с.
     - У меня нет никакого мнения, - пожал я плечами. - Я практически ничего о них не знаю.
     Что-то в его голосе вызвало мое удивление. Да и во взгляде, брошенном на меня Хо-Сорлом, было нечто странное. Ни одного из них, казалось, не смущало то, что я обычно носил черное одеяние убийцы, хотя, конечно, выходя из дома Кернуса, я надевал красную тунику воина. Они не делали назойливых попыток завязать со мной дружеские отношения, но и не старались избегать моего общества, само собой получалось так, что мы довольно часто оказывались рядом.
     - Вот это птица! - воскликнул Хо-Сорл, кивая на тележки, подвозящие тарнов к стартовым насестам.
     Вокруг нас раздались изумленные возгласы.
     У меня перехватило дыхание. На одной из повозок, которую тянул впряженный в неё рогатый тарларион, я увидел гигантского черного тарна, настоящего красавца с хищно изогнутым клювом и горящими черными глазами. Птица гордо запрокинула голову - и над стадионом прозвучал её дикий воинственный клич, какой, вероятно, должен был бы витать над скалистыми утесами Тентисской гряды или над суровыми пиками уходящих в небо Валтайских гор, а то и звать в бой сошедшихся в смертельной схватке где-нибудь под облаками наездников.
     - Но это же не гоночный тарн, - услышал я восклицание одного из зрителей.
     Я сам не заметил, что встал, подавшись вперед, туда, к стартовой площадке, где остановились повозки с готовящимися к выступлению тарнами.
     - Мне говорили, - сказал Ремиус, - что эта птица из Ко-Ро-Ба.
     Я не мог выдавить из себя ни слова; ладони у меня стали влажными. За спиной раздались вопли Филлис и Вирджинии. Я на секунду обернулся и увидел, что Хо-Сорл схватил их за волосы и повернул лицом к себе.
     - Рабыни, - услышал я его наставительный голос, - никогда никому не расскажут о том, что они сегодня видели. Понятно?
     - Да, господин! - ответила Вирджиния. - Никогда не расскажу.
     - Да-да, понятно! - взвизгнула Филлис, которую Хо-Сорл для пущей убедительности ещё раз хорошенько тряхнул за волосы. - Филлис никому-никому никогда ничего не расскажет!
     Я словно во сне направился к концу нашего ряда и начал спускаться по узкому проходу, ведущему к защитному барьеру.
     - Возьми это! - крикнул, подбегая, Ремиус и вложил мне в руку небольшой кожаный мешок.
     Я даже не обратил на него внимания и продолжал спускаться туда, к песчаному полю стадиона. Вскоре я был уже у металлических перил.
     Не больше сорока ярдов отделяло меня от птиц. Я замер.
     И тогда, словно после долгих поисков в этом море человеческих лиц, звуков, красок, черные блестящие глаза птицы остановились на мне. Она как будто почувствовала мое присутствие, а я - её состояние. Я ощущал, как напрягается её тело, как наполняется силой каждый её мускул. Меня охватило непонятное волнение.
     Внезапно, не сводя с меня пронизывающего взгляда своих горящих глаз, птица широко взмахнула громадными черными крыльями, подняв вокруг целую песчаную бурю, едва не сбив с ног стоящего у повозки низкорослого подсобного рабочего в опущенном на самые глаза капюшоне. Птица вторично издала пронзительный крик - крик, способный вселить ужас даже в сердце ларла, но я не чувствовал страха. Мы оба с ним были воинами и хорошо понимали друг друга.
     Я увидел, что держу в руке кожаный капюшон, расправил его, натянул на голову, опустив его края до самых плеч и, перебравшись через защитный барьер, пошел к стартовой площадке.
     - Приветствую тебя, Мип, - сказал я низкорослому подсобному рабочему, забираясь на транспортировочную повозку.
     - Ты - Гладиус с Коса, - узнал он.
     Я кивнул и, оглянувшись на птицу, поинтересовался:
     - Что все это значит?
     - То, что ты выступаешь за стальных, - ответил он.
     Я протянул руку и прикоснулся к мощному изогнутому клюву птицы, провел по нему ладонью и, не удержавшись, прижался к нему щекой. И тарн, этот хищник, беспощадный ко всему, что движется в поднебесье, осторожно опустил голову и положил клюв ко мне на плечо.
