девушки,  ни  устойчивой
специальности. Поработав столяром, он вскоре перешел в плотники
-- было еще проще, а затем и вовсе опустился  на  самую  низкую
ступеньку:  в подсобники. Там работали самые бросовые элементы,
вернувшиеся из мест заключения, пропойцы, уволенные  из  других
мест  по  разным  статьям, и только здесь не обращали внимание,
точнее мало обращали внимание на некоторые странности  молодого
подсобника.
     Работал  он добросовестно -- это главное. А то, что мог не
поздороваться с вами, хотя вы кивнули ему с двух шагов,  поймав
его взгляд, а через полчаса при новой встрече приветствовал вас
вполне   доброжелательно   и   разговаривал   дружески  --  так
рассеянность -- еще не самый страшный порок. А он был чудовищно
рассеян, этот молодой парень с бледным одухотворенным лицом: не
замечал ни начальника цеха, когда тот махал ему рукой из  ворот
цеха,  ни Розу Квашис -- самую, что ни есть красотку на заводе,
которая посматривала на него куда уж выразительнее!
     В кинотеатрах ему приходилось выбирать первые  ряды.  Там,
забившись поглубже в сидение, опустившись как можно ниже, чтобы
не  слишком  выделяться среди окружающей детворы, он еще что-то
различал на экране, когда сильно щурился, но  если  приходил  в
кино  с  девушкой,  первые  ряды отпадали. Все знакомые девушки
почему-то предпочитали забираться только на последний ряд.
     Конечно, он знал почему, и не забывал, что когда на экране
страшная сцена, надо прижимать подружку к себе,  успокаивая,  а
когда там начинались ахи и охи, осторожно запускать руки ей под
блузку. А чуть позже, смотря по обстоятельствам, и под юбочку.
     Да,  другие  парни  ухитрялись  еще  и кино смотреть, да и
ориентировались  лучше,  заранее  видя  на  экране   злодея   с
окровавленным  ножом  или же приближение любовной сцены, но тут
все же удавалось успеть понять, что от него требуется...
     Но -- чтобы попасть в кино, сперва нужно  встретиться!  На
остановке,  у  метро, у памятника...! А это было самое уязвимое
место.

     Сегодня он ждал Олю. Позицию выбрал тщательно:  чтобы  она
могла  увидеть его издали, а он ее "увидеть" не мог, так как, в
этот  момент,  увлекся  театральной   афишей.   А   когда   Оля
приблизится   вплотную,   он   с  трудом  оторвется,  обернется
обрадовано:
     -- О, ты уже здесь! Извини, зачитался...
     Она спросит:
     -- Что-нибудь интересное?
     -- Да, такие спектакли! Надо куда-нибудь выбраться... Куда
сейчас пойдем?
     На этой неделе это у него уже вторая девушка.  С  прошлой,
ее  звали  Еленой,  познакомился в трамвае, а на свидании попал
впросак: договорились встретиться на выходе  из  "Дзержинской",
но  там  оказалось  столько  ждущего  народу,  причем,  столько
девушек, что он опешил, несколько минут растерянно бродил среди
них по огромной площади, украдкой заглядывая каждой в  лицо,  в
конце  концов  сбежал  вовсе. Будь у него нормальное зрение, то
остался бы на одном месте и цепким взглядом окидывал  очередную
волну,  выплеснувшуюся  из метро, а сейчас вовсе засомневался в
том,  что  запомнил  лицо.  А  вдруг  не  узнает,   когда   она
приблизится?
     Сейчас   он   замер,   активизируя   все   чувства.  Самый
ответственный  момент,  когда  девушка  подходит...  Он  всегда
приходил  на  место раньше, дело не в галантности, а в том, что
иначе ему приходилось бы выбирать среди многих девушек,  а  для
этого требовалось зрение получше...
     Он  ощутил потепление с левой стороны, Там выход из метро,
оттуда вырывалось отработанное тепло человеческих  тел,  однако
это было не такое потепление...
     Он  чуть  повернулся,  чтобы  краем  глаза  держать выход.
Только краем глаза, так у него  свобода  действий.  Заметит  --
хорошо, не заметит -- не придерешься...
     С   эскалатора   метнулись  два-три  ярких  пятна  --  это
молодежь, что обгоняет друг  друга,  затем  пошла  масса  более
устойчивых  пятен,  где  преобладал  серый  цвет.  То  уже люди
степенные, такие терпеливо стоят на той  же  ступеньке,  где  и
встали, и неважно -- идет эскалатор вверх или вниз.
