ва   Эгейского   моря.
Славянские   войска  осаждали  Фессалоники,  доходили  до  стен
империи -- Константинополя.  Немало  славян  переселилось  и  в
Малую Азию"...
     "Известен   ряд   славянских  князей,  которых  византийцы
привлекали на свою службу, назначали полководцами, начальниками
эскадр, пограничных областей".
     "В 860 г. русское войско, мстя за  нарушение  византийцами
какого-то    договора    и   за   убийство   русских,   осадило
Константинополь и едва не взяло город. Вскоре нападения  руссов
на Византию возобновились".
     А разве не примечательно вот это:
     "Несмотря  на  то,  что  хазары жили у берегов многоводной
Волги и Каспийского моря, Масуди говорит о них: "Царь Хазарский
не имеет судов, и его люди  к  ним  непривычны...  Море  Нейтас
(Черное  море),  говорит  он в другом месте, есть Русское море,
никто, кроме руссов, не плавает на нем"...
     Нервное напряжение чуть ослабело. И все же  болезнь  зашла
далеко,  библиотерапия  лишь  успокаивает,  а  вылечить  уже не
сможет. Так что сны могут быть вовсе не случайными.

     Председатель комиссии в раздумье побарабанил  пальцами  по
столу.
     -- Но  тут,-- продолжал он, глядя на Вадима с сомнением,--
вмешался  психиатр...  Заявил,  что  ваша   закомплексованность
прогрессирует. Вы уже, дескать, на грани госпитализации.
     -- В  психушку? -- спросил Вадим, пытаясь шуткой разрядить
страх, который сдавил так, что стало трудно дышать.
     -- Это не обязательно надолго,--  ответил  председатель.--
Отдохнули бы... Но психиатр, увы, высказался за археотерапию.
     -- Мне  разрешен  поиск в прошлом? -- прошептал Вадим, еще
не веря. Кадык нервно задергался, на глаза навернулись слезы.
     -- Ну, я бы не назвал это поиском?
     -- Но хотя бы разок...
     Председатель комиссии сочувствующе отвел глаза,  бесцельно
подвигал бумаги на столе.
     -- Мнения   комиссии   разделились...   Дело   новое,  еще
сохранились некоторые возражения вообще. Но  вам  все  же  дано
право  на  одно путешествие по прямой генетической линии. Будем
надеяться, что это вам поможет хоть в какой-то степени.  Устав,
инструкции, правила -- первая дверь по коридору направо.

     Он  падал  сквозь  страх  и  боль,  зубы стиснул, чтобы не
завыть от животного ужаса, но тут ноги ударились о  твердое,  с
глаз  спала  пелена,  и он увидел, что стоит на палубе большого
судна, над головой дрожит плотное  полотно  паруса,  а  впереди
море, бескрайнее море...
     Сзади крикнули. Он судорожно обернулся, сглатывая слюну от
страха.  Там  чернел  берег, борт корабля почти терся о толстые
бревна причала,  переходной  мостик  был  совсем  коротким.  На
корабле    замерли   в   строю   рослые   широкоплечие   воины,
тяжеловооруженные:  поверх  кольчуг  --  булатные  панцири,  на
поясах  длинные мечи с широкими лезвиями, у каждого третьего --
клевец или булава.
     С берега к причалу спускался  человек,  одетый  просто,  в
белой вышитой рубашке, только пояс оттягивал тяжелый меч. Воины
вытянулись, и Вадим тоже почему-то подобрался, замер.
     Человек  в  белой  рубашке  ступил на причал, остановился,
зорко всматриваясь в воинов. Был  он  выше  среднего  роста,  с
могучими  литыми плечами, длиннорук, грудь была так широка, что
там поместилась бы наковальня, зато вместо  пояса  ему  мог  бы
послужить девичий венок.
     Вадим  встретился  с  ним  взглядом, вздрогнул, вытянулся.
Сердце разрывало частокол из ребер. Святослав!
     Голова князя, чисто выбритая  и  загорелая,  блестела  под
солнцем,  лишь  длинный  клок  волос  свисал с макушки на левую
сторону, где в ухе блестела золотая серьга с бриллиантом. Глаза
князя магнетически приковывали взгляд,  ярко-синие,  блестящие.
Вадим  жадно  пожирал  глазами  сильное  волевое  лицо,  твердо
выкованные губы, суровые складки у рта... Вот он каков, великий
воитель, разгромивший могучий Хазарский каганат, что брал  дань
с Руси, навеки стерший хазар с лица земли и со страниц истории,
выведший Русь в число сильнейших государств Европы!
