Надо вернуть ребенка. Не наше это дело.
     --  Все на реке на  день пути вверх и  вниз  --  мое дело.  --  ответил
констебль.
     --  Ты ничего  не  знаешь, -- сказал Уртанк, -- только воображаешь, что
знаешь.
     Констебль понял --  бедный Уртанк выбрал  момент. Уртанк тоже понял. Он
слегка  подвинулся  на банке,  чтобы  уже не  касаться  плечом своего брата.
Констебль поймал его взгляд и сказал:
     -- Сиди на месте, мальчик.
     На мгновение казалось,  что Уртанк не станет нападать. Но тут он набрал
полную грудь воздуха, зарычал и с этим рыком бросился на отца.
     Плеть обвилась вокруг шеи Уртанка, и звук от щелчка далеко покатился по
черным водам. Уртанк упал на колени, пальцами хватая петлю, затянувшуюся под
отвислым подбородком. Констебль  взялся за рукоять обеими руками и дернул ее
в  сторону, словно это была удочка, на которую клюнула гигантская рыба. Скиф
дико  заплясал на волнах,  и Уртанк,  не  удержавшись,  шлепнулся в воду. Но
кнута не выпустил. Конечно, он глуп, но и упрям тоже.
     Констебль  покачнулся, выпустил кнут -- тот просвистел,  как змея --  и
тоже упал за борт.
     Погружаясь в холодную  воду, констебль сбросил  свои высокие просторные
сапоги и снова вынырнул  на поверхность. Он  почувствовал, как кто-то  тянет
его за край килта, и в следующий миг Уртанк камнем повис на нем, со страшной
силой  двинув локтем по лицу так, что  искры посыпались из глаз. Сцепившись,
они вновь  оказались в мягко  светящейся  воде, затем опять рванулись наверх
глотнуть воздуха на расстоянии вытянутой руки друг от друга.
     Констебль выплюнул воду и жадно вдохнул:
     -- Ты слишком  легко впадаешь в  ярость, сынок. Это всегда  было  твоим
слабым местом.
     Он заметил, как сквозь млечное сияние метнулась рука Уртанка, и отразил
удар собственным  ножом.  Клинок  лязгнул, лезвия  заскользили, сцепившись у
рукояток.  Уртанк  зарычал  и надавил,  он был  очень силен.  Страшная  боль
пронзила констебля, когда нож вывернулся из кулака и клинок Уртанка впился в
его руку. Констебль подался назад, а Уртанк замахнулся, стараясь попасть ему
по лицу, поднимая брызги.
     -- Старый, -- сказал Уртанк, -- старый и медлительный.
     Мелкими круговыми гребками констебль держался  на воде.  Он чувствовал,
как горячими толчками в воду сочится его кровь. Уртанк задел вену. Он ощущал
тяжесть во всем теле, ныла рана на плече, но, кроме того, он чувствовал, что
еще не готов умереть.
     -- Ну давай, сынок, посмотрим, кто сильнее, -- сказал он.
     Уртанк усмехнулся, обнажив клыки, и бросился в атаку.  Он  плыл,  держа
нож в вытянутой руке, надеясь  нанести смертельный удар,  но  вода замедляла
его движения,  и констебль заранее знал, что так  и будет. Он кидался  то  в
одну  сторону, то  в другую, все время успевая  уклониться,  а  Уртанк  дико
колотил  руками, бормоча проклятия  и  понапрасну  тратя  силы.  Отец и  сын
напряженно кружили по воде, и краем глаза констебль заметил, что белая лодка
оттолкнулась  от скифа,  но не мог задержаться на этой мысли, отражая  новый
выпад Уртанка.
     Наконец Уртанк выдохся. Он остановился, подгребая руками, и вздохнул.
     -- Сила -- еще не все, -- заметил констебль. -- Иди сюда, сынок. Обещаю
все кончить быстро. И без позора.
