Теперь впереди оставался только тарн Менициуса из Порт-Кара.
     - А сейчас, Убар Небес, - сказал я, - тебе придется постараться по-настоящему.
     Птица, словно чувствуя близкую победу, заработала крыльями изо всех сил.
     Прижавшись к самой её шее, я видел, как фигура Менициуса на своей Черной Стреле постепенно увеличивалась в размерах.
     На шестах оставалось четыре деревянные головы.
     Моя птица работала крыльями все быстрее.
     - Победа будет за нами, Убар Небес! - крикнул я ей. Она ответила мне торжествующим криком.
     И тут я услышал за своей спиной нарастающий шум крыльев и заметил догоняющий меня целый отряд тарнсменов, черной тучей круживших над летным полем стадиона среди ясного, безоблачного неба.
     Я сорвал притороченный к подседельнику тачакский лук и через мгновение уже посылал одну за другой стрелы в пристроившихся в хвост ко мне наездников - числом не менее дюжины, - пока остальные, наседавшие сверху, пытались прижать меня к земле. Внезапно Убар Небес издал дикий крик, от которого даже у меня мурашки побежали по телу; это был уже не просто крик, а устрашающий клич боевого, специально обученного тарна, в котором слились и ярость от вида приближающегося врага, и ликование от предстоящей схватки, и проснувшаяся в птице кровожадность хищника. Он не просто летел по знакомой летной трассе стадиона, он нападал с вытянутым вперед клювом и растопыренными острыми, как кривые ножи, когтями; гонка перестала быть состязанием в мастерстве, она превратилась в смертельный поединок.
     Я, не сбавляя скорости, поливал короткими тачакскими стрелами наседающих со всех сторон наездников, тщетно пытающихся достать меня мечом. Мой тарн мощными ударами клюва расшвыривал тех птиц, что осмелились стать у него на пути. И вдруг, к моему ужасу, я увидел, как один из наездников сбоку ударил мою птицу длинным копьем, острие которого скользнуло ей по клюву и оставило глубокий след у неё на теле. Я не успел даже крепче схватиться за поводья, как Убар Небес, издав пронзительный, наполненный болью крик, рванулся к птице противника, мощным ударом клюва отшвыривая её в сторону, и, схватив лапой её оторопевшего от неожиданности седока, рванул его с седла с такой силой, что оборвал ремни безопасности как простые тесемки. Через мгновение его тело закувыркалось в воздухе.
     Это окончательно поубавило смелости моим противникам, основанной, очевидно, на их численном превосходстве, и они, стараясь держаться ближе друг к другу, представляли теперь отличную мишень для моего безотказно действующего тачакского лука. Наконец, видя, что мечи их и копья в разыгравшейся схватке совершенно неэффективны, они решили изменить тактику и, собравшись вместе, заблокировали проход в очередное боковое кольцо. Однако это вызвало у моего тарна совершенно иную реакцию, чем та, на которую они рассчитывали, и он с хищно раскрытым клювом яростно бросился на таран. Птицы противника не выдержали лобовой атаки и в последнюю секунду с истеричными воплями бросились врассыпную, унося прочь своих изрыгающих проклятия седоков.
     - Молодчина! - кричал я. - Давай, Убар Небес! Вперед!
     Менициус на Черной Стреле был далеко впереди, но мой тарн быстро настигал его, преследуя, как хищник ускользающую добычу.
     За то время, что ушло у меня на сражение с врагами, четыре тарна обошли меня, хотя остальные все ещё были сзади, не сумев обойти скопление кружащих в воздухе не участвующих в состязании птиц.
     Я оставил позади птицу с седоком, выступающим без опознавательной повязки.
     Впереди двигались красный, синий и, конечно, мой основной выступающий за желтых противник - Менициус.
     На шестах по краям летного поля оставалось только две деревянные головы тарнов.
     Очередная стрела прочертила свой путь, промелькнув у самого моего лица.
     Подойдя к центральному кольцу, я снова встретился с нападавшими на меня наездниками, на этот раз перегруппировавшимися и рассредоточившимися по более широкому пространству. Снова мне пришлось браться за тачакский лук, и ряды наездников после этого значительно поредели, но и стрелы, которых у меня изначально было всего сорок, все вышли.