     Так мы и стояли, голова к голове, и я нисколько не боялся, что кто-то сможет заметить под моим капюшоном скатившуюся у меня из глаз слезу.
     - Сколько времени прошло, Убар Небес, - сказал я, - сколько времени!
     Я едва замечал, что творится вокруг меня, и снова начал отдавать отчет происходящему, только когда услышал голос Мипа.
     - Не забудь о том, чему я учил тебя, - напутствовал он.
     - Я помню.
     - Тебе пора.
     Я взобрался в седло, и, когда Мип снял с правой ноги тарна удерживающие его на повозке цепи, я легко поднял птицу в воздух и усадил её на стартовый насест.

Глава 17

КЕЙДЖЕРАЛИЯ

     - С Кейджералией вас! - крикнула мне какая-то девчонка-рабыня, бросая в меня венком из цветов са-тарна, и тут же побежала прочь.
     Через пару шагов я её нагнал, развернул к себе, крепко поцеловал в губы и, шлепнув ладонью по округлой заднице, отпустил.
     - И тебя с Кейджералией, - рассмеявшись, ответил я, и она, хохоча, убежала прочь.
     В ту же секунду из выходящего на улицу окна, футов на шестнадцать возвышающегося над землей, меня окатили ведром воды. Сквозь стекающие по лицу теплые струи я увидел высовывающуюся из окна девушку-рабыню, посылавшую мне воздушный поцелуй.
     - С Кейджералией! - крикнула она и рассмеялась.
     - В такие праздники лучше и носа не высовывать на улицу, - хмуро заметил проходивший мимо меня строитель, туника которого была вся в пятнах от брошенных в него фруктов.
     Следом за ним брели трое мужчин-рабов с красующимися у них на головах венками из молодых ветвей брека. Они на ходу передавали друг другу, поочередно прикладываясь к широкому горлышку, кувшин паги, очевидно, уже далеко не первый, поскольку их ноги, действующие словно сами по себе, то и дело пытались переплестись, как и ветви их венков. Один из них окинул меня мутным взглядом. Насколько я мог понять по выражению его лица, ему, вероятно, показалось, что вместо меня одного здесь стоит по крайней мере трое человек. Он протянул мне кувшин с предложением сделать глоточек, на что я охотно согласился.
     - С Кейджералией, - очевидно, должно было означать то, что он долго пытался произнести.
     При этом он едва не опрокинулся на спину, и его спасло только то, что его падавшего в ту же самую секунду товарища повело прямо на него, и они оба так и повисли друг на друге, представляя собой неповторимую живую скульптуру празднующих Кейджералию мужчин.
     - С Кейджералией, - поздравил я их третьего собрата, не собравшегося ещё падать, и протянул ему серебряную монету.
     Отойдя на пару шагов, я услышал за спиной шум, свидетельствующий, что третий парень последовал-таки начинанию своих товарищей, и, обернувшись, я ещё успел заметить, как рушится их непрочное скульптурное творение.
     Тут мимо меня пробежала девушка-рабыня, и трое, казалось, уже отрубившихся и ни на что не годных парней неожиданно ожили и, кряхтя, оказывая друг другу братскую помощь, каким-то чудом ухитрились подняться на ноги и даже попытались поспешить за девушкой следом. Она, очевидно, по достоинству оценила предпринимаемые ради неё мучительные попытки и на секунду остановилась, но, когда один из наиболее ретивых нашел в себе силы протянуть к ней руку, она рассмеялась и снова припустила по улице. Однако не успела она сделать и пары шагов, как откуда-то из-за угла вынырнул ещё один мужчина и, к изумлению девушки, схватил её в охапку и притянул к себе. Она взвизгнула в притворном ужасе, но уже через секунду снова оказалась на свободе, так как подхвативший её незнакомец, к явному своему разочарованию и удовольствию девушки, заметил надетый на неё ошейник.
     - С Кейджералией! - смеясь, крикнула она незадачливому искателю приключений, продолжая свой путь.
     От дальнейшей судьбы девушки меня отвлек врезавшийся прямо над моей головой в стену здания сочный плод. Стена, помимо расплывающегося по ней свежего пятна, была вся испещрена надписями и рисунками в адрес хозяев этого квартала и отнюдь не прославляющими их.