     -- Смирись, старик, и я похороню тебя с почестями на земле, а иначе эти
рыбешки обглодают твои кости!
     -- Да, Уртанк, ты меня разочаровал. Ты -- не мой сын.
     Уртанк бросился  на него с  отчаянной, безнадежной злобой, а  констебль
точно рассчитал удар,  попав юноше  по локтю туда, где проходил нерв. Пальцы
Уртанка рефлекторно разжались, и нож скользнул  в глубину вод. Без  раздумья
он нырнул, а констебль навалился на него всем своим весом, не замечая ударов
по груди, животу и ногам, которые с каждым разом становились все слабее. Все
это длилось целую вечность, но наконец констебль его отпустил и тело Уртанка
закачалось на мерцающих волнах реки лицом вниз.
     -- Ты был самым сильным из моих сыновей, -- произнес констебль, немного
отдышавшись. -- В каком-то  смысле ты был верным, вот только в голове у тебя
не  было ни одной мысли. Если бы ты меня  убил и забрал  моих жен, через год
тебя самого бы убили.
     Унтанк  подогнал скиф  и  помог отцу выбраться. Белая лодка качалась на
расстоянии  дюжины  весел  от  них,  сияя  в  темноте  мягким светом.  Тощий
торговец,  которому  констебль  отрезал  язык,  лежал  лицом   в  луже.   Он
захлебнулся в собственной крови. Его напарник исчез. Унтанк  пожал плечами и
сказал, что тот выскользнул за борт.
     -- Надо было его вернуть. Он же был связан. Нога к руке. Такой взрослый
парень, как ты, мог легко с ним справиться.
     Унтанк выдержал взгляд констебля и просто сказал:
     -- Я наблюдал за твоей победой, отец.
     -- Конечно.  Ты сам еще не готов, ведь так? Ты выжидаешь нужный момент.
Ты-то чувствуешь, не то что твой брат.
     -- Он не ушел далеко. Я имею в виду пленника.
     -- Ты его убил?
     -- Наверное,  он  уже утонул.  Ты же сам сказал,  он  был связан рука к
ноге.
     -- Помоги-ка мне с телом твоего брата.
     Вдвоем  отец  и сын  втянули Уртанка  на лодку.  Молочно-белое свечение
понемногу  гасло.  Устроив  тело Уртанка,  констебль обернулся и увидел, что
белая лодка исчезла. Скиф был один-одинешенек  на широкой темной глади  реки
под черными небесами и алой спиралью Ока Хранителей. Под румпелем на кожаной
подушке  сидел  младенец  и  хватал тьму  беленькими  растопыренными,  будто
морская звезда, пальчиками, улыбаясь своим непостижимым мыслям.

2
ОТШЕЛЬНИК

     Ранним вечером,  весной, когда громадное  колесо Галактики  до половины
склонилось над горизонтом Великой Реки, Йама  тихонько открыл ставни в своей
комнате и скользнул на широкий карниз. Любой солдат во дворе, подняв голову,
легко мог  увидеть на карнизе под низко  нависшей  красной  крышей юношу лет
семнадцати и в голубоватом свете Галактики узнать в нем приемного сына эдила
Эолиса, длинноватого, с бледным узким лицом и шапкой темных блестящих волос.
Но  Йаме было  известно,  что  сержант Роден  увел  из  замка  большую часть
гарнизона. Они патрулируют узкие  кривые  улочки  Города  Мертвых в  поисках
еретиков, которые прошлой ночью  пытались взорвать корабль, стоящий на якоре
в  главной  гавани.  Кроме того,  трое из  людей  эдила стерегли рабочих  на
раскопках, так  что в замке остались лишь  сторожевые псы и пяток совсем еще
зеленых юнцов под  командой  старого одноногого Ротванга, который сейчас уже
прикончил  свою очередную бутылочку  бренди и храпел в  кресле  у  кухонного
очага. Шансы,  что  кто-то  из  столь  маленького  гарнизона  покинет  тепло
караулки и  отправится патрулировать  сад, совсем невелики, и Йама знал, что
сумеет уговорить стороживших псов пропустить его незаметно.