     Я услышал торжествующий крик одного из них, очевидно предводителя, подающего сигнал своим засевшим на стене тарнсменам встретить меня у дальнего кольца перед поворотом.
     К этому времени мы обошли наездника серебряных, а немного погодя и синих.
     У представителя красных происходил настоящий поединок с Менициусом, блокировавшим ему проход в кольцо. В результате наезднику красных пришлось уступить, и мне хорошо была видна ярость, исказившая черты его заросшего бородой лица, и черные глаза, горящие нисколько не слабее его пылающего на солнце золотого медальона. Очевидно, несмотря ни на какие указания убара или кого бы там ни было, этот человек не хотел проигрывать и решил бороться до конца. Я усмехнулся.
     И тут прямо передо мной, слетаясь буквально отовсюду, у кольца собралось около десяти наездников, загородивших мне проход и дожидающихся меня с оружием наготове. Убар Небес без колебания выбрал себе жертву в самом центре кольца. Последовал короткий жестокий удар, едва не выбросивший меня из седла, и путь перед нами был свободен. Остальные рванулись было за нами в погоню, но тут же запутались в кольцах брошенной мной веревки-путанки, применяемой тачаками для ловли босков. Наездники разразились проклятиями и принялись мечами перерубать веревку, спутывающую лапы и крылья их тарнов. Они были выведены из строя надолго. Оставшиеся направились к другому кольцу, чтобы повторить неудавшуюся попытку.
     Когда я подошел к центральному кольцу, на шесте оставалась только одна деревянная голова тарна.
     А впереди парили в воздухе загораживающие мне дорогу тарны.
     Я быстро размотал бола - длинный кожаный ремень, также используемый тачаками для ловли диких животных, однако в отличие от напоминающей своеобразное лассо веревки-путанки имеющий на концах специальные тяжелые шары. При умелом обращении бола может оказаться весьма эффективным сковывающим движение орудием, что через мгновение и проверили на себе двое ринувшихся мне навстречу тарнсменов. Очередного кинувшегося мне с мечом наперерез наездника я встретил стрекалом, и выплеснувшийся фонтан искр заставил его тарна испуганно отпрянуть в сторону и дать мне возможность встретить рванувшегося ко мне с расставленными когтями следующего тарна. Вспышка стрекала ослепила и эту птицу, и она поспешно убралась прочь. Однако с воином больше подобает выяснять отношение клинком, а не стрекалом, и, выхватив меч, именно так я и встретил своего пятого противника. Шестой, предводитель, оставшись в одиночестве, ругаясь на чем свет стоит, поспешил освободить мне дорогу.
     С длинного шеста убирали последнюю деревянную голову тарна.
     - Лети! Лети, Убар Небес! - закричал я - Лети так, как никогда ещё не летал!
     И птица черной молнией прошла сквозь кольцо.
     Наездник красных, приближаясь к кольцу у поворота, упорно боролся с блокирующим его действия Менициусом. Оба они, мешая друг другу, быстро теряли скорость. Убар Небес смерчем рвался вперед. Нет, на Горе не было другой равной ему птицы!
     - Хар-та! - кричал я ему. - Быстрее! Хар-та!
     На полном ходу вонзился он в идущих вплотную одна к другой птиц, выбирая направление прямо в центр кольца и по инерции таща за собой обоих тарнов и их изумленных наездников. В глазах Менициуса сверкнула дикая злоба, рука его потянулась к ремню. Наездник красных, исходя проклятиями, старался прижать нас вправо, чтобы при прохождении кольца не задеть его левой кромки - при нашей скорости это, несомненно, стоило бы ему жизни. И тут я боковым зрением уловил резкое движение руки Менициуса и инстинктивно вплотную прижался к телу Убара Небес. Слева от меня послышался легкий звук бьющегося стекла и последовавший за ним дикий вопль наездника красных. Оглянувшись, я увидел, что он с остервенением трет лицо и грудь, залитые какой-то жидкостью. Птица его, внезапно почувствовав свободу, вышла из-под контроля и отклонилась влево, пытаясь отойти от нашей массы переплетенных тел в сторону. Тут же раздался страшный хруст, и я заметил, как край острого железного обода разрубил плечо несчастного наездника и его окровавленное тело, выброшенное ударом из седла, закувыркалось в воздухе.