     За углом дома послышались чьи-то раздраженные крики и радостные голоса девушек.
     Не в добрый час я выбрался на улицу. Было бы лучше как можно скорее вернуться в дом Кернуса.
     Я поспешно свернул на соседнюю улицу. И неожиданно оказался в объятиях двух десятков мигом окруживших меня девушек, визжащих и хлопающих от радости в ладоши. Вот когда я по-настоящему пожалел, что владельцы не вешают на Кейджералию своим рабыням на щиколотки колокольчики. Такое могло прийти в голову только врагу. И как я сразу не сообразил, что тишина на этой улице означает, что они устроили здесь засаду! И ведь, наверное, у них где-то были и свои разведчики!
     Девушки по праву громогласно гордились своей победой.
     - Пленник! Это наш пленник! - вопили они.
     Я почувствовал у себя на шее веревку; её петля немилосердно стягивала горло. Конец её держала в руке темноволосая девушка, длинноногая, с ошейником, естественно, и в короткой тунике рабыни.
     - Поздравляем тебя, воин, - сказала она, угрожающе затягивая и без того готовую удушить меня веревку. - Теперь ты - раб девушек с Горшечной улицы, - поставила она меня в известность.
     Тут же невидимые руки опутали меня всего веревками и стянули ноги так, что я едва мог стоять, не говоря уже о попытке к бегству.
     - Как мы поступим с нашим пленником? - обратилась темноволосая к своим подругам.
     На неё посыпался град предложений.
     - Раздеть его! - потребовал чей-то звонкий голос.
     - Клеймить! - перебил его другой.
     - Плетей ему! Плетей! - неистовствовал третий.
     - Надеть ему ошейник! - советовал четвертый.
     - Ну, хватит! - потребовал я. - Послушайте!
     Слушать они, однако, не стали, а вместо этого пошли по улице, таща меня за собой.
     Шествие наше продолжалось недолго, и вскоре меня втолкнули в большую комнату, заваленную корзинами и увешанную кожаной упряжью, - очевидно, подсобное помещение какого-нибудь малопримечательного цилиндра. Центральная часть комнаты оставалась свободной, и здесь на покрывающую её солому были брошены несколько репсовых подстилок. У дальней стены стояли связанные по рукам и ногам два человека - воин и молодой приятной наружности тарновод.
     - С праздником, - криво усмехнувшись, приветствовал меня воин.
     - С Кейджералией, - хмуро ответил я.
     Темноволосая, уперев руки в бока, внимательно оглядела меня, прошлась перед моими товарищами по несчастью и снова вернулась ко мне.
     - Неплохой улов, - заметила она.
     Ее подруги радостно взвизгнули, едва усидев на месте от распирающего их ликования.
     - Теперь вы будете нам прислуживать, - объявила темноволосая.
     Нас развязали, оставив лишь веревки на шее и на ногах, концы которых поручили держать одной из девушек.
     Нам выдали жестяные банки с разбавленным, наверняка украденным где-нибудь на кухне ка-ла-на.
     - Но прежде, чем они начнут нас обслуживать, - не унималась темноволосая, - мы сделаем из них настоящих рабов для наслаждений.
     И нам на шею тут же надели гирлянды таленд.
     Затем каждого из нас обучили, как следует подавать вино, спрашивая при этом: "Не хочет ли госпожа немного вина?" - и дожидаясь, пока девушка, едва сдерживаясь от хохота, не найдет в себе силы ответить: "Да, хочу!".
     - Ты, раб, будешь подавать вино мне, - заявила мне темноволосая.
     В своей короткой тунике она выглядела просто восхитительно, а её ноги казались ещё длиннее.
     - Да, госпожа, - ответил я как можно более почтительным тоном.
     Затем я наклонился к ней и протянул жестяную банку с вином.
     - На колени! - приказала она. - И обслуживай меня как рабыня для наслаждений!
     Девушки затаили дыхание. У обоих мужчин вырвался негодующий крик.
     - Так не пойдет, - ответил я.
     Тут же петля у меня на шее затянулась. Две девушки рванули за веревки, связывающие мои лодыжки, и я тяжело повалился на каменный пол, расплескивая вино из жестяной банки.
