м следовало доверить  это моим людям, Дисмас, -- сказал Энобарбус.
-- Мы захватили бы мальчика еще две ночи назад.
     -- И все бы сразу выплыло наружу, если бы кто-нибудь вас  увидел. Нужно
сейчас же отчаливать,  иначе  эдил  удивится, что  вы  не  пришли на  помощь
горящему кораблю.
     --  Нет,  --  возразил  Энобарбус. -- Мы чуть-чуть  здесь задержимся. Я
захватил собственного врача, он осмотрит вашего парня.
     Энобарбус подозвал человека в черном. Он принадлежал к той же расе, что
и Энобарбус, но был  значительно старше.  Хотя он передвигался  с  такой  же
гибкой грацией,  у  него  был  заметен  солидный  животик,  а в гриве волос,
закрывавших лицо, виднелись седые нити. Звали его Агнитус.
     -- Сними  рубашку, юноша, --  скомандовал  врач,  -- посмотрим,  как ты
устроен.
     --  Лучше  разденься  сам,  --  посоветовал доктор Дисмас. -- Они могут
связать  тебя и все  равно осмотрят, но  унижения будет больше, уверяю тебя.
Крепись, Йамаманама. Будь верен предназначению.  Все будет хорошо. Ты  скоро
сам скажешь мне спасибо.
     -- Не думаю,  -- сказал Йама,  но стянул рубашку через  голову. Теперь,
когда он понял,  что его  не убьют, он  ощутил невероятное возбуждение.  Вот
наконец и приключение, о  котором он так мечтал, но совсем не как  в мечтах,
оно было ему неподвластно.
     Врач  Агнитус усадил Йаму на табуретку, взял  его правую руку, проверил
суставы  пальцев, кисти  и  локтя, пробежал холодными  пальцами  по  ребрам,
ощупал позвоночник. Он посветил Йаме в правый глаз и, придвинувшись поближе,
заглянул туда,  потом надел ему на голову  нечто  вроде проволочного  шлема,
покрутил какие-то винтики, чтобы шлем плотнее  обхватил череп, и стал что-то
записывать в маленький блокнот с клеенчатой обложкой.
     Доктор Дисмас нетерпеливо сказал:
     --  Сами увидите,  у  него  очень выразительная  структура скелета,  но
настоящее доказательство  -- в  его  генотипе.  Не  думаю,  чтобы  вы  могли
провести такие исследования здесь.
     Агнитус обратился к Энобарбусу:
     --  Он прав, мой  господин. Мне  необходимо  взять образец  его крови и
соскоб кожи с внутренней  стороны щеки. Но и сейчас могу вам сказать, что не
узнаю его расу, а я их повидал немало. И он -- не хирургический голем, если,
конечно, наш аптекарь не превосходит меня в коварстве и хитрости.
     -- Полагаю, что нет, -- ответил Дисмас.
     --   Доказательство   методом   исключения   менее   убедительно,   чем
демонстрация,   --  произнес  Энобарбус,  --   но  нам,  очевидно,  придется
удовлетвориться этим, если только мы не  собираемся взять штурмом библиотеку
Департамента Аптекарей и Хирургов.
     -- Все это правда, -- настойчиво сказал Дисмас. -- Разве я не поклялся?
И разве он -- не ответ на предназначенное вам пророчество? Энобарбус кивнул.
     -- Йамаманама,  ты всегда считал себя особенным. Ясно ли ты видишь свою
судьбу?
     Йама натянул на себя рубашку. Ему нравилась дерзкая прямота Энобарбуса,
но он чувствовал к нему недоверие, ведь Энобарбус -- союзник доктор Дисмаса.
