-- Ну-ну.
     Роман резко повернулся, двигаясь, как в  испанском  танце.
Глаза  его  полыхнули  черным  огнем,  он выбросил вперед узкую
кисть, будто намеревался пробить Всеволоду грудь.
     -- Слушай! А хочешь в  свое  любимое  прошлое  попасть  на
самом деле? Не в грезах, а наяву?
     -- Я? Как? -- удивился Всеволод.
     -- Неважно.  Ты  же не спрашиваешь, как делали пуговицы на
твою рубашку. Переброшу  на  сотню-другую  лет  назад,  живи  и
радуйся исконному-посконному...
     Всеволод  наконец  понял,  что  Роман не шутит. Скорее эти
мощные ЭВМ начнут  шутить,  чем  Роман.  Волна  жара  накатила,
ударила  в лицо, потом сердце разом сжало в ледяных тисках, оно
обречено  трепыхнулось  от   боли   и   замерло,   словно   уже
расставалось с жизнью.
     -- Это же невозможно,-- выдавил он наконец.
     -- Дорогой  мой, не обо всем тут же сообщается газетчикам.
Еще  не  знаем,  к  чему  может  привести,  потому  идет  серия
экспериментов.  Но  тебя  одного  перебросить  могу,  это ткань
пространства  --  времени  не  нарушит...  Скажи  просто,   что
трусишь. Такие вы все, размагниченные...
     Всеволод напряг ноги, удерживая дрожь.
     -- Нет,-- сказал он наперекор себе,-- не трушу.
     -- Не трусишь?
     -- Нет. Во всяком случае, готов.
     -- Тогда стань вон на ту плиту. Рискнешь?
     За   низенькой   металлической   оградой  морозила  воздух
отполированная   глыба   металла,    многотонная,    выкованная
полумесяцем,  странно  живая в мертвом зале машин. От нее пахло
энергией,  словно  она  и  была  ею,  только  для   обыденности
принявшая личину металла.
     Роман  смотрел  серьезно. Всеволод вдруг подумал, что тому
удобно   избавиться   от    соперника:    пусть    слабого    и
неприспособленного,  но  все  же в чем-то опасного -- не зря же
Лена три года держалась только с  ним,  хотя  суперменов  вроде
Романа навалом всюду.
     Лицо  Романа  вдруг расплылось, и все в зале расплылось, а
взамен   полыхнуло   мягким   солнцем,   что   приняло    облик
белокаменного  терема, милого балюстрадами, лепными василисками
и   полканами,   луковицами   башенок,   изогнутыми    сводами,
кружальными  арками...  Он  сверкал,  как  драгоценная игрушка,
вырезанная из белейшего мрамора. То  был  все  тот  же  дворец,
усадьба  --  как  ни  назови, а ко всему за высокой балюстрадой
мелькнуло длинное серебристое платье...
     Он сказал с решимостью:
     -- Я готов.
     Роман смотрел остро, лицо закаменело.
     -- Не передумаешь? Наш мир, признаю -- не мед, но  получше
той жути, что была раньше! А мы солдаты своего мира. Работяги.
     -- Я  готов,--  повторил  Всеволод  нетерпеливо. Его вдруг
охватил страх, что, пока медлит, женщина в  серебристом  платье
уедет, исчезнет, ее увезут под венец...
     -- Ты  идеализируешь  прошлое,--  сказал  Роман  нервно.--
Поэтизируешь! Там было хуже. Гораздо хуже, чем тебе кажется.
     -- Во всем ли? -- спросил Всеволод саркастически. Странно,
чем больше терял уверенность этот не знающий сомнений  технарь,
тем больше обретал ее он сам.
     -- Не   во   всем,--  сказал  Роман  убеждающе.  Лицо  его
побелело, лоб заблестел, даже на  верхней  губе  повисли  капли
пота.--  Наш  мир  неустроенный,  жестокий,  но даже и такой он
лучше любой из старых эпох!