     - Раб неуклюжий, - фыркнула длинноногая.
     Остальные девушки прыснули со смеху.
     - Дайте ему ещё ка-ла-на, - распорядилась темноволосая.
     Мне всунули в руки новую жестяную банку с вином, однако их идиотские шутки уже начали мне надоедать.
     Эта длинноногая, очевидно, из наиболее низкой категории рабынь, кажется, хотела подвергнуть меня унижению в качестве реванша над своим хозяином, чье место я сейчас занимал.
     - Налей мне вина, - сурово приказала она.
     - С Кейджералией, - услужливо произнес я.
     Она расхохоталась, поддерживаемая смехом своих товарок. Я тем временем быстро обежал взглядом складское помещение, в глубине которого я заметил небольшую, заставленную ящиками и коробками комнату.
     Смех постепенно затих.
     Я низко склонил голову и протянул жестяную банку длинноногой.
     Девушки наблюдали за мной не дыша.
     Длинноногая с довольным смешком потянулась за банкой, и тут я быстро схватил её за руку, рванул к себе, вскакивая на ноги, и опутал её связывавшими меня веревками, стянув руки у неё за спиной. Затем, пока остальные девушки визгом отмечали столь неожиданный для них поворот событий, а длинноногая яростно пыталась высвободиться из моих объятий, я одним махом сгреб её в охапку, выскользнул в соседнюю комнату и, опустив девушку на пол, закрыл за собой дверь на задвижку. С минуту до меня доносились снаружи удары слабых кулачков по двери и возмущенные крики, внезапно сменившиеся воплями ужаса и шумом борьбы. Я оглядел свое убежище. Единственное узкое оконце высоко в стене было заделано решеткой. Убежать отсюда, бросив в запертой комнате девушку одну, я тоже не мог.
     Нужно было искать другое решение. Я освободился от спутывающих меня веревок и бросил их на пол. Затем приложил ухо к двери и прислушался. Некоторое время снаружи до меня доносились только девичье всхлипывание да звуки какой-то возни.
     Я приоткрыл дверь и без всякого удивления обнаружил, что воин и тарновод, освободившись от веревок, воспользовавшись минутным замешательством и переполохом, вызванным моими действиями, не давая растерявшимся девушкам наброситься на них всем сразу, одну за другой связали их всех. Длинная веревка соединяла весь ряд стоящих на коленях девушек с Горшечной улицы, соединяя их стянутые за спиной руки. Вторая веревка, петлями наброшенная каждой из девушек на шею, связывала их словно цепь рабовладельца, готовящегося к перегону скованных в единую колонну рабов. Я вытолкал длинноногую в подсобное помещение полюбоваться на своих незадачливых помощниц.
     Она, всхлипывая, застыла в дверном проеме.
     На глазах у многих девушек тоже блестели слезы.
     - С Кейджералией! - поздравил всех нас воин, поднимаясь на ноги после проверки узла на руках у последней девушки.
     - С праздником! - ответил я, отправляя длинноногую к её подругам. - Присоединяйся к девушкам с Горшечной улицы, - напутствовал я её.
     Она ничего не сказала и понуро побрела в большое помещение. Я позволил ей остановиться в центре комнаты у расстеленных на соломе репсовых покрывал.
     Здесь она, низко опустив голову, всем своим видом признавая поражение, повернулась ко мне и тихо сказала:
     - Позвольте предложить вам немного вина, хозяин.
     - Нет, - ответил я.
     Она изумленно взглянула на меня и затем, понимающе кивнув, принялась было развязывать удерживающий её тунику на плече узел.
     - Нет, - нежно остановил я её.
     Она подняла на меня недоумевающий взгляд.
     - Я сам подам тебе вино.
     Она не спускала с меня недоверчивых глаз все то время, пока я наливал в маленькую жестяную банку разбавленный ка-ла-на. Когда она брала у меня вино, рука её дрожала. Она поднесла банку к губам и неуверенно посмотрела на меня.
     - Пей, - подбодрил я её.
     Она выпила.
     Я взял у неё пустую банку и отбросил её в угол комнаты, затем заключил в объятия её стройное, гибкое, такое зовущее тело и поцеловал девушку в губы долгим поцелуем.