Он почувствовал, что все взгляды устремлены на него, и неуверенно произнес:
     -- Я сказал бы, что ты, Энобарбус, человек гордый и честолюбивый. Ты --
вождь  людей,  которые  ищут  себе иной награды, не  просто  продвижения  по
службе. Ты веришь, что я могу тебе помочь, хотя я  и сам  не знаю как,  если
только это не связано с обстоятельствами моего  рождения. Я  думаю,  доктору
Дисмасу они известны, но ему нравится меня мучить.
     Энобарбус рассмеялся.
     -- Хорошо сказано. Он читает в наших душах, как  в книге, Дисмас.  Надо
быть осторожней.
     -- А  эдил собирался сделать  из него клерка, -- с осуждением  произнес
доктор Дисмас.
     --  Эдил  относится к той части нашего Департамента, которая никогда не
славилась воображением, -- ответил Энобарбус. -- Вот почему таким людям, как
он, вверяют управление незначительными  городками. На  них можно  положиться
именно потому, что у них нет воображения. Не следует осуждать его за то, что
на его службе считается добродетелью.
     Йамаманама, послушай. С моей помощью целый мир окажется у твоих ног. Ты
понимаешь? Я знаю, ты всегда думал,  что в  твоем рождении  скрыта тайна. Ну
вот, Дисмас доказал, что ты -- существо уникальное, и убедил меня, что ты --
часть моего предназначения.
     И тут этот могущественный юноша  сделал невероятную  вещь: он опустился
перед  Йамой  на  колени  и  склонил  голову так, что  коснулся  палубы.  Он
посмотрел вверх сквозь гриву своих волос и сказал:
     -- Я буду хорошо служить тебе,  Йамаманама. Клянусь  жизнью.  Вместе мы
спасем Слияние.
     -- Пожалуйста, встань! --  крикнул Йама. Этот жест  его  испугал, ибо в
нем чувствовалась  торжественность,  значения  которой он  не мог  до  конца
постичь.
     -- Я не  знаю,  почему меня сюда  привезли и  почему ты  говоришь такие
вещи, но я не просил и не хотел этого.
     -- Держись, -- зашипел доктор Дисмас и больно ущипнул его за руку.
     Энобарбус встал:
     --  Оставь его, Дисмас.  Мой  господин... Йамаманама... мы собираемся в
трудное и  опасное путешествие. Я  шел к  нему  всю жизнь.  Когда  я был еще
ребенком, мне было послано  видение. Это случилось в храме моей расы, в Изе.
Я молился за душу моего  брата, убитого сто дней назад в сражении. Я молился
о том, чтобы  отомстить за него, о  том,  чтобы сыграть свою роль в спасении
Слияния от  еретиков. Как  ты  понимаешь, я  был  очень мал  и глуп,  но мои
молитвы  были услышаны. Алтарь осветился, и  появилась женщина, закутанная в
белое, она  поведала мне о моем предназначении. Я  принял  его  и с тех  пор
пытаюсь осуществить. Йамаманама, знать свою судьбу -- привилегия избранных и
большая ответственность. Большинство  людей живут  как  получится. Я  должен
прожить свою жизнь, стремясь к  идеалу. Он лишил меня человечности, как вера
лишает монаха  всех мирских богатств, нацелив меня  лишь на одно. Ничто иное
не имеет для меня никакой ценности. Как часто желал я, чтобы этот груз долга
был  с  меня  снят,  но этого не  случилось. Я  принял  его.  И  вот  давнее
пророчество начало сбываться.
     Энобарбус вдруг  улыбнулся.  Улыбка  преобразила  его  лицо,  как  залп
фейерверка преображает  ночное небо. Он  хлопнул в ладоши. -- Но я рассказал
достаточно. Обещаю,  Йамаманама, что расскажу больше, но это  подождет, пока
мы  не окажемся  в безопасности. Заплати  своим  людям, Дисмас.  Мы  наконец
отправимся в путь.
     Доктор Дисмас вынул пистолет.
     -- Будет лучше, если твой корабль отойдет от их убогого скифа подальше.
Я не уверен в диапазоне действия этой штуки.