     -- Скажи еще, что он -- наш.
     -- Погоди,-- выкрикнул Роман.-- Разве не  видишь,  что  мы
строим?  Многое  не  упорядочено, но это сейчас. Будет лучше. В
двухтысячном ли, как почему-то  надеются  многие,  или,  скорее
всего, намного позже, но светлый мир наступит! Но на него нужно
работать,  вкалывать!  А  ты...  Эх!  Но даже и такой наш мир в
тысячи раз лучше любого из старых!
     -- Не теряй времени,-- бросил Всеволод зло.
     Он перешагнул оградку,  пружинисто  вспрыгнул  на  металл.
Многотонная  глыба  просела  под ним -- так показалось, приняла
согласно,  словно  застоявшийся  конь,   наконец-то   почуявший
хозяина.
     Роман  медлил,  взопревший, потерявший лоск. Дышал тяжело,
будто  долго  догонял  автобус,  руки  его  дергались,   пальцы
дрожали.
     -- Ну   же!   --  выкрикнул  Всеволод  отчаянно.--  Ты  же
понимаешь...
     Он не знал, что собирался сказать, но, странное дело,  это
развернуло  Романа  к  пульту,  бросило  его  руки  на клавиши,
тумблеры, разноцветье верньеров.
     Всеволод ощутил дрожь  в  железе,  будто  стальная  махина
заробела  перед  прорывом  пространства-времени,  и  этот страх
металла  придал  силы  ему,  жидкому  телом,  но  несокрушимому
страстями,  и  потому  чудовищная  энергия  что  уже  раздирала
материю вокруг  его  тела,  завертывала  пространство  в  узел,
привиделась выплеснутой из собственной груди.
     Затем  коротко и страшно воздух рвануло ядовито-плазменным
светом.

     Ласковые великаньи пальцы приняли его,  качнули  мягко,  а
он,  ошалелый  от наплыва пряного запаха медовых трав, теплого,
как парное молоко, воздуха,  очутился  в  душистой  траве,  где
невидимые крохотные музыканты стрекотали, пиликали трогательные
песенки.  Он  всхлипывал,  дрожал в счастливой истерике, унимал
часто  бухающее  сердце,  что  норовило  разворотить  ребра   и
поскорее  сигануть  в  добрый  ласковый  мир,  в  существование
которого иной раз -- надо признаться! -- не верилось.
     Усадьба, дворец, терем ли?  Это  белокаменное  великолепие
возвышалось  прямо перед ним в двух-трех десятках шагов! Сердце
чуть не взорвалось, обезумев: усадьба как две  капли  воды  та,
что  видел в телепередаче! А с боков полукругом охватывают двор
срубленные из толстых бревен сараи, конюшни, амбары.  На  дворе
под  самой  балюстрадой  зарылась  четырьмя крепкими, ножками в
землю широкая скамья, вся красно-коричневая -- из  драгоценного
красного дуба, по-видимому.
     Еще  он  успел  обнаружить,  что  одет в длинную рубаху из
грубого полотна, а ноги вообще босые, исколотые и  перемазанные
жирной  черной  землей,  но  тут  вдруг  в  спину  садануло как
тараном, хрястнули позвонки.
     Задыхаясь от боли,  он  сделал  несколько  быстрых  шагов,
поскользнулся в навозной жиже, упал навзничь, распугав огромных
зеленых  мух, что со злобным гудением тут же шлепались на него,
раскрепощено оставляя слизь.
     -- Вставай!
     Кто-то,  сладострастно  хакая,  ударил  носком  сапога  по
ребрам. Всеволод покатился по жиже, ляпнувшись сперва ладонями,
потом   и  лицом.  Оскальзываясь,  задыхаясь,  полуослепший  от
страха, он вскочил, затравленно оглянулся.