     Слишком  хорошая  возможность  развлечься,  чтобы   ее  Упустить.  Йама
собирался поохотиться на лягушек вместе с Дирив, дочерью мелкого торговца, и
Анандой, учеником  жреца  в  храме Эолиса.  Они договорились  об этом днем с
помощью зеркальной связи.
     Древние  стены замка эдила были сложены из гладких скальных блоков, так
ловко подогнанных,  что  казались  ледяным зеркалом.  Но позже,  в  какой-то
момент  истории этого здания было решено соорудить  еще один этаж с  широким
водосточным  карнизом и горгульями  через равные промежутки,  чтобы  уберечь
стены от потоков воды.
     Йама легко, будто  по  тропе,  прошел  по  карнизу,  завернул за  угол,
закрепил  веревку  за  изъеденную  непогодой  шею  василиска,  застывшего  с
разинутой  в  агонии  пастью, и соскользнул по  ней с высоты пяти  этажей на
землю. Веревку ему пришлось оставить, но риск был невелик.
     Вокруг  никого.  Он  бросился  через  широкий,  заросший  мохом  газон,
перепрыгнул забор, потом  быстро  и бесшумно двинулся  по  знакомой путанице
тропинок  сквозь чашу  рододендронов, которые густо разрослись на развалинах
крепостного вала  внешней  стены замка.  Тысячи раз  Йама играл  в солдат  и
еретиков с  мальчишками,  прислуживающими  на  кухне,  и  знал  здесь каждую
тропку, каждую дверку в стене, каждую пещеру, когда-то бывшую караульной или
складом, знал все  подземные  ходы между ними.  Он остановился  под огромным
пробковым дубом, огляделся и поднял заросший мохом камень. Под ним оказалась
выложенная галькой дверца, сверху запечатанная  полимерной пленкой. Из этого
тайника он извлек  сетку  и длинный тонкий  трезубец, затем положил на место
валун, прицепил сумку к поясу, а трезубец положил на плечо.
     У  самого края  зарослей  рододендронов  начинался  обрыв,  полумесяцем
спускающийся  к  заросшему  брустверу,  а дальше  лежали  бесплодные  земли,
покрытые редкой травой  и кустарником.  По обе стороны извилистой дорожки  к
Брису  пестрели  заплатами  недавно  залитые  поля  пеонина.  А  еще  дальше
поднимались  пологие  холмы,   усеянные  памятниками,   могильными  плитами,
пирамидами,  гробницами:  лига  за  лигой Город Мертвых  тянулся  до  самого
подножия Краевых Гор. Гробницы поблескивали в голубом свете Галактики, будто
чья-то гигантская рука  посыпала  холмы  солью.  То  тут, то там  вспыхивали
крошечные  огоньки: должно  быть,  пробегающее  животное  потревожило  своим
теплом фантомы на мемориальных досках.
     Йама  вынул тонкий серебряный свисток длиной  в два мизинца  и тихонько
свистнул,  звук  был чуть громче легкого  писка.  Он свистнул еще  три раза,
потом  воткнул трезубец в мягкую, покрытую листвой землю, присел на корточки
и стал  вслушиваться в пронзительный лягушачий хор, разрывающий ночную тишь.
Лягушки  вылупились из своих слизистых коконов несколько недель назад. С тех
пор  они энергично нагуливали  жир,  а  сейчас взялись за  поиски  супругов.
Своими  страстными ариями  каждый из самцов  стремился превзойти соперников.
Одурманенные похотью, они будут легкой добычей.
     Над рододендронами за спиной Йамы возвышался замок, его оружейные башни
четко вырисовывались на фоне голубовато-белого колеса Галактики.