     Рядом  с Вадимом кряжистый могучий воин, с восторгом глядя
на князя, внезапно ударил рукоятью меча в щит, сипло заорал:
     -- Слава князю! Слава!
     Море дрогнуло от страшного крика дружины:
     -- Слава!
     Святослав властно поднял руку, все стихло. Кряжистый  воин
преданно  смотрел  на  князя.  От  него на Вадима несло жареным
мясом и луком.
     -- Вои! -- сказал Святослав. Говорил он без усилий, но его
голос несся над волнами, словно и море ему подчинялось.-- Слава
росского оружия -- наша слава. Вам ее нести по  чужим  странам!
Вы   не  первые,  кто  идет  на  службу  в  Испанию:  у  халифа
Кордовского аль-Гакема служили две  тысячи  славян...  Отборное
войско!  Арабы  их звали немыми, ибо нашим воинам не было нужды
учиться  по-арабски:  знать  сама  была  из  русичей,  дулебов,
сербов...  Абдурахман  III увеличил число славян-телохранителей
до четырех тысяч, а вот сейчас, после его  смерти,  на  престол
встал  аль-Гакем,  который  тут  же  назначил  главным визирем,
гаджибом по-ихнему, Джафара аль-Саклаби,  нашего  земляка!  Тот
еще  в  молодости  покинул Славутич, пошел искать славы в чужих
землях... У аль-Гакема сейчас пять тысяч русичей  в  коннице  и
тысяча  в  пешем  строю  --  это  лучшие воины во всей Испании!
Однако аль-Гакем просит еще две тысячи ратников. Так  пусть  же
грозный  Перун  незримо  сражается  в  ваших  рядах! Ищите себе
чести, а князю славы!
     По знаку Святослава отроки  передали  ему  стяг:  копье  с
трезубцем  на  конце,  конским хвостом у навершия и желто-синим
куском материи, символизирующим солнечного бога Сварога и  небо
вирия, куда после смерти уходят русичи...
     -- На главный корабль! -- велел Святослав.
     Взвился  лес  рук,  солнце  раздробилось  и  запрыгало  по
лезвиям мечей. Вадим вздрогнул, когда  сотни  рук  одновременно
ударили  рукоятями мечей в панцири, небесная твердь треснула от
страшного клича: "Слава!"
     Рослый воин бережно принял стяг. Его укрепили на корме,  а
суда  уже  снимались с якорей, и корабли, как гигантские плуги,
начали вспарывать покров моря, оставляя позади белую пену...
     Вздрагивая от  пережитого  потрясения,  Вадим  прижался  к
мачте,  стараясь  как  можно меньше привлекать внимания, дважды
помогал тащить связку пеньковых канатов,  бестолково  суетился,
создавая  видимость  деятельности,  и  тут  в  глазах  внезапно
потемнело, запрыгали  звездочки,  он  протянул  руку,  стараясь
ухватиться  за  снасть,  но  пальцы  вдруг  уперлись  в мокрое,
покрытое слизью  дерево.  За  бортом  корабля  грозно  катились
светло-зеленые  волны, дул холодный резкий ветер, пронизывая до
костей...

     Это был другой корабль, другое море, другие люди!
     Вадим в страхе оглядел себя. Теперь он был одет теплее, на
толстой вязаной рубашке плотно  сидела  кольчуга,  на  грудь  и
плечи  приятно  давили  пластины доспехов. Вместо меча на поясе
висел  клевец,  боевой  топор.  Над  головой,  едва  не  задев,
пронесся шест реи, кто-то насмешливо и предостерегающе крикнул.
Вадим  поспешно  отпрыгнул  к  борту.  Парус дрожал под напором
ветра, мачта тоже подрагивала, а нос корабля рассекал волны  со
странным шумом, будто те состояли из песка.
     Вадим оглянулся, едва не вскрикнул. Все море, куда ни кинь
взгляд,  покрыто  крутобортными  кораблями,  вместительными,  а
вдоль бортов, наращивая  их,  один  к  одному  прижатые,  висят
ярко-красные   щиты,  между  ними  ощетинились  копья.  "Насады
черленые",-- вспомнил Вадим былинное название таких судов.  Нау
-- означает  на санскрите корабль, садас -- дружина. А черленые
они потому, что чару -- красивый, хороший, ланг  --  выглядеть,
казаться...
     Воины  спали,  точили  мечи, удили рыбу, несколько человек
следили за парусом, двое стояли  у  руля.  Вадим,  прикидываясь
занятым,  осторожно  передвигался  вдоль борта, прислушивался к
разговорам,  тяжелый  клевец  бил  по  коленям,  мешал.   Вадим
старался  не  выглядеть  мешковатым,  неумелым, ибо руки у него
теперь  были  жилистыми,  кисть  правой   стянул   бело-розовый
звездообразный  шрам,  явно  след от стрелы, на ладонях плотные
мозоли от рукояти меча, рукопашных схваток...