     Вслед за этим я услышал треск рвущейся материи, и на левой руке у меня появились две кровавые полосы.
     Внезапная боль отрезвила меня, и в следующий бросок хлыстового ножа я мечом перерубил его ремни. Менициус, сыпя проклятиями, швырнул в меня обрывками плети, и они пролетели у меня над головой. Когда мы миновали первое из трех последних колец, он вытащил из-за пояса нож. И тут ужас мелькнул у него в глазах, он увидел, как я достал обоюдоострую тачакскую кайву и приготовился к броску.
     - Нет! - дико закричал он и развернул тарна, закрывая его грудью свое тело.
     Мой тарн не мог упустить такой момент и тут же впился когтями в шею Черной Стрелы. Так, с переплетенными телами наших птиц, седло к седлу, выкручивая друг другу руки, мы с Менициусом одновременно миновали второе кольцо. Наконец мой противник не выдержал и, взвыв от боли, выронил нож. Наши птицы отпрянули в стороны, и тут удар судейского гонга оповестил, что мы оба пролетели мимо последнего кольца. Я убрал кайву за пояс и, развернув тарна, загородил им проход в кольцо, дожидаясь возвращения Менициуса.
     Лицо его исказилось от бешенства.
     - Быстрее, тебя приходится ждать, - сказал я ему, - или Менициус уже отказался от гонки?
     Тот проревел нечто нечленораздельное и дернул уздечку. Послушная птица мгновенно отреагировала на его команду и прошла через последнее кольцо одновременно с Убаром Небес.
     И тут моя птица сделала настоящее чудо: в каких-нибудь два взмаха мощных крыльев она вырвалась вперед и первой села на финишный насест. Мы с ней ликовали оба: она - пронзительным победным криком, а я потрясая над головой кулаками.
     Черная Стрела опустилась на финишный насест через какое-нибудь мгновение.
     Вопли зрителей были просто оглушительными.
     Менициус дрожащими руками сбросил с себя ремни безопасности, спрыгнул на песчаное поле стадиона и, едва держась на ногах, протянув вперед руки, побежал к ложе убара.
     Я видел, как при его приближении Сафроникус, находящийся здесь же, у трона убара, отдал приказ четырем арбалетчикам стрелять. Менициус, пронзенный четырьмя стрелами, упал на песок. И тут же вслед за ним упал один из таурентинов: в спине у него торчала выпущенная со зрительской трибуны стрела. Кернус вскочил на ноги и плотнее собрал вокруг себя телохранителей.
     Откуда-то издали доносилась исполняемая множеством голосов песня, прославляющая Ар. Зрители подхватили её, песня набирала мощь. Люди вставали на ноги и исполняли её стоя.
     - Прекратить! - завопил Кернус. - Немедленно прекратить пение!
     Но песня звучала все громче.
     В ней слышались гнев, триумф и гордость - гордость жителей за их славный город. Некоторые из зрителей бросились срывать зеленые знамена, украшающие ложи убара и верховного служителя посвященных.
     Кернус не посмел отдать своим людям приказ стрелять. Он стоял в ложе убара и яростно потрясал кулаками.
     - Прекратить! - кричал он. - Прекратить немедленно!
     Песня набирала силу, все больше и больше зрителей подхватывали её, и вскоре уже все трибуны повторяли её гордые слова.
     Один за другим приземлялись на финишные насесты участвовавшие в гонке тарны - те, которым удалось долететь, но никто не обращал на них внимания.
     Сейчас были только песня, только люди, её исполняющие.
     И вдруг центральные ворота Стадиона Тарнов распахнулись, и на его песчаное поле стали входить тысячи и тысячи людей, тех, что были на поединках на Стадионе Клинков. Во главе их, как всегда в скрывающем лицо шлеме, шел легендарный Мурмилиус.
     Я сам, хотя и не был родом из Ара, все ещё сидя в седле, невольно подхватил слова песни, прославляющей этот славный город.
     Кернус смотрел на меня, едва сдерживаясь от распирающего его гнева.
     И тогда я снял со своего лица кожаную маску.
     Он отшатнулся - и из груди его вырвался крик ужаса. Даже Сафроникус, предводитель таурентинов, оцепенел, не веря своим глазам.
     Тут из рядов вновь прибывших вышел Мурмилиус и направился к ложе убара. Охранявшие её таурентины подняли арбалеты.
