ких посвященных. - У Фламиниуса вырвался злобный смешок. - И им "каким-то чудом удалось сбежать"...
     - Вы не пытались начать работу заново? - спросил я.
     - Все пропало, - ответил Фламиниус. - Записи, оборудование, подопытные животные - все. Некоторые из членов моего персонала погибли. Те же, кому удалось выжить, не хотели продолжать работу, - он приложился к кубку с пагой. - А кроме того, в случае продолжения наших экспериментов никто не помешает посвященным прибегнуть к огню и мечу снова.
     - И что же вы сделали?
     Фламиниус рассмеялся.
     - Я подумал, каким глупцом я был. Как-то я забрел на пепелище, туда, где стояло здание, в котором мы так много времени и сил потратили на наши исследования, и долго смеялся. Бродил среди разрушенных стен и сгоревших обломков нашего оборудования и смеялся! Тогда-то я и осознал, что мне никогда не победить посвященных. Они всегда сумеют добиться своего.
     - Я так не думаю.
     - Цензура, контроль над всем, что принимается за правду, - сказал Фламиниус, - всегда подавит собой истинную правду, столь же смешную и нелепую, как и сам надзор над ней.
     - Не верьте этому, - сказал я.
     - О, я смеялся, - продолжал Фламиниус, - и начал понимать, что движет людьми алчность, стремление к удовольствиям, золоту и власти и что я, Фламиниус, пожелавший потратить всю свою жизнь на бесплодные попытки победить одну-единственную болезнь, просто глупец. На следующий же день после моего посещения пепелища я предложил свои услуги дому Кернуса, где я и работаю уже много лет. Я доволен. Мне хорошо платят. У меня достаточно золота, хватает власти, возможностей и рабынь красного шелка. Чего ещё желать человеку?
     - Быть Фламиниусом, - ответил я.
     Он рассмеялся и затряс головой.
     - Нет, - сказал он. - Я узнал истинную цену человеку. Этот дом хорош для подобных открытий, - он посмотрел на меня мутными, полными ненависти глазами. - Я презираю людей! Презираю! Вот почему я пью с тобой.
     Я коротко кивнул ему и собрался уходить.
     - И последнее во всей этой маленькой истории, - сказал он мне вслед.
     Я обернулся. Он опять возился с бутылью.
     - На играх второго ен'кара, - сказал он, - на Стадионе Клинков я видел верховного служителя высоких посвященных.
     - Ну и что? - спросил я.
     - Он об этом ещё не знает... И не узнает, наверное, ещё с год.
     - О чем не узнает? - не понял я.
     Фламиниус рассмеялся и налил себе очередную порцию выпивки.
     - О том, что он болен дар-косисом, - ответил он.
     Я медленно брел по дому. Близилась полночь, однако то тут, то там до меня доносились отголоски Кейджералии, празднование которой зачастую продолжается до рассвета.
     Я шел, погруженный в свои мысли, и ноги сами снова привели меня в обеденный зал дома Кернуса. Я походил по залу и, толкаемый любопытством, открыл дверь, через которую уволакивали предназначенных на съедение зверю рабов. За дверью оказалась длинная лестница.
     Стараясь не шуметь, я поднялся по ступеням до верхней площадки, откуда шел широкий коридор, в конце которого я увидел двух сидевших на полу охранников. Заметив меня, они мгновенно вскочили на ноги. Я медленно приблизился. Оба стражника были вооружены. Выглядели они совершенно трезвыми, хорошо отдохнувшими, собранными.
     - С Кейджералией, - поприветствовал я их. Вместо ответа они обнажили оружие.
     - Сюда входить запрещено, Несущий Смерть, - сказал один из них.
     - Хорошо, - ответил я, оглядывая тяжелую, обитую железом дверь за их спиной. С нашей стороны она была не заперта, и это меня заинтересовало. Мне казалось, что она, наоборот, должна быть закрытой на множество запоров, чтобы не оставить ни малейшей возможности выбраться находящемуся внутри зверю. Запоры, однако, на двери имелись два толстых бруса и соответствующие им две металлические скобы.
     Внезапно из-за двери донесся глухой рев.
     - Мы тут устроили поединок на кривых ножах, - доложил я, - и я получил ранение.
