го внешности оказалось для меня неожиданным все находящиеся в Рое люди - как мужчины, так и женщины - обычно (хотя в последнее время и не всегда) бреют голову наголо, что отвечает традиционно принятым в Рое нормам гигиены. С непривычки волосы причиняли Ал-Ка немало хлопот, и он мыл их по нескольку раз в день.
     Элизабет от души веселилась, просматривая сделанные для неё документы рабыни и заучивая на память подробности своего пленения и последующих продаж на невольничьих рынках, подтверждаемых многочисленными расписками и справками. К документам прилагалось и описание её особых примет, внесенное в регистрационные документы ещё во время нашего пребывания в Рое.
     Здесь же в моем присутствии, Ал-Ка скрепил документы отпечатками пальцев Элизабет. Я заметил, что в графе примечаний в документах было указано, что Элизабет владеет грамотой, без чего Капрусу едва ли удалось бы зачислить её в штат своих сотрудников. Время нашего расставания неумолимо приближалось, и в один из дней Ал-Ка сказал, что им пора отправляться в путь.
     - Будь осторожна, - сказал я ей на прощание.
     - Увидимся в Аре, - ответила она, оставляя на моих губах последний поцелуй.
     После этого мы с Ал-Ка завернули её в кусок брезента, спрятав таким образом от любопытных глаз, и отнесли в повозку. Я крепко поцеловал Элизабет и долго смотрел, как они с Ал-Ка медленно удаляются от городских стен в повозке, подобной тем, в которых обычно разъезжают мелкие торговцы.
     За городом, где-нибудь в уединенной рощице, Ал-Ка должен был остановиться, высвободить Элизабет из-под брезента и изменить внешний вид повозки - установить внутри неё центральный брус и заменить обтягивающий её белый с золотом тент на голубой с желтым.
     Элизабет предстояло сжечь свою одежду и надеть на себя ошейник. Затем она заберется в повозку, и её лодыжки с надетыми на них кольцами будут цепями прикреплены к центральному брусу. После этого Ал-Ка выведет повозку из рощи и направит её в Тентис, куда Элизабет должна прибыть уже в качестве рабыни, обнаженной и в цепях, - привлекательная, но едва ли вызывающая больше внимания, чем другие рабыни, ежедневно прибывающие в самый крупный в Тентисе и один из наиболее известных на Горе работорговый дом Кларка.
     На тарне до Тентиса можно было добраться меньше чем за день, однако в повозке этот путь должен занять большую часть горианского месяца. Каждый месяц состоит из пяти пятидневных недель и отделяется от следующего месяца пятидневным периодом, называющимся "переходная стрелка", с одним исключением для первого месяца года, начинающегося с дня весеннего равноденствия, которому предшествует не только "переходная стрелка", но и ещё один пятидневный период, называемый "ожидающей стрелкой". Это время внутреннего очищения горианцев, в течение которого они моют двери и белят стены своих домов, постятся, отказываются от развлечений и стараются реже выходить из дома. Посвященные, однако, в своих проповедях и молитвах не уделяют особого внимания периоду "ожидающей стрелки", из чего можно сделать вывод, что он не имеет религиозного значения. Вероятно, горианская традиция рассматривает это время как период прощания с уходящим годом, подведение итогов тому, что было сделано за эти месяцы.
     Горианцы, как правило проводящие большую часть дня под открытым небом, на природе или в городе, сильно зависят от погоды и придают смене времен года большое значение. Начало нового года, приходящееся в большинстве горианских городов на день весеннего равноденствия, ассоциируется у горианцев с новыми надеждами и отмечается как самый большой праздник года. Повсюду царит веселье, в городе устраиваются публичные игрища и спортивные соревнования, горожане окрашивают двери своих домов в зеленый цвет, отовсюду льются музыка и песни. Улицы и мосты городов заполняются толпами людей в праздничных одеяниях.
     Празднования продолжаются в течение десяти дней первого месяца как награда после воздержания "ожидающей стрелки". Ко всеобщему неудобству, наименования месяцев в различных регионах Гора отличаются друг от друга, однако в большинстве цивилизованных городов четыре месяца, связанные с днями равноденствия и солнцестояния - что, вероятно, объясняется устройством в эти дни больших ярмарок в Сардаре, - носят одни и те же понятные для каждого названия: ен'кара, или ен'кара-лар-торвис; ен'вар, или ен'вар-лар-торвис; се'кара, или се'кара-лар-торвис; и се'вар, или се'вар-лар-торвис.