     Она лежала подо мной, вытянувшись на брошенных на солому покрывалах, и отвечала на мои поцелуи.
     - Не позволяй мне убежать от тебя, - пробормотала она.
     - Ты не убежишь, - заверил я, развязывая на её плече удерживающий короткую тунику узел.
     Я слышал, как одна из сидящих в ряд девушек также попросила сначала вина, а затем сказала тарноводу: "Не позволяй мне убежать от тебя". Краем глаза я увидел, как мои новые товарищи увели двух девушек с собой в глубь дома, а затем через некоторое время вернулись назад.
     Мы с воином и тарноводом провели с девушками с Горшечной улицы большую часть дня. К этому времени я уже разобрался с длинноногой и, снова связав ей руки, отправил её к остальным. Однако когда мы уже готовились уходить из этого столь гостеприимного места, она попросила повторения, я не мог ей отказать.
     После этого я уже не связывал её. Она стояла, опустив мне голову на плечо, и я не боялся, что она тут же бросится потихоньку отпускать на свободу своих подруг.
     Воин с тарноводом неторопливо обходили строй стоящих на коленях девушек и, целуя каждую из них в губы, поздравляли с Кейджералией.
     Мы с длинноногой снова обменялись поцелуями.
     - С Кейджералией, - нежно поздравил я напоследок свою новую знакомую и, повернувшись, пошел за выходящими из помещения воином и тарноводом, увешанными гирляндами таленд, подаренных им девушками с Горшечной улицы.
     - С Кейджералией! - крикнула одна из них нам вдогонку.
     - С праздником! - ответили мы.
     - С Кейджералией! - услышал я зовущий меня голос длинноногой. - С праздником тебя, воин!
     - С Кейджералией! - махнул я ей на прощание рукой, довольный тем, как заканчивается этот день.
     Кейджералия - Праздник Рабов в северных, наиболее цивилизованных городах Гора - отмечается каждый год.
     Пожалуй, единственным городом, не поддерживающим этой традиции, является Порт-Кар, расположенный в дельте реки Воск. Однако дата проведения Кейджералии в различных городах отличается. В большинстве городов она отмечается в последний день Двенадцатой переходной стрелки, но в Аре и некоторых других городах этому празднику отводится последний день пятого месяца, накануне Праздника Любви.
     Это было во многих отношениях странное, фантастическое лето. С каждой новой неделей жизнь в Аре становилась все более дикой, неуправляемой, законность неуклонно теряла свою силу. Улицы и мосты заполонили вооруженные бандиты, грабившие всех подряд, что, однако, казалось, нисколько не беспокоило призванных следить за порядком воинов. Но что самоё удивительное, будучи пойманными и отправленными в Главный Цилиндр, за редким исключением они, как правило, освобождались за неимением достаточно веских причин для задержания. Беззаконие дошло до того, что люди стали бояться выходить на улицу без оружия. На состязаниях тарнов или на Стадионе Клинков волнение болельщиков доходило до неистовства, часто заканчивающегося массовыми потасовками. На улицах даже в те редкие дни, когда Стадион Тарнов пустовал, едва ли кого можно было встретить без болельщицкой нарукавной повязки, свидетельствующей о принадлежности к той или иной группе фанатов. Встреча же на мосту или в другом подходящем месте представителей конкурирующих группировок, естественно, не могла привести ни к чему хорошему. Людей, казалось, ничего не интересовало, кроме результатов поединков и состязаний. Грабители могли среди бела дня взламывать двери какого-нибудь дома, но соседи только покрепче запирали собственное жилище, радуясь, что на сей раз беда обошла их стороной, или торопливо отправлялись на излюбленное ими соревнование, беспокоясь лишь о том, как бы им не опоздать.
     Основное соперничество на состязаниях тарнов разгорелось между тремя группировками - зеленых, желтых и стальных, последняя из которых представляла собой новую, недавно сформировавшуюся фракцию. Неожиданный успех и головокружительный взлет популярности стальных начался в первый же день состязаний, когда в одиннадцатом заезде их представитель Гладиус с Коса верхом на громадном тарне выиграл гонку, выведя своих приверженцев в первый ряд наиболее известных стар