     На сторожевой башне, в самом  верху горел теплый желтый огонек:  должно
быть, эдил, который со времен известия о смерти Тельмона прошлым  летом спал
совсем   мало,  продолжал   работать.  Все   занимался  своими  бесконечными
измерениями и расчетами.
     Наконец  он  услышал  то, чего  ожидал: ровный перестук лап и легкое, с
присвистом дыхание сторожевого пса. Он  негромко  позвал;  мощное  уродливое
создание вышло  из  зарослей и положило  тяжелую голову ему  на колени. Йама
мягко  забормотал, поглаживая его  обрезанные уши  и почесывая жесткий рубец
там, где  живая  плоть  срасталась  с  металлом  черепной пластины. Машинная
составляющая собаки  успокаивалась,  а через нее  и  вся  стая.  Когда  Йама
убедился, что пес усвоил: не следует поднимать тревогу ни сейчас, ни при его
возвращении,  он  встал, вытер с  рук  слюну,  вытащил из  земли трезубец  и
направился  вниз по  пологому склону  к пустынным развалинам  и  виднеющимся
вдали залитым водою полям.
     Ананда  и  Дирив  ожидали  его  на  краю  развалин.  Дирив,  высокая  и
грациозная,  спрыгнула с камня, на  котором сидела высоко в руинах стены. По
старинным заросшим плитам она летела ему навстречу, будто окутанная утренним
сиянием,  и бросилась  в его объятия.  Ананда  остался сидеть  на поваленной
стеле  и ел  костянику,  которую  собрал  по  дороге сюда,  на  обнимающихся
влюбленных  он  старался  не  смотреть. Ананда  был полноватым  мальчиком  с
гладкой  смуглой кожей  и  голым  шишковатым  черепом,  он  постоянно  носил
оранжевую мантию своего храма.
     --  Я  захватил  фонарь, --  наконец  сказал  Ананда и поднял  его  над
головой. Это оказался  маленький медный сигнальный  фонарик с  линзой, чтобы
можно было сфокусировать луч. По идее, они собирались приманивать им добычу.
     Дирив и Йама разомкнули объятия, а Ананда сказал:
     -- Я видел сегодня днем ваших солдат, брат Йама.
     Они шли  строем по  старой дороге.  В  городе  говорят,  что  они  ищут
еретиков, которые хотели поджечь плавучую гавань.
     -- Если в округе на день пути есть еретики, сержант Роден их найдет, --
сказал Йама.
     -- А может, они все еще прячутся где-то здесь, -- предположила Дирив.
     Ее  шея  казалась еще длиннее,  когда  она  оглядывалась  по  сторонам,
всматриваясь  в  темноту развалин. Пушистые волосы были откинуты с выбритого
лба и  сбегали  на спину. Рубаха  с поясом открывала взору  длинные стройные
ноги.  Через  левое  плечо у  нее тоже висел  трезубец.  Она  обняла  Йаму и
сказала:
     -- А вдруг мы их найдем? Вот будет приключение!
     Йама заметил:
     -- Ну,  если они настолько глупы, чтобы оставаться  поблизости от места
диверсии, справиться  с ними будет нетрудно. Мы пригрозим  им палками, и они
сдадутся.
     --  Мой  отец  говорил,  что  они заставляют  своих  женщин ложиться  с
животными, чтобы они рожали чудовищных воинов.
     Ананда выплюнул семечки и сказал:
     --  Ее  отец  обещал  заплатить  полновесное  пенни  за  каждый десяток
лягушек, которых мы поймаем.
     Улыбаясь, Йама заметил:
     -- Отец Дирив на все знает цену.
     Дирив тоже улыбнулась -- Йама это почувствовал щекой.
     Она добавила:
     --  Еще  он сказал, что я должна  вернуться  до  захода  Галактики.  Он
разрешил мне пойти только потому, что  я сказала, что  с нами пойдет один из
солдат эдила.