     Мы с Элизабет появились в Ко-Ро-Ба во второй месяц, а уехала она на второй день второй "переходной стрелки", следующей за окончанием второго месяца.
     Мы рассчитали, что она сумеет добраться до дома Кларка к третьей "переходной стрелке", предшествующей месяцу ен'вар. Если все сложится удачно, она должна быть в Аре и, возможно, даже устроится в доме Кернуса уже в конце ен'вара. Хотя, конечно, если её отправят в Ар вместе с прочими на невольничьих повозках, этот план не сработает. Однако мы знали, что дом Кларка при проведении выборочных торгов, на которые Элизабет, несомненно, попадет, доставляет купленных им рабов на невольничьи рынки Ара караванами тарнов с подвязанными к ним громадными корзинами, в которые помещаются по пять-шесть скованных вместе рабов. Иногда подобные караваны насчитывают до сотни тарнов, что вместе с сопровождающим их летящим рядом эскортом представляет собой довольно впечатляющее зрелище.
     Я решил дождаться четвертой "переходной стрелки", следующей после месяца ен'вар, а затем на тарне отправиться в Ар, где собирался выступить в роли погонщика тарнов, ищущего работу в доме Кернуса. Однако после того, как в начале ен'вара был убит воин из Тентиса, внешне похожий на меня, я решил прибыть в Ар под видом убийцы на высоком тарларионе, поскольку люди из касты убийц обычно не пользуются тарнами для своих передвижений. Кроме того, весьма нелишним было позволить жителям Ара полагать, будто Тэрл Кэбот убит. К тому же я должен был отомстить за смерть воина из Тентиса, погибшего на мосту в Ко-Ро-Ба: его безвинно пролитая кровь не давала мне покоя. Я считал выполнение этого дела своим долгом не только потому, что Тентис поддерживал с Ко-Ро-Ба союзнические отношения, но прежде всего потому, что воин этот, очевидно, был убит вместо меня, а значит, жизнь моя кому-то очень мешает.
     - У меня получилось, - сказала Элизабет. Она сидела возле кольца для рабов и училась завязывать мой узел.
     - Хорошо, - ответил я.
     Сам я уже довольно долго возился с узлом, который изобрела она сама, и в конце концов вынужден был признать, что он в сущности довольно прост и тем не менее весьма оригинален.
     Мне кажется, что различить узлы, завязанные мужской и женской рукой, довольно легко. Более того, узел, изобретенный Элизабет, неуловимым образом отражал её характер. Он казался сложнейшим, нераспутываемым, эксцентричным, а некоторые его переплетения выглядели даже игриво. В результате столь незначительная вещь, как личный узел, снова напомнила мне о врожденных половых различиях между людьми, проявляющихся в тысячах часто проходящих мимо нашего внимания мелочах, таких, как почерк, цвета одежды, обороты речи. Однако в каждой такой незначительной детали, мне кажется, и заявляет о себе личность человека.
     - Ты можешь проверить этот узел, - сказала Элизабет.
     Я занялся её узлом, а она - моим, и каждый из нас принялся внимательно, шаг за шагом разбирать работу другого.
     Узел Элизабет состоял из пятидесяти пяти переплетений. Мой - из пятидесяти семи.
     Она вызвалась придумать новый узел с ещё большим количеством петель, но тут мое терпение иссякло, я пригрозил её побить, и она с неохотой отказалась от своей идеи.
     - Ты все сделала совершенно правильно, - заметил я, проверив её работу.
     После долгих размышлений я пришел к выводу, что от личного узла Элизабет тоже может быть какая-то польза. У нее, например, может появиться в Аре своя комната или сундучок, опечатывать которые она будет своим личным узлом. Она, конечно, могла бы пользоваться и моим, однако, глядя на её творение, я не мог не признать, что её узел для подобных целей подходит больше - он изящнее моего, я бы сказал, женственнее, и полностью соответствует её индивидуальности.