     Мурмилиус остановился в двух шагах от ложи и поднял свой шлем, в течение долгих месяцев скрывавший его.
     Кернус закрыл лицо руками. Он испустил дикий вопль и, сорвав с себя мантию убара, кинулся прочь из ложи.
     Таурентины побросали свои арбалеты на землю. Сафроникус, их капитан, отстегнул свою алую накидку, снял шлем и вышел из ложи на поле стадиона. Здесь он опустился на колени и положил свой меч к ногам стоящего перед ним человека.
     Тот поднялся в ложу убара и положил свой шлем на подлокотник трона. Затем он накинул себе на плечи мантию убара и занял место на троне, положив на колени свой верный меч.
     На глазах стоящих вокруг меня я заметил слезы, да и мои глаза стали влажными.
     - Папа, а кто этот человек? - долетел до меня вопрос какого-то ребенка.
     - Это Марленус, - ответил его отец. - Он вернулся домой. Это убар Ара.
     И снова тысячи людей запели гимн города. Я спустился с седла и подошел к распростертому, пронзенному стрелами телу Менициуса. Затем вытащил из-за пояса метательный нож, специально предназначенный для убийства, и швырнул его на землю. Лезвие его глубоко вошло в песок рядом с лежащим на нем телом. На рукояти ножа даже в таком положении хорошо виднелась опоясывающая её надпись: "Я искал его. И я его нашел".
     Простояв с минуту, я снова вернулся к своему тарну и удобнее устроился в седле.
     Меч и кайва были у меня на поясе.
     У меня ещё оставались некоторые неоконченные дела в доме Кернуса, прежнего убара Ара.

Глава 23

Я ЗАКАНЧИВАЮ СВОИ ДЕЛА В ДОМЕ КЕРНУСА

     Я ждал, сидя в центральном зале дома Кернуса, в его собственном громадном кресле, положив перед собой меч. Мне несложно было попасть в его дом прежде него самого, поскольку я добрался сюда на черном тарне.
     Взгляд мой удержал бы на месте каждого, кто попытался бы преградить мне дорогу, но таких не находилось, поскольку залы огромного дома были почти пусты. Очевидно, слухи о событиях на Стадионе Клинков достигли дома Кернуса раньше, чем Стадиона Тарнов.
     Я прошел по опустевшим, обезлюдевшим залам, тишина которых лишь изредка нарушалась мелькавшими кое-где рабами и охранниками, собирающими свои пожитки, чтобы скорее убраться подальше. Я миновал целый ряд мрачных помещений, забитых пленниками и рабами - мужчинами, женщинами, детьми, часть из которых была прикована к стенам, а другие выглядывали из-за решеток.
     Суру я нашел в её комнате. Она лежала на подстилке рабыни, но была в одеянии свободной женщины. Ошейник, конечно, все ещё был на ней. Глаза её были закрыты, а лицо - белым как мел.
     Я бросился к ней и заключил в свои объятия.
     Она с трудом открыла глаза и, казалось, не узнала меня.
     Все во мне закипело от гнева.
     - Он был красивым юношей, - пробормотала она, - красивым юношей.
     Я уложил её на подстилку и оторвал кусок материи, чтобы перевязать ей руки со вскрытыми венами.
     - Я позову кого-нибудь из медиков, - попытался я её успокоить. - Фламиниус, сейчас, конечно, пьяный, мог все ещё быть в доме.
     - Нет, - ответила она, беря меня за руку.
     - Ну зачем ты это сделала? - воскликнул я.
     Она взглянула на меня с легким удивлением.
     - Куурус, - прошептала она, называя меня по имени, под которым я был известен в этом доме. - Куурус, это ты?
     - Да, - ответил я, - да!
     - Я не хотела больше оставаться рабыней... Передай Хо-Ту, что я люблю его.
     Я вскочил на ноги и бросился к двери.
     - Фламиниус! - закричал я изо всех сил. - Фламиниус!
     Какой-то раб, пробегавший мимо, остановился по моей команде.
     - Приведи Фламиниуса! - приказал я. - Он должен остановить кровь.
     Раб бросился на поиски.
     Я вернулся к Суре. Ее глаза были закрыты, а лицо покрывала мертвенная бледность. Дыхание едва замечалось.