     Два мужика звероватого вида, в грязных кушаках,  обутые  в
ветхие  лапти,  оба  с  широченными  топорами на длинных прямых
рукоятях, шли прямо на него. Один уже выставил  топор  рукоятью
вперед, намереваясь снова садануть Всеволода.
     Всеволод шарахнулся, разбрызгивая навозную жижу, с размаха
налетел   на   широкую  дубовую  скамью,  с  хрустом  саданулся
коленями.
     Руки заскользили по толстым доскам... Кровь, а не  красное
дерево!   В   трещинах,   закупоренных   коричневыми   гниющими
сгустками,  сонно  копошились  белесые   черви.   Над   скамьей
потревожено  гудели раскормленные тяжелые слепни, а сама скамья
тускло  блестела  от  слизи,  отполированная,  вся  в   оспинах
засохшей крови.
     Из  близкой конюшни тяжело вышел, сильно припадая на левую
ногу,  размашистый  в  плечах  и  с  острым  горбом  на   спине
ширококостный  мужик, похожий на медведя. Лицо его, тяжелое и с
бровями толщиной в два пальца, зверский шрам,  стянувший  левую
сторону  так,  что  из  щеки  высовывались острые, как у волка,
зубы, показалось ему страшным.
     Мускулистые руки, заросшие густой  черной  шерстью,  почти
волочились   по   земле.   Он  жутко  ухмыльнулся  потрясенному
Всеволоду и медленно вытащил из-за пояса длинную тяжелую плеть,
побуревшую от много раз засыхавшей на ней крови.
     -- Госпожа наша славная Салтыковна! -- резанул  в  затылок
злой  колючий  голос, в котором звучали подобострастные холопьи
нотки.-- Мы пымали холопа, что не поклонился твоей собаке!
     Однако Всеволод уже не видел ни  стражей,  ни  палача.  Он
смотрел  на  балюстраду  и задыхался от боли более мучительной,
чем смерть под плетьми.

     КОЛДУНЫ И ВОИНЫ

     Степь   неслась   навстречу,   проскакивала   внизу    под
мелькающими копытами коня. Трег пригнулся к шее своего любимца,
и  они  мчались  вперед, оба сильные и молодые, а жгучее солнце
одинаково нещадно жгло обоих.
     У Трега из одежды только набедренная  повязка  да  широкий
пояс,  на  котором  висит  тяжелый Меч, его широкая мускулистая
спина стала совсем коричневой. Конь под  ним  тоже  коричневый,
гнедой, и они в скачке выглядят одним существом.
     Копыта  сухо  стучали  по  каменистой  безводной почве, но
вдруг в  неуловимый  миг  воздух  пустыни  наполнился  ароматом
цветов,  вместо  выжженной  солнцем  пустыни  под копытами коня
оказалась мягкая трава!
     Трег  настороженно  огляделся  по  сторонам,  пустил  коня
шагом.  Старые  воины  говорили,  что здесь начинаются владения
ведаров, исконных врагов племени  Трега.  Сочная  трава,  яркие
бабочки, ручей -- откуда это в пустыне? Работа ведаров, которые
не умеют вести простую и суровую жизнь!
     Он  заметил  впереди  большую  серую  скалу. Конь послушно
понесся прямо к ней, а Трег уже присматривался к темному  входу
в  пещеру.  Конь  шагал осторожно, густая трава глушила шаги, и
Трег спрыгнул на землю совсем рядом со входом.
     Из пещеры тянуло прохладой. Трег знал,  что  ведары  умеют
любой  зной  превращать  в  холод,  а  среди  зимы поддерживают
невидимый огонь, ибо колдовская власть у них велика...
     Он  вытащил  из  ножен  Меч,  благоговейно  поцеловал  его
лезвие.  Отступив  на  шаг,  ударил  рукоятью  Меча  о  камень,
прислушался, ударил еще раз  и  поспешно  отступил  за  выступ.