     Лиц  с  такого  расстояния  он  не  разбирал. Больше имело
значение размер цветового пятна, яркость.
     Он напрягся в мучительном ожидании. Человек  с  нормальным
зрением видит другого еще издали, успевает как-то подготовиться
к   встрече,   за   несколько  шагов  замечая  мимику,  гримасу
усталости, выражение недовольства или радости  и  т.д.,  а  тут
надо  успевать  среагировать в самый последний момент... или же
суметь уловить ее настроение как-то иначе.
     Она  шла  в  шероховато-лиловом.  Он   так   называл   это
цветосостояние,  не  имея  других  терминов. Шероховатость была
ласковая, как теплая  замшевая  кожа,  и  он  воспрянул  духом.
Сегодня  мелкие  просчеты  пройдут  незамеченными, а от крупных
постарается увернуться...
     Он повернулся к ней лицом, широко улыбнулся, еще  не  видя
ее лица:
     -- Привет... Какая ты сегодня осчастливленная?
     На  миг  кольнуло  страхом,  что  это  не  она,  но тут же
раздался ее звонкий голос:
     -- Здравствуй! Откуда ты знаешь.. На мне не написано.
     Из расплывающегося мира  оформилось  ее  милое  лицо.  Оля
заглянула ему в глаза, сразу взяла под руку:
     -- Еще как написано,-- заверил он.-- Крупными буквами.
     -- Ну  да,--  сказала  она  недоверчиво.--  На  работе  не
заметили... Но повод  для  радости  еще  какой!  Отцу  выделили
квартиру.  Они  с матерью пойдут в двухкомнатную, а эту оставят
мне.
     -- Поздравляю. Ты давно хотела своего гнезда.
     -- Да, конечно. Лучше скучать друг по другу, чем ссориться
в тесной однокомнатке... Пойдем  в  "Факел"?  Там  сейчас  идет
боевик "Приключения майора Чеховского".

     Человек 80-90 процентов всей информации получает с помощью
зрения.  Но  он знал, что от зрения почти ничего не получает, а
то,  что  получил,  приходилось  буквально  выцарапывать.  Если
человек  идет  по  улице,  то  на него ежесекундно обрушивается
лавина разнообразнейшей информации вывески,  реклама,  надписи,
калейдоскоп  всевозможных  машин  и  по-разному  одетых  людей,
памятники  архитектуры  и  супермодерновые  здания,  он   видит
одновременно  великое  множество лиц: старых, молодых, детских,
видит противоположную сторону улицы, и видит то,  что  делается
на  противоположной  стороне,  видит  и  далеко вперед, видит и
далеко в стороны...
     Он шел по  городу,  ничего  этого  не  видя  и  понимая  с
горечью,   что   не   видит.  Мир  вокруг  был  таинственным  и
странноватым. Откуда-то выныривали огромные разноцветные  огни:
расплываясь,  они превращались в призрачные мерцающие сферы, но
цвета оставались прежние, так что переходить улицу он умудрялся
правильно, разве что иногда сталкивался со  встречным  потоком.
Из  пестрой,  струящейся во все стороны массы отделялись фигуры
людей: если проходили совсем близко  --  успевал  увидеть  лица
совсем юных девушек.
     В  магазины  он  заходил  лишь за самым необходимым. Сдачу
брал рассеянно, никогда не пересчитывал, но  клал  в  свободный
карман,  чтобы дома пересчитать. Если обсчитали, то в следующий
раз пойдет в другой гастроном.
     И все же пытался жить  нормальной  жизнью.  Не  однажды  с
мужеством  отчаяния  задавливая  в себе застенчивость, научился
заговаривать с девушками в городском транспорте. Прижаты друг к
другу, видит ее лицо хорошо, а остальные  пассажиры  где-то  за
расплывчатым  туманом...  Назначал  свидания, тщательно выбирая
место встречи, чтобы -- упаси бог! -- не на обширной площади, а
тоже на узкой площадке. Он ее  не  найдет,  а  она  подойти  не
догадается.
     Такие  случаи  уже  были,  и он, сгорая со стыда, поспешно
покидал место  встречи,  предполагая,  что  она  уже  находится
поблизости и с недоумением наблюдает за тем, как он топчется на
месте,  хотя  уже  несколько  раз  взглянул  на  нее  и  дважды
встретился с ней глазами...
     Он выглядел напористым, ибо сразу после встречи  приглашал
к  себе  или  напрашивался в гости, хотя он всего-навсего искал
минимальное убежище. У себя в комнатке знал все до  мелочей,  у
нее освоится быстро: все квартиры, в принципе, одинаковы.