     Кроме того, в рабстве у Кернуса любая вещь, которая могла бы принадлежать ей лично или была сделана её руками, представляла для неё особую ценность. Я знал, сколь ревностно многие рабы оберегают чашку или кружку, которую они считают своей собственностью. Так и обладание личным узлом могло оказаться полезным даже в нашей теперешней ситуации. Например, видя на двери её узел, я бы уже знал, что её нет в комнате. Все это, конечно, выглядит довольно тривиально, однако бывают в жизни ситуации, когда значение приобретают вещи и более тривиальные. В конце концов хорошо, что у Элизабет был собственный узел, уже хотя бы потому, что она этого так хотела.
     - Каждая девушка, - надменно заявила она, - должна иметь свой личный узел. Раз у тебя есть свой узел, у меня он тоже должен быть.
     Перед подобной логикой, хоть она больше напоминала земную, нежели горианскую, оставалось только капитулировать. Даже если она и вызывала легкую досаду.
     - Ну, что ж, Куурус, неплохо, - сказала она. - Ты, кажется, завязал мой узел правильно, хотя, пожалуй, несколько неуклюже.
     - Главное, что он связан правильно, - недовольно проворчал я.
     - Может быть, - пожала она плечами.
     - Если уж придираться, - сердито заметил я, - то твоя манера вязать мой узел вообще отдает вычурностью и излишествами.
     - Я не вяжу вычурных узлов, - надменно заявила Элизабет. - А то, что ты принял за излишества, это просто аккуратность - обычная женская тщательность и аккуратность, ничего больше.
     Я махнул рукой.
     - Что поделаешь, если я вяжу твой узел лучше тебя, - добавила она.
     - Тебе, кажется, пришлось по душе это занятие, - заметил я.
     Она пожала плечами.
     - Хочешь, я покажу тебе несколько других узлов? - спросил я.
     - Тоже личные узлы?
     - Нет, обычные, применяемые горианцами узлы.
     - Хочу, - обрадовалась она.
     - Тогда принеси пару ремешков для сандалий.
     Она быстро вернулась и опустилась рядом со мной на колени. Я расположился на полу скрестив ноги и взял один из ремней.
     - Это петля для корзины, - пояснял я, завязывая узел вокруг её руки. - Ее используют для закрепления корзины на крюке седла тарна.
     Затем она повторила за мной ещё несколько распространенных на Горе узлов: горианский якорный узел, булавочную петлю, двойную булавочную петлю, скользящий узел строителя и наручный узел строителя.
     - Соедини ладони, - сказал я.
     Она послушно протянула мне сложенные вместе ладони.
     - Так ты говоришь, твои узлы аккуратнее моих? - поинтересовался я.
     - Конечно, ведь ты всего-навсего мужчина, - ответила она.
     Я накинул ремень на её запястья и одним рывком затянул на них двойной наручный узел.
     - Ух ты! - восхищенно воскликнула она, разглядывая связанные запястья. - Как ты быстро его завязал!
     Я, конечно, не сказал ей, сколько времени уходит у воинов на тренировки в завязывании этой петли и что большинство из них могут сделать её и затянуть почти мгновенно.
     - Не пытайся его развязать, - заметил я в ответ на её тщетные попытки освободить ладони. - Так ты его только затягиваешь.
     - Какой интересный узел, - сказала она, разглядывая стягивающие её руки переплетения ремней. - Как он называется?
     - Узел пленения, - ответил я. - Он применяется при связывании рабов и для других подобных целей.
     - Я об этой цели догадалась.
     Я взял второй ремень и так же быстро завязал его вокруг её лодыжек.
     - Тэрл! - воскликнула она.
     - Куурус, - напомнил я.
     Она попробовала сесть.
     - Ты издеваешься надо мной, - рассердилась она.
     - Пожалуй, так будет ещё надежнее, - произнес я, словно размышляя вслух, и, развязав ей запястья, тут же снова стянул их у неё за спиной, перевернув её лицом вниз.
     - Действительно, такая связка надежнее, - признала она, оставив безуспешные попытки принять сидячее положение.
     - Но самое надежное, конечно, вот это, - продолжил я, усаживая её у подножия каменного ложа и набрасывая ей на ошейник цепь, соединенную с вделанным в стену рабским кольцом.