     Я отвернул рукав туники и показал им наложенную повязку, сквозь которую просочилось несколько капель крови.
     В глазах охранников появился страх.
     - Уходите отсюда! - воскликнул первый стражник.
     - Сейчас я вам покажу, - не обращая внимания на их явную тревогу, сказал я, разматывая повязку на руке.
     За дверью раздался дикий громкий рев, и мне показалось, будто я слышу скрежет когтей по каменной стене.
     - Уходите! - настойчиво повторил второй стражник. - Уходите отсюда!
     - Рана совсем не серьезная, - старался я их успокоить, показывая для убедительности края разошедшейся кожи, с которой после снятия повязки снова начала сочиться кровь.
     И тут я, к своему ужасу, услышал, как что-то изнутри бросилось на дверь. Удар был такой силы, что казалось, будто она вот-вот вывалится, однако тяжелые створки выдержали натиск и отошли назад. Можно было предположить, что с той стороны двери также есть запоры. Затем я услышал звук, очевидно, двигаемых в пазах засовов, словно что-то или кто-то пытался удержать их на месте. Значит, дверь могла запираться и открываться изнутри.
     Тут раздался новый дикий, безумный рев, и мне показалось, что задвижка с той стороны двери с грохотом вышла из пазов. Оба стражника побледнели от ужаса и поспешно бросились запирать дверь с этой стороны, заводя два тяжелых бруса в предназначенные для них железные скобы. Покончив с этим, они застыли в напряженном ожидании, не сводя с двери наполненного животным страхом взгляда. Доносящиеся изнутри звуки вселяли ужас. Зверь бесновался, царапая двери мощными когтями и бросаясь на них с такой силой и остервенением, что казалось, двери давно уже должны были слететь с петель.
     - Уходите! Убирайтесь отсюда! - бросил мне один из стражников.
     - Ладно, - сказал я и, пожав плечами, двинулся по коридору назад.
     До моего слуха ещё долгое время долетали изрыгаемые охранниками проклятия и грохот ударов в двери, непонятно каким образом выдерживающей бешеный натиск зверя. На верхней лестничной площадке я ненадолго задержался и дождался того момента, когда звериный рев наконец прекратился, а вслед за этим через минуту я услышал звук задвигаемых с той стороны засовов, значит, дверь теперь была заперта и изнутри. Еще через некоторое время охранники, успокоившись, отодвинули с наружной части двери оба тяжелых бруса.
     Внутри комнаты стояла мертвая тишина.
     И снова я бродил по дому, то и дело натыкаясь на перепившихся охранников и членов обслуживающего персонала, приветствующих меня неизменным: "С Кейджералией!" и слышащих от меня столь же неизменное, как пароль, поздравление.
     В голове постоянно вертелась одна и та же мысль, к которой я, сам не зная почему, все время возвращался.
     Видимой причины тому не было: мысль казалась не привязанной ни к чему конкретно и вызвана была, вероятно, случайно брошенным мне Кернусом замечанием. "Из тебя, Несущий Смерть, - сказал он мне, - никогда бы не вышел настоящий игрок". Его слова прочно засели у меня в голове и не давали покоя.
     С противоположной стороны тянулся ряд дверей, ведущих, очевидно, в кладовые и запертых сейчас на тяжелые замки. Здесь же стояло несколько корзин с фруктами. Почти половину стены занимала печь с громадной ямой для разведения огня и боковым проемом для подбрасывания дров. На каменной стенке печи виднелись углубления для установки над огнем решетки, а с потолка на цепях свисали крюки для подвешивания котла.
     Сейчас огня не было, но по обгоревшим головешкам ещё пробегали кое-где затухающие всполохи. Кроме них, комнату освещал один-единственный небольшой светильник, заправленный жиром тарлариона и подвешенный у самого потолка с той стороны помещения, где к стене были прикованы рабы, что, вероятно, облегчало часовому, проходившему здесь каждые два часа, проверять их наличие. Огонь в остальных светильниках был приглушен, и в комнате царил полумрак.
     Я вытащил из корзины вторую бутылку с пагой и протянул её этой, безносой.