     Энобарбус кивнул.
     -- Видимо, так будет лучше, -- сказал он. -- Они могут догадаться, а уж
болтать станут точно.
     --   Ты  их  переоцениваешь,  --  усмехнулся   доктор  Дисмас.  --  Они
заслуживают  смерти,  потому что  своей глупостью  поставили  под угрозу мои
планы. Кроме того, я  не  выношу грубости, а мне целый год пришлось выносить
ссылку среди этих диких созданий. Это будет катарсисом.
     -- С меня достаточно. Убей их тихо и не пытайся себя оправдывать.
     Энобарбус повернулся, чтобы отдать приказания,  и в этот момент один из
матросов, засевших в  ветвях смоковницы, к  которой была  причалена пинасса,
закричал:
     -- Парус! Впереди парус!
     --  Тридцать  градусов  по  левому борту, --  добавил  его товарищ,  --
дистанция пол-лиги. И быстро приближается.
     Энобарбус, не теряя ни секунды, стал отдавать приказы:
     --  Быстро отдать  концы.  Дерситас  и  Диомерис, по  местам!  Гребцам,
приготовиться!  Ну,  давайте!  Мне  нужно  тридцать  ударов  в  минуту,   не
подведите, ребята! Не ленитесь, иначе мы -- трупы.
     В  возникшей суете,  пока  поднимались  весла,  а  матросы  возились  с
причальными  канатами, Йама увидел  свой шанс. Доктор Дисмас кинулся  было к
нему, но  опоздал. Йама перемахнул через  парапет и тяжело приземлился в люк
скифа.
     -- Гребите! -- закричал Йама Лобу и Луду. -- Гребите, не то пропадете!
     -- Держите его, --  орал сверху доктор Дисмас, -- держите его! Смотрите
не упустите!
     Луд двинулся к Йаме.
     -- Для твоего блага, малек, -- сказал он.
     Йама  ловко  ушел  от  неуклюжего  замаха  Луда  и  отступил  на  корму
маленького скифа.
     -- Он хочет вас убить.
     -- Держите его, идиоты, -- кричал доктор Дисмас.
     Йама ухватился  за  борта скифа  и стал его раскачивать, но  Луд  стоял
твердо, как вкопанный. Он криво усмехнулся:
     -- Не старайся, малек, не поможет. Не дергайся, может,  мне не придется
тебя бить.
     -- Все равно дай ему как следует, -- вставил Лоб.
     Йама схватил  спиртовую лампу  и бросил ее в люк  скифа.  Оттуда тотчас
взметнулись  прозрачные  языки  пламени.  Луд  отшатнулся,  а  скиф   бешено
закачало. Невыносимый жар пахнул в лицо Йамы, он глубоко вдохнул и нырнул за
борт.
     Он плыл под водой, сколько хватало сил, и лишь тогда вынырнул  глотнуть
воздуха, который, словно огнем,  обжег  его легкие.  Он  расстегнул  тяжелые
ботинки и бросил их.
     Скиф  относило  течением от  борта  пинассы. Из люка  вырывалось  яркое
пламя.  Луд и Лоб рубашками пытались сбить огонь. Матросы сбросили веревку с
борта баркаса и  кричали, чтоб они бросили  это дело и  поднимались сюда. За
пинассой разгоралось и становилось  все  ярче  непонятное свечение,  люди на
палубе  казались  мечущимися  тенями.  На  носу  пинассы  заговорила  пушка:
раскатистый залп, потом второй. Тяжело дыша,  Йама плыл  из последних сил, а
когда наконец лег на спину передохнуть, вся сцена оказалась перед ним как на
ладони. Пинасса скользила прочь от смоковницы, оставляя позади горящий скиф.