     - Полностью с этим согласна, - признала она. - А теперь развяжи меня.
     - Я подумаю над этим, - ответил я.
     - Да уж, пожалуйста, - недовольно проворчала Элизабет.
     - Когда ты вернулась в дом Кернуса и рассказала старшему смотрителю, что с тобой, по нашей версии, произошло, как он на это отреагировал?
     Элизабет усмехнулась.
     - По его приказу меня отходили плетьми. Хотя, правда, не очень сильно. Это тоже было частью твоего плана?
     - Нет, но я этому не удивляюсь, - ответил я.
     - А я вовсе и не собиралась тебя этим удивлять, - она снова посмотрела на меня снизу вверх. - А теперь развяжи меня.
     - Я все ещё думаю над этим.
     - Ну, пожалуйста, - жалобно протянула она. - Хозяин.
     - По правде говоря, я ещё серьезно об этом не думал, - признался я.
     - Думай быстрее.
     - Так ты по-прежнему считаешь, что твой узел лучше моего? - поинтересовался я.
     - Это просто факт, - констатировала она и тут же жалобно добавила: - Ну, пожалуйста, развяжи меня.
     - Может быть, завтра утром? - словно в раздумье произнес я.
     Она сердито заерзала по полу.
     - На твоем месте я бы не сопротивлялся, - заметил я.
     Она застонала от отчаяния и, оставив безнадежные попытки освободиться самостоятельно, затихла и взглянула на меня.
     - Хорошо. Твои узлы очень аккуратные, хозяин, - признала она.
     - Лучше твоих?
     Ее глаза засверкали от гнева.
     - Конечно. Как может узел простой девушки, да ещё рабыни, сравниться с узлом, завязанным мужчиной, к тому же свободным и принадлежащим к касте воинов?
     - Значит, ты признаешь, что мои узлы лучше твоих во всех отношениях? - продолжал уточнять я детали.
     - О да, хозяин!
     - Ну, что ж, - с удовлетворением подытожил я, - теперь я, пожалуй, могу тебя развязать.
     - Скотина ты, Тэрл Кэбот, - рассмеялась она.
     - Куурус, - поправил я.
     - Куурус, Куурус! - воскликнула она.
     Я наклонился к Элизабет, чтобы развязать её, но тут внезапно раздался резкий стук в дверь. Мы быстро переглянулись.
     Стук повторился.
     - Кто там? - спросил я.
     - Хо-Ту, старший смотритель, - донесся едва слышный из-за толстой двери ответ.
     Я быстро поцеловал Элизабет, накинул на неё рабскую тунику и повернул девушку лицом к стене, оставив её у подножия каменного ложа. Она лежала на плитах пола полураздетая, со связанными руками и ногами, в ошейнике, соединенном толстыми цепями со вделанным в стену рабским кольцом. Поджав колени к самому подбородку, она выглядела жалкой и униженной. Удовлетворенный производимым ею впечатлением, я направился к двери и, отодвинув тяжелый засов, открыл её.
     Хо-Ту был низкорослым, широкоплечим человеком довольно плотной комплекции, ходившим обычно обнаженным по пояс. У него были живые черные глаза, совершенно лысая голова и длинные, свисающие усы.
     На груди у него на толстой металлической цепи висел грубый медальон, свидетельствующий о его принадлежности к дому Кернуса. С широкого кожаного ремня свисал длинный кривой нож в ножнах и свисток для подачи команд рабам. С другого бока на ремне висел шокер для рабов, весьма схожий со стрекалом для тарнов, но приспособленный для людей. Оба устройства были результатом совмещения знаний, полученных кастами врачей и техников, в которых роль врачей сводилась к обнаружению на теле человека болевых точек и изучению реакции его нервной системы на электрическое воздействие, а в задачу техников - разработка конструкции энергетического излучателя. В отличие от стрекала для тарнов, в рукоять которого был вмонтирован простой выключатель, шокер, рассчитанный для применения на рабах, был снабжен также регулятором, позволяющим варьировать силу посылаемого наконечником электрического разряда в пределах от приносящего неприятные ощущения до смертельного.