     - Спасибо, хозяин, - сказал она, улыбаясь и возвращаясь на свое место под кольцом, к которому тянулась приковывающая рабыню цепь. Я заметил, что она, опустившись на пол, легко толкнула локтем двух сидящих от неё справа и слева девушек, с радостным видом показывая им бутыль.
     - С Кейджералией, - улыбнулся я ей.
     - С Кейджералией, - ответила она.
     И снова ко мне вернулась та же неотвязная мысль. "Из тебя, Несущий Смерть, никогда не вышел бы настоящий игрок". Настроение сразу же резко ухудшилось, я с мрачным видом выбрался в коридор и стал спускаться по ступеням, ведущим на нижние этажи и в глубь цилиндра. "Никогда... не вышел... игрок... настоящий игрок... никогда..." - сопровождала каждый мой шаг проклятая мысль.
     Она доводила меня до тошноты. Я начал даже бояться её, затем меня охватило раздражение. Она вцепилась в мой мозг когтями, раздирала, бросалась на него, как тот зверь, невидимый за тяжелой окованной дверью.
     "Из тебя, Несущий Смерть, никогда бы не вышел настоящий игрок".
     С бутылью паги в руке я прошел мимо охранников и стал осторожно пробираться по узким металлическим мосткам, тянущимся над железными клетками, забитыми перепившими в честь праздника рабами, спавшими, разметавшись, на каменном полу, сидевшими, уставясь отупевшим, невидящим взглядом в одну точку, или дрожащей рукой подносившими к губам вожделенную бутыль с разбавленной пагой. Я увидел, как одна из женщин, сильно пьяная, протягивала сквозь прутья, отделяющие одну клеть от другой, руку к ближайшей клетке с рабами-мужчинами, продолжая настойчиво бормотать: "Прикоснись ко мне, прикоснись!", но все её соседи спали на каменных плитах мертвецким сном.
     На пути снова встретилась лестница. Я миновал этажи с комнатами для допросов, с камерами для рабов, напоминавшими большие зарешеченные каменные мешки, и спускался все ниже и ниже, уходя глубоко под землю, оставляя за спиной все новые и новые этажи с железными клетками для рабов и бросая на ходу приветствовавшим меня охранникам неизменное: "С Кейджералией!".
     "Никогда, никогда, Несущий Смерть, из тебя бы не вышел настоящий игрок", - подгоняла меня словно следующая по пятам злорадная мысль, ставшая моим назойливым, похлопывающим по плечу, заглядывающим в глаза попутчиком, присутствие которого, мне начинало казаться, я ощущал уже физически всем своим телом.
     Я добрался до самого нижнего этажа.
     - Кто идет? - крикнул мне изумленный охранник.
     - Это я, Куурус из черной касты. - По приказу Кернуса разношу пагу пленникам по случаю празднования Кейджералии.
     - Но здесь только один пленник, - сообщил недоумевающий стражник.
     - Значит, больше паги достанется нам с тобой, - ответил я, вытаскивая из бутылки пробку.
     На лице охранника появилась радостная ухмылка.
     - Я провел здесь всю Кейджералию, - бормотал он в промежутках между большими глотками, - сидя один, без паги. Они даже девушку мне не прислали, - чувствовалось, что возмущению его не было предела.
     Я вначале было решил, что стоящий здесь на посту охранник получил приказ оставаться трезвым даже в сегодняшний вечер, но, увидев, с какой прытью он разрушает это мое неверное предположение, догадался, что о нем, вероятно, просто забыли в общей суматохе празднества.
     Успешно справившись с большей частью бутыли нужно признать, весьма вместительной, - он присел на пол, поскольку в этом положении ему теперь легче было держаться на ногах.
     - Хорошая пага, - наконец заметил он, заглядывая сквозь горлышко бутылки в остатки мутной жидкости.
     Я отошел от него и стал осматривать коридор. По обеим его сторонам тянулись ряды небольших, вероятно, рассчитанных на одного человека камер с металлическими дверями, снабженными окошками для наблюдения. В коридоре было сыро; в расщелинах между каменными плитами поблескивала влага. Полутьму мрачных сводов едва рассеивали тусклые светильники, расположенные на стенах ярдах в тридцати один от другого.
     До меня донесся долгий булькающий звук очередного глотка охранника, и я заметил, что теперь он просто сел на пол, прислонившись спиной к стене.