Через  мгновение  из  пещеры  поспешно  вышел высокий костистый
человек. Он остановился, замигал от яркого солнечного света,  и
Трег  успел  рассмотреть  врага.  Крепкий,  широкогрудый,  лицо
суровое, а глаза острые и недоверчивые. Такому бы воином  быть,
а не подлым ведаром....
     Трег  изготовился  к удару, но воины не бьют в спину, хотя
ведаров, которые не ведают благородства, можно убивать в  спину
как зверей, не предупреждая...
     Ведар  все  еще  стоял,  не  двигаясь  с  места. Ладонь он
приложил козырьком к глазам, и  Трег  знал,  что  ведар  сейчас
видит  на  сотни  полетов  стрелы.  Видит  сквозь стены, скалы,
деревья, не видит лишь того, что делается за спиной.
     -- Хей! -- позвал Трег.
     Ведар мгновенно обернулся. Трег прыгнул вперед,  с  боевым
кличем  взмахнул  Мечом.  Ведар мгновенно выхватил из-за пазухи
амулет, вскинул над головой.
     Трег успел увидеть, что мир странно изменился. Разом исчез
ветерок, пропали все звуки. Деревья так и остались согнутыми  в
одну  сторону, как их склонил ветер. Даже птицы замерли в небе,
словно прибитые к голубой тверди невидимыми стрелами!
     Меч Трега распорол воздух,  обрушился  на  голову  ведара.
Последнее, что увидел Трег на лице ведара, это был не страх, не
ярость,  а  безмерное  удивление.  Мощь  ведара  не  остановила
владельца Меча!

     Из-за городской башни  выплыла  небольшая  тучка.  Алалалц
покосился  на  отполированные  камни, что грудами лежали у стен
дворца Верховного  Ведара.  Пожалуй,  лучше  держаться  от  них
подальше. Это Вапру нравится, когда внезапно обдает холодом, но
историк  вообще со странностями... Нужно бы ограду поставить, а
то малые дети вечно ползают по камням, накопителям энергии. Еще
неизвестно,  не  влияют  ли  на   неокрепшие   организмы   силы
накопителей.  Работы  Ку  его  не убеждают: одно дело взрослые,
другое -- дети...
     Облачко  приближалось,  росло.   Среди   валунов   коротко
блеснуло:  раз,  другой.  Тучка  съежилась,  растаяла.  Один из
камней потемнел, чуть вырос в размерах.
     "И все-таки мало,--  подумал  Алалалц  неудовлетворенно.--
Древние брали энергию даже из звезд. Научимся ли мы?"
     Он  осторожно потрогал под рубашкой холодную, как ящерица,
продолговатую спираль, размером чуть больше пальца. Странно, от
тела совсем не нагрелась!  Дети  их  раньше  часто  находили  в
развалинах древних городов... Находили, играли с ними, бездумно
перепортили...  Эта  спираль,  возможно,  последняя... Что это?
Чему служит? Не потерять бы...
     Эту загадку,  подумал  он  горько,  ведарам  наверняка  не
разгадать.  Правда,  он  может  заставить  ее  вспыхнуть дивным
огнем, это уже известно по  предыдущим  находкам,  но  вряд  ли
древние владыки мира изготовили ее только для этого. К тому же,
вспыхнув, она исчезнет безвозвратно.
     -- Алалалц!  -- послышался далекий голос.-- Все собрались,
ждем только тебя.
     -- Иду! -- крикнул он поспешно.
     -- В ценральном зале...
     -- Вижу, иду!
     Во всех залах дворца  было  прохладно.  Алалалц,  войдя  в
центральный, уважительно взглянул на Верховного Ведара, который
умел  усилием воли поддерживать прохладу при любой жаре в таком
огромнейшем дворце: старик силен, смена отыщется не скоро...
     Ведары расположились на слитках металла под стенами,  а  в
центре  зала с пыхтением возился над стеклянным усилителем воли
ведаров, цветным шаром, Джуданг, помощник  Верховного.  Алалалц
тихонько отыскал местечко в уголке, присел на корточки.