     Отец Дирив, высокий и очень худой, одевался обычно в черное.  Он  ходил
втянув голову  в плечи и сцепив руки за спиной. Сзади это напоминало черного
журавля,  из тех,  что  ночами  копались на городских  свалках.  Его  всегда
сопровождал огромный телохранитель. Он опасался грабителей, пьяных матросов,
а кроме того, боялся, что его  похитят ради выкупа. Такая угроза была вполне
реальной. Ведь в Эолисе из всей их расы жила  лишь одна его  семья. В тесном
кругу торговцев  его не очень-то жаловали, полагая, что он скорее купил свои
привилегии, и Йама знал: он отпускает к нему Дирив лишь потому, что считает,
будто это как-то приближает его к эдилу.
     Ананда сказал:
     --  Солдату  следовало  охранять  нечто более  важное,  чем твоя жизнь.
Правда,  как и  жизнь,  это  можно отнять  только один  раз, а  назад уж  не
вернешь. Но вдруг у тебя этого больше нет, потому и нет солдата.
     Йама шепнул Дирив:
     --  Не  всему  верь,  что говорит  твой отец, -- и сказал Ананде: -- Ты
слишком много  размышляешь о плоти. Не  следует углубляться  в  мысли о том,
чего не суждено получить. Дай мне ягод.
     Ананда протянул ему горсть.
     -- Только попроси, и пожалуйста, -- мягко сказал он.
     Йама давил  ягоду языком о небо: грубая кожица сильно кислила, а полная
семян мякоть сладко таяла во рту. Он усмехнулся и заметил:
     -- Весна. Мы могли бы гулять всю ночь, а на рассвете пойти на рыбалку.
     Дирив сказала:
     -- Отец.
     -- Твой отец за рыбу заплатит больше, чем за лягушек.
     --  Он покупает  у  рыбаков столько  рыбы,  сколько сможет  продать,  и
количество ее ограничено ценой соли.
     Ананда продолжил ее мысль:
     -- Весной всегда охотятся на  лягушек. Это традиция, потому мы и здесь.
Отец Дирив не очень-то нас похвалит, если мы сделаем из нее рыбака.
     -- Если я не вернусь до полуночи, он меня  запрет, -- сказала Дирив, --
и я вас больше не увижу.
     Йама улыбнулся:
     -- Ты  сама  знаешь, что такого  не будет.  Иначе бы он тебя вообще  не
отпускал.
     -- Лучше бы с нами пошел солдат. У нас ни у кого нет оружия.
     Дирив взмахнула трезубцем, воинственно и грациозно, как наяда.
     -- Я думаю, мы по силам равны.
     -- Мне  тоже  нельзя гулять  всю ночь, -- сказал Ананда,  -- отец  Квин
встает за час до восхода солнца, а  до  тех пор мне еще надо подмести наос и
зажечь свечи в святилище.
     -- Все равно никто не придет, -- сказал Йама. -- Теперь никто не ходит,
только по праздникам.
     --  Не в  этом дело. Аватары, может, и сгинули, но Хранители-то все еще
здесь.
     -- Они будут тут независимо от того, зажжешь ты свечи или нет. Останься
со мной, Ананда. Хоть разок забудь свои обязанности.
     Ананда покачал головой:
     -- Я, видишь ли, верю в свой долг.
     Йама ответил:
     -- Ты просто боишься, что отец Квин тебя отлупит.
     --  Ну  конечно.  Это  тоже.  Для  святого   человека  у  него  слишком
вспыльчивый  нрав  и тяжелая рука.  Тебе-то  хорошо, Йама.  Эдил  -- человек
ученый, добрый человек.
     -- Если он на меня  сердится,  то у  него есть сержант Роден, чтоб меня
побить. А если он  вдруг узнает, что я ушел из замка  ночью, то именно так и
будет. Потому-то я и не взял с собой никого из солдат.
     -- А мой  отец говорит, что физические наказания -- это варварство,  --
вмешалась Дирив.