     Я взял укрепленный у него над головой факел и пошел по коридору. Двери камер были заперты, но мне удавалось заглянуть внутрь каждой из них, откидывая закрывающую окошко для наблюдения металлическую панель и светя факелом внутри камеры. Все они были доверху уставлены коробками, в большинстве своем напоминавшими те, что выгружались из доставившего рабынь черного корабля на Валтае.
     - Пленник в коридоре номер девять, - окликнул меня охранник, имея в виду ответвление коридора, находящееся в противоположной от меня стороне.
     Я зашагал назад и едва не наступил на мокрого, поблескивающего серебристой шкурой урта, шмыгнувшего при моем приближении прочь.
     - Спасибо, - поблагодарил я охранника, протягивая руку за бутылкой, которую он тут же на прощание снова надолго приложил к губам, затем, с сомнением поглядев на остатки жидкости, опрокинул в себя ещё глоточек и только после этого с явным сожалением отдал почти пустую бутылку мне.
     - Я скоро принесу её назад, - пообещал я.
     - Там слишком много паги для одного пленника.
     - Верно, - подтвердил я. - Значит, скоро я тебе её верну.
     Глаза охранника открывались уже с трудом, в замедленных движениях стала наблюдаться вялость.
     - Сороковая камера, - кивнул он головой, а точнее, уронил её на грудь.
     - Где ключ? - спросил я.
     - Возле двери, - ответил он.
     - Возле остальных дверей ключей не было, - с сомнением заметил я.
     - Остальные ключи хранятся где-то наверху, - пробормотал он. - Я не знаю где.
     - Спасибо.
     Я двинулся по направлению к девятому коридору.
     Вскоре в свете факела мне на глаза попалась камера с номером сорок на небольшой металлической пластине.
     Я открыл окошко для наблюдения. Внутри темной, мрачной камеры я едва сумел различить скрюченную фигуру лежащего у дальней стены закованного в цепи человека.
     Ящик для ключа находился слева от замочной скважины, футах в четырех от окошка для наблюдений. Маленький, тяжелый металлический ящик был намертво вделан в каменную кладку стены. Отпирался он несколькими поворотами болта с выпуклой головкой. Я проделал все необходимые операции, достал из ящика ключ, вставил его в замочную скважину, отпер замок и открыл тяжелую металлическую дверь камеры. Подняв факел повыше, я вошел внутрь.
     Напуганный светом урт, подбиравший из железной миски остатки овсяной каши, выскочил у меня из-под ног и скрылся в узкой расщелине в стене.
     В камере стоял спертый запах промокшей соломы и экскрементов урта и человека.
     Пленник - небольшого роста, совершенно раздетый, похожий на скелет человек с седыми всклокоченными волосами и блуждающим взглядом ввалившихся глаз проснулся и, увидев меня, испуганно запричитал плаксивым голосом нечто невразумительное. Он, пошатываясь, поднялся на колени и худой, изможденной рукой прикрыл глаза, очевидно давно отвыкшие от света.
     - Кто вы? - шепотом, скорее похожим на едва слышный вздох, спросил он.
     Я заметил, что узник ещё вовсе не стар, хотя волосы у него на голове свисали редкими, совершенно седыми прядями. Одно ухо у него отсутствовало.
     - Мое имя Куурус, - сказал я, отводя факел от пленника.
     Его шея, ноги, руки, были прикованы несколькими тяжелыми цепями, соединенными со вделанными в стену кольцами, хотя даже одной из таких цепей вполне хватало, чтобы удержать человека. Значит, этот человек должен быть не обычным пленником. Я заметил также, что длина цепей была строго рассчитанной и предоставляла лишь столько свободы в движениях, чтобы он мог дотянуться до миски или отогнать наиболее назойливо нападающих на него уртов. Судя по всему, содержащим его здесь было необходимо на некоторое время оставить его в живых, хотя маловероятно, чтобы в столь жалких условиях он мог просидеть здесь сколько-нибудь длительный срок.
     Я огляделся и, увидев в каменных плитах стены скобу, вставил в неё факел. Возвращаясь к пленнику, я спугнул ещё трех-четырех мотнувшихся в разные стороны уртов.
     - Вы из черной касты, - прошептал он. - Наконец-то они решили со мной покончить.