     Да,  конечно же, пробовал и чудо-капли, и гимнастику глаз,
и даже йогу. Шарлатаны и на нем заработали, пока он  не  понял,
что острота зрения зависит только от формы глазного яблока. Как
одни  вырастают  высокими  и длиннорукими, а другие -- толстыми
коротышками, как у одних длинные носы, а у других  вместо  носа
пуговки,  так  и  глазное яблоко вырастает у кого вытянутым, от
чего зависит дальнозоркость, у кого сплюснутым, эти обречены на
близорукость, а  те,  у  кого  строго  круглое,  у  тех  зрение
нормальное...

     От  кафе напротив, куда они нацелились было зайти, странно
повеяло холодом. По коже забегали мурашки, в  желудке  нехорошо
кольнуло.
     -- Пойдем  дальше,  --  запинаясь, предложил он.-- На углу
"Медвежонок", там хорошее мороженое...
     Она покосилась с недоумением,  но  смолчала.  Мороженое  и
здесь  великолепное,  к  тому же даже на улицу рвется ритмичная
музыка:  в  кафе  уже   две   недели   старается   вовсю   свой
вокально-инструментальный ансамбль.
     Он  и  сам  пожалел,  что  поддался непонятному импульсу и
миновал кафе, но отступать было поздно: они уже прошли мимо. От
Оли хорошо  пахло  свежестью,  настолько  волнующей,  что  явно
куплена   за   жабьи  шкурки,  своя  парфюмерия  делает  запахи
погрубее, проще.
     Калека, подумал он со злобной горечью.  Природа  вообще-то
старается  возместить потерю одного органа усилением другого: у
слепых сильнее развивается слух, у  прикованных  к  постели  --
мозги...  Вон  лихой рубака-комсомолец, если бы ему не перебили
позвоночник, то в лучшем случае стал бы секретарем  райкома,  а
так   поневоле   научился   писать,   создал  бессмертную  "Как
закалялась сталь",  а  два  храбрых  рыцаря,  которым  в  битве
отрубили  одному руку, а другому ногу, после чего сражаться уже
не могли, а сила вроде бы искала выхода, тоже показали  себя  в
непривычном  ранее  деле:  один  написал  "Дон  Кихота", другой
создал  орден   рыцарей   Иисуса,   названный   в   просторечии
иезуитским... А тут что? Ничего...
     В  кафе  "Мороженое" они выбрали столик подальше от входа,
Оля села так, чтобы видеть как можно больше, и чтоб ее  видели,
в  кафе  много  статных  парней,  а он опустился спиной к окну.
Понятно, чтобы Оле дать возможность  обзора,  по  крайней  мере
пусть  думает  так.  А  самому  нужно уткнуть глаза в вазочку с
мороженым, похваливать, делать  вид,  что  не  можешь  оторвать
глаз,  разве  что посматривать на Олю с удовольствием, говорить
что-нибудь приятное, а потом сразу же снова  на  розовую  горку
мороженого...
     По   ту   сторону  витрины  раздался  пронзительный  скрип
тормозов, глухой удар. Оля подпрыгнула, глаза стали огромные:
     -- Ого! Авария? Еще чуть --  и  влетели  бы  сюда.  Как  в
боевиках -- через витрину!
     Он поежился, только бы не позвала выйти посмотреть, сказал
торопливо:
     -- Да  нет,  какая авария... Все обошлось. Да и далеко это
было... На той стороне шоссе, а там шестирядное...
     -- Ну да,-- сказала она  недоверчиво,--  обошлось!  Ты  же
слышал, как грохнуло!
     -- Грузовик  с  разгону задел мачту,-- сказал он быстро.--
МАЗ, самосвал... У него борта железные,  потому  так  звякнуло.
Никто не пострадал, там уже все расходятся.
     Она покачала головой, а когда выскочившие посетители стали
возвращаться к своим столам, спросила кокетливо:
     -- Молодой человек, что там случилось ужасное?
     Парень задержался возле их столика, смерил взглядом Павла,
потом широко улыбнулся ей:
     -- Повезло дурню! Еще бы на миллиметр влево -- наломали бы
дров... А так только чиркнул бортом по столбу, унесся... Далеко
не уйдет, менты уже передали приметы по радио...
     Он  кивнул,  пошел  дальше,  а  Оля, оглянувшись на Павла,
спросила быстро:
     -- Грузовик?
     -- Да,-- бросил тот, снова оглянувшись на Павла.-- Если бы
легковушка, то крышка бы...