К ней приближался огромный  сверкающий корабль. Это был узконосый фрегат, на
трех  его мачтах  раздувалось множество квадратных парусов,  и каждая деталь
судна  сияла  холодным  огнем.  Вновь   заговорила  пушка  пинассы,   оттуда
послышалась  ружейная  пальба.  Потом  доктор  Дисмас  выстрелил  из  своего
пистолета, и на мгновение узкая стрела красного огня пронзила темноту ночи.

8
РЫБАРЬ

     Должно быть, выстрел  доктора  Дисмаса не попал в сверкающий фрегат; он
продолжал неумолимо надвигаться на пинассу. Ощетинившиеся весла пинассы били
по воде  в бешеном  ритме,  горящий скиф остался далеко позади, баркас  стал
разворачиваться к преследователю. Йама понял, что Энобарбус хочет  подойти к
ближнему борту фрегата ниже  зоны  обстрела его орудий и поразить его корпус
своей  собственной  пушкой, но он  не успел  выполнить этот  маневр: фрегат,
будто лист  на ветру, лихо развернулся. В мгновение ока его острый нос навис
над несчастным баркасом. Его пушка  дала бесполезный залп, Йама услышал, как
кто-то закричал.
     Но в тот  миг, когда фрегат  врезался  в пинассу, сам  он растворился в
воздухе, словно речной туман, оставив лишь пелену белесого света.
     Йама  плыл  на спине  в холодной воде  и видел,  как пинассу  поглотило
облако  белого  тумана.  Яркая  фиолетовая точка  отделилась от  края  этого
расползающегося мерцающего  тумана, поднялась в  ночное  небо и  пропала  из
виду.
     Это поразительное явление не заставило  Йаму остановиться, он продолжал
грести,  зная,  что Энобарбус  бросится на  его  поиски, как только  пинасса
выйдет из  тумана. Он  перевернулся  в воде и поплыл  на животе. Йама  хотел
добраться до далекого  темного  берега, но  скоро  почувствовал, что  мощное
течение относит  его на мелководье к  разбросанным там смоковницам. Их корни
цеплялись за каменистое  дно,  до  которого временами Йама доставал пальцами
ног. Будь он ростом с эдила, он мог бы уже стоять в  этой  быстро  несущейся
воде.
     Сначала попадались смоковницы совсем маленькие: просто  охапка  широких
глянцевых  листьев, торчащих прямо из  воды, но  постепенно течение затащило
Йаму в кружево узких проток между стволами уже более крупных деревьев. Здесь
они стояли плотными кущами над путаницей корней, низкими  арками  нависающих
над водой. С опорных корней густой бородой спускались пряди питающих корней,
меж  которых резвились  мириады  мальков.  На  боках  их  как  драгоценности
засверкали красные и зеленые мерцающие точки, когда они бросились врассыпную
от Йамы.
     Течение несло  Йаму  мимо огромной смоковницы, и он из последних сил  к
ней поплыл. Ноги его онемели в холодной воде, а мышцы плеч и рук от слабости
стали  дряблыми. Он  бросился на спутанную массу  питающих  корней -- вокруг
цепочками висели мидии и  венерки, вполз  на гладкий горизонтальный  ствол и
лег, задыхаясь, как рыба, только что обучившаяся дышать воздухом.

     Йама слишком замерз, промок и был к тому же  напуган, чтобы спать  этой
ночью. Над головой его, в гуще переплетенных корней кто-то  издавал время от
времени  жалобный  писк,  как  будто  стонал   больной  ребенок.  Он  сидел,
прислонившись  спиной к выгнутому аркой толстому корню, и смотрел на верхний
рукав  Галактики над  краем люминесцентного тумана, расползающегося на целые
лиги по глади  темной реки.  Где-то в  этом  тумане заблудилась  ослепленная
пинасса  Энобарбуса.  Ослепленная  кем?  Какими  неожиданными  союзниками  и
странными обстоятельствами?  Верхний  слой белого тумана бурлил, как кипящее
молоко;  Йама смотрел в черное  небо и ждал, что вернется фиолетовая искорка
машины. Услышанная молитва, подумал он и содрогнулся.