     В большинстве горианских городов шокер для рабов практически неизвестен и применяется исключительно профессиональными работорговцами из богатых домов, что, вероятно, объясняется его дороговизной. Стрекало же для тарнов весьма просто и доступно значительной части населения. Примечательно, что оба устройства при соприкосновении с живым телом испускают сноп ярких оранжевых искр, что в сочетании с болевым ощущением вызывает как у человека, так и у тарна испуг.
     Хо-Ту окинул внимательным взглядом комнату и, заметив лежащую на полу Элизабет, усмехнулся.
     - Я вижу, вы хорошо знаете, как следует обращаться с рабами, - сказал он.
     Я пожал плечами.
     - Если она будет доставлять вам какие-нибудь хлопоты, - добавил он, - отправьте её в железный загон Мы научим её дисциплине.
     - Я умею заставить рабов повиноваться, - сказал я.
     - Конечно, - ответил Хо-Ту, почтительно склоняя голову. - Но мы все же - профессионалы.
     - Буду иметь это в виду, - сказал я.
     - За четверть часа, - продолжал Хо-Ту, похлопывая по висящему у него на боку стрекалу, - я могу научить её принимать пищу из ваших рук.
     Я рассмеялся и прищелкнул пальцами Элизабет с трудом поднялась на колени и, с испугом заглядывая мне в глаза, едва слышно пробормотала.
     - Хозяин, покорми, пожалуйста, Веллу.
     Хо-Ту присвистнул от удивления.
     - Зачем ты пришел? - спросил я Хо-Ту.
     В этот момент по всему коридору прокатился донесшийся откуда-то из глубины дома гулкий звон металлической балки. Затем звук повторился на других этажах здания. Как мне впоследствии стало известно, такими сигналами в доме Кернуса отмечалось время. Ну что ж, это вполне в духе работорговца.
     Хо-Ту улыбнулся.
     - Кернус приглашает вас к столу, - сказал он.

Глава 6

Я САЖУСЬ ЗА СТОЛ С КЕРНУСОМ

     Двое мужчин в ошейниках рабов, стоя друг против друга на песке, изготавливались к бою. Оба до пояса обнажены. Волосы перевязаны узкой лентой. Каждый сжимает рукоять вложенного в ножны кривого ножа с синей каймой по краям лезвия.
     - Эти парни - чемпионы среди рабов-мужчин в состязаниях на ножах, - пояснил Кернус, не отрывая глаз от игральной доски, за которой напротив него сидел Капрус - старший учетчик работоргового дома.
     Я услышал резкий удар хлыста и команду "К бою!", по которой двое мужчин начали приближаться друг к другу. Я бросил взгляд на доску. Поглощенный игрой Кернус не обращал на меня никакого внимания. Я не видел начала игры, но, судя по фигурам и их позиции на доске, догадался, что игроки перешли ко второй, заключительной фазе. Перевес был явно на стороне Кернуса, и я пришел к выводу, что игрок он весьма искусный.
     На груди одного из рабов, сражавшихся между столами на квадратной песчаной площадке размером около двенадцати футов, появилась синюшная полоса. Нанесшему удар присудили очко. Затем рабы разошлись в противоположные углы ринга и, приняв боевую стойку, застыли в ожидании новой команды "К бою!"
     Не дожидаясь приглашения, я занял место за столом Кернуса. Никто не возразил, по крайней мере открыто, но я чувствовал, что мой поступок вызвал скрытое раздражение. Я понял, что мое место - за одним из длинных столов и, вероятно, даже ниже чаш с красной и желтой солью, разделявших эти столы. Само собой разумеется, что стол Кернуса находился выше этих чаш. Слева от меня сидел Хо-Ту.
     В тот момент, когда раб, завоевавший первое очко, изловчившись, поставил длинную синюю метку на внутренней стороне правой руки противника, послышались возгласы охранников и сидящих за столом членов обслуживающего персонала дома. "Очко!" - объявил следивший за ходом поединка охранник, взмахнул хлыстом, и рабы, тяжело переводя дыхание, снова разошлись по своим углам и приняли боевую стойку. Боец, которому задели руку, вынужден был переложить затупленный кривой нож в левую руку.
     Было слышно, как быстро менялись ставки, когда мужчины дома Кернуса заключали новые пари.
     Услышав слова Кернуса