     На  корме,  укрывшись  от  холодного  ветра,  сидели  двое
дружинников.   Один,  постарше,  сцеплял  колечки  в  кольчуге,
пытался заделать дыру, второй же,  молодой  и  красиво  одетый,
посматривал насмешливо, наконец посоветовал:
     -- Брось...  Захватим  Царьград,  готовых  наберешь. Ромеи
доспехи делают знатные!
     -- А как не возьмем? -- усомнился воин.
     -- Четыре года тому тоже не взяли, но потрепали их  войска
так,  что  сам  кесарь  все  богатства  Царьграда  выволок нам,
последние штаны снял, только  бы  откупиться.  Оружия  и  злата
набрали видимо-невидимо, а дорогие ткани и грузить было некуда:
кораблей не хватило!
     Старший дружинник завистливо окинул взглядом товарища:
     -- Ты вон всего нагреб... И доспехи, как у знатного ромея,
и одежда. Хорошо, повезло бы и теперь.
     -- А  что  бы  нет?  Аскольд  и  Дир показали себя воинами
бывалыми. Всю жизнь с германцами воевали, не вина, что те наших
западных братьев теснят...
     Вадим присел за мачтой. Понятно... в 862  году  с  Рюриком
прибыли  в его дружине Аскольд и Дир, пожили в Новгороде, потом
водным  путем  добрались  до  Киева,  а  уже  в  864  году  200
вооруженных судов с русской дружиной осаждали Царьград!
     В  Византии  недаром  поднялась  тревога.  Прибыл огромный
флот, вместивший грозное войско! Значит, уже все было готово  к
походу,  ибо  невозможно  было  бы  Аскольду и Диру построить и
оснастить флот меньше, чем за год! Киевляне  уже  были  морским
народом,   иначе   пришлось  бы  сказать,  что  суда  построены
западными  мастерами,  которых  Аскольд  и  Дир  после   своего
утверждения  в  Киеве  вызвали из западных славянских земель, с
острова Югенда. А ведь еще немало времени бы потребовалось и на
то, чтобы самим Аскольду и Диру прибыть из  Новгорода  в  Киев,
заслужить  доверие  киевлян  на  избрание в князья, на вызов из
отечества множества корабельных мастеров, постройку и оснащение
200 кораблей...
     Чушь! Киевляне,  судя  по  этому  флоту,  прекрасно  знали
кораблестроение, представляли собой мощное государство и мощную
морскую державу!
     Он  ежился  за  мачтой,  все  понимая,  распутывая  клубки
истории, но облегчения не приходило, страх  все  рос,  заполнял
грудь. Здесь все было страшное, грубое, жестокое. Суровые лица,
нередко  испещренные  шрамами, громкие резкие голоса, надменные
взгляды, груды мечей, клевцов, копий, кинжалов. И это не то, не
то...
     Он всей душой страстно стремился покинуть это  место,  уже
поймал  на себе несколько подозрительных взглядов, наконец один
сутулый  воин  с  лицом,  похожим  на  ястребиное,  поднялся  и
направился к нему.
     Вадим  сжался,  все  его  существо  молило  о  том,  чтобы
поскорее  покинуть  этот  корабль,  уйти,  он  набрал  в  грудь
воздуха,  и  черная  пелена  ударила  по глазам, в уши вонзился
тончайший визг, палуба исчезла из-под ног, он падал  в  бездну,
заледенев  от ужаса, словно сорвался с крыши небоскреба, сердце
останавливалось, и он в смертной тоске уже  чувствовал  близкий
удар.

     Его  швырнуло,  по лицу хлестнула толстая жесткая веревка,
он уцепился за мачту, дрожащий от холода, мокрый  с  головы  до
ног,  попав  в  ночь  и снова оказавшись на корабле, а прямо по
носу судна, освещенная ветвистыми молниями, вздымалась  черная,
как  ночь,  волна.  Настил палубы уже задирался, а сзади гремел
страшный голос:
     -- Рулевой!.. Ошую, ошую держи!
     Мир опалила бледно-ядовитая молния, оглушительно  грянуло,
словно  ночные  велеты  разъяренно ударили тяжелыми молотами по
тверди неба, и та с треском разломилась, распалась на куски,  и
Вадим  увидел, как в замершем, остановившемся от ужаса свете по
деревянному настилу катится сбитый волной человек.