     Он дремал,  просыпался. Снова дремал и  резко очнулся, когда  ему очень
живо привиделось, что он стоит на летящем мостике призрачного фрегата. А тот
нависает над пинассой. Команду фрегата составляли не люди и даже не призраки
с  оборотнями,  а  целые  скопления мечущихся  огоньков,  которые  без  слов
понимали  его  команды и, ни  о чем  не спрашивая,  выполняли  их  быстро  и
правильно. Закиль учил Йаму, что хотя обычно сны состоят из обрывков дневных
событий, но иногда  в них скрыт большой  смысл: намек  на  будущее, загадка,
ответ на которую  будет ключом ко всей жизни  спящего. Йама не знал, отнести
ли свой сон к первому или  второму  виду,  не говоря  уж о том, чтобы суметь
истолковать,  но когда он  проснулся, сердце его наполнилось звенящим ужасом
от чувства,  что каждое его действие как будто может увеличить свой масштаб,
разрастись в своем значении и привести к страшным последствиям.
     Галактика зашла за горизонт и рассвет  коснулся плавных вод реки  серым
призрачным  светом.  Туман рассеялся,  пинассы  нигде  не было.  Йама  опять
задремал  и  проснулся  от   солнечных  лучей,   которые,  проникнув  сквозь
трепещущую листву смоковниц,  танцевали у него на лице. Он увидел, что сидит
на широком стволе, полого поднимающемся из воды и широкой дорогой уходящем в
плотную  переплетающуюся  массу самого  сердца  смоковницы.  Тут  и  там над
стволом сгибались арки воздушных  корней  и более тонких  ветвей, от которых
падали в воду  опорные корни. Блестящие  листья смоковницы  окружали Йаму со
всех сторон, как бесчисленные фалды рваного зеленого одеяния; ее морщинистую
кору облепили колонии лишайников, серым кружевом свисающих на зеленые канаты
лиан, алые, золотые и чистейшей белизны созвездия орхидей-эпифитов.
     У  Йамы  ныла  каждая мышца.  Он стянул с себя мокрую рубашку  и брюки,
повесил  их  на ветку и приступил к упражнениям,  которым его научил сержант
Роден;  он выполнял их, пока не  расслабились  все  связки и  мускулы, выпил
пригоршню холодной воды, распугав стайку светлых креветок, метнувшихся прочь
от его тени, и до тех пор плескал  себе в лицо, пока кожа не стала гореть от
пульсирующей крови.
     Ночью  Йама залез на смоковницу с той стороны, что смотрела на  дальний
берег.  Он перекинул мокрую одежду  через плечо и голым отправился в джунгли
этого  дерева, двигаясь сначала по  пологому широкому стволу, а потом, когда
ствол  потянулся  вверх к  высокому  пронизанному солнцем шатру  кроны, стал
пробираться по переплетающимся ветвям. И все время  сквозь путаницу  веток и
корней  внизу виднелась  тихая темная  вода. Крохотные  колибри, ярко-синие,
изумрудно-зеленые, будто сотворенные  кистью  большого  мастера на  эмалевой
миниатюре, порхали с цветка  на цветок. Пока Йама пробирался  сквозь занавес
листвы, на него накинулись  целые  тучи  мух, попадая  в глаза и забиваясь в
рот. Наконец сквозь зеленый водопад лиан он увидел  лоскут синего неба. Йама
раздвинул  мягкие на  ощупь, узловатые  стебли  и, переступив их, оказался у
намытого клочка земли,  мшистого  и покатого; у  этого  миниатюрного  берега
стоял ялик, из тех, что плетут рыбари.