     - Относительно меня вы ошибаетесь, - ответил я.
     - Меня снова будут пытать? - с дрожью в голосе спросил он.
     - Не знаю.
     - Убейте меня, - попросил он.
     - Нет, - сказал я.
     Он глухо застонал.
     Я ещё раз взглянул на его тщедушное, измученное, покрытое кровоподтеками грязное тело, всклокоченные поредевшие седины и шрам на месте уха, потом отыскал на полу несколько камней, ногами забил ими щели и отверстия, через которые в камеру проникали урты.
     Не веря своим глазам, почти привыкшим к свету факела, пленник следил за каждым моим движением.
     Я снова вернулся к нему. Под металлическими наручниками и кандалами на щиколотках и запястьях пленника виднелись кровавые рубцы, превратившиеся в толстые сплошные нарывы. Вероятно, он пробыл в цепях уже несколько месяцев.
     - Зачем вы пришли? - спросил он.
     - Сегодня Кейджералия, - неопределенно ответил я и протянул ему бутылку с пагой.
     - Кейджералия?
     - Да.
     Из его груди вырвался хриплый надрывной смех.
     - Я был прав. Значит, я был прав!
     - Я не понимаю.
     Он запрокинул голову и поднес к губам бутыль. Я заметил, что у него во рту почти не осталось зубов, большинство из которых, вероятно, были выбиты или сгнили от долгого пребывания пленника в столь невыносимых условиях.
     Я насилу оторвал от него бутыль. Мне вовсе не хотелось, чтобы он убил себя лишними глотками паги, от которой его организм давно отвык.
     - Я был прав, - кивая головой, снова произнес он.
     - В чем?
     - В том, что сегодня Кейджералия, - ответил он и, отклонившись в сторону, показал на стене у себя за спиной длинный ряд тонких отметин, сделанных на каменной поверхности, очевидно, краем миски или металлическим наручником.
     - Все совпадает. Сегодня - Кейджералия, - повторил он.
     При взгляде на этот грубый календарь у меня невольно перехватило дыхание: ряд отметин был слишком длинен.
     Он снова глухо рассмеялся.
     Я дал ему сделать ещё глоток паги.
     - Иногда, - сказал он, - я не был уверен, сделал ли за день отметку или забью, а в иные дни боялся, что отметил их дважды.
     - Вы были аккуратны, - заметил я, внимательно всматриваясь в ровные ряды отметин, соответствующих пятидневным неделям, объединенным в месяцы и разделенным равномерно чередующимися Переходными стрелками.
     Я быстро сделал подсчет и сказал, указывая на самую первую отметину:
     - Это первый день ен'кара прошлого года.
     Беззубый рот растянулся в улыбке, глаза засверкали от удовольствия.
     - Да, - ответил пленник, - это первый день ен'кара 10118 года.
     - И произошло это незадолго до моего появления в доме Кернуса, - произнес я, чувствуя, как задрожал мой голос.
     Я снова протянул ему бутыль.
     - Ваш календарь очень точен, - сказал я. - Он вполне достоин писца.
     - Я - писец, - сказал человек.
     - Я знаю, - ответил я.
     - Меня зовут Капрус, - добавил он.
     - И это я знаю.
     За спиной у меня раздался громкий смех. Я вскочил на ноги и схватился за меч. В сопровождении четырех вооруженных арбалетами охранников в дверном проеме стоял Кернус. Из-за плеча у него выглядывал стражник, которого я угощал пагой, а ещё дальше, в коридоре, виднелся человек, которого я все эти долгие месяцы принимал за Капруса. На его лице играла кривая ухмылка.
     Они вошли в камеру.
     - Не нужно вытаскивать оружие, - сказал Кернус.
     Я усмехнулся. Это было бы действительно глупо. Охранники направили на меня арбалеты. С такого расстояния выпущенные из них стрелы прошили бы меня насквозь.
     Охранник, тот самый, которого я поил пагой, подошел к Капрусу, вырвал у него из рук бутыль и с отвращением вытер рукавом туники её горлышко.
     - По-моему, вы обещали вернуть эту бутыль мне, - заметил охранник.
     - Она твоя, - ответил я. - Ты её заслужил.
     Стражник рассмеялся и приложил бутыль к губам.