     Осмотревшись, я увидел в комнате некоторые знакомые вещи: кусок шелка, расчерченный на квадраты для игры, всевозможные бутылочки, пузырьки.
     Сура с трудом открыла глаза, увидела меня и улыбнулась.
     - Он красивый юноша, правда, Куурус? - спросила она.
     - Да, - ответил я, - он отличный парень.
     - Отличный.
     - Да, - сказал я, - да.
     Сура закрыла глаза и улыбнулась.
     Через минуту в комнату вошел Фламиниус. Он нес под мышкой какой-то медицинский аппарат и канистру с жидкостью. От него попахивало вином, но глаза были трезвыми. Войдя в комнату, он остановился, глядя на Суру.
     - Поторапливайся! - воскликнул я.
     Он опустил на пол принесенные с собой вещи.
     - Быстрее! - не выдержал я.
     - Разве ты не видишь, что она мертва?
     В его глазах заблестели слезы. Нетвердой походкой он подошел к Суре и опустился рядом со мной на колени. Пытаясь удержать рыдания, он стиснул ладонь зубами.
     Я поднялся.

***

     Теперь я ждал, сидя в центральном зале дома Кернуса. Он был пуст. Я обводил взглядом столы, выложенный плиткой пол, вделанные в стены кольца для приковывания рабов, квадратную площадку с песком в центре зала, между столами. Я расположился в кресле Кернуса, обнажив меч и положив его перед собой.
     В зале царила полутьма и прохлада. В доме стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь заглушаемыми толстыми стенами редкими криками с улицы да обрывками песнопений во славу Ара.
     Я ждал. Терпения у меня хватало. Я знал: он обязательно придет.
     Внезапно двери распахнулись, в зал вошли пятеро человек. Первым появился дрожащий Кернус с диким, блуждающим взглядом, за ним шел Филемон из касты писцов, затем человек, командовавший наездниками на тарнах, бывшими моими противниками на Стадионе Тарнов, и двое таурентинских охранников.
     Едва они ворвались в зал, я поднялся из-за стола и, уперев в его деревянную поверхность острие меча, обвел их изучающим взглядом.
     - Я пришел за тобой, Кернус, - сказал я.
     - Убейте его! - крикнул Кернус пришедшим с ним охранникам.
     Командир тарнсменов посмотрел на меня с ненавистью и выхватил свой меч, но, поколебавшись мгновение, внезапно швырнул его на пол.
     Из груди Кернуса вырвался негодующий вопль.
     Двое таурентинов один за другим также обнажили мечи и бросили их на покрывающие пол изразцы.
     - Трусы! - завопил Кернус. - Мерзавцы!
     Его наемники разом повернулись и все как один бросились из зала.
     - Вернитесь! - отчаянно вопил Кернус.
     Филемон с расширенными от ужаса глазами, пятясь, также поспешно оставил зал.
     - Вернитесь! - призывал их Кернус. - Я приказываю: вернитесь назад!
     Вне себя от ярости, он плюнул на пол и повернулся ко мне.
     Я молча наблюдал за ним. В эту минуту лицо мое, должно быть, было страшным.
     - Кто ты? - запинаясь, спросил Кернус.
     В эту минуту я поверил, что, вероятно, я действительно мало напоминаю сейчас Тэрла Кэбота. Кернус это, конечно, помнил, по он никогда не видел настолько холодных, ничего хорошего не обещающих глаз.
     - Я - Куурус, - ответил я.
     Направляясь из спальни Суры в зал Кернуса, я задержался в отведенных для меня комнатах и снова надел черное одеяние убийцы и поместил на лоб черную отметку в виде кинжала.
     - Убийца? - спросил Кернус прерывающимся голосом. - Ты - Тэрл Кэбот! Ну, да! Ты Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба!
     - Я - Куурус.
     - У тебя на лбу черный символ смерти, - прошептал он.
     - Это для тебя, - сказал я ему.
     - Нет! - закричал оп.
     - Да, Кернус. Это по тебе я ношу на лбу черную метку.
     - Я ни в чем не виноват! - воскликнул он.
     Я не удостоил его ответом.
     - Это Менициус, - быстро забормотал Кернус, - это он, он убил того воина из Тентиса! Это он, а не