     -- Ну, не так  уж это тяжело, -- сказал Йама, -- по крайней мере всегда
знаешь, когда оно кончается.
     -- Эдил посылал вчера  за отцом Квином, -- произнес Ананда. Он запихнул
в рот  остатки  ягод и  встал.  Капли  сока  блестели  у  него  на зубах,  в
голубоватом свете Галактики они казались черными. Йама сказал мрачным тоном:
     --  Отец  думает,  что со  мной делать.  Он несколько раз  говорил, что
хорошо  бы  подыскать  для  меня место клерка  в  каком-нибудь тихом  отделе
Департамента. Думаю, поэтому доктор Дисмас  и отправился в Из.  Но я не хочу
быть клерком, уж лучше -- проповедником. По крайней мере посмотрю мир.
     -- Ты уже  слишком  взрослый,  -- рассудительно заметил Ананда. --  Мои
родители посвятили  меня,  когда мне было  сто дней от рождения.  И дело  не
только в возрасте, ты слишком полон греха. Ты следишь за своим бедным отцом,
воруешь.
     -- И убегаешь по ночам, -- вставила Дирив.
     -- Ананда тоже.
     -- Но не блудить, -- сказал Ананда. -- Отец Дирив знает, что я здесь. И
я не хуже любого солдата гожусь в сторожа, правда, меня легче подкупить.
     Дирив сказала:
     -- Нет, Ананда. Мы на самом деле пришли охотиться на лягушек.
     Ананда добавил:
     -- А кроме того, я завтра исповедаюсь в своем грехе перед алтарем.
     -- Как будто Хранителям  есть дело до  твоих мелких  грехов, --  сказал
Йама.
     -- В тебе слишком  много  гордыни, чтоб стать  священником,  -- ответил
Ананда. -- Прежде всего слишком много гордыни. Приходи и помолись вместе  со
мной. Облегчи душу.
     Йама продолжал:
     -- Чем  быть клерком, лучше стать священником, но  больше всего  я хочу
быть  солдатом.  Я  убегу  и  запишусь  в армию.  Выучусь на офицера и  буду
командовать  ротой солдат.  А  может, сторожевым кораблем.  Буду сражаться с
еретиками.
     -- Вот потому-то твой отец и хочет сделать тебя клерком, -- пробормотал
Ананда.
     Вдруг Дирив сказала:
     -- Тихо!
     Мальчики дружно повернули головы и посмотрели, куда она  показывает. По
темному небу, далеко за полями, двигалась точка яркого бирюзового цвета. Она
летела к Великой Реке.
     -- Машина, -- объяснил Йама.
     -- Конечно, -- отозвалась  Дирив, --  но  я не  это  имела  в виду. Мне
послышалось, что кто-то кричал.
     -- Это лягушки спариваются, -- сказал Ананда.
     Йама  решил, что  машина находится  в полумиле от них. Ее мигающий след
как  будто  вышил  дорожку  между миром  и  ее собственной  реальностью.  Он
предложил:
     -- Надо загадать желание. Ананда улыбнулся:
     --  Я  этого  не слышал,  брат Йама.  Подобные  предрассудки недостойны
такого образованного человека, как ты.
     Дирив сказала:
     -- К тому же  нельзя загадывать  желание, потому что оно может сбыться.
Как в  той  сказке про  старика и лису. Я  правда что-то слышала. Вдруг  это
еретики? Или бандиты. Тихо! Давайте послушаем.
     Ананда заметил:
     -- Я  ничего не слышу,  Дирив.  Может  быть,  это бьется  твое  сердце,
быстро-быстро, просто оно переполнено. Я прекрасно сознаю, Йама, -- я  всего
лишь  бедный монах,  однако кое-что знаю  точно. Хранители видят  все, и нет
никакой нужды взывать к ним, обращаясь к их слугам.
     Йама пожал плечами. Разумеется, бесс