     Оля спросила быстро:
     -- Это был МАЗ?
     -- МАЗ,-- ответил парень уважительно.-- Как вы по слуху...
В автосервисе работаете?
     Он опустился за свой стол, а Оля обратила свои ясные глаза
на Павла:
     -- Здорово ты... У  тебя  музыкальный  слух  и  абсолютная
память! Ты мне не говорил.
     -- А я сам не знал,-- пробормотал он.
     -- Тогда это у тебя развилось недавно? -- оживилась она.--
Впервые  такое  слышу. А что у тебя есть еще за способности? Ну
давай, рассказывай. У нас вчера на занятиях рассказывали...
     Он чувствовал, как в ее розово-лиловом  облике  заблистали
темные  искорки.  Запахло  паленой  шерстью.  И  хотя знал, что
такого запаха сейчас нет, этот запах идет от мыслей, хотя такое
сказать -- признаться в  сумасшествии,  но  запах  этот  ощущал
ясно.  В нем начала вздрагивать какая-то жилка, в висках больно
запульсировала непривычно горячая кровь.
     -- Нет, ты не на занятиях была,-- сказал он медленно.
     Она широко распахнула глаза, большие и невинные:
     -- Откуда ты взял?
     -- Вижу.
     -- Ишь, какой глазастый! -- ее пухлые  губы  изогнулись  в
усмешке.--  Нет,  я  была  на  занятиях.  Две  пары отсидела на
физике.
     -- Ты была с Леонидом.
     В  ее  глазах  метнулись  удивление  и  растерянность.  Он
чувствовал, как горячая кровь шумит в голове с такой мощью, что
едва услышал свой голос:
     -- Он  был  в  серой  тройке,  уже  немного навеселе... На
папином "Мерседесе",  хотя  ему  подарили  новенькие  "Жигули".
Хорошо покатались?
     Она натянуто рассмеялась:
     -- Шпионил,  значит?..  Да, конспирация у Леонида хромает.
Но у нас ничего не было. Мы просто сорвались с занятий. Ему  бы
тоже влетело, у него родители строгие.
     Он промолчал, потому что ее лицо странно менялось в цвете,
и это был не тот цвет, который видишь глазами. В молчании доели
мороженое, а когда вышли на улицу, Оля проговорила резче:
     -- А с какой стати ты все-таки шпионишь?
     -- Я не шпионил.
     -- Да? Скажи, что угадал, как с этим МАЗом...
     -- Я не шпионил,-- ответил он сдавленным голосом.-- Просто
я чувствую,  что  потом вы ездили к Леониду. Его родители в это
время были на даче. Квартира пустая...
     -- Не провожай меня! -- бросила она резко.
     Ее тонкая фигурка отодвинулась, вошла как капелька ртути в
бесформенную массу  пешеходов,  только  светло-лиловый  оттенок
остался, медленно перемещаясь в этой массе.
     Он раздавленно стоял, прислонившись к стене, и все смотрел
на лиловый  огонек, что удалялся, постепенно размываясь и теряя
цвет. Вот  слегка  затормозился  у  подножия  огромного  серого
здания, там проходу мешают лоточники, вот скользнул вниз... Это
вход в подземный переход на ту сторону улицы...
     Лиловая  блестка,  находясь  уже  на  грани видимости, еле
ползла. Затем на миг замерла и  вдруг  словно  бы  понеслась  с
большой  скоростью  ему  навстречу.  Ошеломленный,  он  перевел
взгляд под  ноги,  ибо  лиловое  промелькнуло  на  глубине  под
землей,  затем  блестка  стала  удаляться,  все больше замедляя
скорость.
     Он тупо следил за ней,  все  еще  ощущая,  как  кровоточит
сердце.  Блестка  еле двигалась, но он чувствовал, что скорость
ее не  уменьшается...  Нет,  уменьшается...  Остановилась...  И
снова понеслась дальше.
     Что  со  мной, сказал он лихорадочно. Я не могу видеть так
далеко! Даже настоящий огонек не могу, а это и не  огонек...  а
так,  зрительный  образ,  создание  его  воображения  пополам с
жалкой работой сетчатки и расширенного, как у идиота, зрачка...
     Не с ума ли схожу, мелькнула горячечная мысль. А в  другой
части  мозга метались панические мысли, искали объяснения, одна
подсказала услужливо, что там же в переходе, куда нырнула  Оля,
есть  и  спуск  в метро. Оля просто-напросто поехала домой, это
уносит ее так  стремительно  обыкновенный  поезд!..  Вот  снова
остановка... Опять поехала... Она живет в Беляево, осталось еще
четыре пролета...