     -- Прошу всех сохранять разум,-- сказал Джуданг.
     Ведары  замерли, перешептываться перестали. Джуданг сказал
страшные слова, которые произносили только в  самых  тяжелых  и
опасных случаях. Он сильно исхудал, побледнел, глаза запали.
     -- Предварительные  данные  таковы,--  сказал  Джуданг еле
слышно,-- что нашей Познанности приходит конец.
     Во дворце стояла мертвая тишина. За окном сверкнула молния
при ясном небе, послышался далекий гул:  кто-то  из  сидящих  в
зале на миг ослабил волевой контроль.
     -- Этого не может быть,-- прошептал Вапр.
     -- Почему?
     -- Мы сохраняем мир...
     Алалалц  тоже  застыл,  потрясенный,  но он быстрее других
понял, что самое худшее из зол уже надвигается. Мир Познанности
вполне может рухнуть под натиском варварских  племен!  Ведь  на
нынешней  ступени  Познанности  они  находят в пустынях остатки
величественных городов, что  пали  под  натиском  варваров  еще
десять  тысяч лет назад, а сейчас варвары все чаще подступают к
городам ведаров, берут штурмом, жгут, убивают людей...
     -- Показывай,-- велел Верховный.
     -- Окраины мира?
     -- Нет, грядущее нашего мира.
     Стеклянный шар в руках Джуданга заблестел, прямо в воздухе
возникло слабое изображение жалких хижин,  землянок,  полуголых
людей  в  невыделанных звериных шкурах... Джуданг закрыл глаза,
сосредоточился,  изображение  стало  ярче.  Бедное  селение,  в
середине  площади  блестит  вымазанный  кровью  столб,  под ним
белеют  груды  костей  и  черепов.  Неподалеку  группа   воинов
упражняется с оружием.
     -- Это   и  есть  будущие  властители  мира,--  проговорил
Джуданг, не открывая глаз.--  Так  будет  по  всей  земле.  Уже
скоро.
     Алалалц старался дышать медленнее, сохраняя невозмутимость
разума  от натиска эмоций. Неужели забудутся сокровенные приемы
овладения материей и человек уподобится дикому зверю?
     Джуданг открыл глаза, положил обе ладони  на  шар  сверху.
Изображение  заколыхалось,  растворилось,  но  тут же в воздухе
поплыли призрачные картины дворцов. Непривычные,  колоссальные,
сверкающие    белым   мрамором,   с   широкими   лестницами   и
разноцветными фонтанами.  Над  крышами  проносятся  летательные
машины. Или гигантские птицы?
     -- А это что? -- спросил кто-то из ведаров.
     -- Так   будет  еще  через  десять  тысяч  лет,--  ответил
Джуданг.
     Алалалц с облегчением перевел дыхание, ведары  возбужденно
заговорили.
     -- Как уцелели ведары? -- спросил Верховный нетерпеливо.
     -- Это  не  ведары,--  ответил  Джуданг.  Глубокая  скорбь
слышалась в его голосе.-- От нас не останется даже легенд.
     -- Но как же...
     -- Познанность будет разрушена вся. Пройдут  десять  тысяч
лет  мрака,  невежества,  жестокости, суеверий!.. Потом варвары
начнут искать  собственные  пути  подчинения  окружающего  мира
материи... Как когда-то случилось и с нами.
     Верховный  подался  вперед,  спросил  то,  что  у  каждого
стучало в голове:
     -- Выше они будут нас по уровню Познанности или нет?
     -- Ответить невозможно,--  сказал  Джуданг  с  неохотой.--
Варвары,  что  придут  нам  на  смену,  пойдут настолько другим
путем, что сравнивать просто нельзя.
     Один из ведаров, техник Фыцва, спросил недоверчиво:
     -- На чем основана их мощь?