     -- Ошую! -- голос кричавшего сорвался на визг.
     Вадим прыгнул, ударился о толстое бревно руля, в глазах от
боли потемнело, но уперся в скользкую палубу, где  вода  гуляла
по щиколотку, пошел сдвигать влево, как велел голос.
     Из  грохота  и  молний  выскочил  еще  один: морской бог в
мокрых  блестящих  доспехах,  из  щелей  лилась  вода.   Вдвоем
навалились, соприкасаясь плечами.
     Море  уже осталось внизу, а их вздымало на вершине водяной
горы все выше и выше, и вот не стало даже моря,  только  низкие
черные  тучи  с треском рвались о голую мачту, со всех сторон с
шипением били ветвистые молнии,  но  корабль  уходил  вверх,  а
сполохи  молний  уходили  вниз,  за  борта.  Вадим похолодел от
смертного страха, а их вздымало все выше!
     Рядом побелел лицом воин в доспехах, глаза его в  отчаянии
вылезали из орбит, но вдруг кормовое весло пошло так легко, что
оба  рухнули  плашмя на мокрые доски, и тут палуба под ними так
же внезапно пошла вниз.
     -- Руль!
     Сбив их с ног, у весла оказался грузный  тяжелый  воин,  с
легкостью  рванул  его  на место и замер, как скала. Призрачный
свет молний высветил богатые доспехи, черную кудрявую голову, и
когда незнакомец оглянулся --  Вадим  удивился  странной  смеси
веселья и ярости на его лице!
     Вадим  поднялся, задавливая страх, корабль уже не скользил
в бездну, выровнялся, но впереди вырастала другая волна,  целая
стена,  настоящая  гора  воды, и гребень ее угрожающе загибался
вперед...
     Он ухватился за бревно, дрожа от холода и напряжения.  Кто
эти  воины?  Доспехи  почти  на  голом теле, значит, тут тепло.
Воины тавроскифского князя Ахилла,  который  спешит  на  помощь
союзникам ахейцам? Тогда это 1230 год до нашей эры... Или бежит
с    родины    другой   славянский   князь,   Скилл,   которого
соотечественники приговорили к казни за то, что изменил древним
обычаям, стал поклоняться греческим богам? Или,  скорее  всего,
обычный воинский поход в дальние страны...
     Когда  море  успокоилось,  он  без  сил  валялся на нижней
палубе среди самых слабых. Дружинники как ни в  чем  не  бывало
ходили   по   кораблю,   удили  рыбу,  грохочуще  хохотали  над
пережитыми страхами новичков.
     На корме, стиснутый воинами, расположился с кобзой в руках
бритоголовый, с длинным седым чубом воин, что поседел наверняка
в битвах -- шрамов больше, чем морщин! Негромко и  торжественно
трогал  струны,  пел.  Вадим слов не разобрал и, собрав побитое
тело, охая и цепляясь за снасти, добрел по борту к слушателям.
     Под ногами качалась палуба, напоминая, что под кораблем --
бездна, куда ни глянь -- бесконечные волны, вдали  измельчаются
так,  что  дальше  гладь,  бесконечная гладь, а вверху такое же
бесконечное море... И только здесь -- такие временные люди!
     Вадим ощутил тянущую пустоту, даже перегнулся в поясе.  Во
рту пересохло. Этих людей уже нет в его времени. Давно нет! Они
только здесь, в этой точке пространства...
     Старый  воин трогал струны, пел торжественно, негромко, но
голос звучал сильно, не  старчески.  Руки  двигались  по  кобзе
могучие, жилистые.
     Вдруг,  с  маху  оборвав его песню, по кораблю прокатилось
резкое:
     -- Тревога!
     Воины вскакивали, в толчее каждый пробивался к борту,  где
висели его щит и копье. Вадим выдернул меч, огляделся.
     Далеко   в   море   показались   корабли.  Вадим  насчитал
двенадцать судов. Длинные,  ровные,  с  небольшими  квадратными
парусами, они шли с помощью двух рядов весел. У самого большого
корабля даже три ряда весел... Трирема, главный корабль!
     -- Пеласги,--  сказал рядом с Вадимом знакомый голос. Воин
повернулся, Вадим узнал старого певца. На нем,  закрывая  седой
чуб,  сверкал  остроконечный  шлем,  в  руке свирепо подрагивал
странно узкий меч с криво загнутым лезвием.--  Протоселены,  то
есть  долунные,  как они себя кличут. Дескать, еще Луны на небе
не было, когда они здесь появились...
     -- Друзья или враги? -- нетерпеливо допытывались  со  всех
сторон.