     Он  стоял  так  же  еще  несколько минут. По три минуты на
пролет, все верно, теперь блестка почти не двигалась. Значит, в
толпе  протискивается  к  эскалатору,  медленно  поднимается  к
поверхности, долго ждет автобуса...
     Вдруг  в  голове  стало  жарко  от  внезапной мысли. Каким
образом   ему   удалось   проследить   за   ее   движением   на
противоположный конец Москвы?
     Оглушенный,    он    долго    брел    по   улице.   Стоило
сосредоточиться, снова видел крохотную лиловую блестку. Но едва
его мысли обратились к странно обретенной способности,  блестка
погасла,  а  он  двигался  через  туман  бликов, розовых пятен,
мелькающих теней, слышал голоса,  смех,  шорох  подошв  и  стук
каблучков.
     Теперь  добраться  бы  благополучно  до своей квартиры, но
идти надо спокойно, размеренно, по дороге придется миновать два
перекрестка поверху, в любом случае стоит дождаться еще  людей,
а  потом  с  ними  и перейти на другую сторону. По людям, таким
шумным и горластым, ориентироваться удобнее, чем  по  светофору
на  дальней  стороне.  Идти надо не спеша, теперь Оля все мысли
обратит на Леонида...
     Едва он подумал  о  Леониде,  как  сознание  зафиксировало
крохотную  красноватую  искорку.  Та  перемещалась  глубоко под
землей, и он тут же понял: Леонид едет подземкой к Оле.  То  же
направление,  те же интервалы. Через две остановки выберется на
поверхность...
     Мрачно наблюдал, как искорка  стала  делать  зигзаги:  сто
девяносто  шестой автобус подолгу петлял, прежде чем попасть на
Островитянинова, затем красноватая искорка  остановилась.  Хотя
нет,  ползет,  только едва-едва. Значит, выбрался из автобуса и
двигается пешком через парк.
     Затем лиловая искорка и красная искорка остановились  друг
против  друга.  Он сосредоточился, боль обострила чувства. И он
ясно   увидел,   как   на    лестничной    площадке    топчется
раздосадованный   Леонид   и   обозлено   жмет  кнопку  звонка.
Одновременно он видел  Олю,  что  уже  переоделась  в  домашний
халатик  и с напряженным лицом сидела на кухне, прислушиваясь к
непрерывным звонкам.
     Он нащупал монету. Бросил в щель телефона-автомата:
     -- Алло, Оля. Ты зря не открываешь дверь... Да-да, это  я,
Павел.  А  там  у  двери  Леонид. Все как ты любишь: с коробкой
конфет и шампанским.
     Ее голос брызнул негодованием:
     -- Ты... ты... шпионишь?
     -- Открой дверь,-- сказал он мертвым голосом.-- А  то  уже
достал записную книжку.
     -- При чем здесь записная?
     -- Смотрит другие адреса.
     Руки так тряслись, что едва сумел повесить трубку.

     Домой  добирался  вконец ослабевший. Один раз в самом деле
едва не попал под машину. Слышал как рядом пронеслось визжащее,
удалилась и растворилась в бензиновом воздухе брань, но даже не
успел испугаться. Вот  он  родной  двор,  сейчас  доберется  до
своего убежища...
     Из  подъезда  тяжело  выползло,  распластываясь  по стене,
желто-зеленое пятно. Он ощутил, что это  ковыляет,  держась  за
стенку, Мария Игнатьевна, соседка. Тучная, ноги в синих жилах с
огромными  черными  тромбами,  согнутая  в  три погибели. После
второго  ребенка  заметно  сдала,  часто  бывала  в   больнице.
Говорят, дважды побывала в реанимации.
     Перед  его  глазами  желто-зеленое  раздвинулось,  недобро
обозначилось темными сгущениями, и он дернулся  от  отвращения,
но  следом  перевел  дух:  нет,  пока не метастазы, опухоль уже
злокачественная, но пока не разрослась... После трудных родов у
многих наступают сложности  с  кишечником,  а  эта  родила  под
старость, теперь дня не обходится без мощных лекарств.
     Он ощутил знакомое чувство вины, хотя вроде бы какая вина,
даже не  знаком, просто с его обостренной чувствительностью еще
с детства  чувствовал  себя  виноватым  перед  каждым  калекой,
дряхлым стариком, инвалидом.
     Мысленно он убрал зловещее образование, и не сразу обратил
вним