     В почерневшем  перевернутом  панцире речной  черепахи  темнели  угольки
маленького  костра; Йама пропустил  их сквозь  пальцы -- пепел оказался  еще
теплым.  Йама  натянул на себя рубашку  и брюки и позвал хозяина,  но на зов
никто  не  откликнулся.  Он  осмотрелся  и  быстро  нашел извилистую тропку,
убегающую от  полянки. Через мгновение за вторым поворотом он  нашел рыбаря,
запутавшегося в грубой сети из черной нити.
     Такой  нитью Амнаны  ловят  летучих мышей  и  птиц;  смолистые  волокна
крепки, как сталь, и усеяны тысячами мушек, которые при  любом прикосновении
выделяют сильный  клей. Часть  нитей  порвалась,  когда  рыбарь  налетел  на
ловушку, и теперь он висел, как  покойник  в развевающемся саване, одна рука
застряла над головой, а другая оказалась туго примотана к телу.
     Он  как  будто  не  удивился,  увидев  Йаму.  Грубым спокойным  голосом
произнес:
     -- Убей меня быстро. Имей милосердие.
     -- Я  надеялся тебя спасти, -- сказал Йама.  Рыбарь  удивленно  на него
уставился.  На  нем  была  одна  набедренная  повязка,  и  на  бледной  коже
попадались зеленые  островки.  Черные  засаленные  волосы  висят  спутанными
прядями вокруг широкого лягушачьего лица без подбородка. Большой  рот широко
открыт,  там видны ряды  маленьких треугольных  зубов.  Выпуклые  водянистые
глаза покрыты прозрачной мембраной, которая успела три раза мигнуть, пока он
сказал:
     -- Ты не из Болотного Племени.
     -- Я из Эолиса. Мой отец -- эдил.
     -- Люди  Болотного Племени  считают,  что они знают реку.  Они и правда
немного умеют плавать, но они жадные и загрязняют ее воды.
     -- Кажется, один из них тебя поймал.
     -- Ты, наверное, сын  торговца. Мы с ними ведем дела, нам нужны сталь и
кремень. Нет, не  подходи, а то и ты попадешься. Меня можно  выручить только
одним способом, не думаю, что у тебя получится.
     -- Я знаю,  как действуют эти нити, -- сказал Йама, -- жаль, что у меня
нет инструментов, чтобы тебя освободить. У меня нет даже ножа.
     -- Их не  разрежешь даже сталью.  Брось  меня. Я уже  мертвец, Болотным
людям осталось только меня сожрать.
     Йама обнаружил, что  поверхность тропинки похожа на губчатую подушку из
скрученных корней,  опавшей листвы,  волокон, лишайников-эпифитов. Он лег на
живот и просунул руку насквозь, так что пальцы коснулись воды. Посмотрев  на
рыбаря, Йама сказал:
     --  Я видел, как люди  твоего племени пользуются капканами с приманкой,
когда  ловят  рыбу.  У  тебя в лодке такого нет?  Еще мне  нужна бечевка или
веревка.
     Пока Йама трудился, рыбарь, его звали Кафис, рассказал,  что он попал в
эту липкую паутину после рассвета, когда искал яйца особого вида лысухи. Она
гнездится в самой чаще смоковниц.
     -- Яйцо съесть,  конечно, неплохо, -- сказал Кафис, -- но не настолько,
чтоб за него умереть.
     Кафис причалил к  смоковнице прошлой ночью. Он видел сражение  и решил,
что разумнее спрятаться.
     -- Так что я дважды дурак.
     Пока  рыбарь рассказывал,  Йама вырезал кусок из губчатой  подстилки на
тропе  и  привязал ловушку  к  опорному корню. Чтобы отрезать  веревку,  ему
пришлось  взять  лезвие  короткого  копья, которое  нашлось  у рыбаря.  И он
несколько  раз порезал ладонь. Он пососал  неглубокие  порезы и замаскировал
дыру  на тропе. Место было удачным, на крутом повороте дорожки, и любой, кто
в спешке пройдет по ней, должен будет туда наступить. Он спросил:
     -- Ты видел все сра