     Старик помедлил, ответил тяжело:
     -- Мы одного корня... Еще и сейчас язык почти один, но они
давно  ушли  от Славутича, от наших земель... Кровь у нас одна,
но они уже забыли родство, нападают на наши корабли...
     Вдоль борта, хищно  пригибаясь  и  не  отводя  взгляда  от
приближающихся   судов,   быстро  шел  князь.  Доспехи  на  нем
блестели, как блестели и зубы, острые, словно  у  зверя,  когда
князь оскалился в жестокой усмешке:
     -- Изготовляются  к  бою... Видит Сварог, мы не хотели! Но
уклоняться от битвы не в обычае нашем. Что ж, не посрамим!
     -- Не посрамим!
     -- Чести, а князю славы!
     Воины пригнулись, затаились за высокими бортами. Несколько
человек собрали в кольца канаты с  крючьями  на  концах.  Вадим
сидел  на  корточках,  прижавшись  к  доскам,  а  по ту сторону
плескало бездонное море,  доносились  звучные  шлепающие  удары
весел триремы -- полторы сотни весел!
     Вдруг  грозно  прозвенела  над  головой  первая  вражеская
стрела!
     Колени дрожали, губы начали дергаться.  Сердце  колотилось
так,  словно уже отчаянно отбивался, спасая жизнь. Рядом присел
крепкий мужик, в глазах блистало грозное веселье.
     -- Пусть идут,-- шепнул  он  свирепо.--  Вина  достаточно,
попируем,  угостим  на  славу, на вечный покой уложим к рыбам в
гости!
     Вадим  судорожно  кивнул,  ответить  не  в  силах.  Издали
донеслись  хриплые  от  ярости  крики,  зазвенело  оружие.  Над
головой снова свистнуло, хлестко ударили стрелы, упала на  руки
срезанная  с  борта мокрая щепочка, но тут корабль содрогнулся,
будто налетел на каменную стену, затрещал борт.
     Вадима бросило на доски.  Рядом  вскакивали  люди,  грозно
крича,  метали копья, взвились веревки с крючьями. Вадим вместо
волн увидел за бортом целое море шлемов с гребнями  из  перьев:
палуба  чужого  корабля  оказалась  намного  ниже,  но  пеласги
первыми забросили крючья и теперь, победно  крича,  подтягивали
их  корабль  к  своему,  огромному  и  широкому,  как городская
площадь.
     Мелькнули доспехи князя, он на миг  остановился  у  борта,
звонко и страшно крикнул:
     -- Вперед!.. Не посрамим! Слава!
     Воины  прыгали  вслед,  секли мечами, теснили щитами, дабы
дать  простор,  чтобы  спрыгивали   свои,   атакующие   пеласги
замялись,  наткнувшись  на сопротивление, которое так мгновенно
перешло в ответное нападение.
     Вадим вдруг ощутил, что тело ему не подчиняется,  что  его
взяла  и  повела  мощная  неведомая  сила,  с  которой  ему  не
совладать.
     -- Вперед! -- яростно закричал он  и  вскочил  на  борт.--
Слава!
     Выступили слезы облегчения, нет, полились по лицу, он даже
разрыдался почему-то, его тут же сшибли, едва оказался на чужой
палубе,  два  копья  ударили в грудь, скользнули по панцирю, он
вывернулся, одно копье отвел в сторону, за другое  рванул  так,
что  едва не вывернул противнику руки, и с наслаждением швырнул
чужака на палубу под ноги прыгающих сверху.
     Еще одно копье  больно  садануло  в  бок.  Он  отскочил  с
непривычной для себя ловкостью, закрылся щитом, тут же наискось
рубанул по оголенной шее врага.
     Пеласгов  было впятеро больше, но закованные в булат воины
молча и упорно теснили их по кораблю, секли, сбивали  за  борт,
усеивали палубу телами, ибо у пеласгов доспехи закрывали только
голову  и  грудь,  лишь  у  немногих  были  еще легкие поножи и
наручи. Лучники же, перебежав к носу,  торопливо  расстреливали
столпившихся  там  пеласгов: каждый быстро выпускал стрелу, тут
же хватал другую, почти каждая находила цель.
     Вадим, яростно прорубаясь к мачте, увидел,  как  с  другой
стороны  к  триреме  быстро  скользнул другой корабль, ударился
бортом. Оттуда сразу посыпались с грозным кличем воины. Пеласги
стихли, разом перешли к глухой  обороне,  сгрудились  в  центре
корабля вокруг мачты.
     Во главе воинов со второго корабля летел... побратим Иваш!
Такой  же,  каким являлся во сне: в красно