     -- На магии  слова,--  ответил  Джуданг.  В  зале  повисло
недоумевающее  молчание,  и  Джуданг  поспешил пояснить: -- Они
каким-то образом нашли магию в словах! Я долго наблюдал за ними
через  этот  шар  и  определил  у  них  заклинания,  проклятия,
заговоры...  Не  знаю,  как  это  срабатывает,  но  власти  над
материей они добьются, как и мы. А вместо ведаров у  них  будут
маги,  колдуны, заклинатели, певцы, подбиратели слов, слагатели
заговоров...
     -- Сколько же путей у человека вверх! -- воскликнул  Фыцва
пораженно.-- Но как часто человек стремится вниз...
     Алалалц  прислушался.  В  окно  с  улицы донеслась музыка,
высокий детский голос затянул песню. Мимо дворца  шли  бродячие
музыканты.
     Джуданг страдальчески опустил руки. Спросил глухо:
     -- Слышите? Послушайте, о чем поют!
     Алалалц первым понял, что это старая песня о славном герое
Керте,  который  убивал драконов, освобождал пленников, разорял
города злобных врагов... Эту песню любили исполнять певцы,  ибо
в  ней  было  все,  что  требовалось  простому народу: героизм,
пылкая  любовь,  риск,  безумная  отвага  и   крепкая   мужская
дружба...
     -- О нас не поют,-- сказал Джуданг.
     -- Живем  неинтересно,--  сказал Ку горько, но поправился:
-- Внешне неинтересно. Многим ли понятно приключение мысли? Для
них мы -- зануды.  Редкостные  зануды.  Другое  дело  --  жечь,
убивать, насиловать.
     Вдруг  в  зал вбежал юноша, остановился недалеко от входа,
не решаясь подойти ближе:
     -- В город вошел воин!
     -- Почему не остановили? -- спросил Верховный свирепо.
     -- Не могли. Он вышиб городские ворота и теперь  разрушает
дома,  убивает  жителей.  Говорят, среди варваров родился новый
могучий герой!.. Он вышел в поход в поисках воинской славы.
     Верховный тяжело поднялся, обвел горящим взором ведаров:
     -- Нам противна любая  жестокость,  но  если  нет  другого
выхода... Кто пойдет и обезвредит дикаря?
     Юноша сказал напряженно, прежде чем кто-либо поднялся:
     -- Этот герой... убил Ширага!
     Ведары  вскочили  в  тревоге. Шираг, могучий ведар, жил за
городом, где усилием воли воздвиг скалу с пещерой. Ему  служили
дикие  звери,  а пустыня вокруг его жилища стала садом на целый
полет  стрелы.  Никто  не  знал,  сколько  ему  лет,  он   умел
продлевать жизнь на столетия, оставаясь в теле зрелого мужа. Но
если  даже могучий Шираг пал от меча простого воина, пусть даже
легендарного героя...
     -- Говорят,-- закончил юноша  тихо,--  у  воина  ведарский
Меч.
     Сверху  вдруг  посыпалась  снежная крупа, перешла в мелкий
дождик и так же исчезла. Было холодно и жутко.
     -- От Меча защиты нет,-- сказал Вапр обречено.
     -- Как Меч попал к воину? -- спросил Верховный резко.
     Юноша закрыл глаза, заговорил монотонно:
     -- Пожар...  пожар...  кровь...  Горит  дворец,   трупы...
Женщин   и   детей   уводят  в  рабство...  Горит  Сокровищница
ведаров...
     -- Сокровищница ведаров! -- воскликнуло в ужасе  несколько
голосов.
     -- Они   разграбили   ее,--   сказал   Верховный  глухо.--
Проклятые меднолобые! Там хранилась скатерть, что накормила  бы
все   их  племя,  там  находилось  Зеркало  Познанности,  Сосуд
Проникновений, Подводный Дом... Они все  сожгли,  взяли  только
ведарский Меч...
     Алалалц  пробирался  через толпу ведаро